о специфике далекого заброса. Неспроста я тебя настраиваю на общность и отрешение: ты пойдешь в прошлое по глубинам своей памяти, по самым глубинам сознания. Прислушайся к течению времени, пойми его: все, что ты чувствуешь обычноот ударов сердца до забот, от блеска солнца до дыхания ветралишь неоднородности единого потока, поверхностное волнение, а не ясная глубина его. Проникайся же этой общей ясностью, чувством сутиибо ты пойдешь там, где есть память, но не о чем помнить, есть мысль, но не о чем думать, есть понимание, но нет понятий. В ближних забросах этого почти нет, старт смыкается с финишема в таком, как сейчас, иначе не пройти. И надо будет слиться с Единым, не потеряв себя, превратиться в общность, не забыв о конкретном, о цели, ради которой послан
Голос у Багрия сейчас грудной, напевно-трубныйтак мне кажется. Он не говорит, а прорицает:
Две крайности, две опасности подстерегают тебя. Переход от зуда поверхностных впечатлений в состояние самоуглубленности, а затем еще дальше, к отрешению от качеств, от приятного и неприятного, от горя и радостион сам по себе приятен и радостен, таков его парадокс. Настолько приятен и радостен, что помножь наслаждение любовью на наслаждение от сделанного тобою великого открытия да на радость удачи, на наслаждение прекрасной музыкой и прекрасным видом и все будет мало. Это состояние индийцы называют «самадхи», европейцы прошлых времен называли «экстаз» и его жесамые грубые формынаши с тобой современники часто называют словом «балдеж». И у тебя может возникнуть желание углубить и затянуть подольше это состояние, даже навсегда остаться в нем. Так вот, помни, что это гибельдля дела и для тебя. Там, он махнул рукой в сторону реки, останется то, что и есть, а в камере найдут твой труп с блаженно-сумасшедшей улыбкой на устах и кровоизлиянием в мозгу. Так что Артур Викторович сделал паузу, улыбнулся, в отличие от тех нынешних юношей и девиц, которые следуют лозунгу: «Неважно от чего, но главноезабалдеть!»для тебя главное: не забалдеть. Прими-ка вот еще таблетку!
Глотаю. Запиваю собственной слюной. Сегодня я ничего не ел, кроме пилюлей: перед стартом нельзя, пищевые процессы могут помешать.
Теперь о другом. Отрешиться от этого состояния ты можешь только через углубленное понимание его смысла, то естьпоскольку это концентрат радости и удовольствийчерез понимание объективного смысла радости, смысла приятных ощущений. Ты поймешь его, убедишься, что он до смешного прост и почувствуешь себя богом: такими ничтожными, вздорными покажутся все стремления людей к счастью и наслаждениям, запутывающие их иллюзиями целей, ложными качествами. Ты почувствуешь себя приобщенным к мировым процессам, частью которых является жизнь Земли и наша, к процессам, которых люди в погоне за счастьем и успехами не понимают И там, на ледяных вершинах объективности, может возникнуть настроение: если так обманчивы все «горя» и «радости», сомнительны цели и усилиястоит ли мне, олимпийцу, вмешиваться в эту болтанку своими действиями да и возвращаться в нее? При отсутствии качеств и беда не беда, и катастрофане катастрофа. Это тоже гибель дела и твоя, из камеры выйдет хихикающий идиотик, не помнящий, кто он, где и зачем.
Багрий, помолчав, продолжал:
Уберечь от этой крайности тебя и должно понимание, что дастоит, надо действовать и вмешиваться, в этом твое жизненное назначение. Два противоборствующих процесса идут по Вселенной: возрастания энтропиии спада ее; слякотной аморфности, угасанияи приобретения миром все большей выразительности и блеска. Так вот, людиво второй команде, в антиэнтропийной. И мы, Встречники, причастны к процессу блистательного самовыражения мира. В этом космическом действии мы заодно со всем тем и всеми теми, кто и что создает, и против всего того и всех тех, кто разрушает!.. Ну-ка, заверни рукав.
И Багрий, раскрыв коробочку со шприцом, вкатывает мне в вену пять кубиков безболезненно растекающегося в крови состава. Это «инъекция отрешенности»и первое действие ее оказывается в том, что я перестаю различать краски, цвета. Мир для меня при этом не бледнеет, не тускнеетон представляется передо мной в таком великолепии световых переходов и контрастов, какие наш слишком послушно влияющий от яркостей, аккомодирующий зрачок обычно не воспринимает. В сущности, этот эффектчувственное понимание моей нервной системой, что световые волны разной длиныне разных «цветов». Так начинается для меня отрицание внешнего, отрицание качествкоих на самом-то деле и нет, а возникают они от слабости нашей протоплазмы, неспособной объять громадность количественных градаций и диапазонов явлений в материи.
Артурыч, говорю я (мой голос тоже реверберирует), так все знать, понимать и вы еще отрицаете, что вы из будущего!
Опять за свое?! гремит он. Останавливается, смотрит на меня. Нет, постой похоже, ты всерьез?
Ну!
Что ж, надо объясниться всерьез Ты там, я здесьмы одно целое, между нами не должно остаться ничего недосказанного. Пусть так! он достает из внутреннего кармана пиджака пакетик из темной бумаги, из него две фотографии, протягивает мне. Была бы живая, не показал быа так можно.
Узнаешь? Я смотрю верхнюю. Еще бы мне, с моей памятью, не узнатьэто та, сгоревшая в кислородной камере. Снимок в деле, что я листал утром, похуже этого, но и тогда я подумал: эх, какая женщина погибла! На второй фотографии она же в полный ростна берегу реки, на фоне ее блеска и темных деревьев, согнутых ветром ивовых кустовнагая, со счастливым лицом и поднятыми к солнцу руками; ветер относит ее волосы. И как красиво, слепяще прекрасно ее тело! Мне неловко рассматривать, я переворачиваю снимок другой стороной; там надпись: «Я хотела бы остаться для тебя такой навсегда».
Да, говорит Багрий, забирая фотографии, такой она и осталась для меня на снимке. А я был бы не против, если бы она, Женька, портила себе фигуру, толстела, рожая мне детей, выкармливая их совершенно не против! Кому была нужна ее смертьсмерть из-за того, что не поставили бесконтактное реле?..
Вот это, он смотрит на меня, а не знания из будущего, которого еще нет, пробудили меня, пробудили гнев против всесилия времени, бога Хроноса, пожирающего своих детей, против нелепой подоночности случая, низости ошибки, тупости, незнания всего хватающего за ноги дерьма. Горе и гневони подвигли меня на изыскания, помогли построить теорию, поставить первые опыты, найти и обучить вас. Цель требует гнева, запомни это! Пусть и тебя в забросе ведет гнев против случившегося здесь, он поможет тебе миновать те опасности. Людиразумные существа, и они не должны погибать нелепо, случайно, а тем более от порождений ума и труда своего. Иначе цивилизация наша нелепа и грош ей цена.
Он помолчал, пряча фотографии в пакет и в карман.
Теперь тебе нетрудно понять и то, почему я не хожу в серьезные забросы и в этот посылаю тебя хотя, казалось бы, кому как не руководителю! Именно потому, что я не из будущего, настолько не из будущего, дорогой Саша, что слабее тебя. Вот, он тронул место, куда спрятал фотографии, «зацепка»доминанта, которая по силе притягательности для меня превосходит все остальные. До сих пор не могу смириться, что Женьки нет. И в забросе, в том особом состоянии, против опасностей которого я тебя предостерегал, не удержусь, устремлюсь сквозь все годы туда, где она жива ведь ради этого все и начинал! А там, чего доброго, и не пущу ее на тот опыт в кислородную камеруили хоть добьюсь, чтоб сменили реле. А это сам понимаешь, какие серьезные непредсказуемые изменения реальности могут произойти. Вот, я сказал тебе все. А будущего, Саш, еще нет, не дури себе голову. Будущее предстоит сделатьвсем людям, и нам, и тебе сейчас.
Мне стыдно перед Артуром Викторовичем и немного жаль того ореола, который окружал его в моих представлениях. Но я сразу понимаю, что и ореол сегодняшнего человека, который даже горе свое сумел обратить в творческую силу, постиг новое и с его помощью дерется против бед человеческих яростно и искусно, ничем не хуже. Да и все-таки он немного из будущего, наш Багрий-Багреев-Задунайский-Дьяволов: где вы сейчас найдете начальника, который говорил бы подчиненному, что тот сильнее его и справится с делом лучше?
Все, время! шеф взглядывает на часы. Точку финиша наметил?
Да. Здесь же в 15. 00.
Хочешь убедиться? Не возражаю. Что-нибудь нужно к тому времени?
Рындичевича. С пивом и таранькой.
Пожелание передам, пришлю если он управится. Должен Сейчас Багрий без юмора принимает мои пожелания. Все. Ступай в камеру!
В камере моей ничего особенного нет. Никакие датчики не нужно подсоединять к себе, ни на какие приборы смотретьтолько на стены-экраны да на потолок: по нему уже плывут такие, как и снаружи, облака, только в обратную сторону.
Не приборам придется идти вверх по реке моей памятимне самому.
Есть пультик на уровне груди (ни кресла, ни стула в камере тоже нет, я стоюстиль Багрия!)ряд клавиш, два ряда рукояток: регулировать поток обратной информации, который сейчас хлынет на менятемп, яркость, громкость
И вотхлынул. Пошли по стенам снятые мною кадры: пятками и спинами вперед приближаются, поднимаются по склону поисковики с оборудованием. У Ивана Владимировича Бекасова ошеломленное выражение лица сменяется спокойным; он тоже пятится со смешными поворотиками вправо-влево, удаляетсяи мы более не знакомы. Далее уже не мое: тугой гитарный рев двигателей набирающего высоту самолета, небо-экран над головой очищается ускоренно от обратного бега облакови обратная речь, молодой мужской голос:
Вортем ичясыт евд уртемитьла оп. Яанчилто тсомидив. Срук ан илгел. (Легли на курс. Видимость отличная. По альтиметру две тысячи метров.)
Последнее сообщение борт-радистапервое для меня. Он летит, набирает высоту, самолет БК-22, исполняющий рейс 312. Многие пассажиры уже отстегнули ремни (я так и не застегиваюсь при взлете, только при посадке), досасывают взлетные леденцы, начинают знакомиться, общаться А в правом переднем винте надрезы под тремя лопастями становятся трещинами.
Ачясыт атосыв (Высота тысяча)
Оньламрон илетелзв (Взлетели нормально) А вот еще и не взлетели: хвостом вперед катит с ревущими моторами самолет по глади взлетной полосы, замедляя ход, останавливается (в динамиках: «Юашерзар телзв» «Вотог утедзв ок»«Ко взлету готов», «Взлет разрешаю»), после паузы рулит хвостом вперед к перрону аэровокзала. Хороша машина, смотритсядаже и хвостом вперед. И неважно, что это не тот БК-22 (достал Артурыч, наверно, видеозапись репортажа об открытии рейса) и не те пассажиры хлынули из откинутой овальной двери на подъехавшую лестницубыстро-быстро пятятся вниз с чемоданами (я поставил рукоятки на «ускоренно») все это было так же. Сейчас многое уже неважно, обратное прокручивание стирает качественные различия с видимого. Пяться, сникай, мир качеств!
Я чувствую себя сейчас пловцом ныряльщиком в потоке времени, реке своей памяти. В глубину, в глубину!..
И вот уже не на экранахв уме, обратные ощущения сегодняшнего утра: я бреюсьиз-под фрез электробритвы появляется рыжеватая щетина на моих щеках; я курю первую сигаретуи она наращивается! Идет в ощущениях обратное движение пищи во мне и многое другое шиворот-навыворот только всё это то, да не то, обычного смысла не имеет. Я вырвался из мира (мирка) качеств на просторы Единого бытияи теперь не существо с полусекундным интервалом одновременности, а вся лента моей памяти по самый ее исток. Дни и события на ней'только зарубки, метки: одни глубже, другие мельчевот и вся разница.
Далее было все, о чем предупредил Артур Викторович, и много сильных переживаний сверх тоговсе, о чем трудно рассказывать словами, потому что оно глубже и проще всех понятий. Я увернулся от Сциллы всепоглощающего экстаза-балдежа глубинных откровений в себе, настырно и грубо вникая в природу его; так сказать, поверил алгеброй гармонию с помощью шуробалагановского вопроса: а кто ты такой?!
И постиг, и холодно улыбнулся: радость и горе, все беды и неудачи человеческие были простенькими дифференциалами несложных уравнений. Что мне в них!.. Так меня понесло, чтобы ударить о Харибду отрешенности и отрицания всего. Но я вовремя вспомнил о цели, о гневе, о противоборствующих вселенских процессах выразительности и смешения, в которых ты ничто без гнева и воли к борьбе, без стремления поставить на своемщепка в бурлящих водоворотах. И, поняв, приобщился к мировому процессу роста выразительности.
Хорошо приобщился: понял громадность диапазона выразительности во Вселеннойпустота и огненные точки звезд, почувствовал громадность клокочущего напора времени, несущего миры со скоростью света и даже что созидательные усилия людейодно со всем этим; малое, но той же природы.
И то порождение ума и труда людей, ради которого я пру, бреду, лечу обратно, от следствий к причинам, тоже принадлежит к звездной выразительности мира.
Мне нужно отнять его у процесса смешения.
И была ясная тьма, тишина, полет звезд. А потом адские звуки: топот, гик, ржанье И опять ясная тишина ночи.
VI. ДЕНЬ ВО ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ
Звезды над головой. Темная стена леса позади. Я сижу на наклонном берегу, на чем-то белом; пластиковая простынкапостелил на траву от росы. Внизу гладкая, но подвижная полоса, размыто отражающая звезды, вода. Река.
Изредка слышны всплески рыбнегромкие, подчеркивающие тишину.
Светящиеся стрелки часов показывают начало двенадцатого. Да, но какой день?
Были две похожие ночевки подряд: на Басе, потом на Проне. (А имеет ли значение, какой день? И все дни? Вся эта смешная, мелкая конкретность?.. Это отзвуки только что пережитого сверх-заброса; мне еще долго возвращаться в человека, в свой полусекундный белковый комочек.)
Ни огонька до горизонта. Там, внизу, должны быть кусты и пойменный луг. А звезд-то наверху, звездсколько хочешь! (Пустота и огненные шары звездкартина выразительного разделения материи, которая всегда у нас перед глазами Не надо об этом.)
Вдруг тишину разрывает ржанье, гик, топот многих копыт за рекой. Кто-то гонит лошадей, завывая, улюлюкая в ночи. Я даже вздрагиваюи успокаиваюсь: теперь все ясно, я уже на Проне. Конец второго дня моего путешествия. (И тот раз я вздрогнул от гвалта, подумал, что, наверно, мальчишки так гонят табун в ночное. Но теперь я знаю, что хулиганит довольно ветхий старичок: утром он перегонит лошадей на эту сторону, попросит у меня закурить.)
И снова тишина, изредка нарушаемая лошадиным фырканьем. Прежнее чувство ребячьей жути охватывает меня, как всегда при ночевке на новом месте: за спиной лескто-то из него выйдет? Рядом дорога к бродукто-то по ней пройдет или проедет?.. Хотя и знаю теперь, что до утра никто не проедет и не появится.
«Тогда» и «теперь»различия не по времени, по знанию. Я не раз вспоминал свой поход по Проне, мечтал как-нибудь пройтись здесь еще. А теперь получится даже интереснее: путешествие не только по прежним местам, но и по тому же участку 4-мерного континуумавсе события, все происшедшее со мной как бы включается в пейзаж. (Меня все еще заносит: континуум слово-то какое противное! Дети, услышав такое, говорят: «А я маме скажу!») Немного жаль, что я слишком точно попал, к кануну дня третьего и последнего теперь; меня лошадиный бедлам «приземлил» здесь. Первые два дня были хорошидни простого бездумного счастья: я шел по лугам и вдоль кромки леса на высоком берегу, купался в чистой теплой воде, глядел на рыбешек, лежа на обрыве над круговертью, бескорыстно прикармливая их кусочками хлеба. Сейчас конец июня, время сенокоса; колхозники на лугах ставили стогашлемы древнерусских витязейи холодно смотрели на мою праздную фигуру в белом чепчике и с рюкзаком на одном плече; я на них, впрочем, так желюдей и в городе хватает.
Место для ночлега я выбрал, как всегда предпочтя красоту удобствам: копны здесь нет. Я уже отужинал, сварив на костерке из шишек суп из половинки горохового концентрата, а затем чай. Пора укладываться.
Вытягиваюсь на пластиковой простынке, рюкзак под голову, укрываюсь пиджаком, закуриваю, пускаю дым к звездами мысленно редактирую завтрашний день.
Принципвариации реальности должны отличаться как можно меньше одна от другойне исключает для нас возможности исправлять в забросах свои промахи и глупости; попутно, разумеется, не отвлекаясь от основной цели. У нас была дискуссия на этот счетс привлечением произведений А. Азимова «Конец Вечности» и Р. Брэдбери «И грянул гром»; но мы решили, что почтенные авторы, доказывая, что от переложенного с полки на полку ящика с инструментами могут на века задержаться космические полеты или что от раздавленной в каменноугольном периоде бабочки может в современных Соединенных Штатах получиться фашизм, перегнули. Связь причин и следствий далеко не так поверхностна и не столь жестка. Да и так подумать: мы отправляемся в прошлое, чтобы исправить ошибки, дурь людей и стихийзачем же делать исключения для собственных!