Я позавтракал в «Ромеос». Старик-повар сказал, что это его последний день в Ларнаке, чемоданы уже собраны.
В одиннадцатом часу утра я отправился на пляж. Мне нужно было убить время. С каждым шагом воздух свежел, появился ветерок, он трепал разноцветные лепестки матерчатых зонтов над ресторанными столиками. Не успел я пересечь Пальмовую аллею, как по дороге за моей спиной снова с треском и гиканьем промчалась кавалькада школьников в развевающихся лохмотьях, только теперь молодые лоботрясы спешили в обратную сторону. Никто не обращал на них внимания.
Позади торговых тентов, ломящихся от орехов, сухофруктов и сластей из патоки, озабоченные монтировщики возводили странное сооружение, похожее на стапеля для запуска ракеты. Со вчерашнего дня здесь произошли большие перемены. Появились ряды белых пластмассовых креслиц, ориентированных на некий, незримый пока, центр. В крайнем из них сидела девушка топлесс, в белой панаме и темных очках. Она молча убрала ноги, когда я проходил мимо.
Повсюду пестрели плакаты с одним-единственным словомкрасным на черном фоне: «Катаклизмос».
Катаклизмов мне только не хватало.
Я спустился к блестящей воде. Солнце поднималось над крышей отеля «Пафос». Все пространство от старинного портового форта до сложенного из крупных булыжников мола было усеяно разложенными лежаками, синими и зелеными, по большей части пустыми. Море было серым и неприветливым. Сырой ветер пронизывал насквозь, и я не удивился, что никто не спешит лезть в воду.
Со стороны мола приближалась спортивным шагом стройная парочка в шортах и майках. Было приятно смотреть на эти молодые, сильные особи человеческой породы, на их мускулистые ляжки и плоские животы. Когда они поравнялись со мной, я увидел, что это пожилая пара. Супруги выглядели просто замечательно для своих семидесяти.
Я повернулся к морю спиной и зашагал обратно. Девушка в темных очках будто того только и ждала. Она достала сигаретку и обратилась ко мне за огоньком. Я дал ей прикурить. Вблизи ее лицо выглядело так, будто ее хорошенько отделали неделю назад.
Что, так заметно? обеспокоенно спросила она, прикасаясь пальцами к желтоватым синякам на скуле, и пояснила:В прошлом месяце я сделала пластику. Коррекция линии подбородка, ничего особенного.
Она подняла стекла своих очков, чтобы я мог видеть ее глаза. Девушке было под сорок, и теперь я не понимал, как мог принять ее ноги за девчоночьи. Она была в шортах, белых носочках и кроссовках, и у нее совсем не было груди, если не считать грудью пару плоских мальчишеских сосков. Ее глаза выглядывали из-под панамы испуганно, как два пойманных мышонка.
Я давно наблюдаю за вами, сказала она, стряхивая пепел сигаретки в песок и одновременно облизывая пухлые губы розовым язычком. Вы из «Элеоноры», верно?
Я сделал неопреденный жест.
Вы единственный живой человек среди мертвецов, тоскливо сказала она. Заходите как-нибудь поболтать. Я остановилась в «Пафосе». В тысяча двадцатом.
Несостоявшееся рандеву
В половине второго я нацепил наплечную кобуру, надел костюм, повязал перед зеркалом галстук под цвет сорочки, побрызгался одеколоном и вышел из номера.
Возле стойки администратора я столкнулся со старухой снизу. У нее были пышные бледно-фиолетовые волосы. Она улыбнулась мне, показав полный рот добротных зубов. Это было так неожиданно, что я растерялся, как если бы мне улыбнулся телеграфный столб. Она была значительно выше и массивней меня, с хорошо развитой грудной клеткой и столь же зачаточной грудью, как у моей новой пляжной знакомой. Ей было лет восемьдесят, но одета она была в высшей степени легкомысленно. На ней были серая майка с красной ниткой и длинная цветастая юбка поверх зеленого купальника, вблизи дряблая кожа рук казалось обожженной, настолько она была веснушчатой.
На прогулку? спросила старуха низким, лишенным всяких эмоций голосом. Так могла бы разговаривать ожившая мумия.
Я ответил в том смысле, что типа да. Она улыбнулась еще шире, словно хотела показать, что у нее все тридцать шесть зубов. Пропустив меня к стойке администратора, она прошествовала к дверцам лифта и зашла внутрь. Я вручил ключ лысому старику с мраморным носом и попросил его вызвать такси.
Водителем такси оказался вертлявый хохол Славик, приехавший из Донецка на заработки. Он принадлежал к тому племени таксистов, которые вечно всем недовольны. С силой ударяя по рулевому колесу раскрытыми ладонями, он всю дорогу доказывал мне с убежденностью религиозного фанатика:
Здесь никто никогда ничего не заработал. Я не говорю за себя, я говорю за тех молодых идиотов, которые рассчитывают наколотить бабок, а возвращаются на родину в тех же старых джинсах, в каких приехали.
Мы свернули на перекрестке с фонтаном, выехали на трассу, и Славик со злостью пнул педаль газа.
Я объясню тебе, в чем дело, парень, продолжал он, не прерываясь ни на минуту, как будто его речевой центр работал от батареек «Duracell». Молодым не на что рассчитывать. Повсюду старики. Ну ничего! Теперь все изменится. Теперь заживем! Что ты лыбишься? вдруг вскинулся он, глядя на меня белыми, как вареные белки, глазами. Нет, что ты лыбишься?
Он резко притормозил на обочине и сделал знак, чтобы я выметался. Заплатив по счетчику, я так и сделал. Он тронулся, не дав мне времени на то, чтобы захлопнуть дверцу, и развернулся поперек движения, как будто ему была не дорога жизнь. Он возил с собой свой маленький апокалипсис.
Я остался один на пустом шоссе. Впереди было море и международный аэропорт Ларнаки, по правую руку Соленое озеро и далекие горы на горизонте. Вдоль берега на холмах располагалась военная база, обнесенная высоким дощатым забором. Многочисленные знаки запрещали фотосъемку и призывали помнить 1974 год. Все равно что призывать помнить, как ты прилюдно обделался.
Мимо то и дело проносились таксиполные в сторону аэропорта, пустые в сторону города. Туристы в спешке покидали остров. Я перелез через покореженную шпалу ограждения и спустился к озеру. Оно уже начало высыхать.
Прогулочная тропинка была пуста. Я поглядел на солнце, высокое и горячее, раздумывая, что делать дальше. Легко сказать «прогуляйся к Соленому озеру». За все время пребывания в Ларнаке я так и не удосужился побывать здесь Я не ожидал, что озеро окажется таким большим. Оно тянулось от военной базы на холмах почти до самого моря и загибалось к югу, на том его берегу виднелся купол мечети. Я знал, что там похоронена тетка Пророка, но это не делало меня счастливей.
Чтобы не стоять на месте, я двинулся вперед по тропинке. Постепенно она сворачивала направо, удаляясь от шоссе, и вскоре по левую руку от меня уже тянулись заросли декоративного подсолнуха, за которыми виднелся широкий край пересыхающего озера. Холмы, поросшие непроходимым кустарником, становились все выше, воздух все горячее. Теперь до воды было метров сороксорок метров обнажившегося, высохшего и растрескавшегося озерного дна.
Тропинка свернула налево, следуя за береговым изгибом, и пошла на подъем. Теперь она вся лежала передо мной, как на ладони, белая и блестящая. И пустая, как дорога в Эммаус на третий день.
Я уже начал сомневаться, что правильно понял Мамулину записку, как вдруг услышал за спиной быстрые, легкие шаги. Кто-то догонял меня. На мгновение меня охватила ни на чем не основанная уверенность, что это окажется моя новая пляжная знакомая.
На тропинке появилась миниатюрная женщина в спортивном костюме, она дышала сильно и ровно. Не обращая на меня внимания и не задерживаясь, она пробежала мимо, ее кроссовки мелькали в завораживающе быстром ритме. Что-то звонко стукнуло на грани слышимости. Я глянул под ноги и увидел пластмассовую капсулу, закатившуюся в мелкую выбоину. Я машинально поднял ее. Внутри была свернутая в трубочку записка: «Убей старуху».
Дешевый триллер
Две недели назад, в Москве, Мамуля вызвала меня к себе и сказала:
Назревают события. Тебе придется лететь на Кипр. Пока я еще не знаю, что там произойдет. Но что-то должно произойти.
Что мне делать? спросил я.
Ничего. Купаться, загорать. Приглядываться. И ждать указаний.
Это было сложнее всего. Еще хуже было то, что я не знал, на кого работаю. Мамуля тщательно оберегает своих агентов от этого ненужного знания. Подозреваю, если бы мы знали, на кого нам приходится работать, мы бы не могли принимать еженедельные конвертики с прежним благодушием.
«Убей старуху». Вот так просто, ни с того ни с сего. Входя в отель, я еще не знал, что буду делать. Я словно переключился на автопилот.
Взяв ключ у администратора, я поднялся на третий этаж, вышел из лифта и, повернув за угол, двинулся по коридору. Еще не доходя до своих апартаментов, я понял, что что-то случилось. Что-то очень скверное. Не знаю, на чем основывалась моя уверенность. Если хотите, назовите это предчувствием. Таблички на двери не было, значит, горничная уже прибралась и повесила ее с внутренней стороны. Но не в этом дело. Дверь была приоткрыта, и из-за нее доносилось гуденье. Мерзкое такое гудение. Слишком хорошо мне знакомое. Такое гудение стоит на базаре, в мясном отделе, когда разделывают тушу.
Прежде чем войти, я обмотал руку носовым платком и только после этого толкнул дверь внутрь. Гудение стало более явственным. Оно доносилось из гостиной. Я вспомнил, что не закрыл балконную дверь. Несколько секунд я стоял, раздумывая, что делать дальше. Если бы я был немного умнее, я спустился бы вниз и поднялся обратно вместе с администратором. В данный момент даже мраморные прожилки на его носу не казались мне такими уж отталкивающими. Я прикрыл за собой дверь и заглянул в гостиную.
Тело лежало на полу, между стеной и кухонной стойкой. Это была давешняя старуха, моя соседка снизу. На ней была все та же серая майка с красной ниткой, обильно намокшая на спине, длинная цветастая юбка задралась, обнажив набедренный целлюлит. Старуха лежала лицом вниз, между лопаток у нее торчал разделочный топорик. Я попытался и не мог вспомнить, был у меня этот топорик или нет. В Ларнаке я покупал мясо уже разделанным.
Я прислонился спиной к дверному косяку и стал размышлять, кто мог меня опередить. И почему в моих апартаментах? И еще: если Мамуля хотела, чтобы я убил старуху, зачем тогда ей понадобилось посылать меня к Соленому озеру? Я знал, что не должен зацикливаться на этом, но ничего не мог с собой поделать. И чем больше я думал об этом, тем меньше мне нравилась вся эта ситуация.
И тут телефон в моем кармане ожил. Звонили с незнакомого мне номера. Бодрый юношеский голос посоветовал по-английски:
Не делайте глупостей, мистер. Мы контролируем каждый ваш шаг.
Реплика была явно из дешевого триллера. Но лучше бы этот бодрый юноша не подавал ее. Он выдал себя с головой. Отвечая на звонок, я стоял спиной к балконной двери, ну и что с того? Я готов был поставить сто против одного, что юнец пристроился с биноклем в чердачном окошке дома напротив. Слегка повернув голову, я уловил уголком глаза блеск линзы под черепичной крышей и внутренне усмехнулся.
Я мог бы сказать этому доморощенному пинкертону, что он попался, но вместо этого я произнес то, что он ожидал услышать:
Кто вы? Откуда вы знаете меня? Что все это значит?
Он опять начал что-то вякать в трубку, но я почти не слушал его. Засыпая своего невидимого собеседника ничего не значащими вопросами, я в открытую прошел в прихожую и распахнул дверь ванной, чтобы показать, куда направляюсь. Дальнейшее было делом техники. Оставив дверь распахнутой, чтобы наблюдатель не мог видеть моих передвижений, я покинул номер. Мне понадобилось полминуты, чтобы дважды перемахнуть через лестничные перила и выскочить через стеклянную дверь на улицу. Еще полминуты ушло на то, чтобы взлететь на чердак дома напротив. По пути мне попался хозяин дома, и я сунул ему в руки продолжавшую гундосить мобилу. Руки были нужны мне свободными.
Перед тем как выбить чердачную дверцу (она была заперта изнутри), я достал пушку. Отойдя на четыре шага, я придал телу ускорение и пнул дверь. Она распахнулась внутрь, и я влетел в чердачное помещение. Там находилось трое. Один юнец пристроился у окошка с биноклем в руках. Второй, по самые глаза заросший черной бородой, вышагивал с телефонной трубкой от стены к стене. Крупная девушка сидела на диванчике. Все лицеисты, судя по школьной форме. Они не успели ничего понять и смотрели на меня, как на привидение.
Я прикрыл за собой дворцу, повисшую на одной петле, подпер ее спиной и спрятал пушку.
Значит, так, ребята, сказал я, у вас есть сорок секунд, чтобы объяснить, кто вы, кто велел вам следить за мной и кто убил старуху.
С чего вы взяли, что нам кто-то что-то велел? пробасила девушка.
На это я и рассчитывал. Трудно быть молодым и не обижаться на слова.
Десять секунд прошло, сказал я, пропуская ее риторический вопрос мимо ушей. Через полминуты хозяин опомнится, поднимется за мной на чердак и начнет барабанить в дверь. Если через двадцать секунд я не услышу ответ на все три вопроса, придется все рассказать вашему папаше.
Девушка фыркнула, как кошка. Бородатый вскинул голову и звонко выкрикнул:
Нет, пусть он знает! Да, это сделали мы. Мы«Молодые силы Возрожденного Кипра». А вот на чьей стороне вы, мистер? На стороне старичья?
Он мог сказать еще что-нибудь полезное, но в это мгновение в дверь за моей спиной посыпались удары. Больше здесь мне делать было нечего. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня обвинили в вооруженном нападении и попытке ограбления. Я впустил готового лопнуть от злости хозяина (явно папашу одного из этих не в меру прытких юнцов), забрал у него мобилу и вышел на улицу.
В отеле администратор протянул мне записку: «Молодец. Мамуля».
Ночные гости
К вечеру небо над морем заволокло синими облаками, и на спасательной вышке вывесили желтый вымпел штормового предупреждения. Торговые тенты были закрыты и затянуты темной пленкой. Странное сооружение на пляже выросло еще метров на пять. Теперь оно напоминало гигантское яйцо, которым собирался позавтракать местный Гаргантюа. Он уже обколотил его специальной серебряной ложечкой, счистил аккуратно скорлупу с острого конца и теперь ненадолго отлучился, должно быть, за солью. Я пару раз обошел сооружение вокруг, ведя ладонью по теплым пластиковым щиткам. Они были так хорошо подогнаны, что стыки едва ощущались. Хотел бы я знать, что за аттракцион здесь планируется.
В отель я вернулся в десятом часу вечера. Администратор подал мне ключи и указал взглядом на фойе. Я не забыл упомянуть, что глаза у него тоже были с мраморными прожилками? Повернув голову в ту сторону, куда он указал взглядом, я увидел давешнюю троицу школьников в полном составе. Они сидели перед телевизором на низких кожаных диванчиках, расставленных по периметру фойе греческой буквой «пи». Почему-то они напомнили мне средневековую коллегию инквизиторов. Запахло жареным.
Молодые люди ко мне? спросил я, обращаясь в пространство между стойкой администратора и телевизором, где мелькали кадры эвакуации (или лучше сказатьдепортации?) стариков из города.
Они нестройно поднялись. Кабина лифта была явно тесновата для четверых. Пока мы поднимались на третий этаж, я лишний раз убедился, что киприотские лицеисты напрочь не признают дезодорантов.
Как я и предполагал, трупа в гостиной уже не было. Чего нельзя было сказать о его запахе. Хотя, вполне возможно, у меня просто разыгралось воображение. Исподтишка я наблюдал за тем, как поведут себя молодые люди. Я почему-то был уверен, что они впервые переступили порог этих апартаментов. Они сгрудились в прихожей и, набычившись, смотрели на меня.
Я указал им на кресла в гостиной, а сам прошел в спальню и переоделся. Мне до смерти надоели костюм и галстук. Наплечную кобуру я тоже снял. Когда я вышел из спальни, гости о чем-то спорили по-гречески. При моем появлении они замолчали и уставились на меня в шесть оливок. Я подошел к холодильнику (для этого мне пришлось миновать место, где так недоставало очерченного мелом контура), открыл дверцу, достал упаковку баночного пива и поставил ее на журнальный столик перед диваном.
Мы не пьем, пробасила девушка.
Она сидела на диване, натянув край черной юбки на пухлые колени. Серая школьная блузка была узковата для ее форм, и в прорехи между пуговицами, которые вот-вот готовы были оторваться, виднелся похожий на две наволочки холщовый лифчик.