Алиса ещё спала, а Женя с Адой опять шили, обсуждая, что на детворе всё прямо горит, что с едой, слава богу, без проблем, а с одеждой плохо, а про обувь лучше и не вспоминать, а тут ещё дожди эти, нитки гнилые, не держатся, раз намокли, просушили, два намокли и всё поползли. Толян было презрительно сморщился на "бабский" разговор, но, увидев серьёзное лицо Эркина, воздержался.
Ада сразу бросила шитьё и захлопотала, сразу раздевая Толяна, разбирая его узелок и ещё раз вытирая ему насухо волосы.
Ну, спасибо тебе, ну, спасибо, приговаривала Ада. Сынок, ты хоть спасибо сказал? Всё в порядке, да?
Да, кивнул Эркин.
Но Толян, конечно, не выдержал.
Ну, мам, он как дал ему, тот брык и в стену, аж загудело всё.
Ада испуганно посмотрела на Эркина. Сразу встревожилась и Женя. Она бросила на кровать уже приготовленные для Эркина чистые рубашки и подошла к нему.
Что случилось? Эркин?
Эркин искоса посмотрел на Толяна, и тот, сообразив, что лопухнулся, густо покраснел.
Там один Эркин говорил не спеша, тщательно подбирая слова. Поскользнулся и упал. Вот и всё, Женя.
Эркин
Всё в порядке, Женя, твёрдо ответил Эркин.
Рука Жени на его плече совсем рядом с его лицом, и он рискнул, повернув голову, коснуться своим подбородком, прижать
Это длилось всего секунду, но Эркину и этого достаточно для счастья. Он взял выстиранные и отглаженные Женей рубашки и ушёл. Если бы не чужие, он бы плюнул на все советы и предупреждения Мартина и обнял бы Женю, поцеловал, сделал бы так, что Женя не испугалась бы, не вспомнила тех сволочей. Но при Аде, при её пацане он не может.
Мелкий холодный дождь безостановочно сыпал и сыпал. Эркин спрятал рубашки под куртку и запрокинул голову, подставляя лицо льющейся с неба воде.
Эй, Мороз, окликнул его кто-то, тебе уже и бани мало? Дождём умываешься.
Эркин засмеялся в ответ и пошёл в свой барак. Нет, всё-таки всё хорошо, и что бы потом ни было, но сейчас ему хорошо. Женя и Алиса в безопасности, сыты, ни одна сволочь до них не дотянется, а он сам а ему что? Сыт, в тепле, спит на мягком, чего ещё?
В комнате Эркин спокойно заложил чистые рубашки в тумбочку, разобрал и развесил для просушки полотенце и содержимое банного узелка, разулся и лёг. Грег и Роман спали, Фёдора и Ива с его Призом не было, а Седой Молчун как всегда лежит и в потолок смотрит. Ну его дело. Эркин закинул руки за голову и с наслаждением потянулся, прогнал по телу волну, напрягая и распуская мышцы. Глаза сами собой закрывались. И неумолчный шелест, шуршание дождя за окном. Тепло, сухо, сытое спокойствие, блаженное ощущение чистоты, а спать в одежде он ещё в имении привык. Как же давно это было. Очень давно.
Об инциденте в бане Эркин не думал. Обошлосьи ладно. Ни к нему, ни к Толяну эта сволочь больше не полезет, а другие пусть сами себя берегут. И своими визами рискуют.
Сквозь сон он услышал, как пришёл Ив. Приз залез под кровать, а Ив, как все, разулся и лёг, поворочался, вздохнул и затих. Заснул наверное. Эркин уходил, уплывал в сон, в мягкую тёплую темноту.
Ив не спал, хотя и лежал, как все, закрыв глаза. Сна не было. Неужели обошлось, не заметили, не поняли? Да нет, что они могли заметить? За этот страшный год он сделал всё, чтобы его не узнали, не догадались, кто он. Сменил всё, что можно. Разве только с лицом не получилось. Пластическая операция всегда была очень дорогой и всегда была под очень плотным контролем СБ. Недаром эти клиники горели наравне с Паласами, а врачей расстреливали, как и лагерную охрану. Конечно, кое-кто уцелел, всех расстрелять невозможно, на собственном опыте убедился, но явиться к такомуэто сдать себя с потрохами и немедленно. Оставалось рассчитывать на то, что в лицо его мало кто знал. И на то, что большинство знавших погибло. Но наступил Хэллоуин, и он понял: единственный шанс выжитьэто сбежать. И не в другой штат, а в Россию. Там уж до него точно никто не дотянется.
Мы обречены. Ты должен это понять.
Обречены вы, согласен. А я нет. Я не собираюсь подыхать вместе с вами в вашем дерьме.
Вот как ты заговорил, щенок!
Да, он не отводит взгляда.
Отец смотрит с тем холодным выражением, с каким всегда отдаёт приказы об очередной ликвидации. Но сегодня он не отступит. Никого, ради кого он терпел, уже нет, так что ему терять нечего.
Я слишком многое прощал тебе, отец не спеша закуривает. Я надеялся, что кровь заговорит.
Кровь неразумна, он заставляет себя улыбнуться. Глупо её слушать там, где нужен разум и трезвый расчёт. Но иногда её советы уместны.
И что же советует тебе твоя кровь?
Твоя доля? иронически переспрашивает он. Ну, что она может подсказать, кроме одного? Каждый сам за себя.
Дурак. Ты не сделаешь и шага без моего прикрытия, отец презрительно оглядывает его. Но ладно, мы ещё продолжим этот разговор, а пока
Он выслушивает очередное отцовское поручение, щёлкает строго по уставу каблуками и покидает кабинет. Поручение вполне обычное. Вопрос только в том, получит он пулю в затылок после выполнения или в любой момент до, скажем, при выходе из кабинета. Конечно, он рисковал, идя на такой разговор, но и откладывать уже нельзя. Ничего бесконечного и безграничного нет. И его терпение тоже закончилось
Ив приоткрыл глаза и посмотрел на соседнюю кровать. Чеканное смуглое лицо, закинутые за голову руки, распахнутая рубашка обнажает великолепную мускулистую грудь. На правой руке над запястьем чёрная татуировка рабского номера. Индекс питомника при Исследовательском центре. Индеец, раб, спальник. Что же, отец был бы доволен, узнав, что он спит в одной комнате и ест в общей столовой с таким.
"Потеря расывполне справедливое наказание для тебя", сказал бы отец.
"Ты делишь постель с рабами и не теряешь расу. Непоследовательно".
"Это спальники. Они предназначены для этого. Ты глуп, если не понимаешь очевидного".
"Возможно. Но я жив, а ты мёртв".
"Это не аргумент"
Ив прервал воображаемый спор с отцом. Хотя он сомневался в его отцовстве. Да, они похожи, но внешнее сходство тоже не аргумент. Была ли его матерью та красивая элегантная женщина, официальная жена его отца? Какая тайна связана с его рождением? Почему при посторонних он должен был обращаться к отцу только уставным обращением, как в армии? Хотя формы отец не носил. Всегда только в штатском. В шкафу хранился только один форменный костюмСтарого Охотничьего Клуба. Но и его отец не надевал. Смешно, но этот индеец носит такую рубашку. Интересно, где парень её подобрал? Спросить? Но тогда придётся объяснять. А это совсем не нужно. Пусть носит. Даже если индеец добыл её с кровью На этой форме столько крови, что кровь бывшего владельцалишь справедливое, но недостаточное возмездие. Нет, здесь никто не знает ни о Старом Охотничьем Клубе, ни об охотниках. Угнанных держали подальше от этих имперских и доимперских тайн. Именно в этом твоё спасение. И ты тоже должен не знать и даже не догадываться.
Кто-то тронул дверь, и Ив сразу закрыл глаза. Наверное это Тедди, нет, Фё-дор, надо привыкать называть всех по-русски и вообще учить русский. Легенда хорошая. Угнали ребёнком, ничего не помнит, дальнейшее продумано и проверяемо. Пока сработало. А дальше Нет, когда Грег бросил, что Призлагерная собака, всё висело на волоске. Но обошлось. Призмолодец, умница. Интересно, конечно, откуда Грег знает про лагерных собак, но спрашиватьэто опять же выдать себя. Чтобы твоими тайнами не интересовались, не лезь в чужие. Вопрос привлекает внимание к спрашивающему, а не к отвечающему. Вот и держись этого.
Фёдор, кряхтя, тяжело лёг и захрапел. Эркин вздохнул во сне, перекатил с боку на бок по подушке голову. Повернулся набок, скрипнув кроватью, Роман, обхватил подушку руками и вздохнул, как всхлипнул. Грег открыл глаза и, не вставая, нашарил на тумбочке сигареты и зажигалку, закурил. Запах дыма поплыл по комнате.
Накроет тебя комендант, пробурчал, не отрываясь от подушки, Роман.
Волков бояться, в лес не ходить, ответил Грег.
Это когда ружьё есть, подал голос Фёдор. А на двуногих автомат хорош. Русский "калач".
Наслышан, согласился Грег.
За курево визу не отнимут, вступил Эркин. Это не выпивка же, а так Пустяки, я думаю.
Ещё б комендант так думал, хмыкнул Роман.
Не открывая глаз, Ив жадно слушал непонятную речь. Русский. Почему его не учили русскому языку? Говорят, трудный язык, но вот индеец же научился, свободно говорит, не запинаясь, он же не глупее
Чёрное беззвёздное небо, чёрная бесснежная как выжженная земля. И костёр. Они сидят у костра напротив друг друга.
Кто я?
Кого это теперь волнует?
Пляшущее пламя выхватывает из тьмы худое строгое лицо, плечи со следами споротых погон.
Кем сам решишь, тем и будешь.
Ты не знаешь
И не желаю знать, решительно обрывают его. Меньше знаешь, дольше живёшь. Понял?
Но послушай, я же видел всё это! Это
Мало ли кто что видел. Либо помнить, либо жить. Живи.
Странный собеседник встаёт и уходит в темноту, а он остаётся у костра. Хочется спать, сами собой закрываются глаза, но спать нельзя. Спящий беззащитен. Либо замёрзнешь, либо сонного у костра прирежут. Одному тяжело, а этот тип придёт, поговорит и снова уйдёт в темноту. Лицо знакомое, а где видел егоникак не вспомнить. И то в армейском придёт, то в форме СБ, то Нет, это ветер, это только ветер. Индейцев здесь нет и быть не может. Они ушли, давно, сразу, как Империя простёрла свет цивилизации на дикие земли, а остатки загнали в резервации. Здесь нет резерваций, а чёрные ходят шумно, их легко услышать издали, а индейцы подкрадутся и как хочется спать. И есть. Когда он ел в последний раз? Неважно. И он не плачет, это просто дым от костра разъедает глаза. Почему дым такой едкий? Он отобрал для костра только деревяшки, почему опять дым как на Горелом поле
Ив открыл глаза и рывком сел на кровати. Огляделся.
Потревожили тебя? спросил по-английски Грег.
Нет, Ив сглотнул и улыбнулся. Приснилось вот
Бывает, Грег выдохнул и взглядом проводил поплывшую к двери струйку дыма. Над снами человек не хозяин.
Да, Ив обеими ладонями потёр лицо. Дождь надоел как, осторожно начал он разговор.
Грег согласно пыхнул сигаретой.
Конечно, надоел. Сильно дороги развезло, не видел?
Ив сразу насторожился.
Да, порядком, ответил он неопределённо.
Дороги развезёт, засядем здесь, вздохнул Грег.
От заявления до визы месяц при любой погоде, вступил Фёдор. Мороз, как там? На ужин не пора?
Эркин с трудом разлепил глаза и посмотрел на часы.
Нет ещё. Опять цирк устроим, что ли?
Нет, сразу ответил Грег. Часто его смотреть нельзя. Ты в настоящем-то цирке был когда?
Нет, ответил Эркин и улыбнулся. Как бы я туда попал?
Ну, до Свободы понятно, а потом? спросил Фёдор.
Я в Джексонвилле жил, там цирка не было.
Разговор шёл, как и начался, по-английски, и Ив рискнул спросить:
А кино?
И кино не было, хотя, Эркин, припоминая, свёл брови, болтали, вроде, чего-то, но цветных не пускали. А вот в Гатрингсе один сеанс для цветных был. Слышал, когда в комендатуру ездил.
Не сходил?
Нет. Не до того было. А ты?
Ив улыбнулся.
Я ходил. Тоже до и запнулся, не зная, как назвать: заварухой, капитуляцией?
А потом? пришёл ему на помощь Фёдор. Денег не было, или не до кино стало?
Всё сразу, благодарно улыбнулся Ив, только сейчас сообразив, что по легенде он ходить в кино не мог, не пускали туда угнанных. Что же делать?
Роман шумно зевнул и сел.
Замололи, черти. У кого сигарета есть?
Ив осторожно перевёл дыхание: кажется, пронесло. Не заметили или не обратили внимания.
А свои ты куда дел? усмехнулся Фёдор.
Эркин молча достал из пачки сигарету и перебросил её Роману.
Талон отоварю, верну, буркнул Роман, прикуривая от истёртой самодельной зажигалки. Всё-то тебе, Федька, знать надо. Прищемят тебе нос когда-нибудь.
Ты смотри, как разговорился, улыбнулся Фёдор.
Эркин прислушался к чему-то и щёлкнул языком. И только увидев удивлённые взгляды остальных, сообразил, что они не знают этого сигнала, и объяснил:
Комендант идёт.
Сигареты мгновенно исчезли. Теперь и остальные услышали приближающиеся шаги. Дверь, против обыкновения, распахнули без стука. Комендант, особист, ещё двое из комендантского взвода, с автоматами. Чего это? Ив спустил ноги с кровати и обхватил обеими руками, прижал к своим коленям голову Приза. Эркин недоумевающе смотрел, как необычно, как-то странно встали вошедшие, и тут же нахмурился, вспомнив: так входили надзиратели, если опасались нападения. Нахмурился Грег, заметно напрягся Фёдор. Даже Седой Молчун заинтересовался и повернул голову.
Стулов, выходите, сказал комендант по-английски.
В чём дело? Седой Молчун медленно сел.
Надо побеседовать, улыбнулся особист.
Молчун с секунду смотрел ему в глаза и стал обуваться медленными плавными движениями. Стало очень тихо, и в этой тишине было слышно, как скрипит затягиваемый на ботинке шнурок. Все молчали, даже Приз не рычал, а сидел рядом с Ивом, положив голову ему на колени, и смотрел не на вошедших, а на одевающегося Молчуна.
И вещи берите, так же мягко сказал особист.
Тот молча вытащил из-под кровати свой мешок, выгреб содержимое тумбочки на кровать и стал укладывать. И уже собрав мешок, вскинув его на плечо, вдруг выдохнул:
Значит, что? Рожей не вышел? Не нужен я России? Так?! он говорил по-английски тихо, но с бешеной злобой в голосе. Так шваль всякую уголовную спальников, погань рабскую выкормышей охранных, волчат недобитых Им, значит, пожалуйста. А мне ярусак, чистокровный, мне, значит, заворот, так?
Вам будет дана возможность высказаться, Олег Михайлович сделал короткий приглашающий жест, а пришедшие с ним бойцы слегка качнулись, указывая направление движения. Идите, Стулов.
К двери Стулов должен был пройти между кроватями Эркина и Ива. Напряжённо щуря глаза, Эркин ждал. После слов о спальниках он был готов ко всему. Но Стулов не рискнул идти мимо Приза и обошёл стороной мимо кроватей Романа и Фёдора. Тихо прошёл, без звука. Мягко и быстро переместились бойцы, оказавшись вплотную к нему, зажав, но не дотрагиваясь, и так, втроём вышли в коридор, за ними особист. Последним вышел молчавший всё время комендант, плотно без стука прикрыв за собой дверь.
Белый до голубизны, Ив смотрел прямо перед собой остановившимися расширенными глазами. Все сидели неподвижно, словно только шевельнисьи придут за следующим, и этим следующим будешь ты. В кулаках курильщиков тлели забытые сигареты. И первым заговорил Грег:
Ив, тебя ведь мальцом совсем угнали, так? Ну, раз язык забыл.
Ну да, кивнул Роман. От родителей забрали, а там приёмники с распределителями, да приюты, то, да сё. Тут не то, что язык, имя с фамилией забудешь.
Так переделывали на английский лад специально, плавно вступил Фёдор.
Да, Эркин прокашлялся, восстанавливая голос. У меня жена. Она Женя, а по документам, ну, имперским, Джен.
Во, точно Мороз, Грег глубоко затянулся. Ты как в Империю звался?
Мэроуз, ответил Эркин.
Ну вот. А я Торманс, а правильноТормозов.
Так что, не Ив ты, сказал Роман.
А Иван, сразу подхватил Фёдор, а Морган Моргунов наверное.
Да, Моргунов, ответил за Ива Грег.
Ив хотел что-то сказать, но только вздохнул, как всхлипнул.
Ты в Центральном когда будешь, последи, чтобы тебе правильно в бумагах записали, Грег докурил сигарету и тщательно загасил окурок.
Ив молча кивнул, обвёл их влажно блестящими глазами. Фёдор плевком погасил свой окурок и встал.
Пошли на ужин, мужики, сказал он по-русски.
Да, согласился по-английски Эркин. Пора ужинать, и стал обуваться.
Из барака они вышли все вместе, у левой ноги Ива, как всегда, шёл Приз. На них поглядывали, но с вопросами не лезли, понимая, что сейчас ни до чего.
Когда Эркин подошёл к Жене, она только молча испуганно посмотрела на него. "И как это все всё уже знают?" мимолётно удивился Эркин и, тут же забыв об этом, улыбнулся:
Всё в порядке, Женя.
Эркин, если что, быстро и тихо говорила Женя, пока они шли в общей толпе к столовой, ты не спорь, не задирайся. Я мы всегда с тобой будем, вместе.
Алиса, сразу ставшая тихой и серьёзной, двумя руками держалась за его руку.
Ужин прошёл нормально, но чуть тише обычного. Ив сидел за одним столом с Фёдором и Грегом. И проходя мимо него к выходу, Эркин молча отдал ему свой хлеб, чего раньше не делал. Ив покачал было головой, но Эркин был уже у двери.
Как всегда он проводил своих до женского барака. Темнеть стало раньше, и фонари включали уже на ужине. Алиса убежала в комнату, а Эркин и Женя постояли немного, совсем немного, минут пять, не больше. Дождь. И поздно уже. Женя всё расправляла воротник его рубашки.
Эркин, ты только осторожней, Эркин.
Со мной всё в порядке, Женя.
Эркин, что сегодня было в бане?
Ничего, Женя. Этот он упал, поскользнулся.
Эркин, это ты коменданту скажешь. Я должна знать правду.
Она пыталась говорить строго, но губы у неё дрожали, а в глазах стояли слёзы. Эркину до боли остро хотелось поцеловать эти глаза, он даже нагнулся, но коснуться губами её лица не посмел.
Женя клянусь, ну ну, я не знаю как всё в порядке, Женя. Со мной всё в порядке.
Господи, Женя порывисто обняла его, прижалась щекой к его груди, господи, ну, ни одного дня спокойного. Ладно, всё, и так же порывисто отстранилась. Всё, Эркин. Ты промок весь, простудишься, до завтра, Эркин.
Поцеловала его в щёку рядом с шрамом и убежала внутрь. Эркин дотронулся пальцами до щеки, словно мог нащупать след от поцелуя и пошёл в свой барак.
В их семнадцатой было полно народу. Сидели на кроватях, стояли в проходах.
Ну, проводил своих? встретил его Фёдор.
Эркин кивнул в ответ. На его кровати уже сидели шестеро, и он сел рядом с Ивом. Приз лежал под кроватью.
Говорили все сразу, перебивая друг друга и перемешивая слова на двух языках.
Он с последней машиной приехал. Знает его кто?
Нет, откуда?
Не видали раньше.
Нет, он не наш.
Прибился откуда-то.
Ладно, не об том речь.
А об чём? Сегодня его, а завтра Завтра кого? Тебя, меня?
А есть за что? хмыкнул Фёдор.
Минутная пауза, смущённые ухмылки и опять бестолковый мечущийся разговор.
Дык того, на врага ж работали.
А что, подыхать надо было?
Ладно, дело прошлое, сейчас-то чего делать будем?
А что?
А наше дело телячье
Без пол-литры не решить.
А чего решать-то? Чего мы можем?
Как чего?! Нас вон сколько, это ж сила!
Пошёл ты! Сила, сила
Сила есть, ума не надо!
У тебя ни того, ни другого.
Я т-тебя
Остынь
Ну, чего заладил? Сила, сила А куда её?
Заступаться пойдёшь?
Ага, аж бегу! Про пособничество не слыхал?!
Да на хрена он нужен? Никто ж его не знает!
За что взяли, не знаем.
Так пойди, да спроси!
Разговор шёл на такой густой смеси русской и английской ругани, что Ив, молча следивший за говорящими, если не всё понимал, то о многом догадывался.
Ладно, Грег прикурил от окурка новую сигарету. Кто шибко боится, давай, дуй к воротам. Сколько на твоих, Мороз?
Без пяти восемь, ответил Эркин.
Пять минут, чтобы смыться, кивнул Фёдор. Как раз хватит.
У всех за плечами висит, продолжал Грег. На войне, что на фронте, что в тылу святых не бывает. Каждый за себя решает.
Да куда ты от семьи побежишь?
А некуда, так сиди и зубами не лязгай.
За общим шумом не заметили, как в открытых дверях встал комендант. Кто-то по-мальчишески ойкнул. Сигареты мгновенно исчезли в кулаках, но сизый дым, в несколько слоёв колыхавшийся под потолком, разумеется, выдавал их. Комендант молча внимательно осматривал собравшихся. И так же молча они ждали его слов.
Нашли Стулова, сказал наконец комендант, закурил и продолжил по-английски. Хороший человек, говорят, был. А дал промашку. Не посмотрел, с кем у одного костра спать лёг.
А этот? спросил кто-то.
Что этот? Стулов у него не первый. На большие сотни счёт идёт, комендант взглядом нашёл Ива, еле заметно усмехнулся. И ещё там много всякого. Профессионал.
Серый? требовательно спросил Грег. СБ?
Комендант кивнул, ещё раз оглядел всех и ушёл.
После секундного замешательства стали расходиться под уже негромкий гул:
Вот оно, значит, как Да уж, тут в оба смотри Ты смотри, как вышло
Когда они остались впятером, Фёдор посмотрел на остальных.
Ну, спать, что ли, будем, мужики?
Не время для цирка, буркнул Роман.
Да уж, кивнул Грег.
Эркин встал, взял своё полотенце. Обычный вечерний ритуал. И обычная шутка Фёдора, что Мороз потому краснокожий, что кожу смыл и мясо просвечивает. И последним выйдет по вечерним делам Ив, оставив Приза под кроватью тихой командой: "Ждать". Все уже лежат, так что обойдётся.
Так всё и было. Войдя, Ив выключил свет и раздевался уже в темноте. Но обычного похрапывания не было. Лежали тихо, но не спали. Света со двора от незанавешенного окна хватает и свёрнутый рулоном тюфяк на кроватичёрт его знает, как звать по-настоящемувсем виден. Ив лёг, скрипнув кроватью.
Вот скажи, заговорил Роман, ведь в одной комнате жили, а не поняли.
А сколько жили? возразил Фёдор. За три дня человека не узнаешь.
А это смотря где, немедленно ответил Грег. На фронте человек сразу себя показывает.
На фронтеда, согласился Фёдор. А здесь? Он вон три дня пластом пролежал и рта не раскрыл. Вот и пойди, узнай его!
Молчать тоже можно по-разному, сказал Роман. Чего уж теперь?
Ладно, Фёдор резко повернулся. Парням что теперь делать? Этот гад на них теперь баллоны катит.
Разговор шёл по-английски. И Эркин ответил сразу.
А что мне делать? Это правда, я раб
Заткнись! перебил его Грег. Был ты рабом.
Ну, был, согласился Эркин. Так номер же не сотрёшь. Так чего ж? Отберут визутак отберут. Что я могу сделать?
Не помирай до расстрела, буркнул Роман. Не за что тебя визы лишать. И тебя, Ив, слышишь? Если что, мы всё, что надо, подтвердим.
Спасибо, дрогнувшим голосом ответил Ив. Только не подставить бы вас.
Не подставишь. Сколько тебе лет, Ив?
Восемнадцать, помедлив, ответил Ив.
Уже есть или только будет? по тону Грега чувствовалось, что он улыбается. Ты ж малолетка ещё, Эркин невольно вздрогнул, но в темноте этого никто не заметил, а Грег продолжал:Если даже и докопаются до чего, то сын за отца не отвечает. Понял? А язык учи. Обойдётся когда, без языка тяжело.
Да, я понимаю, спасибо вам
Всё, Грег твёрдо, даже резко перебил Ива. Всё, спим. И больше не треплем об этом. Фёдор, понял?
Чего непонятного? Спим, так спим. Не психуйте, парни, всё нормально будет.
А чтоб за одного всех не мотали, сонно пробурчал Роман, самим чиститься надо.
Заткнись, так же сонно ответил Грег.
Учёного учить только портить, согласился Фёдор и повторил:Спим.
Наконец наступила уже настоящая ночная тишина. Ив слушал, как они засыпают. Он лежал, заткнув себе рот кулаком, чтобы не завыть, не закричать в голос
Распахнутая в свет и тепло дверь. И плоский чёрный с неразличимым лицом силуэт человека, загораживающего вход.
Уходи.
Куда я пойду?
Твои проблемы. Чтобы русские из-за тебя, волчонка недобитого, меня мотали, хочешь? Не-ет, хватит. Твой папаша порезвился, а я отвечать буду? Нет, поищи другого дурака.
Хлеба хоть дай. Я третий день голодаю.
И отвечать за пособничество и укрывательство? Нет. Уходи.
Он поворачивается и уходит. В чёрно-белую ночь. За его спиной лязгает запорами и замками дверь. И он опять в темноте. Один. От голода кружится голова, болят обожжённые и обмороженные руки и ноги, всё болит
Холодный влажный нос прикасается к щеке. Ив протягивает руку, и мохнатый собачий лоб, тёплый и живой, тычется в ладонь. Да, спасибо Призу, он уже не один.
Ив вздохом перевёл дыхание, погладил Приза.
Спать, Приз, давай спать.
Стуча когтями по полу, Приз забрался обратно под кровать. Ив перевернул подушку, лёг поудобнее, натянув на плечи одеяло. "Господи, если бы я верил в Тебя, я бы помолился Тебе, Господи, я не прошу помощи, я знаю, что до седьмого колена, про виноград и оскомину, я всё это знаю и принимаю, но, но но, Господи, разреши разреши мне жить по своему разумению, я сам Только, Господи, сделай так, чтобы из-за меня больше никого Они готовы идти хлопотать, просить за меня. Кто я им? Они же догадались, и они простили меня. Защити их"
Ив невольно всхлипнул, сдерживая слёзы. Шевельнулся на соседней кровати индеец, и Ив замер, закусил подушку.
Эркин осторожно повернулся набок, спиной к Иву. Пусть выплачется парень. Когда вот так к горлу подступит, и выплачешьсястанет легче. Как тогда, в имении, когда он понял, что перегорел, что кончен, что никогда ничего уже не будет, что Он тогда лежал и плакал, закусив рукав рубашки, чтобы не разбудить Зибо. Зибо ни разу не выдал себя. Что не спит, что слышит его стоны. "Ты уж не держи на меня зла, Зибо, дураком я был. Умом понимал, что ты Ладно, чего сейчас? Ты давно в земле. И ни разу не пришёл мертвяком, значит, понял, что я не со зла так с тобой, прости меня. Ладно, Зибо, всё у тебя позади, а у меня Ты уж прости меня, Зибо, что не дожил ты до Свободы, не моя вина в этом".
Всхлипывания на соседней кровати затихли, и дыхание выровнялось. Значит, заснул. Эркин бесшумно потянулся под одеялом, напряг и распустил мышцы. Ничего. Что бы там ни было, он всё выдержит Тёплая мягкая темнота всё плотней, как стёганое одеяло, которое было дома в Джексонвилле, ласково охватывала его. И он даже не заметил, что исчез не умолкавший эти дни шум дождя.
* * *
Серёжа, вставай.
Ну, мам, ну, ещё минуточку.
В школу опоздаешь, вставай.
Мама, я опять не вижу твоего лица, что случилось, мама? ЯСергей Игоревич Бурлаков. Мой отецБурлаков Игорь Александрович, моя матьБурлакова Римма Платоновна, мои сёстрыАня и Мила, Анна и Людмила. Мы живём в Грязине, на Песчаной улице, дом двадцать шесть. Это всё так, всё правильно, мама, да? Разве я ошибаюсь? Это же я, Серёжа, Серёжка-Болбошка
Еле заметная дрожь пробежала по лицу, чуть приподнялись и снова опустились веки, шевельнулись пальцы безвольно брошенных поверх одеяла рук, напряглись и расслабились пальцы ног
Я не Болбошка!
А кто?
Отец хватает его поперёк туловища и валит на диван. Он извивается, выдираясь из крепких, таких сильных и добрых рук.
Вот я вырасту как ты
И что тогда?
И тоже обзываться буду!
Обзыватьсяэто обзывать себя, да, папа?
Верно, Аня. Возвратный глагол.
Ему удаётся вывернуться, и он с боевым кличем кидается на плечи отца, повисает на них, пытаясь того повалить. Взвизгнув от восторга, забыв, что она большая, Аня присоединяется к нему, и упоённо визжит, дёргая отца за ноги, Милочка. Втроём они наконец валят его, такого большого, пышноволосого, укладывают на диване и рассаживаются на нём в ряд гордыми победителями.
Всё! Мы победили!
Победили, победили, смеётся отец, втроём одного как не победить.
Смеётся и мама.
Римма, спасай! просит отец.
Выкуп! требует Аня.
Выкуп! Выкуп! кричат он и Мила в два голоса.
Мама приносит из кухни тарелку с горячими пирожками и выкупает отца. Конечно, один пирожок за такого большого и сильногоэто мало, но Аня уже встала, а им с Милой вдвоём его всё равно не удержать. Они тоже встают. Отец садится на диван и, смеясь, смотрит на них
Элли осторожно протирает лосьоном исхудавшее, с запавшими щеками бледное лицо. Вот так. Бритый, он совсем мальчишка, даже симпатичный. Щетина очень старит.
Ну, вот и хорошо, она завинтила пробку на флаконе и погладила парня по щеке. Какие мы красавчики теперь.
Он не ответил, но Элли уже и не ждала ответа. Как в сказке: не живой, не мёртвый. Может может, для него и лучше оставаться таким. Пока он такой, Джимми он не нужен. Джимми она его любит до до потери пульса, как говорили девчонки в клинике, вот! Любит! Она же любит Джимми, любит, это настоящая любовь.
Элли сердито, будто с ней спорили, посмотрела на распростёртое тело и встала. Ей надо убирать. Джимми может приехать в любой момент. Она должна быть готова
Мамина рука гладит его по голове.
Как ты оброс, Серёжа. Надо подстричь.