Да ну их! Требуют, чтобы каждому медведю после борьбы предоставлялись три дня отдыха. И предлагают еще раз сузить шкалу разрешенных приемов. Это после того, как какой-то увалень на Иллинойской спортбазе сломал лапу старому гризли.
Фу! Этак нам никогда не догнать предков. Так и останемся на веки вечные хилыми потомками богатырей. Человечество вырождается на глазах! Ты слышал о последней находке археологов?
А что такое?
Обнаружили обрывки двух древних печатных книг. В одной из них утверждается, что человек будущего, то есть нашего времени, будет жить без зубов и без волос, на его руках останется только по два пальца. В другойчто часть людей станет странными ночными животнымиморлоками. Непонятно, почему авторы пришли к таким выводам. Нопредки предупреждают! Срочно собран Совет Мудрости.
Ага, спохватились! То-то уже предложено использовать для спортивной борьбы львов, тигров и криномусов с планеты Фай, злорадно отметил Намре Буг.
Друзья остановились у скромного сорокаэтажного здания на большой поляне.
Перед входом стояла великолепная скульптура, изображающая борьбу человека с медведем. На постаменте горели древнерусские буквы: «Трех белок и соболя взял и того же дни пятнадцать медведей оборол».
Вот позавидуешь, сказал Намре Буг, в день можно было встретиться с пятнадцатью, а теперь жди очереди месяц.
А вдруг в рукописи пропущен срок, за который он поборол медведей?
Не будь таким осторожным, товарищ программист! Если мы с тобой справимся за день с пятком медведей, то, представляешь, наш предок! Могу сообщить тебе как историк: сохранились особые документы, которые за точность зовут былинами. В них говорится о людях, носивших посохи в сорок пудовшестьсот сорок килограммови вырывавших из земли дубы с корнем.
Позволь с тобой не согласиться, начал Петр, но тут их перебил голос, хозяин которого предпочел остаться невидимым:
Только что получено от генеральной медицинской коллегии важное сообщение. Наконец-то девушкам разрешено принять участие в борьбе с медведями. Естественно, мы все уступили спортсменкам очередь. Как вы, товарищи?
Разумеется, вздохнули друзья.
Нет, пора придумывать какой-то новый вид спорта, покачал головой Петр.
Давай разработаем правила по вырыванию деревьев с корнем, подхватил Намре Буг.
Хорошо бы, с сомнением произнес Петр. Только что скажет комиссия по озеленению?
Александр ШалимовБеглец
Исчезновение Митрофана Кузьмича Цыбули наделало немало шуму в Алуште. Болтали разное Работники районной милиции искали старого лесника даже в огромных бочках местного Винкомбината, в которых хранились знаменитые крымские вина.
Что касается Евдокии Макаровныжены дяди Митрофана, то она была твердо убеждена, что старик отправился прямо в ад. Она даже отслужила панихиду по грешнику Митрофану, которого черти упекли в самое горячее место адской кухни.
Об Альбине Евдокия Макаровна рассказывать не любила.
Ну, жил во время оккупации. Кто его знает, откуда взялся Не такой был, как все. Она тяжело вздохнула. Непонятный какой то И будущее предсказывал. Что сказал, все как по часам исполнилось А уж куда делся потом она махнула темной морщинистой рукой и потерла углы глаз кончиком головного платка.
Я понял, что воспоминания причиняют ей боль, и не настаивал. Позднее догадался, что память об Альбине для Евдокии Макаровны слишком дорога. Старуха ни с кем не хотела делиться ею. Альбин был для нее почти сыном.
Стояла весна. Цвели сады. Море дышало порывами прохладного ветра. Приезжих было мало, и дача Евдокии Макаровны пустовала. Вечерами мы подолгу сидели вдвоем на веранде у большого медного самовара. Пили чай с прошлогодним вареньем, тихо разговаривали. Говорила больше Евдокия Макаровна, а я поддакивал невпопад и снова и снова вспоминал утро того удивительного дня
* * *
Уже не первый год проводил я конец весны, а иногда и начало лета в домике дяди Митрофана на окраине Алушты. Посреди тенистого виноградника хозяева устроили беседку. Там стоял грубо сколоченный стол. За ним хорошо работалось в яркие солнечные дни, когда небо кажется прозрачным и глубоким, а редкие облачка цепляются за скалистые вершины гор.
Море было рядом, его шум долетал вместе с дуновениями легкого ветра. Сам дядя Митрофан появлялся редко. Летом он больше жил в лесной сторожке.
Чтобы не мешать отдыхающим, объяснял он, когда заглядывал домой.
В то утро он был дома
Помню, у меня не клеилось с очерком. Я бросил перо и вышел в сад. Дядя Митрофан в трусах, толстый и грузный, восседал на скамейке под густым зеленым навесом виноградных лоз. Маленькими глазками, спрятавшимися в глубоких складках коричневого от загара лица, он следил, как Евдокия Макаровна перебирала какой то хлам в большом кованом сундуке.
Увидев меня, старик оживился.
А, литератор, чернильная твоя душа, здорово, здорово! Чего дома торчишь? Шел бы на море. Все равно больше не заплатят, если днем сочинять. Я бы, если бы был сочинителем, только по ночам писал
Чего привязался к человеку! ворчливо вмешалась Евдокия Макаровна. Лучше иди штаны надень. Срам глядеть! Если бы он был сочинителем!.. О чем тебе сочинять, басурману лысому?
Однако дядя Митрофан был настроен мирно.
Заглохни! посоветовал он жене и, потирая небритый подбородок, продолжал:Мне есть чего рассказать Мне из пальца высасывать не надо. А он вот не знает, об чем писать. По глазам вижу. Верно?..
Верно, признался я.
Ну то то. Люблю за правду. А ты возьми и напиши, скажем, про меня. Напиши, какой я есть. Правильно напишешь, живи бесплатно, пока не надоест
Тьфу! плюнула Евдокия Макаровна и ушла в комнаты.
Зачем она это тряпье хранит? спросил я, чтобы переменить тему разговора. Все моль поела.
Баба, проворчал дядя Митрофан, заглядывая в сундук. С нее какой спрос. Она эту сундучину лет десять не открывала; все просила из погреба вытянуть. Я сегодня выволок, так она теперь зудит, что из за меня все погнило.
Он запустил руку в сундук и сердито встряхнул тряпки. Пахнуло сыростью. Стайка серебристых молей поднялась из тряпья и заметалась в воздухе, спасаясь от солнечных лучей. Дядя Митрофан выгреб из сундука сверток старых половиков и швырнул на землю. Один из половиков развернулся; в нем оказалось что то, похожее на широкий блестящий пояс с двойной портупеей. При виде пояса дядя Митрофан ошеломленно ахнул. С быстротой, не свойственной его грузной фигуре, он нагнулся, схватил пояс и принялся внимательно разглядывать, покачивая седой квадратной головой.
Что за штука? поинтересовался я, указывая на ремни портупеи, скрепленные серебристыми металлическими дисками.
Дядя Митрофан подозрительно глянул по сторонам.
Это, брат, такая штука, он натужно закашлялся, такая штука Да Леший знает, как сюда попала. Вот не думал, что она у меня осталась.
А что это?
Подожди, дай вспомнить, как было
Дядя Митрофан потер небритые щеки, почесал голову.
Эта штуковина от него ведь осталась. Вроде бы радио тут внутри, а может, и еще что Он эти ремни не снимал. Даже спал в них И часто при мне вот это колесико крутил.
Дядя Митрофан осторожно поскреб пальцем один из серебристых дисков на ремнях портупеи.
Я нагнулся, чтобы получше рассмотреть диск. Он состоял из нескольких колец, вставленных одно в другое. На кольцах были тонко выгравированы деления и ряды цифр. В центре находилось выпуклое желтоватое стекло, напоминавшее глаз. Я потрогал ремни портупеи. Это была не кожа, а какая то незнакомая мне пластмассапрочная и эластичная. Едва ощутимые утолщения свидетельствовали, что внутри портупеи скрыты металлические части.
Сырость и плесень не оставили следов на этом странном приспособлении. Ремни были сухи и чисты, а металл блестел так, словно его только что отполировали. Нет, это не было похоже на радиопередатчик, скорее на крепление парашюта. Только для чего могли служить блестящие кольца с рядами цифр, этот глазок и металлические детали внутри?
Я посмотрел на дядю Митрофана. Он был явно встревожен находкой. Его толстые пальцы дрожали. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Не выпуская из рук портупеи, снова начал рыться в сундуке, перевернул ворох тряпья, долго шарил под ним; потом поднялся, отер пот со лба и, отдуваясь, присел на край сундука.
Еще что нибудь должно быть? спросил я.
Он не ответил. Сидел, припоминал что то.
Зачем не за свое дело берешься? раздался ворчливый голос Евдокии Макаровны. Кто тебя просил помогать? Ишь, расшвырял все. Шел бы лучше спать, если дела найти не можешь.
А что? Могу и пойти, охотно согласился дядя Митрофан, поспешно вставая с сундука и пряча портупею за спину. Он подмигнул мне, предлагая следовать за ним, и поковылял в свою каморку под верандой.
Евдокия Макаровна подозрительно посмотрела ему вслед, покачала головой и присела возле сундука. Я прошелся по саду и, когда Евдокия Макаровна нагнулась над сундуком, проскользнул в комнату дяди Митрофана.
Он сидел на кровати, большими узловатыми руками поглаживал портупею. Жестом пригласил меня сесть рядом.
Можешь верить, можешь не верить, сказал он, вздыхая, а было так
Он рассказывал долго и путано, часто останавливался, чтобы припомнить события, пропускал подробности, потом возвращался к ним, многое повторял, словно убеждая самого себя. Рассказ изобиловал отступлениями, в которых он пытался по своему объяснить происходившее. Эти объяснения были наивны, а подчас еще более фантастичны, чем те удивительные события, свидетелем и участником которых ему пришлось стать.
Для краткости я опускаю большинство рассуждений дяди Митрофана, сохранив лишь главноепоразительную историю Беглеца
* * *
Это произошло ранней весной тысяча девятьсот сорок третьего года. По ночам зарево полыхало над крымскими лесами, в которых укрывались партизаны. У моря в Алуште и Ялте гулко стучали по разбитым тротуарам каблуки фашистских офицеров и полицейских.
Поздним ненастным вечером дядя Митрофан возвращался из лесной сторожки домой. Пропуска у него не было, и он осторожно пробирался по тихим, безлюдным улицам, проклиная немцев, ненастье и ревматизм.
Ни одно окно не светилось, под ногами хлюпала размокшая глина, над головой быстро плыли черные, мохнатые облака. В просветах между ними изредка появлялась луна, и тогда казалось, что облака останавливаются, а луна стремительно несется по небу, торопясь сбежать из этой черной, враждебной ночи.
У входа в кипарисовую аллею дядя Митрофан остановился. До дома было уже недалеко, но в аллее темно, как в погребе. Легко нарваться на патруль. Дядя Митрофан прислушался. Как будто никого Только вдалеке шумело невидимое море.
Он сделал несколько шагов и замер на месте. Впереди, возле одного из кипарисов, шевельнулось что то более темное, чем окружающий мрак.
«Влип», подумал дядя Митрофан, мучительно соображая, что лучшебежать или прикинуться пьяным.
Темная фигура также не шевелилась.
«Сейчас полоснет из автомата и служи панихиду, рассуждал дядя Митрофан, чувствуя, как его прошибает холодный пот. Толи дело до войны! Самое большее бандита встретишь. Так это все ж таки свой А тут, на тебе. Разбери, что у него на уме. И чего ждет? Может, не патруль?.. Эх, была не была»
Дядя Митрофан сделал шаг вперед и шепотом спросил:
Кто такой?
Темная фигура беззвучно отступила за кипарис.
Видно, не патруль, осмелел дядя Митрофан. Чего надо? Чего по ночам шляешься? угрожающе продолжал он, делая еще шаг вперед.
Фигура продолжала молчать, но уже совсем близко слышно было тихое прерывистое дыхание.
Смотри, задуришьстрельну, быстро предупредил дядя Митрофан и, в подтверждение своих слов, звякнул в кармане ключами.
Нет, нет, странным, чуть гортанным голосом отозвался незнакомец, я не враг вам. Но, во имя справедливости, помогите мне.
Ранен, что ль?
Нет.
Жрать хочешь?
Не понимаю, помолчав, отозвался незнакомец. «Не наш, сообразил дядя Митрофан. Но и не немец».
Голодный?
Нет
Так какого лешего тебе надо?
Спасибо, серьезно сказал незнакомец, лешего мне также не нужно. Мне ничего не нужно. Скажите только, где я и какой сегодня день.
Дядя Митрофан тихонько свистнул.
Ясно, что за герой. А ну, пошли до хаты. На улице про такие дела не говорят.
Незнакомец, видимо, колебался.
А вы кто? спросил он наконец, отступая на шаг.
Тебе я друг, решительно отрезал дядя Митрофан. Помогу в чем надо. Свою обязанность знаю. Мы союзников уважаем, хотя вы и не спешите со вторым фронтом Пошли
Хорошо, сказал, подумав, незнакомец. Но неужели у вас нельзя говорить на улице о том, какое сейчас время?
У нас, брат, такое время, что о нем лучше говорить, когда оно кончится.
Кажется, я сильно ошибся, сказал незнакомец.
Это бывает, охотно согласился дядя Митрофан. Я сам вместо горилки раз уксуса хватил. Пошли
Пробираясь по темной аллее, он слышал за плечами настороженное дыхание незнакомца. Наконец скрипнула калитка виноградника. Дядя Митрофан облегченно вздохнул.
Однако добрались
Ощупью нашел под крыльцом ключ, открыл дверь, пропустил гостя вперед. В комнате занавесил окно старым одеялом и тогда уже зажег керосиновую лампу. С интересом оглядел гостя. Перед ним стоял юноша лет двадцати, среднего роста, с узким бледным лицом, темными бровями и светлыми пепельными волосами. Он был одет в серую клетчатую куртку с черными отворотами и узкие бархатные брюки. Под курткой виднелась белая рубашка с черной ленточкой вместо галстука. Тонкий резиновый плащ с капюшоном, который юноша снял, войдя в комнату, едва ли мог согреть хозяина в холодную мартовскую ночь.
Продрог, небось, сказал дядя Митрофан, поеживаясь в своем ватнике. Вот беда. Водки нет и дров, брат, не заготовлено. Завтра жинка печку истопит. А сейчас я на керосинке чайку вскипячу. Погреемся.
Нет, мне не холодно, своим звенящим, гортанным голосом сказал юноша. Но я вам очень признателен, что приютили меня. Я здесь совсем никого не знаю. Откровенно говоря, я даже не знаю, где я.
«Вот, сбрасывают людей, а без толку, мелькнуло в голове у дяди Митрофана. Ни карт, ни одежонки приличной. Оденут, как клоуна, а он сразу и засыпется. Этого, наверно, в Румынию предназначали, а он вот куда угодил. Хорошо еще, не в море. И что бы делал, если бы меня не встретил».
Ну, давай знакомиться, продолжал он, обращаясь к гостю, меня Цыбулей звать, по имени Митрофан, по батюшке Кузьмич, а тебя как?
Мое имя Альбин, сказал юноша.
Что же, имя неплохое, одобрил дядя Митрофан. А фамилия?
Зовите меня просто Альбин, смущенно улыбнулся юноша.
Альбин так Альбин, согласился дядя Митрофан. Молод, а конспирацию знает. И между прочим, правильно. Мне твоя фамилия ни к чему. Завтра я тебе одежонку приличную достану; в твоей на улицу не выйдешь, сразу арестуют. Документы то есть? Паспорт или еще что?
Не знаю, нерешительно промолвил Альбин. Но скажите, пожалуйста, куда я попал? Что это за место?
Алушта
Алушта? повторил юноша, слегка пожимая плечами. Не помню такого А какая страна, или, как это называется государство?
Да ты что, с луны упал? удивился дядя Митрофан. Крым это. Крым то ты знаешь? Чему только вас учат там А государство здесь было советское, пока фашисты не пришли. Вот вышвырнем их, и опять оно будет А тебе то куда надо было?
Не совсем сюда, горестно вздохнул юноша. Теперь уже все равно, но боюсь, это не единственная ошибка. Какой сегодня день?
Шестое марта.
Ну, а дальше?
Чего дальше?
Шестое марта какого года?
Дядя Митрофан ошеломленно разинул рот.
Да ты что, шуткуешь надо мной, хлопче? угрожающе протянул он и так треснул кулаком по столу, что со звоном подскочили стаканы.
Не сердитесь, Кузьмич, тихо сказал Альбин. Я правду говорю. Я не знаю, какой сейчас год. Так получилось. Я долго болел Все забыл
А ты когда заболел друг, в каком году? подозрительно осведомился дядя Митрофан, не сводя глаз со своего гостя.
Уж давно Но я забыл
Как же тебя больного на такое дело послали?
На какое дело?
Ну ладно, махнул рукой дядя Митрофан, меня это не касается. Только я тебе так скажу: врать надо с умом, а то сразу попадешься.
Альбин потер тонкими пальцами бледный лоб.
Все таки какой же сейчас год?