- Не понял...- ошарашено перебелил его гимнаст. - если у тебя есть такие груди, зачем тебе хрен в одной руке? Ты что, извращенец?
Теперь уже Саня уставился на него с недоумением.
- Какой хрен в одной руке?
- Ты сказал - сиськи висят, я ими наслаждаюсь, держу хрен в одной руке, дрочу. Ты - онанист? А казался конкретным парнем.
- За базар ответишь? - у Саши затряслись руки. Давно его никто так не оскорблял. Самое гнусное, что обида вызрела, как прыщ, на пустом месте - он хотел сказать чисто конкретно "хрен в одной руке удержишь" Но вот как, оказывается, можно переиначивать невинные фразы и как из-за этих невинных фраз вспыхивают войны.
- Я отвечу за базар. - гимнаст смотрел на него, прищурившись, мускулы его казались отлитыми из металла - я хоть кому за базар отвечу. Ты сказал - я стою и дрочу подруге не груди, жаль только, что они у нее маленькие...
Саша готов был броситься вперед и развлечься так, как им обоим нравилось - где-то в глубине души Саша понимал, что не просто так этот низенький мускулистый паренек все безбожно перевирает- но плечо его сжали чьи-то сильные пальцы. Саня покосился назад и встретил равнодушный взгляд очкарика.
- Нет, Саша, не сейчас и не здесь. За любое насилие тут очень жестоко карают.
Значит, так... за тобой зайдут часиков в... три, примерно, ночи.
- Так поздно?
- Нормально, если ты не хочешь с мускуловиками связываться. Арнольд бережет своих роботов, так что после трех часов, когда, как известно, пик биологической активности самый низкий, примерно половина охранников отключается. Остаются только люди, но на то они и люди, чтобы спать. Так что именно в это время мы за тобой зайдем и вы сможете честно - благородно решить вопрос, кто там на кого дрочил. Заодно и душеньку молодецкую потешите, договорились?
Саша смотрел на очкарика исподлобья и напряженно думал. С одной стороны, входить в конфликт со старожилами не входило в его планы, но с другой - позволять какому-то недомерку себя оскорблять... не на помойке же, в самом деле, он себя нашел! Саша кивнул, и не сводя с гимнаста горящих жаждой мести глаз, заявил.
- Я то готов, только ты, смельчак, не облажайся. А то ведь потом скажешь- о какой драке мы договаривались? Кто - один на один? Я говорил, что мы тебя пятеро мутузить будем. А то, что ты с собой дружбанов не привел, так это, брат, твои проблемы.
Неожиданно очкарик хохотнул, поперхнулся, стрельнул в Сашу смеющимися глазами и отвернулся, давясь то ли смехом, то ли кашлем. Гимнаст озадаченно посмотрел на Сашу, почесал затылок.
- Ты много-то не разговаривай. Нарвался, так держись достойно. Будут тут мне еще всякие сопляки-малолетки указывать, как жить. Жри вон икру и молчи в тряпочку. Скоро уже банкет в твою честь, сикильдявка, закончиться, а там и до трех часов не далеко.
С этими словами он повернулся к Саше спиной, накладывая себе в тарелку какие-то мерзкого вида студенистые комочки под лимонными кружками, а тот стоял, открыв от изумления рот. Какой-то шпаненок, извините за выражение, сначала переиначивает все его слова, потом вызывает на драку, и в итоге обзывает Сашу совершенно невероятными словами. Это Санька-то, который минимум лет на десять старше!!
Между тем в зале произошли изменения - люди, набив животы, небольшими группами стали расходиться. В общем-то никто их не заставлял, никакого насилия со стороны проявлено не было, казалось, ими двигал какой-то внутренний импульс. Гимнаст больше не говорил ни слова, только изредка косясь на Саню и раздувая ноздри, как норовистый жеребец, Саня же старался его не замечать. Он просто чувствовал, что не сдержится и расплющит пацану наглую физиономию не дожидаясь "сучьего часа". К тому же его клонило в сон - событий в последние дни было слишком много, и предстоящий ночью мордобой на их фоне казался чем-то совершенно незначительным. Тем же самым он занимался и в школе, когда под молчаливое одобрение подростковых стай двое сцеплялись на пустыре и дрались не до первой крови, а до окончательной победы, да и после армии, когда колесил по городам бывшего Союза в поисках лучшей доли. Так что драка не была чем-то особенным, разве что, действительно, забавой, способом заставить кровь кипеть от адреналина.
Он неожиданно усмехнулся - кажется, что его просто собираются прописать, проверить, так сказать, на вшивость. От этого и передергивал гимнаст чужие слова так нагло, от этого и смеялся очкарик. Саша тоже улыбнулся добродушно. Ну что ж поделать, надо так надо. Он с радостью представил себе, как после традиционного мордобоя и гимнаст, и очкарик уважительно хлопают его по плечу. Молодец, старик, а мы думали что ты ни на что не годен...
Пока что, стараясь отогнать от себя будоражащие кровь мысли, Саня вернулся к себе в комнату, повалился на кровать и смежил веки. Он был готов к чему угодно - даже к началу опытов, но только не к тому, что его никто не будет беспокоить. Однако вышло именно так. Казалось, про него просто забыли. Где-то шла жизнь, несколько раз по коридору слышались торопливые шаги, бубнили озабоченные голоса, один раз донеслись крики отдаленного скандала - но Саню все это никоим образом не затронуло. Он лежал, приложившись щекой к пахнущей холодной кожей обивке дивана и смотрел, как за частым переплетом решетки окна сгущалась темнота. Остывающей медью горели колонны сосен, рыхлые облака над тяжело шумящими кронами были подсвечены снизу нежно розовым отблеском раздуваемого холодным ветром заката.
Саня, окутанный тяжелой сытостью дремы, не шевелился - от чугунных батарей под окнами сухими волнами пошло тепло, и только сосущее под ложечкой нытье никотинового голода мешало расслабиться окончательно.
Подождав, чем окончиться борьба между сумеречной ленью и требованиями зависящего от наркотика организма, он убедился, что никчемное зелье одержало верх. Кряхтя, он поднялся, нащупал в кармане смятую пачку дешевой "Явы" - впрочем, в его родной деревне эти сигареты считались верхом шика - и, к своему удовольствию, нашел на столике с компьютером, возле клавиатуры, позолоченный сундучок. Поскольку рядом лежала зажигалка, Саня решил, что назначение этого предмета - служить вместилищем пепла, и закурил, ощутив расслабляющее головокружение первой затяжки.
Потом усмехнулся, поняв, что ему все это напоминает. Армию. Точнее - начало целой цепи приключений, приведших его сперва в санчасть, а потом в душные палаты армейской психушки. Ему, как солдату опасному и непредсказуемому, выделили отдельную палату, поселили, можно сказать, на карантин. Это было разумная предосторожность со стороны начальства - за перебитый шваброй хребет горского князька должно было последовать возмездие, а вот кто кого уроет было неважно. Отцам- командирам было ясно, что "самец" с затравленным взглядом себя в обиду не даст, ну и горцы тоже смелые в стае. А отчитываться об новом ЧП перед Москвой, лишая себя очередного звания никому не хотелось. Так что землякам князька, который в недобрый для себя час сказал Сане, что " ты, русак, мой полы, такие люди как я этого не делают", оставалось только кричать под окнами. "Вешайся!".
Ну что делать... русака обидело ничем не обоснованное высокомерие горного орла, и древко треснуло об спину, а до синевы выскобленная физиономия прекрасно заменило тряпку, выскабливая коридора штаба.
На вопли орла, который клекотал в грязной луже, примчались, оставив пьянство в дежурке, земляки - Санек, поняв, что терять ему уже нечего, намотал ремень на руку и, с веселым свистом вспарывая пряжкой воздух, пошел молотить джигитов. Он успел оглушить одного и перебить руку второму, прежде чем дембельские сапоги начали пляску на его ребрах. Сквозь багровый туман Саня чувствовал, как горло ему перехватил петлей брезентовый поясной ремень, как хрустели плечевые суставы, когда на них, вывернутых, его волокли к проходящей по середине стены трубе. Он понимал, что кавказцы хотят сделать - сумасшедший русак перебил спину благородному зверю и, от страха перед содеянным, сам повесился.
Сане повезло - в дверь стали молотить в тот момент, когда двое, напоследок отметелив его сапогами, поднимали в воздух, кряхтя от натуги, нелегкое тело, а третий одной рукой пытался соорудить на трубе узел. Дежурный по части, которому, естественно, не открыли дверь - да чурки и не открыли бы, не доделав начатое - высадил рукояткой пистолета окно, открыл пальбу, объявил боевую тревогу... в общем, весело было.
Особисты трясли Саню около недели - тот все валил на банальные разборки с однопризывником, потом, сообразив, что за увечье ему грозит дисбат, все перевел на страшные галлюцинации. Мол, увидел в руках у кавказца автомат, пришлось спасать свою шкуру подручными средствами. А что потом было, не помнит. Какой такой скандал из-за мытья полов? Зверь мыть отказывался? Горская гордость не позволяет с грязной тряпкой возиться? Ну что же... Саша человек добрый, объяснил бы кавказцу, что срал он с высокой башни на княжескую щепетильность, все разложил бы ему, плохо говорящему по-русски, на пальцах... сжатых в кулак.
Эти самые галлюцинации командирам были очень на руку - солдата быстро уложили в больничку. Особисты же продолжали чес. Выяснили они иного интересного - и про черные пятна замысловатых форм на тощих боках "самцов", и про трофические язвы, и про бессменные и бессонные караулы по нескольку суток, и - заодно - про забитого в тумбочку и сброшенного с пятого этажа на асфальт стукача...
Кто из молодых раскололся, так и осталось неизвестным, но несколько дембелей, озверевших от безнаказанности, пошли дослуживать в дисциплинарный батальон. Месяцы до приказа у них превратились в года.
Санек же всей этой паники не видел - кавказца с перебитой спиной отправили лечиться в Москву, а сам он отсыпался, отъедался перед комиссией. Ему светил трибунал, либо всю жизнь перечеркивала статья 8б - шизофрения, очень популярная в советские времена.
Единственное, что Саню удивляло - это неприкрытая враждебность тех, кто лежал рядом. Привозили в основном из караулов с обморожениями, от сорокаградусных морозов лопались деревья и автоматы примерзали сквозь варежки к рукам - и взгляды, которые бросали на Санька солдаты, были этим морозам сродни. Только потом один добродушный, здоровый как медведь тамбовец, которого из-за невероятной силы даже деды трогать боялись, все Сане объяснил. И Саня все понял.
После посадки дембелей все вернулось на круги своя, наказание было только показухой. Издевательства над молодыми вышли на невиданный уровень - и пока все подыхали в караулах или гаражах, виновник беспредела, грязный стукач отлеживался в больничке. Вот тогда Саня себя почувствовал действительно нехорошо - но возвращаться в часть не мог, там бы его просто убили. И командование это тоже понимало.
Потом Саньку попытались пропороть горло вилкой. Во время обеда. Саня шарахнулся в сторону, крайний зубец порвал кожу... на кавказца бросились с соседних столов, скрутили. Этого доходягу Саня хорошо знал - огромные уши, крючковатый нос, ножки, болтающиеся в сапогах, как карандаши в стакане. Они вместе ходили в наряды - ближе к трем часам ночи однопризывник зеленел, шатался, глаза у него закатывались под лоб... это сын гор не балабонил про свою гордость, он просил. " Пать мэнутэк, толка пать мэнутэк... барат... пать... барат... толка пать..". Саня отпускал его спать и драил краны до золотого блеска сам.
Саня все ему простил, дело спустили на тормозах. Зато кавказец шептал при встрече - "вешайся, мы тэбэ резать будем, всех вас рэзать будэм..." и чиркал ребром ладони по смуглой цыплячьей шее. Однажды Санек, порядком уставший от этого змеиного шипения, решил опять помочь другу, как в старые времена и, не дожидаясь привычного жеста, рубанул по кадыку сам. Резатель смог только хекнуть - он рухнул на блестящий больничный линолеум кулем, санитары, помня про свежую штопку на Саниной шее, быстро утащили зверька в палату. Никто ничего и не узнал.
Хотя, наверное, все-таки узнали - так как после этого случая Саню и перевели и изолятор.
Изоляция была фактически полной - в двухместной каморке был собственный санузел. Душа, как ни странно, не было. Три раза в день ему исправно приносили еду - а в остальном про человека, который был причиной недавнего переполоха, кажется, забыли.
Окно изолятора смотрело на березы больничной рощи - и по вечерам Саней овладевало вот такое же состояние. Он подолгу стоял у окна, наблюдая за густеющими, словно бы пропитывающими снега тенями, за сумрачной роскошью заката, который пылал каждый вечер за сетью поникших веток какой-то невероятной агонией... и не знал, что ждать.
Однажды у него возникла смешная мысль - изолятор, оправдывая свое название, располагался в глубине коридора в стороне от других палат. Если бы желающим мщения кавказцам удалось проникнуть в санчасть после отбоя, то никто бы им не смог помешать вершить скорый и неправый свой суд.
Санек с наступлением вечера заклинивал дверь ножкой стула и застывал у окна с сигаретой, прикуривая одну от другой - пока не начинало щипать слюнные железы под ребрами не набухала сладковатым комом тошнота...
Здесь вид из окна не сильно, в общем-то, отличался от больничного - только за полосой отчуждения, как сразу про себя назвал Саня широкую полосу неестественно зеленой травы, широко стояли древние кряжистые сосны. Трава по ночам была ярко освещена, сосны, скрываясь за своими крайними собратьями, глухо шумели в темноте. Саня глубоко затянулся, почувствовав дымовой ожог крепкой сигареты и, неожиданно, забился в приступе болезненного кашля...
Откашлявшись, он с сомнением уставился на окурок - курить ему было противно, это да, но как заполнить пустые минуты? Что прикажете делать, вместо того, чтобы доставать сигарету, разминать ее, прикуривать и с глубокомысленным видом пускать дым? Санек, кстати, заметил, что глубокомысленным вид его только может быть со стороны - вот мысли от первых затяжек бегут, как тараканы от света. Просто, например, сидеть после обеда? Или сразу посуду начинать мыть?
Или как, скажите на милость, разговаривать с девушкой? Как связывать фразы между собой без спасительного выпускания серых струй, во время которого мозг лихорадочно, хоть и с трудом, подыскивает слова, подобающие случаю?
Этого Саня не мог понять, да и не пытался. Он резкий дым впитал фактически с молоком матери, голубоватые клубы, переливающиеся под лампой, были для него символом желанного покоя в детстве - они значили, что мать, без видимой причины оттаскав его за вихры и наоравшись вдоволь, сядет курить, успокаиваться. А потом, наверное, почувствует вину, потому что подойдет, погладит по голове, которая вздрогнет при приближении материнской руки, и быстро сама решит проблемную задачку, спрашивая только ради приличия - ну что, ты понимаешь?
И табачный смрад, теплом пролетающий мимо щеки, будет вестником покоя и прощения.
Но все- таки курить противно. Это да...
Послышались странные звуки - как будто кто-то пытается осторожно открыть дверную ручку. Саня покосился через плечо, не предпринимая никаких действий. Ручка, позолоченный шар, действительно поворачивалась, доходила до упора и опять начинала вертеться.
Санек хмыкнул - таким образом они будут открывать до морковкиного заговенья. Нет чтобы постучать, как поступили бы все добрые люди, или свистнуть там под окном. Когда он лежал в изоляторе, почти каждый вечер под его окном устраивался концерт - горячие друзья и с гор приходили и необузданными жестами показывали, что они с ним сделают и как. Это было забавно, хотя должно было производить устрашающее впечатление.
Здесь же новые, хоть и драчливые друзья поступают несколько однообразно. Вместо того, чтобы постучать, или крикнуть, или как-то по иному обозначить свое присутствие, чтобы он открыл, ребятишки тупо крутят ручку. Саня усмехнулся и прикурил новую сигарету. Ну что ж... В конце концов эта драка, то есть прописка, ему не очень- то нужна. Он человек мягкий, добрый. А главное - отзывчивый. Предложили ему по-дружески намять бока гимнасту, показать, скажем так, что он стоит на этой земле, ведь грех не отозваться.
- Ну что, ребятишки - пробормотал Саня, выпуская вместе со словами сизые клубы - если вы так будет дела делать, то мне с вами не по пути. Хоть бы пискнули, что ли, для ориентиру.
Но незваные, хотя и ожидаемые гости от своего намерения отступать не собирались - золотистый кругляшок дошел до конечного, правого положения и замер так. Саня тоже замер и, к своему удивлению, ощутил холодную волну, легко прокатившуюся под ребрами. Предчувствие его не обмануло. Раздался треск ломающегося металла, хруст, ручка стала свободно болтаться в гнезде и дверь открылась. Саня к этому времени вжался в подоконник задницей, открыв для вопля рот и не в состоянии издать ни звука - его уютную комнатуху почти полностью заполнило существо с маской вместо лица.
Саша решил, что пришел таки его конец - какая сила таится в руках у мускуловиков, как их здесь называли, он знал, и не сомневался, что робот через доли секунды просто свернет ему шею, как цыпленку, но тот отчего-то медлил. Раскрашенная клоунская маска медленно поворачивалась из стороны в сторону - так принюхиваются дикие звери, пытаясь поймать слабый ток воздуха, мимолетом донесший нужный запах. Пустые глазницы несколько раз скользнули по окаменевшей Саниной фигуре и, хотя расстояние было меньше вытянутой руки, чудовище отчего-то медлило.
Саня отнес бездействие мускуловика к собственной неподвижности и боялся даже моргнуть. Он даже дыхание задержал - хотя прокуренных легких хватило ненадолго.
Существо продолжало странные движения головой, и Саша понял, на что это похоже. С такой же механической методичностью в армии двигались локаторы, сканируя небо. Секунды тянулись, как резиновые, Саша с шипением сквозь напряженные ноздри выпустил воздух и медленно стал вдыхать, хотя голова кружилась от недостатка кислорода. Была бы возможность, он бы хватал затхлый дух комнатушки как воду в засуху, всей грудью, всем горлом...
Но долго так продолжаться не могло, он это чувствовал - мускуловик, видимо, что-то сообразил своими мозгами, или что у него там таилось в железном черепе, и сделал пружинистый шаг к окну...
Нервы у Сани сдали - он завизжал, как когда-то визжал над ухом лошади, посылая ее в карьер и, нырнув под метнувшимися к нему руками, ударил головой в упругий резиновый живот.
Он сам не понимал, зачем это сделал, но оказалось, что всеми его действиями на тот момент руководило какое-то звериное чутье.
Видимо, в системе мускуловика не очень-то хорошо была отработана часть, отвечающая за координацию - махина покачнулась и сделал два шага назад, загородив собою дверной проем. Он не упал, естественно, не скрючился от боли, как сделал бы от такого удара любой нормальный человек. Он раскинул руки, удержавшись за косяк и сфокусировал внимание на Саше. Тот, не верящий ни во что, ощутил эту фиксацию как колючий пробег по позвоночнику и, понимая, что настают последние секунды его жизни, издал совершенно невероятный вопль, который победно взвился над спящим корпусом и заставил вскочить ошеломленных спросонья людей.
Но на мускуловика голосовая атака не подействовала - объект себя раскрыл, надо было выполнять заложенную программу и послушная машина шагнула к готовому лопнуть человеку.
Как сказал потом Арнольд, в чем-то человеческий мозг совершеннее любого компьютера. Ни одна машина не догадалась бы защищаться от двухсот килограмм управляемой процессором резины обычной пуховой подушкой.
Санек, конечно, ни о чем не думал, когда схватил пухлый квадрат и изо всей дури обрушил его на голову мускуловика. Может быть, удар подушкой может оглушить нормального человека, может даже сбить его с ног, но глупо было рассчитывать причинить вред стальной сфере, в которой располагался процессор.
От удара подушка лопнула и небольшое пространство заполнили целые клубящиеся облака белого пуха. Санек же одним ударом не удовлетворился - не понимая, зачем он это делает, колотил и колотил по почти невидимому в пуховом буране громоздкому силуэту, чихая и кашляя, почти ничего не видя от налипшей на ресницы невесомой белизны.
Удар подушкой был жестом отчаяния, несомненно, и Саша был уверен, что никакого проку от этого не будет, что вот -вот из белой сумятицы вынырнут толстые руки в шевелящимся пуху и страшной силой выдавят из него всю жизнь, как пасту из тюбика...
Но ничего не происходило. Мускуловик, очертания которого пока еще виднелись, совершал какие-то непонятные движение, непонятные и неуверенные. Казалось, что он знает, что ему надо делать, но вот как это делать - позабыл. Он действительно протягивал руки вперед, но протягивал так, как это бы делал слепой, лишившись своей палочки. Он озадаченно и быстро крутил маской, то поднимая ее к потолку, то опуская в землю, он поднимал ногу и замирал, не зная, куда ее ставить, и в итоге опускал след в след. Он начал покачиваться, как пьяный, и вдруг произошло то, на что Саша не мог и рассчитывать - кошмарное существо в момент обмякло и упало, как подрубленное.
- Ну, подушечка, ну и подушечка - бормотал себе под нос Саня, по стеночке обходя лежащее словно в невесомом снегу тело и ничего не понимая. Подушка не могла убить мускуловика, это точно, но произошло нечто, выбившее машину из колеи...
В любом случае оставаться в этом месте Санек не собирался - друзья, которые приглашали его на простое вдумчивое толковище, присылают, подлецы, какое-то невероятное чудище... кто они после этого? Хорошо бы, конечно, свернуть гимнасту нос окончательно, да и очкарику бы неплохо раскрошить окуляры по глазницам - но сейчас надо думать о спасении своей жизни.
Саша выскочил в коридор - и последнее, что он смог заметить, было красное от бега и в бисерной россыпи пота лицо Петровича. Саша краем глаза уловил змеиный бросок руки к животу, потом разряд тока свел все мышцы дрожащей судорогой и бросил его в беспамятство...
Глава 2
Саня почти что пришел в себя - если не считать, тошноты, головной боли и странного дрожания какой-то жилки под левым коленом. Мир, прячущийся за плотно смеженными веками, иногда тяжелым провалом уходил в сторону, и отчего-то Саня боялся открывать глаза.
Он, повинуясь какому-то подсознательному страху, пытался остаться без сознания - хотя знал, что его наверняка выдаст какой-нибудь пустяк, вроде дрожания век. Голоса, которые отдалялись и усиливались вместе с качающейся темнотой, бубнили что-то свое, Сашок пытался прислушаться, но кроме странных терминов ничего разобрать не смог. Бросив пустую затею, он шевельнул ноздрями - по идее, его должны были отправить в лазарет, или что у них здесь, но запах, дразнящий его, мог принадлежать только ухоженной женщине.
Рискуя выдать себя, он слегка приоткрыл веки и сквозь дрожащее, размывающее картинку пересечение ресниц углядел натянутый на бедре белый халатик. Решив воспользоваться своим положением, он негромко, как бы в беспамятстве застонал и ладонь его воровато скользнула на близкую ногу. Лишь бы только докторша ничего не заметила, или бы списала на полубредовое состояние.
- Очнулся, очнулся, лапать меня начал!! Ну что за человек, из гроба ведь девчонок хватать будет!
Зазвенел возмущенный голос и в ту же секунду чьи-то железные лапы схватили Санька за грудки и бесцеремонно его посадили. Оставалось только открыть глаза - что он и сделал, недовольно морщась и кривясь.
- Да поаккуратней вы меня шевелите... - проговорил он, безуспешно пытаясь оторвать от себя смявшие ворот руки Петровича - а тот пристально всматривался в его зрачки. - То чудищ каких-то на меня напускаете, что вообще, задушить хотите... что вам от меня надо? Наобещали с три короба - и двойника твоего делать будем, и денег дадим, и девки вокруг тебя будут стайками увиваться...
Тут он укоризненно взглянул на Лиину, которая стояла, сложив руки на груди и смотрела на него как-то исподлобья. Казалось, что она хочет рассмеяться.
- Хорош балабонить. - Тут Петрович тряхнул его так, что у Санька лязгнула челюсть. - впервые в наш коллектив такое трепло затесалось.
- Вот-вот, и бабник тоже такой - впервые... - неожиданно подала голос Лиина. Впрочем, Петрович не обратил на нее никакого внимания.
- Давай, рассказывай, что тут у тебя произошло.
- Я должен рассказывать? - возмутился Саня. - Вы меня заперли, как в клетке, потом напустили на меня... я не знаю, чудовище какое-то, какого-то ФИлькаштерна...
- Франкенштейна, должно быть?
Подал из угла голос Арнольд. Саня его только-только заметил - он стоял возле подоконника, долговязый, наклоненный вперед, с покатыми плечами и задумчиво разминал незажженную сигарету.
-Вот, вот, Франкештейн. - Саня, сам себе удивляясь, не стал спорить с тем, чего не знал. Позже он отнес это к удару током - обычно он спорил обо всем, даже о том, к чему не приближался на пушечный выстрел, наслаждаясь спором как таковым. - Так вот, натравили на меня этого зверя, деньги на заплатили, а ведь обещали, и теперь еще спрашиваете, что это такое. Так вот, это я вас спрашиваю - что это такое? По какому такому праву вы меня лишили свободы, а теперь хотите лишить еще и честно заработанных тугриков? И рисковал собственной жизнью, и едва рассудка не лишился, я получил удар шокером - а это, между прочим, на сеанс массажа на диване!!
Петрович, ни слова не говоря, прервал словесный понос одним коротким замахом, но не ударил.
- Не бей. - остановил его Арнольд. - Не надо. В чем-то тут, конечно, есть зерно истины. Мы действительно лишили юношу свободы, действительно, подвергли его психику хорошему испытанию. Потом - насколько я помню, он треплив сам по себе. К тому же развит, примерно как инфузория. Дашь ему затрещину, так последние остатки здравого смысла пропадут. Так что давай лаской, лаской...
- Лаской пускай она...- тут же нашелся Саня, кивнув в сторону Лиины, которая наблюдала за ним со смешливым искорками в черных глазах.
- Хорош трепаться. - вдруг с жестью в голосе осадил его Арнольд. - рассказывай спокойно, по порядку, что тут у тебя произошло. И пожалуйста, не ври. Не хочется мне применять непопулярные меры, а ведь придется.
Саня неожиданно испугался.
- Да я не знаю... встал покурить перед сном, слышу - ручка начала поворачиваться. Я стою, ничего не делаю, жду, что дальше произойдет. Потом это зверь ручку - хрясть, и входит. Я чуть не обосрался... пардон.
Чопорно кивнул он в сторону Лиины.
- Так вот, говорю, что чуть не обосрался. Вжался в подоконник, стою, ни жив не мертв, а эта пакость только башкой вертит. Потом грабарки ко мне протянула, схватить, значит, хотела...
- И что вы сделали? - просил Арнольд рассеянно, поскольку Саня вдруг замолчал. - что вы сделали и зачем?
- Ну, как... сначала я его головой в живот зачем-то стукнул...для чего, сам не понимаю. Ей-богу, едва себе шею не свернул. Он только покачнулся, так вот назад отступил, и опять на меня попер. Ну я и...
Саня вдруг растерялся. Он представил, как глупо выглядит человек, который пытается победить робота при помощи пуховой подушки, и запнулся.
- Ну, и что вы сделали?
- Я его подушкой ударил.- честно ответил Саня, чувствуя себя полным идиотом.
- Вот так. - обращаясь к Петровичу, грустно заметил Арнольд. - Это не человек, а тайфун какой-то. Мало того, что он спьяну сбивает наш первый экземпляр, который проходил обкатку в реальных условиях, так он еще открывает нам глаза на вещи, которые творятся за нашей... за нашими спинами. И, открыв нам глаза, он одним махом перечеркивает большую часть работы. Торнадо. Землетрясение. И это все за один день.
- Слушай, Абрамыч... может его закопать, пока он все твои лаборатории на воздух не поднял? Это же какой человек. Видит кнопку, на которой написано - ни в коем случае не нажимать. Что сделает? Конечно, тут же нажмет. Просто ради интереса. А что будет?
Саню кинуло сначала в жар, потом в холод. В разговоре этих двоих не было даже намека на шутку. Похоже было на то, что просто пара фермеров решают простые бытовые вопросы - какую свинью заколоть а какую оставить еще наращивать сало.
- Нельзя, Петрович, что я тебе говорил, да и сколько раз? Нельзя людей просто так убивать. Ты просто не знаешь, с какой сложностью связано создание даже простевшей программы. Не знаешь? Ну, я надеюсь, хотя бы догадываешься.
Петрович, уставившись на начальника исподлобья, только негромко сопел - и Саньку казалось, что этот еле слышный звук предвещает страшную грозу. Арнольд же почти ничего не замечал, развивая одну их своих теорий.
- Фактически каждый человек - неповторим и уникален. Никто не может похвастаться тем, что у него есть двойник - собственно говоря, всеобщая уникальность стала чем-то обыденным и привычным, но вот полного, абсолютно полного двойника нет ни у кого. Я понимаю, мой юный друг, что вы мне хотите сказать, вы мне хотите сказать про близнецов, так ведь? Вынужден вас огорчить - близнецы не настолько одинаковы, как кажутся. У них, несмотря на однояйцевой происхождение, могут быть абсолютно разные зубные формулы, разный разрез глаз, разная форма ушей и даже скул. Хотя, конечно, общие черты внешнего сходства сохраняются. Но это не полные двойники, а, скажем так, удачные дубли. Что мы с вами можем еще назвать двойниками?
Саня подтянул к себе одно колено и положил на него подбородок. ОН уже третий раз был свидетелем не вовремя наступающей разговорчивости хозяина, и только теперь понял, как рисковал, позволяя себе перебивать его и тем более спорить. Петрович, коренастый тертый мужике и холодными глазками, покорно слушал, и, похоже, у него даже в мыслях не было перебивать Абрамыча.