Напишете с меня «Незнакомку»?
Предпочту познакомиться, улыбнулся бармен.
Все поэты таковы!
Не все. Только плохие. Еще грогу?
Конечно. Хотя я уже захмелела. Впрочем, я захмелела с утра. С тех пор не могу ни протрезветь, ни напиться.
Хотели бы напиться?
Меня и без того блевать тянет, призналась Христина.
Бармена слегка передернуло. Но он быстро справился и затянул профессионально, речитативом:
Рекомендую закусить. Сосиски: свиные, куриные, рыбные, вегетарианские; в тесте, жареные, вареные, в горшочках, с грибами, с луком, с хреном
Ладно, прервала Христина, давай этот чертов луковый хрен и сосиску, с каким хочешь запахом, а лучше и без запаха вовсе. Кстати, из чего вы варите кофе? Из цикория или из жареной морковки?
Я так сварю, что вы от настоящего не отличите, резво заявил бармен и скромно добавил:Я умею.
Он отвернулся и стал колдовать у бар-компьютера. Христина улыбалась безмятежной хмельной улыбкой. Щеки ее горели. Она думала: как странно, бывают дни длиннее года или даже нескольких лет. В эти дни все меняется. Встает с ног на голову. Голова больше не болела. В баре играла музыка. И все казалось ерундой. Как можно всерьез думать об этих чертовых блондинах? Обсуждать брак, не произнося ни слова не то что о любви, но даже о симпатии. От денег сестрица отказалась так оскорбленно, что всех птиц в парке перебудила. Потом дергалась всю дорогу, срывалась, ушла не простившись. И таким способом она набивается в золовки? Вряд ли. Что же она тогда хотела? Зачем этот брак без любви, без расчета? Из-за ребенка.
Но как можно позволить одному нерожденному маленькому человечку испортить жизнь двум большим живым людям? Или я рассуждаю не по-женски?
Вернулся бармен.
Ваш кофе, мэм. Меня вообще-то зовут Христофор.
А-а-а! Очень польщена знакомством. А яМария Магдалина.
Ваш ужин, Магдалина. Меня на самом деле зовут Христофором.
Меня тоже никогда не зовут без дела, сказала Христина, расчленила вилкой сосиску и принялась возить ее в хрене.
Помолчали.
Почитайте свои стихи.
Ни за что. Я плохой поэтникому своих стихов не читаю.
Ни за что? Готова поспорить, что мы сторгуемся.
Поцелуй за строчку, по-деловому предложил бармен.
Сомневаюсь, что вы станете со мной целоваться после того, как я попробовала вашей стряпни, невозмутимо ответила Христина, отправляя кусок сосиски в рот.
Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределенного цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:
В другой раз
Другого раза не будет! Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. Слышишь? Что это?
Гром как будто недоуменно предположил бармен.
Темное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.
Гроза в марте, без интонации констатировала Христина и отпила кофе. Будет снег или дождь?
Осадки, зло сказал бармен. Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числепотребители, в единственномэлекторат. То же самое и с осадками.
Да, задумчиво отозвалась Христина, а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.
На кого кара?
На меня, Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. Грехи молодости знаешь, что такое?
Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:
Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трех до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней:Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.
Да ты и впрямь поэт! вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
Я соврал, сердито сказал бармен. Я не пишу стихов.
Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.
Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.
Тебя кто-то ждет?
У Патриота консервы кончились.
Ты его так называешь?
Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
Нравишьсяэто значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?
Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.
Ты промокнешь, сказал он.
Как промокну, так и высохну, бросила она и пошла к выходу.
Магдалина! Христина обернулась.
Возьми меня с собой.
«Только тебя мне еще не хватало для коллекции», грустно подумала Христина, а вслух сказала:
Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная Валгалла». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50
Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потеками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли все ярче, становились все больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощекий котик показался Христине ребенком, наряженным к рождественской елке.
Ливер нарезной в вакууме, попросила Христина, и две банки кошачьей амброзии.
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребенок, а скорее травести.
Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
Только без крови, кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
А «амброзию» для какого возраста? спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, подумала Христина, это не травести, а, верно, голубчик».
«Амброзию» из рыбных костей, сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
«Золотая рыбка».
Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же еще! поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо»и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула.
Дождь еще не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределенно ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X.».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
Что это? спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
Осталось что-нибудь вкусненькое?
Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
Тогда вооружайся, идем на сафари в холодильник. Тебе, кстати, Модест звонил.
Андерс развернулся и пошел первым, за ним прихвостился Патриот, последней брела Христина. Она окликнула папу:
Андерс
М-м-м? спросил он через плечо.
Сейчас я как-то особенно тебя люблю.
Спасибо. А что произошло?
Может быть, я выйду замуж.
Потрясно. За Валя?
Нет. Будет скандал. Валь назовет меня белогвардейской сволочью и останется праведным, но одиноким. Так ему и надо.
Тебе не жалко?
Нет.
А за кого замуж?
Я не знаю, кто он такой. Его зовут Анно.
Зачем тебе?
Он ждет от меня ребенка.
Ясно, сказал Андерс, на минуту задумался, потом спросил:Ну и что?
Христина пожала плечом: мол, понятия не имею «что», но
А ты сможешь его полюбить?
Андерс Я не уверена, что смогу сделать вид, что
Я о ребенке.
А-а неопределенно протянула Христина и ничего больше не добавила.
Мы могли бы поговорить. Я, ты, Айра, Лю, Анно, его родители.
Ересь все это! Я сама приму решение. И когда я это сделаю, мне станет плевать на всех родителей в мире, прости за откровенность. Я всех вас очень люблю. Но это моя жизнь. И она не тема для круглого стола.
Пусть, согласился Андерс. В любом случае я на твоей стороне.
Спасибо, папа, я знаю.
Они вошли в кухню и стали копаться в холодильнике. Папа держал поднос, а Христина складывала на него все, на что глаза глядели. Кое-что пришлось греть. Но в итоге и горячее и холодное было свалено на одной тарелке.
Огромный кусок воздушного торта, опасно накренившись, подрагивал на другой. Черная бутылка с бальзамом задевала о рюмку, и та отзывалась слабым звоном. Христина поднималась к себе. Папа сказал, что его можно найти в кабинете, если понадобится. Никто в их доме не ложился спать раньше двух ночи. Даже Лю до двух спала в кружевных юбках, в кольцах и серьгах, обложившись раскрытыми журналами и бутербродами. В два она просыпалась, выключала телевизор, переодевалась в ночную рубаху и укладывалась в постель. Христина прошла мимо ее комнаты, мимо неплотно закрытых дверей малой гостиной и пнула свою дверь. Айра сказала на вдохе:
«Аа-х!»
Не пугайся, ма, это я.
Привет, ангелочек, где тебя черти носили?
Только не говори, что ты переживала.
О чем?
О чем, ком. Предложный падеж. Как прошел ужин?
Строго по сценарию. Ты расстроена? Христина поставила наконец поднос на стол, рядом с клавиатурой, и некоторое время стояла молча, опустив голову и руки. Потом очнулась, пожала плечом. Айра подошла сзади, погладила ее по волосам, сказала, что все образуется или что все будет хорошо, Христина не расслышала. Она в этот момент внезапно осознала, что никогда уже ничего хорошо не будет. Что этот рай, в который она пришла, как к себе домой, уже не существует. И это тем ужаснее, что снаружи все кажется как прежде. Как свет звезды, которая погасла.
Мам, выпьешь со мной?
Айра посмотрела в лицо дочери и сказала, что выпьет. Она вышла в малую гостиную за рюмкой, вернулась, выключила кондиционеры. Христина разлила бальзам. Обе дегустировали стоя. В полной тишине. Айра не выдержала и сказала:
Модест звонил. Поздравил нас с 8 марта. Тебя, меня и Лю с женским праздником.
Вот как!
Христина плюхнулась в кресло, положила руки на клавиатуру, вышла в Интернет. На мониторе возникла физиономия дяди Модеста. С неизменным уже много лет глумливым и самодовольным выражением. Сейчас он был на сафари в Африке. Загорел, как негр. Светлая рубашка без рукавов теперь особенно ему шла. Христина выслушала оставленное «до востребования» поздравление и чертыхнулась. Дядя Модест на экране вмиг поменял рубашку.
Вот уж не думал на тебя наткнуться! сказал он в живой связи. Как поживаешь, кочерыжка?
Я убью тебя! весело ответила Христина.
Я сам кого хочешь убью, сказал дядюшка, затягиваясь сигарой.
На подлокотник Христининого кресла уселась Айра. Они с Модестом поприветствовали друг друга: «Привет, бродяга», «Здорово, Рыжая». К Христине против ожиданий и против воли вернулась бодрость духа. Она Неожиданно для себя бесшабашно заявила дядюшке, что от нее тут «залетел» один кретин. И его сестра теперь хочет, чтобы она, Христина, вышла за него, кретина, замуж Айра засмеялась. То ли не поверила, то ли не поняла.
Пошли их в задницу с наилучшими пожеланиями, сказал Модест.
Тебе легко говорить. Твоих детей сосчитатьпальцев не хватит.
Хватит, если считать сотнями. Но я всегда точно знаю, в каком направлении эту армию отправить. Делюсь секретом бесплатно. По-родственному.
Чему ребенка учишь, старый кот!
Я? Кочерыжка, разве я тебя научил мальчиков портить?
Дядя Модест, этот мальчик старше меня и выше ростом. К тому же какой он, к черту, мальчик, если он беременный!
Развели педофилию у себя в Родинке, а сами даже толком в задницу послать не умеете.
Модест! с деланой строгостью одернула Айра. Сейчас ты убедишься в обратном.
Она посмотрела на Христину.
Это правда, солнышко? Кто он? Это не Валь?
Так ты не в курсе?! закричал дядюшка на весь Интернет.
Теперь уже в курсе, важно сказала Айра. Какой срок?
Христина задумалась.
Около месяца, наверное.
Дело поправимое.
В том-то и штука, что нет.
Пнуть его в животбудет поправимое, посоветовал дядя Модест.
Живодер! ужаснулась Айра и посмотрела укоризненно.
Тогда как хотите. Бракдело добровольное. Хочешьвступай, не хочешьрасстреляем. Но если что, звоните. Я вашему эмбриону беременному и всему его семейству сделаю аборт без хирургического вмешательства, даже по телефону. Поздравляю вас, отцы-командиры, с днем матери-мужчины. Адью.
Адью сказали обе в голос монотонно-синему экрану.
Модест исчез, но молчанию, которое царствовало здесь до него, уже не было места в комнате. Айра потянулась за бутылкой и еще раз наполнила рюмки.
Они сидели в одном кресле, ели из одной тарелки, пили и лениво переговаривались.
Стинни, а ведь мужчины так легко не беременеют, как женщины.
Думаешь, блефует?
Не знаю. А может, он специально «залетел»?
Зачем?
Ну, может быть, он тебя любит. Он тебе не говорил?
Христина замотала головой:
Нет. Я не думаю, чтобы он меня любил. Разве он тогда стал бы меня мучить? Я не знаю, зачем я ему. Правда, не знаю
02.25
Все уже спят. Патриот сидит в кресле и завороженно смотрит на монитор. Там по-прежнему светятся слова недописанного сочинения, о том, что когда-то «жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и ее кот Патриот»
Июнь-август 1998
Виктор ТочиновОстров Стрежневой
Повесть-сказка
Маша, отдай ружье, сказал он, постаравшись, чтобы прозвучало как надо: твердо, уверенно, но не нагло.
Ты сошел с ума, Бессонов? поинтересовалась Манька. Она всегда называла мужа по фамилии. Зачем тебе, интересно, ружье?
Он не сходил с умасейчас, по крайней мере. С ума он сошел два месяца назад, когда собрал вертикалку, вложил в оба ствола патроны с картечью и уверенной походкой вышел из дома. Ладно хоть далеко не ушел, у подъезда встретил приятелейТолика Збруева, Карбофосыча, еще кого-то, всего человек шесть-семь. На их недоуменные вопросы ответил прямо и честно: сейчас, мол, пойдет в двенадцатый дом, в квартиру двадцать девять, и застрелит Маньку, а потом капитана Тарасевича. Или сначала Тарасевича, а потом Маньку, что, если верить науке арифметике, общей суммы никак не изменит. Сказал на удивление трезвым голосом, хотя выпил перед этим все, что нашлось в доме, а Бессонов был мужиком запасливым. Толик попытался было перевести в шутку и предложил тяпнуть перед таким событием еще по стаканчику, а сам потянулся к ружьюцепко, не шутливо. Бессонов молча шагнул впереди, наверное, дружок разглядел что-то нехорошее на его лице или в глазах, потому что отшатнулся испуганно. А может, просто увидел, что указательный палец Бессонова просунут в скобу, а стволы вроде и случайно, вроде и неприцельно, но смотрят прямо в живот Толику
Потом не было ничего.
Утром Бессонов не то проснулся, не то очнулся у себя в квартире. Маньки дома не оказалось, зато обнаружилась здоровущая шишка на раскалывающейся с похмелья голове. Дружки утверждали: стоял вроде твердо, говорил уверенно, и вдруг рухнул, как подкошенный, угодив затылком по обледеневшей ступеньке подъезда. Сам, мол, знаешь, как резко порой хорошая доза «шила» догоняетесли выпить разом и без закуси. Он делал вид, что верит. Хотя подозревалшарахнули от души сзади чем-то тяжелым. Но разборок не чинилоно и к лучшему, если вдуматься
Ружье после того случая из квартиры исчезлоМанька прятала у какой-то из подружек. Бессонов пытался возвратить собственность, проведя разведку через их мужей, но и мужики, похоже, состояли в заговоре.
Сегодня оружие необходимо было вернутьи желательно путем переговоров. И Бессонов сказал, опять-таки твердо, но не нагло:
Да не сходил я с ума, Маша На охоту поеду.
Манька презрительно скривила губы. В охоте она кое-что понимала, да и в рыбалке тоже. Как, впрочем, и остальные офицерские жены. Из прочих развлечений в Ямбурге-29 имелись лишь блядоход да пьянказато дичь и рыба шли в сезон в количествах баснословных. Охотниками и рыбаками здесь становились даже не питавшие ранее к сим занятиям склонности Да и приварок к пайку нехилый.
Завтра охота открывается, добавил Бессонов.
За дуру держишь? Кого стрелять-то? На куропаток ружья не надо, а бедных олешек вы и из табельного лупите
Дура вроде дурой, а на мякине не проведешь. Субъект федерации один, и правила охоты в нем единые, и в один срок открывается весенняя охотатолько вот вытянулся тот субъект с севера на юг на тысячи километров. Может, в среднем Приобье действительно сейчас палят вовсю по пролетным гусям да уткамно здесь, на берегах студеной Обской губы, к началу мая весна только-только начиналась. Дичь прилетит через месяц, не раньше.
А на зимующих куропатокопять права была Манькаружье не нужно. Куропаток тут весной, по насту, ловят способом весьма оригинальным, но добычливым. Берут бутыльпластиковую, лимонадную, полутораили двухлитровую, заполняют горячей водой, по мере остывания подливая из термоса. И продавливают-проплавляют той горячей бутылью в насте отверстия. Лунки, повторяющие форму бутылки. Подтаявший снег тут же (весна-то холодная) схватывается ледком, ловушка готова. На края и на дно лунки насыпается приманка, чаще всего списанная в военторге, траченая мышами крупа. Глупая куропатка идет по тундре, обнаруживает халявное угощение, склевывает сверху, с наста, потом суется внутрь И готово дело. В ледяной тюрьме не развернуться, крылья не расправитьобходи раз в сутки, собирай добычу. Разве что изредка случится весенний буран, занесет ловушки ну да новых наделать недолго. Бессонов такую охоту не любил. Скучно.
Он сказал по-прежнему уверенно:
На Стрежневой мы поедем, Маша. Ребята с Тамбея были давеча там, у деда Магадана, так специально по рации сообщилидичи невпроворот. Хрен знает откуда, но прилетела.
Манька глянула на него все так же подозрительно, но уже с некоторым интересом.
Мыэто кто?
Ну я, и Толик Карбофосыч, понятно, тоже Да и Юрка Стасов просился.
Он внимательно наблюдал за реакцией Маньки. Карбофосычпредпенсионных лет прапорщик, причем совершенно (уникальное дело!) не пьющий, был упомянут не зря. Сейчас в ее взгляде должны, просто обязаны появиться сомнения И они появились.
Карбофосыч Я ведь у Петровны спрошу, дело недолгое
Манька и жена Карбофосыча, Петровна, работали в одном продмаге.
Спроси, пожал плечами Бессонов. Похоже, дело пошло на лад. Теперь можноаккуратненько, осторожненьконапомнить кое о каких Маниных ошибках.
Сама знаешь, куда рыба-то ушла пайковая, прибавил он без особого нажима. Морозилка пустая. Сколько можно тушенкой питаться
Зимой Манька, редкий случай, серьезно обмишулилась. Получила (пока Бессонов был на точке, в сотне километров, в трехдневной командировке) пайковую рыбу. Карпов. Замороженных. Двадцать килограммов. Неделю призма из льда и смерзшихся рыбин простояла на балконе. Потом одного карпа откололи в видах воскресного обедадо сезона рыбной ловли оставалось месяца три-четыре
Откололи, разморозилитухлый. Остальныетоже. Бессонов сложил рыбу на санки и вывез за тридцать первый дом, на помойку. И обнаружил там несколько таких же кучек пайковых карпов.
Подозрительность в Манькином взгляде поуменьшилась, но совсем не исчезла.
Теперь, по правилам дипломатии, надо показать ей пряник. Издалека, понятно, в руки не давая.
Бессонов сказал, словно вспомнив о другом, словно проблема с ружьем уже разрешилась окончательно и бесповоротно в его пользу:
Кстати, Маша По спутнику Казанцев звонил, из Москвы. Говорил, вопрос о рапорте в Академию решен на девяносто процентов.
Манька мгновенно позабыла о ружье, охоте и острове Стрежневом.
И что? Когда?
Выбраться в Москву было ее заветной мечтой. Она давно бы развелась и рванула на материкно куда? В родную деревню Красная Горбатка Владимирской области? Или вернуться в точку старта, откуда начала свою пятилетнюю эпопею с Бессоновымснова жить общажной лимитой в Питере? А тутМосква, Академия, квартира Перспектива. С достигшим чего-то в жизни человеком не только жить хорошо. Разводиться тоже выгодно.
Бумаги в штабах медленно движутся, сказал он веско. Месяца два-три до сбора чемоданов есть. И питаться эти месяцы я хочу нормально. Верни ружье, Маша.
А сам подумал злорадно: вот про Москву-то ты у Петровны хрен проверишь
Потому что вопрос был действительно решен. Но совсем иначе, чем надеялась Манька.
Она глянула все еще подозрительно, но отнюдь не так, как вначале. Взор Маньке явно туманили золотые купола кремлевских соборов и рубиновая звезда над Спасской башней.
Бессонов постарался изобразить трезвый, рассудительный и даже спокойно-равнодушный вид.
Но Манька, понятно, не была бы Манькой, если бы так вот сразу согласилась.
Ладно, посмотрим, сказала она. По поведению
Он старательно подавил улыбку. Это была победа. Точный расчет, ловкий маневри победа!
Бессонов торопливо закончил завтрак (готовили они раздельно) и поспешил на службу. «Пазик»-развозка отходил от «пятачка» через пять минут. Манькин продмаг открывался через полчаса.
* * *
Двенадцатичасовая смена пролетела до странного незаметно. Словно Бессонов крепко зажмурился, когда автобус подъезжал к КПП «пятерки»а потом открыл глаза и обнаружил, что едет уже в обратном направлении. Чем занимался в эти двенадцать часовне вспомнить. И ладно. Все равно ничего нового на службе нет и быть не может. Вот уже много лет громадная фазо-модулированная антенна «пятерки» смотрит на север, ждет ракеты, которые полетят через полюс из Америкиа те все не летят и не летят. И часовые забытого форпоста все меньше и меньше понимают, зачем вглядываются в далекий горизонт
Идти домой и наблюдать, как накрашивается-прихорашивается Манька, не хотелось.
На «пятачке» Толик поглядел, как нерешительно мнется вылезший из «пазика» капитан Бессонов и пригласил в гости, посидеть по-простому; пошли, поужинали, посиделиНаташка поворчала, но выкатила поллитровку «шила», сама пригубила рюмочку; потом Бессонов пошел домой, а Толик увязался провожать, незаметно умыкнув еще поллитровку; потом встретившийся по пути Карбофосыч предупредил, чтобы не напились и не проспали на охоту, сам-то не употреблял ни граммапосле того как вернулся из больницы (он чудом выжил: решив как-то заполировать изрядную дозу спирта пивком, прапорщик заявил, что это не пиво, а смесь воды и мочи, и приготовил «ямбургское крепленое», пшикнув несколько раз в кружку аэрозолем для потравы насекомых); потом вместо бессоновской квартиры они с Толиком как-то очутились в другой, огромной, где жил Юра Стасов и еще двое молодых лейтенантов, хотя рассчитана она была на десяток холостых офицеров; там пили, они присоединились, подходили еще какие-то люди, приносили с собой, все шло в общий котел, и голоса и раздолбанный магнитофон сливались в неразборчивый гул, а может это кровь гудела в ушах успевшего напиться Бессонова, тоска не исчезла, но куда-то спряталась, забилась в темный угол, готовая выползти при первой возможности; потом он сидел на кухоньке той же квартиры и втолковывал Ленке Алексеевой (относительно молодой прикомандированной специалистке) про то, какая сука Манька и как ему гнусно живется на свете, Ленка слышала все не впервые, но слушала как бы внимательно и кивала сочувственно, они пили на брудершафтне первый рази взасос целовались; мордашка у нее была страшноватая, но грудь вполне даже ничего, и потом они очутились в дальней, нежилой комнатенке, чем-то приперев дверь, кровати не было, Ленка стояла согнувшись, опершись ладонями о подоконник и постанывала в такт его толчкам, а Бессонову было стыдно, он выбивался из сил, но никак не мог кончить, и пришлось что-то такое симулировать с дерганьем и блаженно-расслабленным стоном, и Ленка в качестве ответной любезности тоже изобразила оргазм, Бессонов хотел ее спросить: зачем все это? но не стал, поцеловал благодарно, девка она хорошая, просто жизнь не сложилась; потом было что-то еще, а чтоне вспомнить, да и не стоило, наверное, оно воспоминаний; потом Бессонов подумал, что ему очень холодно, и отодвинул лицо от собственной рвоты, и поднялся с жесткого и грязного, весеннего сугробаподнялся не сразу, постояв на четверенькахно поднялся и пошел домой, удивляясь, что все куда-то делись, и он остался один, и даже опьянениетак ему казалосьулетучилось, и вновь стало тоскливо и мерзко
* * *
Ружьеразобранное и уложенное в чехоллежало на столе.
Маньки в квартире не оказалось. Бессонов знал, где она и с кем, но ему было все равно. Теперьвсе равно.
Чехол, не открывая, убрал в шкаф, хотя очень хотелось проверить, все ли в порядкеманькины дуры-подружки могли держать и в сырости, с них станется. Но Бессонов дал сам себе словонапившись, к оружию не притрагиваться
Вместо этого включил допотопный гибридный компьютерплата, дисковод и винчестер от 286-го были вмонтированы в еще более древний раритет, ЕС-1840, якобы болгарский продукт тех времен, когда против Союза действовали жесткие санкции в области компьютерных технологий
Электронный реликт долго издавал всевозможные звукино загрузился.
Бессонов стал читать на черно-белом экране до боли знакомые строки:
«Атлантида начала погружаться, но никто этого не заметил.
Единственным, кто смог бы забить тревогу, стал Га-Шиниаз, последний из последних пастух с пастбищ Тени-Ариаф, что на самой окраине северной тетрархии. Как всегда в начале лета, он погнал своих овец по обнажившемуся в отлив перешейку на зеленые луга маленького безымянного островка, последнего в Тени-Арифской грядедальше в океан уходила только цепочка бесплодных рифов.
Вообще-то, овцы были не его, отара принадлежала Коминосу, беспутному сынку первого гиппарха. Этот завсегдатай трактиров и лупанариев Посейдонии и понятия не имел о существовании как Га-Шиниаза, так и овец, вверенных его попечению. Но и Гаш, низкорослый, туповатый и косноязычный пастух, тоже не подозревал, что в столице живет владелец окружающих стад и пастбищ.
Он твердо знал только то, что ближайшие семь лун ему предстоит проводить ночи в своей пещерке с закопченными сводамисужающийся ее лаз уводил глубоко вниз, к самому сердцу островка или даже еще глубже, Га-Шиниаз совсем не любопытствовал, куда можно попасть по извилистому ходу. Еще Гаш знал, что в пору окота придут по перешейку ему в помощь трое рабов-нубийцев, принесут свежей маисовой муки и большой жбан с мерзким на вкус пальмовым виноми уйдут обратно, когда овцы благополучно окотятся. И он опять останется один, чтобы увести обратно стадо перед самым началом поры зимних штормов, заливающих островок водой и илом, питающим тучные пастбища»