- Вот именно...- Арнольд наложил не кусок хлеба поблескивающую массу черной икры, так что ее стало едва ли не больше, чем самого хлеба. - Вот именно - если заметит дрын. Это не страх, это примитивная природная дрессура. Назовем ее так - дрессура экстремальных воздействий. Животное получает раздражитель, в кровь тут же выбрасываются нужные гормоны, необходимые для работы организма в экстремальном режиме, во время бега, или драки, они сжигаются, спасшийся организм отдыхает. И все. Страха-то нет. Страх присущ только людям. Мы умудряемся бояться того, чего нет на самом деле. Ты, например, всегда подсознательно боишься. Боишься показаться смешным в глазах девушки, боишься остаться без денег, боишься вылететь с работы, боишься попасть в аварию, боишься подвергнутся банальному ограблению, боишься пожара. Самое смешное, что ты пугаешься того, чего нет. Сколько раз в жизни та горел? Ни одного раза, я думаю. То есть мы боимся фантомов, призраков. У животных все горазда мудрее устроено. Если есть опасность, они ее избегают, если опасности нет, они про нее не думают.
- Вот, так все таки думают? - с торжеством подловил Арнольда Саша.
- Нет, не думают. - равнодушно поправил его профессор. - мышление - это способ строить умозрительные заключения. Например, мы можем рассуждать о стихах, о политике, и женщинах. Ни одна собака не будет думать о том, как она себя поведет, почувствовав запах течки. Потому что если бы она об этом думала, род собачий давно бы уже прекратил бы свое существование. Любой кобель бы стал волноваться за свой рост в холке, за окраску, длину шерсти, породу, в конце концов. И так бы себя накрутил, что бедная сучка в охоте осталась бы без женихов. Я же говорю - у животных все гораздо мудрее. Они получают раздражитель и действуют так, как нужно. Они не думают.
- Нет, вы не правы - пьяно покачал пальцем Санек. - я могу доказать. Животные же видят сны? Значит, они думают.
- Вот так... ученые еще не знают, в чем смысл снов, что у людей, что у животных. Доказано одно - что все сны так или иначе связаны с событиями, происшедшими во время активной жизни. Вполне возможно, что мозг таким образом освобождается от ненужной информации, которая могла бы перегрузить нервную систему. События переживаются во сне во второй раз и уходят в подсознание. Остается только опыт без эмоциональной окраски. Думать - слишком большая роскошь для дикой природы. Зачем думать, если есть, как я уже говорил, стрессовая дрессировка? Думать можем только мы, люди неразумные, и то, большинство тратит этот дар не так, как надо. Проводит дни в раздумьях о силиконовых сиськах, например.
- Я не понял, это что, наезд? - заплетающимся языком промямлил Сашок, потом взял ложку и, прицелившись, со второй попытки черпанул икры.
- Да нет, это не наезд. Это действительность. Так вот, у большинства происходит все та же дрессура, только в несколько извращенном и измененном виде. Ты хочешь вставить подруге силикон? Но для этого надо заработать денег. Если удаться, то их будет много, и тогда никто не будет интересоваться, каким образом ты их получил. Вот и все. Цепочка раздражитель- действие - угасание в действии. Отсутствуют только такие составляющие человеческого разума, как совесть, честь, благородство.
Таким образом, к чему мы пришли? К тому, что единственное, что нас отличает от действительно совершенных биороботов, это склонность к сомнительным достижениям цивилизации. Но совершенные биороботы продолжают оставаться такими именно из-за ограниченности своих потребностей.
- Не понял...- Саня слегка протрезвел после деликатеса. - Что это значит?
- Чем больше ты хочешь, тем меньше получишь. Разве это непонятно?
- Непонятно.
- Ну потому что все, что ты получил, будет казаться недостаточным. Если ты купил одну машину, то ты захочешь другую, более навороченную, если ты купил одни телефон, то ну успокоишься, пока не приобретешь более современную модель. А вот когда придет понимание, что эта гонка за пустотой, вот тогда самая настоящая пустота нависнет и посмотрит тебе прямо в глаза. И все.
- Что - все?- Саша подумал и съел еще одну ложку. Потом еще и еще.
- Когда пустота тебе смотрит в глаза, то обычный мир уходит. А после того, как мир ушел от человека, то и ему больше на земле задерживаться незачем. Опять непонятно?
- Вы мне что, платить не собираетесь?
-Господи - рассмеялся Арнольд - а это то ты откуда вывел?
- Сам же говорил - пустота. А пустота, это когда в кармане пусто, ну что, непонятно, если там нет бабла. Я не буду на тебя работать, если ты мне денег не заплатишь... или нет... я буду на тебя работать, если ты мне сейчас еще ... коньяка накатишь...
Арнольд грустно рассмеялся и вытащил откуда-то из-под овального стола еще один графин.
- Пей, горемыка. Пей и соглашайся. Нигде больше ты не сможешь заработать столько, сколько здесь. Нигде больше у тебя не будет больше возможности расти. А подняться ты сможешь так, как никто из твоей деревни. И потом - ты просто не понимаешь из-за своей ограниченности, как тебе повезло. Мы стоим на пороге революции, с которой ни в какое сравнение не идут ни октябрьский переворот, ни крохотный отрезок столетнего техногенного взрыва...
- Э, дядя - с пьяным лукавством покачал Саня пальцем. - э, дядя, ты меня не проведешь. Какой же это крохотный отрезок - сто лет?
- Малюсенький, поверь мне, крошечный. Жизнь всего лишь человека - и то, если ему повезет. Так вот, то, что мы делаем, выведет человечество на совершенно иной виток цивилизации...ты понимаешь это, пьяная морда, или нет?
В принципе, пьяна морда понимала все, что говорили, но как-то очень своеобразно. Обещанные огромные деньги переливались перед глазами радужным миражом и расставаться с ним не хотелось.
- Может я и ограниченный, но ты мне скажи, ты мне дашь работу или нет?
- Дам я тебе работу.
- Ты за нее платить мне будешь или нет?
- Да буду я тебе за нее платить, не убивать же мне тебя, в самом деле...
- Я не понял, это что, наезд? Ты меня уважаешь? Давай выпьем...как меня сегодня напугали, дядя, ты себе даже не представляешь... понимаешь, дядя, я же человека сбил... а потом мне в машину жмурика засунули...
- Вот, дорогуша моя.
Арнольд наклонился и внимательно посмотрел в лицо осоловевшего Сани. Тот, в свою очередь, сквозь пьяный туман мучительно пытался разобраться, какой же из двух профессоров, стоящих перед ним, настоящий. В конце концов он попросил...
- Не двоись...- и рухнул лбом в колени.
*
Утреннее состояние было настолько привычным, что Санек даже не обратил внимание на шершавый, как наждачная бумага, язык, на ввалившиеся глаза и равномерные приступы сворачивающей желудок тошноты... все это было много раз на протяжении жизни и не было важным. Саня знал, что пройдет всего лишь пара часов, и убойная доза крепкого чая, холодный душ и хорошая еда вернут его в приличную форму. Правда, что это такое, приличная форма, он давно уже позабыл, но думал, что недолгое состояние трезвости между двумя мощными пьянками это она и есть.
Так что шокировало его, как только он собрался с силами и открыл глаза, не общее состояние потрепанного организма. Шокировала его обстановка - мягкий диван с валиками, на темно- синем вельвете которого он спал, столик с растениями, над которыми горела лампа дневного света, шкафчик с ровными рядами книг, и на отдельном столе то, что вчера он назвал ящиком с экраном. Экран у ящика был плоский, а значит, насколько Саша разбирался в подобной технике, дорогой. Находка так поразила его, что Саша приблизился, осторожно, словно боясь обжечься, потрогал пальцем черную поверхность и с удивлением убедился, что она мягкая. В остальном признаков роскоши в комнате не наблюдалось - если бы Саша жил в городе, то он бы наметанным глазом определил обстановку как "евроремонт". Ну а так как основная часть жизни прошла среди Рязанских полей, то свое новое жилище он оценил просто как клево.
Похоже, кто-то невидимый наблюдал за его пробуждением, так как дверь бесшумно отворилась и на пороге возникла стройная фигурка в белом халате. Саня и изумлением увидел миндалевидные, скошенные к вискам глаза на круглом желтоватом лице и улыбающиеся свежие губы. Перед собой прелестное создание катило столик, на котором Сашок увидел стакане с желтым соком и на отдельном блюдечке таблетку.
- Это яд? - спросил Саша с похмельным юмором. Девушка улыбнулась, показав великолепной белизны, хоть и неровные зубы, и движением ресниц и глаз показала на таблетку.
- Отравить меня хотите, изверги... - пробурчал он, кладя лекарство на язык и внимательно осматривая то ли медсестру, то ли горничную. Девушка словно бы и не замечала похотливых взглядов, замерла у столика неподвижная и прямая, как струнка. И не сводила с зеленовато- серого с похмелья, всклокоченного Сашка своих странно блестевших и пугающих неподвижностью глаз.
Саня, который после таблетки не умер, а, напротив, ощутил неожиданный прилив сил, вдруг понял - да это же робот, девица из резины. Оттого-то и смотрит, как кукла заводная, и улыбка у нее словно приклеенная...хотя сделана, конечно, мастерски, вот так встретишь на улице и не поймешь, что рядом с машиной вышагиваешь. У Саши, который был еще тем бабником, интерес к роботу приобрел несколько своеобразные черты. Он деловито отряхнул ладони о штаны, потер их, потом уверенно подошел к девушке и сунул руку за отворот халата. Лицо у него вытянулось на секунду - эти самые таинственные ученые дошли до того, что и температуру тела роботу сделали как живому человеку...и грудь с настоящим, быстро отвердевшим соском. Но не успел Саша продолжить исследования, как слезы брызнули у него из глаз вместе с искрами - неправильно, видимо, запрограммированный робот двинул ему так, что тот рухнул в кресло, задрав ноги.
- Ты что, козел, ручёнки распускать взялся? За шалаву, что ли, деревенскую меня принял?
- Бу..бу...- страдальчески забормотал Саня, тряся гудевшей головой и пытаясь встать из кресла, которое только чудом не опрокинулось тоже.
- Ты что забубнил?
- Бу... бутон, говорю восточный...как-то он тебя неправильно запрограммировал...надо же так... мне сейчас листик на голову упадет, она как затрещит...а тут еще бутон восточный... куропатка блин, ощипанная...
- Ах, так - двинулась к нему девушка, уперев классическим жестом руки в боки. - То я у тебя бутон восточный, а то куропатки щипанная? Да тебе знаешь, что за это будет?
- Сама виновата - в ужасе замахал руками и попытался прикрыться ногой Саня. - стоит, как робот, улыбается, глазки выпучила... гейша- недоучка...
- Абрамыч, ты слышал? - оглушительно и нелогично завопила гейша.
- Да - раздался неизвестно откуда сочный голос. - слышал, гейша...
- Она же бутон восточный, она же куропатка недорезанная...- возмущенно продолжила девица.
- Щипанная - со страхом косясь из-под локтя, тем не менее поправил Саня.
- Вот, щипанная!! Вы кого приволокли? Это не кролик, это... это попугай-дразнилка!! И за сиську меня схватил!!
- А ты стояла, ждала. - продолжил из какого-то скрытого динамика Абрамыч. - ты его сама, если хочешь знать, спровоцировала.
- Я!!?? Вы меня просили только таблетку этому алкоиду дать, чтобы мозги ему прочистить. Вы не говорили, что он такой шустрик.
- Да я сам этого не знал. - миролюбиво произнес голос. - ладно, не кипятись. Опять же - зачем разгуливаешь в халате на голое тело? Сколько раз я тебе говорил, что вниз надо что-то одевать... Ладно, проводи его в столовую. Пускай вливается в общество.
Девушка стояла, упершись руками в бедра, нахмурившись и закусив губу.
- Учитель? - вдруг спросила она с интонациями двоечника. - учитель, а можно я ему п....лей дам? Чтобы руки не распускал?
- Можно - со вздохом разрешил динамик. - Только связки не рви, и мускулы не отбивай. Ему сегодня работать предстоит... может быть.
- Учитель!! - в страхе завопил Саня, поняв, что дело пахнет керосином. - учитель, можно я ее п....ду не возьму, она не в моем вкусе!!
Динамик странно хрюкнул и в комнате воцарилась тишина. Азиатка, нехорошо прищурившись, наступала на Санька, тот, затравленно озираясь, искал убежища.
- Не трогай меня, бутон восточный... роза Гарлема... прекрасная шахидка... я восточным сложностям не обучен, но лучше под мой удар не попадать... лучше уж под электричку... предупреждаю только раз... кстати, у тебя прекрасная грудь... то есть, я хотел сказать - потрясающие ресницы. Ладно, уговорила... выходи за меня замуж!!!
Девушка остановилась, озадаченно распахнув глаза, потом беспомощно развела руками. Из динамика раздались хлопки.
- Ты проиграла, Лина. Кто сможет мужчину ударить после такого чистосердечного предложения? Ладно, веди его в столовую. Хватит экспериментов.
Лина погрозила Сане кулаком, словно вырезанным и светлого дерева и прошептала, яростно сморщив нос.
- Ты кому нибудь другому заливай про женитьбу... как дам сейчас куда надо, и пускай Абрамыч меня потом лишает премии. Понятно?
Саня выставил вперед ладони и быстро- быстро закивал, давая понять, что все понял, со всем согласен, все учел, исправиться, не повториться.
Лина окинула его подозрительным взглядом, хмыкнула, дернула плечом и пошла по коридору, вздернув подбородок и держа спину очень прямо. Саня поспевал сзади не мог оторвать глаз от того, что покачивалось под стройной талией. Оно покачивалось, ему казалось, даже чересчур, слишком уж вызывающе и назойливо. Оно просто само напрашивалось на шлепок...кроме него, конечно, есть и крепкие кулачки и, вполне возможно, сокрушительные пятки, но они так призывно себя не ведут...
- Нам туда? - спросил Саня, указывая дверь в конце коридора. Он не услышал ответа, но заметил, как качнулась грива отливающих синевой блестящих волос. - Вот и чудненько...
Для совершения отчаянного поступка оставались считанные метры, потом будет уже неудобно, и Саня решился. Он перешел на рысь и, обходя Лину, таки шлепнул ее, ощутив на мгновение ладонью две упругие полусферы. Лина взвизгнула , Саша перешел на галоп и влетел в спасительные двери - следом за ним влетела разящей ногой вперед Лина. Саня остановился, не зная, что делать - и в этот момент сокрушительная, как он ее назвал, пятка врезалась ему в левую лопатку. Но кинематографического удара не получилось - девушка потеряла равновесие и буквально уселась на своего поверженного врага. А со всех сторон на них накатывались, оглушая, аплодисменты.
Лина стояла, пунцовая, поправляя на себе халатик, Саня, перекосившись, крутил рукой, пытаясь понять, какой ущерб ему принес невинный кокетливый шлепок - а поднявшиеся со своих мест люди смеялись и хлопали.
*
Саша вернулся в свой номер - он еще довольно долго называл комнату, в которой провел почти год, именно так - с некоторыми изменениями в фигуре. Он был ощутимо перекошен в сторону, не без злорадства представляя, как виновница этого перекоса сама же и будет его исправлять, и обзавелся выпуклым, тугим, как барабан, животиком. Глаза его, еще более мутные, чем вчера вечером, рассеянно блуждали по обстановке, и мыслей в них никаких не читалось.
Произошедшее только что было, пожалуй, событием не менее странным, чем авария вчера - мало того, что стоящие за столами люди хлопали ему, именно ему, а не его конфузу, так ворвавшийся следом за ним Арнольд одним жестом остановил хлопки и начал...
В течение этой речи Саша как-то незаметно оказался возле хрустальной ( впрочем, стекло от хрусталя Саня вряд ли бы смог отличить) салатницы, наполненной черной икрой, и запустил туда ложку, потом еще одну. Не надо думать, что Сашок просто быстро ел - нет, ел он именно двумя ложками, двумя руками, и пританцовывал при этом. Соседи смотрели на него с одобрением, Саша их просто не замечал. Будущее казалось ему черным и мрачным, как икра, которую метал он в рот двумя ложками, и поэтому он наедался впрок. Когда первый голод был утолен, Саня наконец-то смог обратить внимание на остальные закуски, которые стояли рядом, и пожалел о своем обжорстве...таких яств он не видел никогда, и даже описать бы не смог. Хотя описывать еду - как ему казалось на тот момент - ему не придется никому и никогда.
Рядом с ним стояли двое - взъерошенный очкарик с отсутствующим взглядом, с узкими плечами, обсыпанными перхотью, как снегом, обгрызенными ногтями и белесыми волосками жидкой бороденки, которую и заметить-то было трудно. Вторым, с правой стороны, был небольшой и складный, как гимнаст, паренек с густыми ресницами, сломанным носом и каким-то очень печальным взглядом. Он выглядел так, как будто только что потерял кого-то очень близкого.
- Кушай, кушай - сказал маленький- кушай, кушай... кушай не кушай, один хрен. Во, начнет сейчас распинаться, балабон...
Саша на покосился в сторону - Арнольд, подняв руки вверх, дожидался тишины. В следующий миг Саньку пришлось застыть с одной ложкой во рту, и второй - приготовленной, так как Арнольд очередной раз обратил внимание всех присутствующих на скромную персону новичка.
- Господа! Мне хочется, чтобы вы еще раз обратили внимание не человека, который, как мне хочется думать, плавно и естественно вольется в наше коллектив. Нет, я сказал неверно - в нашу дружную семью, в нашу спаянную ячейку, в наш здоровый организм.
Стоящие за столами прекратили работу челюстей и посмотрели на Санька. Он, честно говоря, ничего особенного в этих колющих его отовсюду взглядах не заметил. Если бы его не было, пожалуй, никто бы и не расстроился. Так же как никто не удивился тому, что он вдруг возник.
- Я не буду лгать и говорить, что этого человека привела сюда душевная потребность. Буду говорить честно и открыто - этот тот самый великий, не побоюсь этого слова, водитель, который вчера завершил карьеру М-2. И я ему благодарен, поскольку в свете сегодняшних разработок стало ясно, насколько демонстрационный экземпляр, оставленный нами для контакта с популяцией, вызывал к себе слишком пристальное внимание. Это говорит только о том, как далеко нам до идеала, и, соответственно, как далеко нам до цели, которую мы наметили и ради которой, не побоюсь высокопарных слов, каждый готов расстаться если не с жизнью, то с благосостоянием уж наверняка.
- Во трендит, как Троцкий. - вдруг с ненавистью проговорил маленький паренек. - с благосостоянием. А кто застрелил троих, которые слинять пытались?
- И правильно сделал. - вдруг вступил в разговор очкарик. - и правильно сделал. Человечество еще не готово к открытиям такого масштаба. Я с Арнольдом полностью согласен - пока люди думают только о своей мошне, то идеальные технологии им - как кнопка от ядерного чемоданчика какому- нибудь дикарю. Он и нажмет-то, дурак, только ради интереса, а бед причинит столько, что даже страшно подумать.
- И что теперь? Расстреливать? А если я не хочу тут жить? Вы против моей воли идете, значит, тут... тут... тюрьма, блин. Вот.
Очкарик, который занимался созданием бутерброда - по видимому, аппетит Саши внушил ему опасения, а может, икра подавалась к столу далеко не каждый день - оторвался на секунду от своего занятия и снисходительно бросил.
- А тебе- то какая разница - свобода, несвобода? Как ты на свободе жил? Где? В какой-нибудь дыре, где высшее достижение культуры - это комедия "Чокнутый профессор"? Ну и что ты там видел?
- А здесь что я вижу?
Саша, который не мог взять в толк, что такого страшного в комедии про жирного негра, все вся семья так жизнелюбиво пускает газы за столом и радуются, как дети, насторожился.
- Да ты ничего и не увидишь.
Вот что раздражало до безумия в очкарике с самых первых секунд, с самых первых его слов - так это снисходительно- самоуверенное отношение к собеседнику. Казалось, что делает одолжение, цедя из себя некие неопровержимые истины.
- Что ты можешь увидеть? Что может увидеть подопытная крыса? Разве она может понять, что своей жизнью, никчемной, в сущности, она спасает множество высокоорганизованных существ?
Маленький гимнаст, который, Саша был в этом уверен, мог бы свернуть очкарика в бараний рог, посмотрел на него искоса и хмыкнул.
- Попался бы те в моем городе. Там мы с такими, как ты, просто поступали. Очки били. Ты бы там долго не прожил. Ты тоже крыса. Чем ты меня лучше? Тем, что линзы нацепил?
Очкарик, с которого неожиданно слетела спесь, вдруг вздохнул и сказал с обычными человеческими грустными нотками.
- Да нет, дорогуша. Я не крыса. Я скорее собака подопытная. Белка. А в остальном, конечно, никакой разницы нет. Только я получаю от своего нахождения здесь массу удовольствия, чего я не могу сказать о тебе. Я наслаждаюсь своей тюрьмой, мне она нравиться. По крайней мере Арнольд избавил меня от общения со всяким...
Он вдруг покосился на гимнаста и докончил.
- А приятных людей и тут хватает.
Саша, увлекшись спором своих соседей, пропустил большую часть речи, а как только навострил уши, тот же самый невыносимый очкарик ткнул его локтем в бок и обнадежил.
- Ты не напрягайся. Арнольд свои речуги толкает каждый раз, как кого-то нового сюда притаскивает. Да и пунктиков у него всего несколько.
- Пунктиков? Каких?
- Он ненавидит Америку. - теряясь взглядом в пространстве и, кажется, не видя ничего, сообщил гимнаст. - он считает, что эта страна - позор цивилизации.
- Да-да - радостно подхватил очкарик. - позор цивилизации, который неизбежно приведет к ее гибели. Этакое гнилостное, мертвое пятно на теле всемирной культуры.
Саша пожал плечами. В его родной деревне, чтобы добиться расположения девок, надо было виртуозно обращаться с двумя словами. Причем, заметьте - словами американскими. Деревня Пузас всегда считала Америку этаким светочем, раем обетованным на земле, который им никогда не увидеть, но который от этого, конечно же, хуже не становиться. И вдруг - гнилостное пятно... Надо же, словечко подобрали. Сказали бы просто -супер грязь.
- Еще, как ни странно, он ненавидит попсу.
Вот тут уж Саша просто потерял дар речи. Это не влезало ни в какие ворота. Страна корчилась в экстатических судорогах, хватала льющуюся с экранов сладкую муть широко раскрытым клювом - и на тебе. Как это можно - ненавидеть кумиров следы в пыли которых готовы целовать и считать это счастьем миллионы людей? Тут Сашу осенило. Он понял все. И ненависть к попсе тоже.
- Я все понял. - радостно сказал он. - ваш хозяин не любит попсу. Он любит рок. Цоя там...
Очкарик состроил такую рожу, как будто в глаз ему брызнули лимонным соком и небрежно бросил.
- Нуль. Он Цоя твоего считаем полным нулем. И всю роковую шатию вкупе с ним.
Саша моргал, не зная, что сказать. Он начал смутно понимать, что с человеком, который не любит ничего, дело делать будет очень трудно.
- Ну хоть что-то он любит? - почти с отчаянием вопросил Саша, уже готовясь услышать, как приговор - нет.
- Люююбит - с невыразимым презрением протянул гимнаст и изобразил звук плевка. - нашел, тоже мне, что любить. Он стихи любит.
- Да. - с прискорбием в голосе подтвердил очкарик. - да, это правда. ОН любит стихи.
- Пропал. - обреченно проговорил Саша. - все. Конец. Дальше некуда.
- Действительно- подхватил очкарик, и в голосе его насторожившийся Саня уловил странные нотки. - Действительно, куда мы катимся под руководством человека, который в наш век осмеливается любить стихи? Это же позор. За что их любить? Они не приносят деньги. Они не нужны. Скрипач не нужен...
- Погоди, погоди - вдруг осенило Саню. Его идея была так хороша, что даже увлечение Арнольда перестало быть маразматическим и диковатым. - Ну а ведь все эти знаменитости, ну эти.. супер...
- Забудь это слово - трагическим голосом проговорил очкарик. - здесь нет ему места...
- Ну ладно - не стал спорить Саня. - звезды, короче. Они же тоже на стихи поют... как сказать... песни на стихи... ведь говориться - песни на стихи? Ну так может, Арнольд не совсем того ...
Саня покрутил пальцем у виска. Но робкая его попытка оправдать безумца, который в этом мирке полновластно правил, была разрушена саркастической усмешкой гимнаста.
- Ну ты сказал. - он фыркал от негодования, как кот - не того... как раз он то и того. Кто тебе сказал, что песни на стихи поют? Ты сам то подумай, а потом говори. Если бы все пели на стихи, кто бы их тогда слушать стал? А? То-то и оно-то.
- А на что же они тогда поют? - озадачился Саня. Сложность мира представала ему постепенно во всей своей красе.
- А ни на что. Сидит звездунья с бодуна, и думает, что бы такое назвездить. Потом понимает, что нужно спеть. Чтобы спеть, нужно написать. Вот он берет и пишет.
- Что? - Саню захватило описание процесса творчества.
- А что в голову взбредет. Муси - пуси тра-ля-ля. Три рубля.
- Э, постой - возмутился очкарик. - у тебя рифма есть. Ля-ля рифмуется с рубля. Это уже стихи. Это не годиться. Народу не понравится. Лучше два баран.
- При чем здесь два баран? - теперь возмутился гимнаст, на что очкарик лаконично заметил.
- А при чем тут три рубля?
- Для рифмы.
- Это стихи. Это народ не поймет.
Гимнаст набычился, и Саше показалось, что драка неизбежна. Он пока не знал, что в этом странном обществе любое насилие каралось насилием несравнимо более жестоким. Тем самым и поддерживался мир. Очкарик глумливо ухмылялся. Но гимнаст упрямо продолжил.
- Муси- пуси тра-ля-ля. Два баран. Прохудился сверху кран. Вот и все. Шлягер готов.
- Это не шлягер. - высокомерно заявил очкарик. - Это поэзия. Из за такой песни ты помидоры ненавидеть два года будешь. Даже томат есть перестанешь.
- Почему? - заинтересовался Саня.
- да потому что его ими закидают. Тухлыми, на первом же концерте.
- Ну, брат, это ты загнул. - теперь Саша говорил уже уверенно, ибо он и был тем народом, для которого создавались шлягера. - никто никого тухлыми яйцами и помидорами не закидает. Довольно хорошие стихи, что тут говорить. Кто пишет лучше? Да никто. Если даже и пишут, так пишут, что никто ничего не поймет. Тут, конечно, тоже не очень ясно, при чем здесь баран, но это ничего. Зато весело. Нормалек. Это я вам, как народ, говорю. Можете мотать себе на ус.
Очкарик уставился на Сашу с высоты, даже голову пригнул от интереса и классическим жестом поправил сползающие на вздернутый нос очки.
- Ты что, народ? - спросил он с некоторым сомнением, и Саша важно кивнул головой.
- Да, я народ. Меня они развлекают, и я решаю, кидать в них тухлыми яйцами или платить.
- Грамотно...- очкарик неизвестно отчего развеселился и стал суетливо потирать руки. - очень грамотно. А вот скажи, приходилось ли тебе их закидывать яйцами, как ты говоришь?
- Да нет, зачем мне их закидывать? Для меня же стараются. Пусть себе пляшут. У народа, знаете ли, всегда к юродивым было хорошее отношение.
- Да, да...- рассеянно подтвердил очкарик, думая о чем-то своем. - собор Иванушки блаженного. Он в народ гавном кидался и кричал - Ивашка, царек кровавый!! Да, вот его действительно любили. Да, а вот не кажется ли тебе, что тебя просто надувают? Что ты, вот лично ты, достоин чего-то большего, чем песенки про тра-ля-ля, два баран?
- А чем плохо?- искренне удивился Саня. - поют, не грузят, думать ни о чем не надо. Мне своих проблем хватает, чтобы еще меня и с эстрады грузили. Пусть лошадь думает. У нее голова большая.
Саша замолчал, изучая закуски, которые он, в пылу пожирания черной икры, оставил без внимания - о тут же почувствовал острую досаду. Он знал, что в брюхе днища нет, он это доказал неумеренным потреблением спиртного - но вот оказалось, что для еды днище есть.
- Слышь, мужики- спросил он, скользнув печальным, но затуманенным взглядом по праздничному изобилию. - А меня что здесь делать заставят?
Очкарик не обратил не вопрос никакого внимания, зато гимнаст вдруг оживился.
- То же самое, братишка, что и меня. Куклу. Больше я тебе ничего не скажу, вот что. Это под запретом. Ты, если хочешь, можешь узнать, как здесь свободное время проводят.
- Как? - равнодушно пожал плечами Саня. - как здесь можно проводить свободное время? Да так же, как и везде. Отработал, выпил, упал. Встал, похмелился, отработал. Отработал, выпил, упал. И все. Ну, это, я забыл. Харю кому-нибудь начистил, для этой, для разрядки, жене там, или соседу. Отлично... я тридцать лет этим занимался. Довольно весело.
У гимнаста заблестели глаза, и он радостно ответил.
- Точно. А еще можно ловить лохов из соседнего района и мочить их... а потом из соседнего района к нам на разборки приходят, и тогда метелятся два района за всю масть. Из- за девок тоже дерутся. Да что с них взять... бабье. Кто сильнее, к тому они и липнут. Я пока не проткнул брюхо Кранцу, со мной никто ходить не хотел. Говорили, что ростом не вышел. Кранцу то ничего не было, повалялся месячишко в больнице, а потом вышел вот с такой рожей. Откормился на казенных харчах, гад. Даже спасибо не сказал. Опять какие-то предъявы пошли. Почему ты с моей бабой гуляешь и за жопу ее держишь? А почему бы мне ее не держать, если она уже моя баба? Я и за сиськи ее при всех держу. Моя, что хочу, то и делаю.
- Да уж, это точно - Саньку взгрустнулось. Велеречивый Арнольд наконец-то замолчал, и теперь народ молча отдавал дань искусству местных поваров. Слышалось только сосредоточенное чавканье, постукивание вилок и ложек о тарелки и невнятные из-за набитых ртов просьбы передать то-то и то-то. На нового члена их дружной семьи, как выразился Арнольд, никто не обращал никакого внимания.
- Да уж... - печально продолжил Саня. - сиськи - это прекрасно. Вот я говорю Арнольду этому вашему - если ты хочешь, чтобы я тебе свое подобие делал, то девку дай мне с восьмым, а лучше девятым размером. Иначе даже связываться не буду. Я же себя не на помойке нашел, чтобы прыщиками наслаждаться. Они должны быть такими, чтобы хрен в одной руке...