Андрей ВалентиновАргентина: роман-эпопея. Кн. 6. Локи
Мирлацванциг, троммельбаух
В полный голос, под звон цепей
Конвоир да баланда, кандалы да кирка,
А помрешьну и ладно, отпоют дурака,
В штольне трудишься раком, как у мамки внутрях,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Жизнь сломала мне хребет:
Мирлацванциг, троммельбаух,
Унтервельт рибон рибет
Полюбил я девчонкуодин зад, две ноги,
Изменила девчонка, загуляла с другим,
Взял я стерву за сраку да в могилу запряг,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Мы с дружком гулевали на дороге большой,
Глянул я на привалени гроша за душой,
Снес дружка я к оврагу, прикопал хладный прах,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Я ходил на корвете, был лихим морячком,
Вижу, кок Donnerwetter что-то трется бочком,
Лезет, гад, под рубаху, ну и сгинул в морях
Мне же путь до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Мы сидели в борделе, один я, три жены,
Я с весны не при деле, очень деньги нужны,
Озверел с перетраху, грохнул шлюху в дверях
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Конвоир да баланда, кандалы да кирка,
А помрешьну и славно, в рай возьмут паренька,
Будешь ангелом крякать, если с глоткой напряг,
И бегом до барака при шести козырях!
Эх, тот свет,
Даже тут мне фарта нет:
Мирлацванциг, троммельбаух,
Унтервельт рибон рибет
Глава 1Трое и Смерть
1
Смерть не брезглива, залитый осенним дождем окоп, тифозный барак, полярные льдывсюду Ей дорога, ничто не преграда. Никогда не спешит, никогда не опаздываети всем рада, даже упрямцам, не желающим пройтись с Ней в последнем танце. Изредка Ей доводится приходить и дважды, и трижды, отступать, отдергивать руку в белой перчатке от чужого плеча. Не беда, Она все равно возьмет свое.
Но чаще все случается просто, проще некуда. Белые стены, белый потолок, и белье на стеллажах тоже белое, желтый электрический свет, черные костюмы на мужчинах, что сидят возле небольшого стола. Зеленая бутылка, хрустальные рюмки, на указательном пальце того, что справатяжелый перстень с красным камнем. «Прозит!» сказано, настал миг первого, самого сладкого глотка.
Нет, не суждено!
Рдах! Рдах! Р-рдах! прямо с порога, навскидку.
Смерть уже здесь, костлявые худые руки в белых бальных перчатках бережно подхватывают первого, того, что с перстнем. Испугаться он не успел, слишком все быстро. Удивитьсятоже, и покорно, без единого лишнего слова закружился в прощальном вальсе.
Раз-два-три Раз-два-три Раз-два
Смерть улыбнулась во весь желтый оскал. Видишь, как все просто, милый? Не понял, что случилось? Ничего, скоро поймешь. Объяснят, все, как есть, растолкуют!
Раз-два-три
Перемена, поворот, обратная перемена, шассе, снова поворот, перемена. Вальс, вальс, вальс
Рдах! Р-рдаум!
Пальцы в белом шелке разжались, отпуская партнера во тьму. Прощай, навсегда прощай!
Второй!
Смерть протянула руки, но сидевший слева уклонился. Пули ударили в стену, осыпая стол мелкой серой пылью. Человек успел вскочить, податься в сторону Больше ничего не успел.
Р-рдах!
Ибелые перчатки на присыпанной пылью ткани пиджака. Смерть улыбнулась:
Ты обычно танцуешь с мужчинами, милый. Но этот танецмой!
В широко открытых глазахужас темным огнем. Плеснул, отзываясь негромким последним стоном. Погас
Нет! Не-е-ет! Не
Смерть не спорила. Вальс! Раз-два-три Раз-два-три
Двое, стоявшие у порога, переглянулись. Тот, что постарше, кивнул и спрятал пистолет. Негромко хлопнула дверь.
Простой случай
Смерть, отпустив второго партнера во тьму, шагнула следом. Еще не все, работа не сделана. Черный безвидный сумрак истончился, открывая огромный белоколонный зал под звездным куполом неба. Музыка стала громче, невидимый дирижер негромким холодным голосом отсчитывал такт:
Раз-два-три! Раз-два-три! Раз-два-три!
Смерть задержалась на миг, а потом прошла в темный промежуток между колоннами. Партнер был уже тамневысокий светловолосый парень в мятом костюме. Засохшая кровь на щеке, упрямо сжатые губы, стальные наручники на запястьях.
Трудный случай
Мы снова встретились, Никодим! Смерть протянула руку, оскалилась. Никуда ты от меня не делся. И не денешься! Ну что, пойдем? Ты должен мне танец.
Губы того, кто стоял между колоннами, беззвучно дрогнули. На малый миг нестойкая колдовская явь, сгинула, сменившись серым полумраком. Серая известка стен, зарешеченное окошко под самым потолком, железные нары, столик, жестяная кружка на нем.
Все движется по кругу. Снова тюрьма, снова допросы, снова тебя будут пытать. Чего ты ждешь, мой Никодим?
Губы упрямца вновь дрогнули.
Не дож-дешь-ся!
Смерть, ничуть не обидевшись, погладила будущего партнера по плечу:
Дождусь! Ты удивишься, Никодим, но некоторые мне рады. Ничего, поймешь. Скоро поймешь!
И обрушила звездный купол, оставляя землю далеко внизу. Смерти ничто не преграда, даже небо. Металлическая сигара «цеппелина», узкая, двоим не разойтись, каюта, девушка под легким шерстяным одеялом. Глаза закрыты, но веки неспокойны. Что-то видит Смерти ничего не стоит войти в чужой сон, однако Она не спешила. Еще не время
Мужские имена Смерть не помнила и не пыталась запомнить. С женщинамииначе. Крестильное имя помянут на Суде, фамилии место на надгробном камне. Но имя с фамилиейеще не все.
Смерть наклонилась над той, что лежала на койке пассажирской кабины первого класса дирижабля проекта LZ130, но прежде чем позвать, поправила сбившееся на сторону одеяло. Красивая девочка
Худышка! Мисс Худышка!..
2
Живот заболел как-то внезапно. Вначале булькнуло, забурчало, а потом слева над пупком возникла пульсирующая злая точка, словно шилом укололи. От неожиданности Хорст даже остановился, ладонь полезла под пиджак, новый, второй лишь раз надетый, но невидимое шило уже исчезло. Можно все забыть и шагать себе дальше коридором, но идти внезапно расхотелось. Молодой человек, удивившись еще больше, оглянулся для верности. Сзадипусто, двери закрыты, неярко светят электрические лампы под потолком. Ночью в служебном крыле «Адлона» не слишком людно, особенно здесь, в коридоре за прачечной. Народ набежит утром, когда его, случайного гостя, след давно уже простынет. Даже если увидят, не беда. Заплутал, спутал лестницу, повернул не туда. Еще и дорогу укажут.
А живот заболел после ужина в здешнем ресторане. Всем «Адлон» славен, а вот кухня подгуляла. Зря он бременский салат заказал! Селедка с апельсиновым сокомадская смесь.
Живот вновь забурчал, и Хорст Локенштейн прижал полу твидового пиджака ладонью. Ерунда! И кухня здесь приличная, и салат приготовлен нормально, по всем кулинарным правилам.
Назад! Прочь отсюда! Бегом!..
Совсем рядом, в шагезеркало, высокое, во весь рост, в толстой деревянной раме. Хорст резко выдохнул, подошел, не думая, достал из бокового кармана расческу. Изображение без особой охоты повторило все движения, хотя и, как ему почудилось, с легкой заминкой. Расческа ни к чему, только вчера из парикмахерской, стрижка «Preppy», волосок к волоску. И костюм в порядке, и галстук, шелковый, светло-синий, по последней моде, завязан по всем правилам. Красавец, хоть на студию «UFA» отправляй.
Если бы не лицо. Тот, кто смотрит из зеркала, явно испуган. С таким на дело не пойдешь.
***
Дело намечалось верноезалетные «янки», пожилая богатая парочка с кучей чемоданов, негром-слугой и двумя собачками. Свои драгоценности американка в первый же день положила в гостиничный сейф, но сегодня днем взяла их обратно. Если верить глазастым горничным, гости Берлина получили приглашение в узком белом конверте, но этим вечером никуда не пошли. Значит, завтра.
Все прочее Хорст надеялся узнать прямо сейчас. До нужной дверивсего два десятка шагов. Ганс Штурр, верный подельщик, ждет в бельевой. В прошлый раз, год назад, с его помощью удалось изрядно навариться. Шум был немалый, что ни говори, «Адлон» лучший отель Берлина, но постепенно все утряслось и забылось. Значит, пора вновь на охоту.
Или все-таки лучше уйти? Прямо сейчас, поправив чуть сбившийся на сторону галстук?
Хорста Локенштейна считали счастливчиком. Пять лет в деле и ни одного ареста, даже свидетелем не вызывали. И кто заподозрит? Изящный, молодой человек, по последней моде одетый, улыбчивый, с прекрасными манерами. И не «жиголо», с дамами знакомится редко, без всякой охоты.
Локи
Фамилия, потеряв «хвостик», стала кличкой. О скандинавском боге хитрости и обмана Хорст узнал еще в гимназии и тогда же уловил сходство. Сын Фарбаути и Лаувейи тоже горазд на всякие выдумки.
Уйти?
Локи не верил в случайности, даже если речь шла о плохо приготовленном салате. Еще час назад все было в порядке, он это чувствовал. Значит, что-то изменилось. Но что?
Коридор пуст и тих. Даже если в бельевой комнате полицейский наряд, предъявить ему нечего. Ни одной бумажки, ни одного лишнего свидетеля. Со Штурром они говорили один на один, если чтоотопрется. Знать ничего не знаю, господин криминальоберассистент, и ведать не ведаю!
С тем он успокоился. Даже если Штурр, старый приятель, и залетел по неведомо какой глупости, ему, Хорсту Локенштейну 22-х лет от роду, уроженцу маленького городка Тильзит, что в Восточной Пруссии, несудимому, арийцу, подданному Рейха, гостиничному вору экстра-класса, бояться нечего. В крайнем случае до утра придется поскучать в районном комиссариате, отвечая на все вопросы «нет», «нет», «не знаю», «не видел». Если же повернет назад, сорвется верное дело, именно сейчас, когда в карманах пусто-пустынно. И попадаться Штурру не с чего, сам на дело никогда не ходит, наводчика же поди вычисли!
Перед тем, как отойти от зеркала, Локи глубоко вздохнул. Нет, ничего не болит, там, где торчало шиломаленький острый кусочек льда.
Вперед!
Прежде чем постучать в нужную дверь он в очередной раз оглянулся. Все тихо, все спокойно. Повернул медную дверную ручку, порог переступил.
Ганс! Это я
Не договорилв ноздри ударил густой дух крови и пороха. Так ничего и не увидев, Локи попятился, но дверь, что напротив с резким скрипом распахнулась. Удар был точенпрямо в затылок. Уже когда падал, ему почудилось, будто где-то совсем рядом невидимый оркестр заиграл вальс. Локи успел удивиться
Темно
***
Хорст Локенштейн не слишком опасался ареста. Каждое дело готовил тщательно, выверяя все детали, с собой же звал только самых-самых надежных, многократно проверенных. По мелочам не работал, шуба в гардеробе отеляне его уровень. К тому же пропавшую шубу станут искать в тот же день, а бриллиантового колье, подмененного на копию из стразов, могут и через месяц хватиться. Помешать способна лишь случайностьили хорошо, с умом, спланированная полицейская засада. Но парням из «крипо» сейчас не до отелей. Великий фюрер Германского народа Адольф Гитлер обещал изгнать преступность с улиц немецких городов. Карманников, незадачливых грабителей и просто пьяных хулиганов отправляли в Дахау под всеобщий глас одобрения. А в последнее время участились облавы на несознательную молодежь: «свинг-югенд», любители американского джаза, «шлурфы», «шлурф-кошки» и прочие идейно невыдержанные. На каждогопротокол, к каждомуперсонального следователя. Таких, как Локи, тоже, конечно, искали, но без всякого азарта. Не убийца же он, в конце концов! Ну, колье, ну, сережки с изумрудами, ну, топазовая диадема из чемодана залетных «янки». Сущая мелочьесли сравнивать с величием Рейха.
Даже если старину Штурра раскололи и ссучили, все равно отвертеться можно. Преступлениеэто одно, намерение жесовсем иное. Читывали кодекс, знаем!
Нет! Нет! Не-е-ет!
Двое держали за плечи, третий выворачивал карманы, а он все повторял и повторял, надеясь, что ему чудится. Да, чудится! Труп Ганса Штурра в луже крови прямо посреди бельевой, еще одинвозле стены, а прямо под ногами, на полу«парабеллум», обведенный толстой меловой чертой.
Нет! Не-е-ет!
Полицейских четверо, трое в форме, один в расстегнутом пальто и котелке. На столебланк протокола, ручка с золотым пером, рядомбольшое увеличительное стекло.
Вспышка! Еще одна!
Фотограф, опустив аппарат, кивнул тому, что в пальто. Криминальинспектор Шульцэто он уже успел запомнить. Пальто дорогой ткани, пухлые щеки, усики, как у фюрера
Герр Герр криминальинспектор! Я даже в комнату войти не успел, меня сзади ударили. Герр криминальинспектор, зачем мне кого-то убивать?!
Полицейский задумчиво поглядел на пистолет.
Не убивали, значит? И «пальчики» на оружии не ваши?
Повернулся, ударил взглядом.
А если найдем?
Локи перевел дух. Слава богу! Пусть ищут, пусть хоть носами роют, никаких «пальчиков» тут нет и быть не
Острое шило вновь укололо уже не в живот, прямо в печень. Хорст замер. Его отпечатков на «парабеллуме» в самом деле нет, точнее не было и быть не могло. Но после удара он потерял сознание, а если так, то все прочеедело техники. Вложить пистолет в руку
Он поглядел на левую ладонь и увидел большое кровавое пятно. Попытался вытереть о брюки, но стоявшие по бокам полицейские не позволили.
Кровь мы уже зафиксировали, кивнул криминальинспектор. Признавайтесь, Локенштейн, снимите грех с души. Может и зачтется, если не на суде, то у святого Петра. Ну?
Я не виноват! Не винова
Договорить не успелкулак врезался в живот, точно туда, куда укололо шило.
Нет! прохрипел он, пытаясь вырваться из чужих рук. Нет! Не виноват! Я не убивал!..
Его снова ударили. Потом еще и еще.
3
Нет-нет! улыбнулась она. Все в порядке, только спала плохо. С непривычки, наверно. Какой-то странный сон Нет, не помню.
Солгалапомнила, сон был еще с нею, здесь, совсем рядом, в залитом утренним солнцем пассажирском салоне «Олимпии». За окнами-иллюминаторамибелые облака, над нимигустая небесная синева
«Худышка! Мисс Худышка!..»
Чужой страшный голос, костлявый желтый лик. И холод, словно каюта дирижабля стала фамильным склепом. Тяжелый родовой герб над входом, мраморные плиты на полу. Под той, что слевамама.
«Скоро встретимся, Худышка!»
Так назвал ее отец, капитан Джордж Фитцджеральд Спенсер. Его могила далеко, во Фландрии. Солдат Его Величества положено хоронить там, где их встретила Смерть. Могилы павшихпамятник британской доблести.
Прозвище прижилось, Худышкой звала ее няня, а потом и близкая родня. Лишь для матери она всегда оставалась Палладией. Скромное Пэл, ставшее привычным со школы, дома не прижилось. Вдова капитана Спенсера берегла родовую честь.
«ВыПалладия София Маргарита Спенсер, дочь моя. Не забывайте этого!»
Теперь напоминать некому. ОнаПэл, просто Пэл, если для своих, ни в коем случае не «леди». Впрочем, она уже и не Спенсер.
Не следует забывать о здоровье, леди Сомерсет. Мой покойный муж очень любил шутить на эту тему, но кончилось все весьма печально.
Пэл постаралась не дрогнуть лицом. Угораздило! Для того и вышла в салон в раннюю раньразвеяться, уйти подальше от душного сна. Не повезлостолкнулась с соседкой, пожилой американкой, не забывшей даже в этот час надеть свои бриллианты. Класс «люкс», таких кают на «Олимпии» всего четыре, билет в цену неплохого авто. Ничего не поделаешь, дала слово мужу.
«Только классом «люкс». МыСомерсеты, дорогая!»
Правда, насчет цеппелина уговора не было. Но как не соблазниться? Четыре двигателя «Даймлер-Бенц», скоростьза сотню километров в час, в баллонах200 000 кубометров водорода, регулярный рейсы Нью-ЙоркЛондонПарижБерлин. Вот он, настоящий ХХ век!
Муж едва ли оценит. Он, как и все потомство герцогов Бофорт, до сих пор думает, что живет при королеве Анне. «Наш девиз Mutare vel timere sperno!» Надо соответствовать, дорогая!»
С мужем, как и когда-то с мамой, Пэл не спорила. Сомерсетыотъявленные тори, дядюшку Винни они дружно прокляли, когда тот перешел к либералам. «Такие, как твой дядя, голосовали за казнь короля. Предатель!»
Она поморщилась, отгоняя лишние мысли. Надо успокоиться, ночь была тяжелой, но сейчас утро, за окномпозднее октябрьское солнце. «Олимпия» скользит над облаками, мощно гудят моторы, и уже завтра они будут в Лондоне. Невероятное время! Отец мечтал стать летчиком, даже успел подняться в воздух на чем-то, напоминающем огородное пугало