Да ну, мам.
Мама прижимает его к себе.
Ох, Серёжа. Что с нами будет?
Мама, а где?
Молчи, мамин голос становится жёстким. Молчи, Серёжа. Ты уже не маленький и должен понимать.
Он кивает и плотнее прижимается к маме. Она обнимает их, всех троих. Они вместе. В комнате темно. А за окном моторы и тяжёлые шаги, и чужая, совсем чужая речь. Он не хочет её понимать. Не хочет. Они вместе. Мама, Аня, Мила и он. Аня, Мила, где вы? Мама! Где ты? Темно, не уходите, я не хочу, мама, Аня, Мила, куда вы? Я с вами, подождите меня
Элли прислушалась и, досадливо поморщившись, выключила пылесос. Наверняка ей почудилось, но надо проверить.
И замерла на пороге гостевой спальни. Он лежал поперёк кровати так, что белокурая голова свесилась и упиралась теперь в пол. Глаза широко открыты Элли подбежала к нему, обхватила за плечи Как, как это случилось? Тряпочное безвольное тело в её руках, но но что-то же случилось. Она наконец уложила его, укрыла одеялом. Неужели он возвращается, оживает?
Ну вот, ну она гладит мягкие завитки, если тебе что нужно, позови меня, тебе ещё нельзя вставать.
Светло-серые широко открытые глаза смотрят мимо неё, их взгляд так сосредоточен и внимателен, что она невольно оглядывается, желая проверить, что там. Но там голая стена. Что он там видит?
Элли поправила ему подушку и снова, не удержавшись, погладила по голове.
Ну, лежи, отдыхай. Я ещё зайду к тебе.
И вздохнула
Чужая речь за окном.
Серёжа! Аня! Скорее сюда.
Что, мама?
Тише. Сидите здесь и никуда не выходите.
Но мы будем в саду.
Нет.
Что, и в сад нельзя?!
Нельзя.
Голос у мамы строгий, а глаза испуганные. Её страх передаётся и им. Они молча садятся на диван рядом с Милой. Мама стоит пред ними в пальто и накинутом на голову платке.
Мне надо уйти. Ненадолго. Никуда не выходите и сидите тихо. Аня, последи за Серёжей.
Я сам за собой послежу.
Мама будто не слышит его. И уходит. А они остаются сидеть на диване в большой комнате, прижавшись друг к другу. Не читают, не играют, даже историй друг другу не рассказывают. Стемнело, но Аня не зажгла лампу, хотя мама ей это разрешает. Мила долго тихо плакала, а потом заснула между ними. Но она маленькая, ей всего пять лет. Как как кому? Кому ещё было пять лет? Чёрт, как мотор ревёт, машина машина у дома Нет, нет, нет! Мама! Где ты, мама? Машина мимо мотор Мама! Мама мама
Когда Элли заглянула в комнату, он спал. Но но его руки лежали теперь по-другому, не так, как она сама уложила их. Она это точно помнит.
* * *
Норма Джонс устало опустилась в кресло-качалку перед камином. Ещё один день позади. Что ж, им осталось меньше, чем было. Джинни уже легла. Бедная девочка, как изумительно она держится. Майкл был таким же. С виду воск, а стержень стальной. Майкл, я знаю, ты простишь нас. Мы едем к тем, с кем ты так упорно воевал. До конца. До своей смерти. Но но Джинни там будет лучше, а ты, Майкл, ты завещал мне беречь Джинни
Уже поздно, давно пора спать, но она не может. Это их последняя ночь. Нет, не последняя, она не хочет!
С тобой ничего не случится, Майкл, я знаю.
Да, милая, Майкл лежит на спине, глядя в потолок. Милый мой пророк, судьба слышит просьбы, но делает наоборот.
Она приподнимается на локте.
Ты стал верить в судьбу, Майкл?
На фронте, Норма, больше не во что верить. Судьба зла и часто несправедлива. Но она никогда не обманывает. Норма, обещай мне.
Конечно, Майкл. Всё, что ты хочешь.
Норма, ты сделаешь всё, чтобы Джинни была счастлива. Нет, послушай. Война есть война. Я не лучше и не хуже других. Ни пуля, ни снаряд не выбирают. Если что-то случится со мной, если меня убьют
Нет, не говори так, Майкл!
Не перебивай. Если меня убьют, ты будешь поступать так, как лучше для Джинни. Если надо, выйдешь замуж.
Майкл!
Нет, Норма, обещай. Делай всё, что нужно для Джинни
Норма вздохнула. Майкл уехал на фронт и не вернулся. Остался навсегда там. На Русской территории, в России. И вот русские убили его, а они теперь едут к ним. Но если, нет, раз Джинни там будет лучше, то она согласна. Может, и в самом деле, смена обстановки будет лекарством. Джинни так убедительно, так толково говорила в комендатуре, и здесь, и в Гатрингсе, что у них приняли заявление. По политическим мотивам в связи с невозможностью проживания на постоянное местожительство
Норма опять вздохнула. Чужая страна, чужая кровь. Майкл говорил о русских, что те замкнуты, скрытны, беспощадны и безжалостны в ненависти. Но он с ними воевал. Джинни достала свои старые конспектывсё-таки удачно, что она в колледже прошла факультативный курс русского языка, поистине затраты на учёбу всегда окупаютсянабрала в библиотеке русских книгпосле капитуляции их снова выложили в общий доступи теперь почти всё время читает, выписывает имена и названия. В школе она не была такой старательной. Но училась всегда хорошо. Джинни вообще всегда её радовала. Как её открытая и смелая девочка уживётся с русскими? И к тому же придётся жить бок о бок с цветными, с индейцами. Хорошо, если это будут индейцы из резерваций, там их как-то всё-таки приучали к цивилизации, а у русских, говорят, резерваций нет, там индейцы совсем дикие. Конечно, было много жестокости, несправедливости, но местные цветные в общем-то приучены знать своё место, и то достаточно вспомнить зиму, когда русские объявили свободу всем рабам. И что началось. Уму непостижимо, как выжили. Но но здесь тоже не жизнь. От одной мысли о переезде Джинни повеселела, оживилась, стала почти прежней. Да, именно такой она приехала в то лето из колледжа
Джинни вихрем врывается в дом и бежит к ней на кухню, бросив прямо на пол в гостиной сумку с вещами.
Мама! Я нашла работу!
Джинни налетает на неё, целуя, обнимая и рассказывая. Всё сразу.
Подожди, Джинни. Я, конечно, поздравляю, она старается говорить строго, но Джинни только смеётся в ответ. Но давай по порядку.
Ох, мамочка, что в наше время главное? Джинни озорно подмигивает, явно кого-то передразнивая. Главноеэто иметь связи. Вот через связи я и устроилась. На год. Домашней учительницей.
А потом?
Ну, мамочка, когда война, то так далеко не загадывают.
Джинни усаживается на свой любимый высокий табурет и рассказывает:
Мама, ты помнишь Грейс Стрейзанд? Я тебе о ней писала и рассказывала.
Ну, конечно. Такая серьёзная девушка.
Да. А у неё младшая сестра Билли, учится в хорошем пансионе. У Билли есть подруга Марджи, и её родители ищут домашнюю учительницу для младшего сына и средней девочки.
Кажется, я понимаю.
Ну, конечно, мамочка. Я уже побеседовала с мистером Кренстоном и подписала контракт на год. Вот!
Подожди, Джинни. Опять слишком быстро. Ну-ка, медленнее и по порядку.
Ах, мамочка, да один год работы у Кренстонов даст мне даст мне такие возможности!!! Джинни даже задохнулась на мгновение и продолжила чуть спокойнее, но с энтузиазмом. А работа совсем не сложная. Правда, мальчику пять лет, а девочке уже девять, но бедняжка глуповата, так что я смогу заниматься сразу с двумя. И жить буду у них в имении, на полном обеспечении. Ну и зарплата, конечно. Мамочка, ты согласна?!..
И, конечно, она согласилась. Кренстонизвестная фамилия. И работа домашней учительницы вполне достойна и прилична. Отличное место для девушки, только-только закончившей колледж. Даже со всеми мыслимыми наградами, отличиями и степенями. Даже знаменитый на всю Империю, единственный такого уровня, Крейгеровский. Она согласилась, подтвердив контракт, ведь Джинни считалась ещё несовершеннолетний и родители имели право аннулирования. И Джинни через два дня уехала в Вальхаллу, графство Эйр, родовое имение Кренстонов. И писала ей такие оптимистичные, такие счастливые письма. В одном письме проскользнуло упоминание о Хэмфри, младшем брате леди Кренстон, что тот был очень мил и приветлив с Джинни, восхищался её умом и преданностью работе. Конечно, это был не тот круг, ни о чём серьёзном и речи быть не могло, другой уровень, а все белые равны только в церкви и только перед Богом, но но ей, конечно, было приятно. И радостно за Джинни. И страшно. Потому что всё катилось к концу. И конец был ужасен. Даже думать об этом невозможно. Да, она всё понимает. Леди Кренстон в первую очередь заботили её дети, у мистера Кренстона своя семья, каждому только до себя, и всё рушится, но но так хладнокровно, так цинично бросить молоденькую девушку, фактически девочку, на расправу рабам, этим зверям, вырвавшимся на свободу Бедная Джинни. Только подумаешь и сразу холодеешь. От ненависти.
Норма решительно встала. Пора спать. Они приняли решение. Всё это отныне должно стать прошлым. И думать об этом больше нечего.
Как обычно, она сначала зашла в комнату дочери. Джинни спала, разметавшись на постели, совсем как в детстве. Норма осторожно поправила ей одеяло, полюбовалась тихой улыбкой на лице её девочки и ушла в свою спальню. Обычный вечерний ритуал, ставшие бездумно автоматическими движения. Уже сидя на кровати, Норма в последний раз провела щёткой по волосам, положила её на тумбочку, поправила фотокарточку Майкла. Единственную уцелевшую. Они сфотографировались в день свадьбы. Её фотографию Майкл взял с собой, и она погибла вместе с ним. А те, что хранились в семейном альбоме нет, не стоит об этом. Норма выключила свет и легла. Заявление у них приняли. Разумеется, дом они продадут. Мебель и большую часть вещейтоже. Перевозка обойдётся слишком дорого, да и неизвестно, как они устроятся с жильём на новом месте. Деньги в этом плане надёжнее. Конечно, жаль вещи. Особенно те, которые покупались и выбирались вместе в Майклом, но но это только вещи. Не больше, чем вещи. На новом месте всё заново, всё новое.
Норма закрыла глаза и заставила себя заснуть.
* * *
Ночью в госпитале совсем тихо. Тише, чем в тюрьме. И просыпаясь вдруг ночью, Чак лежал без сна и слушал эту тишину. Под его плечом пластина с кнопкой. Это парни придумали на ночь подсовывать её так, чтобы он, повернувшись набок, мог нажать кнопку и вызвать их. Не нужно ему, чтобы они сидели у него в палате всю ночь напролёт. Пусть они там, в дежурке, занимаются своими делами, а он он сам по себе. Ладно. Парни хлебнули своего, онсвоего, каждый горел по-своему. Парни говорили, что когда кончаются боли, то на всё уже плевать и жить неохота. Да, он помнит эти тряпочные, безвольно катающиеся под ударами тела. И ждал, когда и у него это начнётся. Но нет. Только усталость. Руки совсем не болят и не чувствуют ничего. И не шевелятся. Только если на массаже парни нажимают ему на точки. А толку таблетки, уколы он не спорит, не сопротивляется. Но ему не всё равно, просто таблетку засовывают прямо в рот, а шприц ему не выбить. Так что кормят, не бьют, ничего не требуют, не жизнь, а лафа, только от этой лафы выть хочется.
Чего не спишь?
Чак поднял на вошедшего глаза, чуть дёрнул углом рта в улыбке.
Ты чего? Я тебя не звал.
Я не мертвяк, усмехнулся Крис, от меня этим не избавишься, и уже серьёзно:Шёл мимо, слышу: не то дыхание.
Слушал? прищурился Чак.
Слышал, твёрдо поправил его Крис. Болит что?
Ни хрена мне не болит, тоскливо ответил Чак.
Синий свет из коридора через верхнюю часть двери освещал палату. Крис переставил стул и сел на него верхом, положив руки на спинку.
"Чёрный туман" страшное дело, голос Криса звучал ровно, без этого, выводившего из себя участия.
И Чак спросил:
Ты долго горел?
Долго, кивнул Крис. Думал: загнусь, и улыбнулся воспоминанию. На врачей с кулаками лез. Хотел, чтоб пристрелили.
И как? с интересом спросил Чак.
Как видишь, тихо засмеялся Крис. Живой.
Слушай, вдруг попросил Чак, вытащи ты эту хренотень из-под меня. Шевельнуться боюсь.
Крис протянул руку и забрал кнопку, положил на тумбочку.
Гэб как, не загорелся ещё?
Сходишь к нему завтра, сам посмотришь.
Чак покачал головой.
Не пойду. Опять сцепимся.
Крис кивнул.
Слушай, понять не могу, чего вы поделить не можете?
Сам не знаю, усмехнулся Чак. Слушай, а у тебя как? Ну, паралич, остался?
Спросил и затаил дыхание: вдруг Крис подумает, что в насмешку спрашивают. И тогда всё. Ведь что не по ним, просто встают и уходят. Но Крис ответил так же спокойно и серьёзно.
Трахаться не могу, а остальное в норме.
И и не хочется? осторожно спросил Чак.
Крис строго посмотрел на него, но заставил себя улыбнуться.
Веришь тому, что беляки про нас трепали?
Чак почувствовал, как щекам стало горячо от прилившей к ним крови, прикусил губу, пересиливая рвущееся наружу ругательство. И неожиданно для самого себя вдруг сказал:
Про нас тоже много врали. Думаешь, житуха наша слаще была?
Крис пожал плечами.
Тебя во сколько отсортировали? Ну, в палачи.
Чак сердито дёрнул головой.
Ты ты хоть знаешь, по правде, кто мы? Мытелохранители. Защищать должны. Ну, если лезет кто с ножом там или с пистолетом, вырубить его, стервеца, на хрен, чтоб не трепыхнулся. А ты палачи, палачи, заладили! А вы
А мы для удовольствия, кивнул Крис. Ублажить, приласкать, ну, а дальше что? Вам на тренировку?
А как нас кончали, ты знаешь? Чак на мгновение крепко зажмурился. И ладно бы если за дело. Ну, руку сломал или заболел, ну, это уж положено, а то узнал, увидел, понимаешь, слишком много, или скажем
Убил не того, закончил за него Крис.
Это-то как раз ничего, досадливо катнул голову по подушке Чак. Без приказа, оно, конечно, но выкрутиться можно. А то и того, на кого указали, и как велели, ну, всё по приказу сделал, а всё равно финиш.
А говоришь, не палач, усмехнулся Крис. По приказу убивает кто?
А трахает по приказу кто? язвительно спросил Чак. Ну, ты без приказа хоть раз с бабой был?
Крис очень серьезное смотрел на него.
Меня отобрали в спальники в пять лет. А тебя скольких ты убил до той сортировки?
А ты не убивал?
Крис медленно раздвинул губы в улыбке.
Не виляй, Чак. Ты знаешь, о чём я.
Ну, ладно, помедлив, согласился Чак. Ладно. Понимаешь, я я мечтал хоть раз, хоть одного по своей воле, по своему желанию. А ты так не мечтал? По своей воле не по приказу
Крис задумчиво покачал головой.
Что толку мечтать о несбыточном? Нас очень строго держали. Две недели, ну, месяц, и торги. Чтобы не привязывались, понимаешь?
Чак кивнул.
А сейчас?
Не трогай этого, тихо ответил Крис.
Ты ты не злись, я не хотел, так же тихо ответил Чак. Тебе всё-таки лучше, чем мне. Без этого проживёшь, а без рук ну, сколько меня ещё здесь держать будут? А надоем я им, тогда что? Милостыню просить? Я безногих видел, нищих. Белые, после ранений, просят, понимаешь, даже даже у меня просили. Один безрукий, фуражку свою в зубах держал, на лету ловил, на потеху. И мне что, рядом с ним? Слушай, не хочу я этого. Чёрт, Чак перекатил по подушке голову, длинно безобразно выругался. Не злись, не на тебя. Как подумаю об этом, так к сердцу подступает. Понимаешь? Если б кто только знал, что со мной, со всеми нами он делал, он Я верил ему, мы все поверили, а он он предал нас. И потом Ты знаешь, что это такое, когда тебя, клятву твою продают и деньги при тебе считают Чак задохнулся непроизнесённым, частыми судорожными вздохами перевёл дыхание, покосился на Криса. Ладно. Спасибо, что не заводишься.
Я в реанимации когда дежурю, задумчиво сказал Крис, тоже много чего слышу.
Где дежуришь? переспросил Чак.
В реанимации, повторил Крис и тут только сообразил, что сказал это слово по-русски. Я не знаю, как это по-английски, но там тяжёлые лежат, после операций, ну
Понял, кивнул Чак. И там тоже ухаживаешь?
В общем-то, да, согласился Крис.
Не противно тебе за беляками ухаживать?
Они не беляки. Кожа белаяещё не беляк.
Спокойное убеждение в голосе Криса заставило Чака с интересом посмотреть на него.
Та-ак. Сам допёр или подсказали?
Крис пожал плечами.
Не думал об этом. Как-то само дошло.
И какой же белыйне беляк?
И по-прежнему спокойный голос.
Сам понимаешь. Не дурак же ты, не малец на первой сортировке.
Чак кивнул и замолчал. Крис ни о чём не спрашивал, но и не уходил. Совместное молчание не было враждебным, но каждый думал о своём и по-своему. Наконец Чак снова заговорил:
Ты клятву давал?
Крис молча кивнул.
И как?
Моя клятва не нужна, глухо ответил Крис.
Не принял?! Чак рывком сел на кровати.
Нет, не понял. Не знают здесь, что это такое.
Ты ты уже здесь, русскому клялся? Слушай, зачем? Ты ж говорил, что свободный
Свободный, кивнул Крис. Я тогда ещё не знал этого. Мне сказали, я не поверил, думал: ловят. Ну
Да знаю я все эти штучки беляцкие. И что, сам поклялся, ну, по своей воле?
По приказу не клянутся, ты что? удивился Крис.
Да, Чак дёрнул плечами, всяко бывает. Так подстроят, что поклянёшься вроде сам, а на деле Ну, и как ты теперь?
А никак. Клятву только смерть снимает.
То-то и оно, Чак снова лёг, задёргал плечами, пытаясь подвинуть одеяло.
Крис встал, поправил ему одеяло и снова сел.
Я от своей клятвы не отказываюсь. И не откажусь.
Я тоже не могу. Она до смерти, Чак облизал губы.
Дать попить?
Чак медленно кивнул. Крис снова встал, взял с тумбочки стакан с водой, осторожно, аккуратно поддерживая Чаку голову, напоил его. Чак пил маленькими, медленными глотками, прокатывая воду по нёбу и горлу. И, допив, выдохнул:
Спасибо.
На здоровье, улыбка Криса блеснула в синем сумраке. Давай, поспи теперь.
Я и так целыми днями сплю, усмехнулся Чак. Ладно, иди, подрыхни тоже.
Ты смотри, какой заботливый?! весело удивился Крис.
И Чак улыбнулся в ответ. Не смог не улыбнуться. Когда за Крисом закрылась дверь, утомлённо опустил веки. Тяжело, когда вот так за языком следишь, и не с беляком, а со своим, да, чёрт, ведь свои они ему, никуда не денешься. Хотя ониспальники, а онтелохранитель А номера у всех одинаково прошлёпаны. Ладно, что будет, то и будет, ничего он сделать уже не может.
Проходя мимо палаты Гэба, Крис прислушался. Вроде спит. Ну и хорошо. Может, ночь спокойная будет.
В дежурке уютно сипел чайник и Андрей, мучительно шевеля губами, разбирал заданный к следующему занятию текст. На стук двери поднял голову.
Дрыхнут?
Оба, Крис подошёл к чайнику, осторожно пощупал. Давно поставил?
Не очень. Слушай, ты русский сделал?
Крис кивнул и устало сел на диван.
Списать не дам. Сам разбирайся.
Я и не прошу, обиженно ответил Андрей и снова уткнулся в книгу. Но долго молчать не смог. Слушай, ты на документ как записался?
Крис улыбнулся.
Кириллом. Кирилл Юрьевич Пашков.
Андрей на секунду свёл брови, тут же улыбнулся и кивнул.
Ага, понял. Красиво получилось. А я фамилию Кузьмин взял. Как у того сержанта. Юрий Анатольевич по карте моей проверил, того сержанта Андреем Кузьминым звали. Он бы не был против, как думаешь?
Крис кивнул и улыбнулся. Все они, кто решил уехать в Россию, оформляя документы, брали русские имена. И друг с другом теперь старались говорить только по-русски, а если не получалось, то чтоб английских слов было поменьше.
Андрей отложил книгу и пошёл посмотреть чайник.
Закипел. Давай чаю попьём.
Давай, Крис встал, преодолевая усталость.
Вдвоём они накрыли стол, разлили по чашкам чай. Это доктор Иван, Иван Дормидонтович, увидел как-то, как они, стоя, пьют впопыхах, и сказал, чтобы ели нормально. Давно это было. И вот, в привычку вошло. Накрытый стол, чашки с блюдцами, тарелки для печенья, даже варенье или джем не из банки, а из блюдечка или как её розетки.
Вкуснота, Андрей облизал ложку. Слушай, они ж не заперты, а ну как опять сцепятся?
Сцепятся, так разнимем, улыбнулся Крис.
Андрей тоже улыбнулся, аккуратно надкусывая с угла печенье.
Разнимем, конечно. Я одного не могу понять, Крис, извини, Кир, так? Крис кивнул, и Андрей продолжил:Я понять не могу, чего они так друг на друга кидаются, ведь оба
Стравили их, я думаю, задумчиво ответил Крис. Вот они остановиться и не могут. Мы ведь тоже кидались. И тоже не сами это придумали. Ты вспомни, как нас стравливали.
Как всегда, говоря о прошлом, они перешли на английский.
Так, конечно. Ещё в питомнике, я помню, кивнул Андрей.
И потом, по распределителям. Да и по Паласам. Я один раз в общем был. Знаешь, с двумя входами.
Слышал, Андрей допил чашку, потянулся было опять к чайнику, но передумал. Крис, тьфу ты Кир, но это ж когда было, а здесь
И здесь, перебил его Крис. Поумнели потом, правда, а в начале Еле из "чёрного тумана" вылезли и пошли считаться: кто эл, а кто джи.
Ага, улыбнулся Андрей. Тётя Паша нас тогда тряпкой мокрой разгоняла. Но но это уже не всерьёз было. В душ уже вместе ходили, и что? Хоть кого уронили? Нет. И в палатах, а по комнатам когда разбирались, уже не смотрели на это. Слайдеров тоже возьми. Один джи, а двое элы. И ничего.
Я ж говорю, Крис ложечкой выбрал из розетки последние капли варенья. Поумнели.
Не сразу, но поумнели, согласился Андрей. Ещё по чашке?
Крис покачал головой.
Нет, пожалуй. Я полежу, подремлю.
Валяй, конечно, кивнул Андрей. А я уберу сейчас.
Крис встал и перешёл к дивану, лёг, свесив на пол ноги и привычно закинув руки за голову, закрыл глаза. Он слышал, как позвякивает посудой Андрей, но звуки удалялись всё дальше, становились глуше
Смена выдалась тяжёлой. Три беляшкисовсем девчонки, неумёхи сопливые, сами не знают, чего им нужновзяли двоих: его и смешливого мулата из соседней камеры. Раньше они вместе никогда не работали, два на три и с опытным напарником бывает непросто, а вот такК тому же поганец вообще только одной занимался, бросив на него двух других. Он старался, конечно, но одному с двумя, да ещё когда одна перед другой выпендривается, это уж очень тяжело. И как со смены добрался до душа, убей, не помнит. Да ещё надзиратель дубинкой прошёлся, клиентки, видишь ли, не очень довольны, хорошо, хоть без тока обошлось. Ополоснувшись и придя в себя, стал искать мулата. Посчитаться за подлянку. Всю душевую обошёл, а тот как сквозь пол провалился, сволочь этакая. От злобы, от усталости и боли после дубинки он врезал по шее самозабвенно плескавшемуся под душем чернокожему мальцу-джи и занял его место, отобрав заодно и мыло. Тот, увидев старшего и эла к тому же, и пискнуть не посмел, покорно ждал, пока освободят душ, бросив на полу обмылок
Крис, не открывая глаз, улыбнулся неожиданной мысли: а не Андрей ли это был? Да, тот Палас был общий, элы и джи часто сталкивались, надзиратели больше следили за тем, чтобы спальники-элы не пролезли к спальницам-дживот беляки тупоголовые: да кому это траханье после смены нужно?! а за остальным следили не так строго. Короткие, зачастую беспощадные стычки Нет, не стоит и вспоминать. Крис с невольным стоном открыл глаза.
Андрей сидел за столом и читал, из вежливости сделав вид, что ничего не слышал. Но Крис сказал сам:
Я стонал?
Лежишь неудобно, Андрей прижал пальцем нужную строчку и поднял глаза. Разуйся и ляг нормально. И не будет ничего сниться.
Крис оттолкнулся от дивана и сел.
Нет. Опять Палас увидел. Последние смены тяжёлые были.
Я тоже всё помню, Андрей смотрел прямо перед собой широко открытыми глазами. Не хочу вспоминать, а помню. А если приснится Тебе хорошо, ты один. А нас трое. И то один ночью кричит, то другой, то сам.
А расселиться не думаете? тихо спросил Крис.
Андрей покачал головой и снова уткнулся в книгу. Крис потёр лицо ладонями и встал. Нет, надо как-то разогнать эту тяжёлую дрёму. Он ослабил завязки на халате, сцепил руки на затылке и медленно выгнулся, встал на арку, коснувшись макушкой пола, выпрямился и, раскинув руки, погнал по телу волну.
Ты бы разделся, сказал, не отрываясь от книги, Андрей. А то порвёшь, потом зашивать замучаешься
Мышцу не порву, а остальное зашить нетрудно, усмехнулся Крис.
Как всегда мышечное напряжение сняло усталость, и даже настроение улучшилось. Андрей, поглядев на него, отложил книгу и встал.
Давай на пару.
А учить потом будешь? поинтересовался Крис.
Ночь длинная, к утру выучу, улыбнулся Андрей.
Парная растяжка, когда сцепляются друг с другом, дело непростое, а если к тому же один намного старше и потому тяжелее, то и просто трудное. Но Крис был осторожен, а Андрей очень гибок. Конечно, дежуркане зал, и места мало, и одежда мешает, но проработались они как надо, ничего не уронив и ни разу ничем не нарушив госпитальную тишину. Потом умылись холодной водой. И Андрей снова сел за книгу, сам себя подтащил и ткнул лицом в страницу. Крис улыбнулся и достал журнал. Этот журнал со множеством картинок и подписями к ним дал ему доктор Иван со словами:
Что непонятно, запоминай. Я потом объясню.
И теперь Крис разбирал подписи, шевеля, как и Андрей, губами и шёпотом проговаривая особо трудные длинные слова. В основном названия были несложные. А где непонятно, там картинка объясняет. Гроза мартовский день взморье. Что это такое: в-з-мо-рь-е? Ну и словечко. На картинке вода до горизонта, бело-жёлтый песок, два белоголовых голых мальца бегут по мелкой воде. Мальчики маленькие, ещё до первой сортировки. Взморье. Есть слово "море", так может, это просто берег моря? Надо будет спросить. Сосны ну, это понятно.
Крис, тьфу, Кир, ты чего смотришь?
Россию, ответил, не поднимая головы, Крис. А ещё раз спутаешь, по шее дам. Чтоб запомнил.
Андрей рассмеялся этому обещанию, как шутке. Крис и сам знал, что это не всерьёз, да и сам вовсю путает. Но не сказать нельзя. Раз смолчишь, два смолчишь, а на третий сам получишь.
Андрей наконец закончил читать страницу, достал тетрадь и стал выписывать ответы на вопросы. Писал он медленно, наваливаясь грудью на стол. Крис легонько шлёпнул его между лопаток и тут же получил ответный шлепок. Это тётя Паша, когда они, вставая из "чёрного тумана", начинали есть, уже сидя за столами, требовала, чтобы сидели прямо, ели спокойно.
Ты чего, как ворованное, заглатываешь? приговаривала она, небольно шлёпая по спине. Ешь по-людски.
Ешь спокойно, голым не ходи, глаза прямо держи и всё время " по-людски", "по-человечески". И доктор Юра так говорил, и доктор Иван, и остальные Однажды Крис не выдержал и спросил доктора Ивана:
А раб не человек?
И удивился тому, как обрадовался доктор его вопросу.
Андрей, Крис оторвался от картинки, на которой лес был весь белым от снега. Ты помнишь, как в первый раз с белыми за столом сидел?
Крис спросил по-английски, и Андрей ответил так же.
Помню. Только это не за столом было. Меня тогда у тех сволочей отбили, и сержант мне сначала дал хлеба и попить из фляги, а потом потом все к полевой кухне, Андрей стал перемешивать русские и английские слова, пошли. Я ещё не знал, что это такое. Мне говорят, я не понимаю ничего, и болит всё, меня те беляки только мордовали. Ну, мне сержант рукой махнул, показал, чтобы я с ними шёл. Я послушался. Всем в котелки супу налили, густого, чуть пожиже каши, и хлеба дали. Я стою, жду: может, кто даст мне доесть или хоть котелок вылизать. А тут мне опять сержант помахал, я подошёл, и повар мне котелок подаёт и два ломтя хлеба. Чёрного. Но всем такой давали, Андрей улыбнулся. Я решил, что надо отнести. Ну, что это сержанта паёк, он свой котелок повару протягивал, я видел, и тот налил ему. Я взял котелок, он горячий, я его двумя руками держу, ладони грею, и на сержанта смотрю: куда нести прикажет. Все уже сидят вокруг, прямо на земле, нет, там брёвна какие-то, обломки всякие, ну, развалины, понимаешь? Кто где сидит. И едят. Я запах чую, аж ноги подкашиваются, Андрей засмеялся воспоминанию, Крис понимающе кивнул. Ну, стою, думаю: долго ещё надо мной измываться будут? Мне говорят что-то, на рот руками показывают, а я ну, ничего не понимаю. Потом один по-английски говорит: "Это еда. Ты есть. Это есть".
Тут ты понял, засмеялся Крис.
Это и дурак-работяга поймёт, ответно засмеялся Андрей. Ну, я смотрю на сержанта, он кивает мне, улыбается. Я и понял, что можно. Ну вот.
Сразу и набросился?
Нет, Андрей покачал головой. Я ж видел, что им такую же еду дали. Вот и ждал, чтоб сержант хоть губами коснулся.
Ну, понятно, кивнул Крис.
Это с ними со всеми было. Как из "чёрного тумана" вышли, так сразу вспомнили, кто они такие и что им положено, а что запрещено, и соблюдали всё до смешного. После горячки боли уже не так боялись, тут был другой страх. Их вылечили, нет, дали перегореть и оставили жить. Зачем? Зачем русским перегоревшие спальники? Никто не произносил вслух страшное слово "исследования", но все его помнили и боялись. Боялись хоть чем-то прогневить новых хозяев.