В отличие от Чернышевского, выводившего чувство красоты согласно антропологическому принципу в философии (и не без влияния Аристотелевой эстетики) из индивидуального стремления человека к удовольствию, Ефремов полагает его источником взаимонастройку противоположных полов, то есть всеобщий и самый могучий, непреложный закон природы. Потом, когда мы стали мыслить, продолжает он, автоматически правильный выбор мужей и жен, закодированный так, что он радует нас, и стал чувством красоты, эстетическим наслаждением (3 I, с. 105). Инстинкт красоты поставил естественный отбор в совершенно особый по сравнению с животным контекст социальных эмоций. И вместе с тем послужил спусковым крючком процесса формирования самой человечной из них.
Ефремовская концепция красоты как целесообразности, указывая сложную диалектику природной и социальной детерминированности чувства прекрасного, развивает материалистический смысл тезиса прекрасное есть жизнь. Дело в том, что, по мнению некоторых советских философов, прекрасное возникает в процессе общественно-трудовой практики и что возникновение красоты в процессе труда есть вместе с тем возникновение красоты в материальном мире. Выходит, красота природы до того не существовала и вообще нет иной красоты, кроме рукотворной? Эстетическое чувство отождествляют с красотой и вместе с тем разъединяют с природным бытием человека.
Ссылаются на высказывайте молодого Маркса о том, что человек в отличие от животного производит не только под властью прямой физической необходимости, но и по духовной потребности; в силу % этого человек, говорил Маркс, формирует материю также и по законам красоты. На наш взгляд, Маркс подразумевает лишь участие эстетического чувства в производстве, а не говорит о его происхождении. В трудовых процессах чувство прекрасного обретает мощное развитие. Но Маркс; не ограничивает красоту производственной деятельностью. В своем рассуждении о неувядаемой прелести древнегреческого эпоса он даже подчеркнул определенную независимость уровня эстетических ценностей от производительных сил и социальных отношений. Что же касается содержания термина производство, то классики марксизма включали в него и естественное продолжение людского рода.
Целесообразность красоты, по мысли Ефремова, возникает изначально, с природного фундамента, с психофизиологического уровня человеческой деятельности.
Он предупреждает, что рассматривает только часть нашего чувства прекрасного (3 I, с. 120), которая составляет лишь грубую основу нашего понимания причинности тех или других эстетических ощущений (3 I, с. 117), относящуюся главным образом к красоте телесной. Но на этой-то первооснове и воздвигнулась эстетическая вселенная человека. Инстинктивный росток дал жизнь разветвленному дереву, послужил исходной моделью универсального эстетического сознания и познания.
На одной из литературных встреч писателей-фантастов (в центре ее, кстати сказать, оказался человек нашей мечты) Ефремов так объяснял свой интерес к инстинктивным началам психики: Все яснее становится, что, кроме гигантской сознательной памяти нашего мозга, в организме существует еще подсознательная или, как ее раньше называли, инстинктивная память, буквально через все клеточки нашего тела связывающая нас со всем полумиллиардом лет исторического развития от первых наших морских предков. Эта иногда почти физически ощутимая страшная бездна прошлого трудного и медленного пути в то же время насквозь пронизана миллиардами нитей (физических, химических, электрических, магнитных, оптических и гравитационных) ощущений, сплетенных эволюцией в неисчерпаемый клубок нашей психической деятельности, и связывает нас с окружающей природой. Связь эта гораздо более крепка, чем мы пока себе представляем. И нельзя забывать, что чудесное здание психики человекамыслителя, создателя, гуманиста и творца выросло на скелете этих простых инстинктов.
Одну из важных задач воспитания личности высшего типа Ефремов поэтому видит в крепком свинчивании сознательного с подсознательным. Но это-то только и возможно потому, что между этажами психики нет никакой пропасти. Подсознание не мрачный подвал, где затаился наш зверь, но фундамент всего, что составляет человека.
Пороком фрейдизма он полагает не преувеличение роли подсознания, а дегуманизацию, принижение подсознательной человеческой деятельности до примитивных инстинктов, свойственных скорей безмозглому моллюску, чем существу мыслящему. Фрейдом совсем упущено, говорит Ефремов, могучее влияние на подсознательную наследственную информацию социальных инстинктов, закрепленное миллионнолетним отбором. Наряду с заботой о потомстве социальное бытие заложило в нашей психике крепкие основы самопожертвования, нежности и альтруизма, парализующие темные глубины звериного себялюбия. Почему Фрейд и его последователи забыли о том, что человек уже в диком существовании подвергался естественному отбору на социальность? Ведь больше выживали те сообщества, члены которых крепче стояли друг за друга, были способны к взаимопомощи (3 I, с. 101).
Вот почему Ефремов, художник, высоко ценящий рациональную сторону интеллекта, нисколько не ниже ставит и безотчетный порыв.
По его мысли, наш эстетический инстинкт во всем жизненно важном очень точно совпадает с этической установкой, житейским опытом и в конечном счете с научным знанием. Если, например, эстетическая неодинаковость канонов мужской и женской красоты отвечает биологической целесообразности, то неправильное усреднение этих противоположных каноноврезультат непонимания целесообразности красоты и вульгарного представления о равноправии полов.
* * *
Наше эстетическое чувство схватывает вместе с тем и всеобщий признак красоты всего живого, но уже не в анатомическом строении, а на уровне тонуса жизнедеятельности как проявление жизненной силы, которое Ефремов именует алертностью.Тугая пружина энергии, скрученная нелегкими условиями жизни, поясняет он, воспринимается нами как прекрасное (3 I, с. 107). Присмотритесь, говорит в своей лекции доктор Гирин, к животному, чутко собранному по тревоге. Обратите внимание на осанку спортсменов, военных, актеров и вообще всех тех, кто родом своей деятельности постоянно призван быть алертным. Соответствующую духовную собранность древние называли энтазисом и считали ее счастливым даром богов и героев.
Следуя принятой писателем структуре понятий прекрасного, мы бы объединили алертность с энтазисом на третьей и решающей (на наш взгляд) ступени красоты. Пружина жизненной энергии выступает качественной характеристикой первых двуханатомической целесообразности и ее меры. Алертность неуловимо-целостно окрашивает индивидуальный образ прекрасного. Выражение лица, походка, жесты и пр. это уже и отпечаток характера, личности. Но главное, что в алертном состоянии инстинктивно верно угадывается гармоничное равновесие жизненных сил.
* * *
Ефремов придает алертности исключительное значение и как биолог. Человек как организм, замечает он, биологическая машина, приспособлен к тому, чтобы время от времени переносить громадные напряжения всех сил. На это рассчитана и психика, и потому такие мгновения приносят ни с чем не сравнимую радость. Они неизбежно редки, не могут быть долгими Помните прекрасный рассказ Г.Уэллса Зеленая дверьтуда нельзя заглядывать часто потому, что можно не вернуться. Высшее счастье человека всегда на краю сил. (Отсюда, говорит Ефремов в другом месте, важность жизненного ритма, правильного чередования экстремумов с полным покоем).
В алертности и энтазисе обобщенно-зримо проявляется как прекрасное то самое отмеченное Марксом творческое отношение к миру, благодаря которому homo sapiens поднялся на вершину биологической лестницы.
Не зря великие мастера прекрасного во все века стремились удержать жизненную энергию -звездных мгновений. И одна из генеральных задач искусства будущего, по мысли Ефремова, в том и состоит, чтобы всесторонне раскрыть резервы счастья, целостно заложенные в красоте этих мгновений, физической и духовной, эмоциональной и интеллектуальной.
* * *
Размышляя о будущем литературы, Ефремов писал: Современная наука говорит нам о гигантских возможностях и мощи человеческого организма. Человеческий мозг обладает, например, такими запасами памяти, что вся сумма нашего образования кажется смехотворно малой перед тем, что способен мозг усвоить сюда же относится малоизвестное свойство человеческой психикипотребность в сильной эмоциональной нагрузке. Наша психика, считает Ефремов, рассчитана на высокую интенсивность именно благородных социальных эмоций. Поэтому недозагруженность такими эмоциями ведет к диким выходкам, вроде хулиганства, и к понижению интеллекта То же можно сказать и о больших возможностях, скрытых в человеческом теле вообще, мы даже не поднимали этих вопросов в наших книгах.
Универсальное познание красоты человека от биологического естества и полузвериных инстинктов до высочайших духовных взлетов, Ефремов считает не только целью эстетической мысли, но и могучим инструментом формирования нового человека. Достижения цивилизации не отменяют первобытного потенциала предков. Задействуй нашу биологическую машину лишь на докритических режимах, мы расточаем драгоценное наследие прошлого, которое предназначено для лучшего будущего.
Я не говорю, замечал Ефремов, что литература обязательно должна заниматься этими вопросами с научной стороны. Но вселять в людей уверенность и показывать им всю безграничную мощь человеческого ума, перед которым ничто самые сложные счетные машины, это прямой долг литературы, та основа, на которой должны строиться наши ощущения нового
В одной из своих литературно-критических статей Ефремов писал:
В наше время люди все больше освобождаются от бесконечного и монотонного труда. Поэтому большая проблема жизнидержать человека в алертном состоянии Для этого нужно, чтобы у него была большая и высокая цель
Только великая цель порождает великую энергию, и во взаимной реализации той и другой только и достижима полнота счастья на всех уровняхбиологическом и социальном, духовном и интеллектуальном, личном и общественном.
* * *
Сумма человеческого счастья, считает писатель, складывается не только общими социальными условиями, но и индивидуальными биопсихическими возможностями, и чем больше гуманизируется общественная среда, тем острей выступает проблема личного счастья, в сложнейших обратных связях со всеми процессами человеческого бытия.
Красота целесообразности целостно охватывает лично-общественную природу человека.
И так же как отдельная личность, совершенное общество тоже должно быть устроено по законам высшей целесообразности.
Не зря в ефремовской концепции будущего предусмотрены специальные механизмы вроде Академии Горя и Радости в Туманности Андромеды, регулирующие гармонию системы человекобществоприрода.
И на пути к будущему искусство обязано целеустремленно повышать свою функцию регулятора этой системы.
* * *
Русская литература в лице самых выдающихся ее мастеров давно вынашивала эту мысль.
Еще у Достоевского князь Мышкин говорит, что красота спасет мир.
Представляется верной следующая интерпретация этой загадочной фразы: Красота спасет мир тем, что потребует от человека перестройки по своему образу и подобию.
Ефремовская концепция красоты-целесообразности намечает стройную программу изучения эгой проблемы.
Счастье и красотасловно бы сдвоенная спираль генетического кода, по которому развиваются и отдельная личность, и общество в целом.
Накопление красоты должно быть подобно, по мысли Ефремова, цепной реакции, запускающей на полную мощность социально-биологический процесс возрастания счастья.
Так, исследуя ступени физической красоты человека, Иван Ефремов отправляется от разносторонне диалектического понимания коммунистического идеала счастья, и в углублении этого понимания по сути дела и состоит в конечном итоге критерий и цель его концепции прекрасного.
РУМБЫ ФАНТАСТИКИ
Степан Вартанов (МОСКВА)
Евгений Дрозд (МИНСК)
Александр Копти (ТАЛЛИНН)
Евгений Ленский (КАЛИНИНГРАД)
Сергей Лукьяненко (АЛМА-АТА)
Таисия Пьянкова (НОВОСИБИРСК)
Николай Романецкий (ЛЕНИНГРАД)
Александр Силецкий (МОСКВА)
Владимир Трапезников (МОСКВА)
Степан ВартановОХОТА НА ДРАКОНА
Тамп повернулся навстречу Сонду всем корпусом, словно собираясь ринуться в атаку.
Ага! торжествующе взревел он. Явился, красавчик! Готовь синенькие!
Не обращая на грубияна ни малейшего внимания, Сонд, улыбаясь, обвел взглядом собиравшихся. Сливки общества. На вечеринках у Корри не бывает иначе.
Он учтиво поклонился супруге хозяина, госпоже Лейте, мимоходом с удовольствием отметив, что грубая выходка Тампа вызвала у нее гримасу отвращения. Пусть чуть заметную, пусть немедленно и тщательно уничтоженную, но тем не менее
Затем он повернулся к Веге и повторил процедуру с улыбкой и поклоном. Эта, ясное дело, смотрит на него с откровенным восхищением. Яркая женщина Впрочем, насколько далеко сие восхищение, знали лишь они двое
Помахав рукой остальным гостям, стоящим чуть в отдалении, Сонд, словно ненароком повернулся к Тампу.
Прости, рассеянно произнес он, мне показалось, что ты меня окликнул.
На лицах Веги, Лейты и двухтрех гостей, с интересом прислушивающихся к ставшему традицией спору двух заядлых охотников, появились улыбки. Но Тампу было не до этих тонкостей, скорее всего, он даже не заметил иронии.
Я вернулся! торжественно объявил он.
Ага, подумал Сонд.
Не понял, произнес он вслух. Вернулся? Ты разве куда-то уезжал?
Улыбки на лицах стали шире. Краем глаза Сонд заметил, что к ним, сильно прихрамывая, направляется Сильвет, охотник жестокий и азартный, но менее удачливый, чем Сонд, или скажем, Тамп.
Не валяй дурака, добродушно произнес Тамп. Три месяца назад я вылетел на сафари.
Да?
Да! передразнил Тамп. И если ты помнишь, мы поспорили. Что-то насчет дракона, а?
Сонд небрежно, двумя пальцами, вынул из кармашка календарь, поиграл кнопками. Кивнул.
Было.
Ну так вотготовь синенькие. Тамп подошел к панорамному проекту и щелкнул тумблером.
Дракон потрясал воображение. В нем не было ничего от дряхлой немощи динозавров Земли, или привыкших к слабому тяготению суперящеров с Исама Третьего. Это был боецгоры и ущелья мускулов, покрытых изумительной, невозможной красоты шкурой. Пасть чудовища была приоткрыта, обнажая шеренгу саблевидных клыков, бело-желтых у основания, и бело-голубых на концах. Глаза животного, казалось, излучали концентрированную мощь, вызывая мистическое почти ощущение, что дракон сейчас шевельнется и прыгнет
Дракон был мертв.
Разрывная пуля, безошибочно определил Сонд. Тамп попал чудовищу в горло, в единственную точку, не защищенную костяными пластинами или буграми мышц.
Антиграв-платформа, висевшая над сказочным трофеем, казалась игрушечной. Видимо, Тамп долго пытался взобраться на голову дракона, не угодив при этом в огромную лужу черной крови, но не сумел, и вынужден был использовать технику.
Сонд вздохнул, неожиданно почувствовав острую жалость к себе. Не он! Не он выследил эту тварь, не он гнал ее шутихами и сиренами именно к этому месту, чтобы убить одним снайперским выстрелом здесь, на фоне гор, в заранее точно рассчитанный час, когда склоны окрашены восходящим солнцем.
Восхитительно! прошептал у него над ухом Сильвет, и Сонд очнулся.
Твоя взяла, нехотя признался он.
Тамп немедленно расплылся в людоедской улыбке.
Как насчет синеньких? поинтересовался он.
* * *
Вечеринка была в самом разгаре. Из окон доносились звуки музыки, звенели бокалы. Сонд полной грудью вдохнул ночную прохладу и сбежал по лесенке вниз, к морю. Постоял немного, затем пожал плечами и ступил на причал. Чего он ждал, в конце концов? Тамп опытный охотник, и уж если он поспорил, значит Глупо раскисатьпридет деньон отыграется. Вся жизнь игра, всего лишь. С его деньгами и его положением в обществе рано или поздно понимаешь, что смысл жизни состоит в том, чтобы получить как можно больше удовольствия. Так он и делал.