Почти ничего нового я не узнал, потому как замгендир в детали вдаваться не стал. Или не хотел, или, скорее всего, и сам не знал. Он ведь уже давно администратор, а не врач или ученый. Он пообещал изложить все это в отчете о командировке и забросить его вечерком в миссию, как делают все наши международные чиновники.
5.7. Мой доклад Шефа не удивил. Очевидно, все это он знал до меня, но порядок есть порядок, потому он и послал меня в ВОЗ.
Стас, терпеливо выслушав меня, заговорил Шеф. Сообщаю, что ты включен в состав советской делегации на сессию Пятого комитета Генассамблеи ООН. В начале октября вылетишь в Нью-Йорк. Запрос на визу уже направлен. Вопросы есть?
Я обалдело поглядел на Шефа и не поверил своим глазамон улыбался. Улыбался! Не помню, видел ли я его когда-нибудь раньше улыбающимся. Угрюмым видел постоянно, грозным часто, недовольным всегда, но это Неожиданная улыбка превратила его в другого человека, пожалуй, даже симпатичного.
А что такое Пятый комитет? только и смог выдавить я.
Позор, усмехнулся Шеф. Член официальной делегации не владеет предметом. Ладно, расскажу, хоть и сам об этом не знал час назад. Пятый комитет занимается административными и бюджетными вопросами. Будешь решать, кому сколько взносов платить в бюджет ООН. В рабочее время. А в нерабочее займешься делом. Ты ведь раньше в Штатах не бывал? Ну вот, походишь по музеям, университет посетишь, может, кого из старых знакомых встретишь Замгендир, кажется, тебе не сказал, что один из ведущих специалистов по вирусам у этих колумбов некто доктор Инесса Зайтлин. По-нашему, это Инна Цейтлина выходит, так? Надеюсь, выкроишь момент, чтоб повидаться с моей племянницей. Сколько ж мне из-за нее и ее семейства кровушки попортили. Генерала на сколько задержали
Вот это да! Все стало на свои места. Вот тебе и Пятый комитет
Только вот Лена начал было я, но Шеф меня прервал.
Она ведь в сентябре домой возвращается? Вот и ты с ней отправляйся, отпуск там отгуляешь и с делегацией полетишь в Нью-Йорк. Годится?
Еще бы не годилось! Ай да Шеф
Часть 2-я
6. Стасик. Москва. 1967 год, октябрь
6.1. Она накатывала волнами. Сначала было только легкое касание, предвосхищение. Волна поднималась и росла, меняя цвет с черно-синего до пурпурно-красного. И снова откатывалась
Так было много раз, и всегда казалось, что волна поднимется и захлестнет, и уже не будет сил дышать, и не выдержит сердце. Но оно выдержало. Врачи сказали, что победила молодость. Если бы вам было лет сорок, сказали они, то, извините, мы бы вряд ли смогли помочь.
Не знаю, кто мне помогврачи или всевышний, но я наконец пришел в себя. Мне сказали, что я в клинике в Москве, что я сильно заболел в городе Х., там не было нужного оборудования и меня переправили в столицу. Еще мне сказали, что я был без сознания почти три недели, и «были опасения по поводу положительного исхода. А теперь меня наблюдают, и позитивная динамика обнадеживает». Выходили, одним словом. Сказали, что меня чуть ли не спецрейсом в Москву отправили, чтобы спасти. Во какая у нас медицина!
Еще они сказали, что, возможно, помогла своевременно введенная сыворотка. Это, значит, про то, что Инка вколола мне в попу. Молодец!
Кажется, она приходила ко мне, когда меня еще не увезли в столицу. Что-то смутно припоминается. Но, может, это был бред или видения? Уж чего-чего, а видений у меня было предостаточно. Нет, не буду вспоминать. Очень страшно.
Я уже могу вставать, но пока дают дойти только до персонального туалета. Я в палате один. За стеклянной дверьюмолоденькая медсестра, которая видит меня все время и улыбается, когда мы встречаемся глазами. Наверное, она видела, как под меня подсовывали утку, а может, и сама это делала? Да какая, собственно, разница. Главное, что живой. А у нее работа такая.
Трубки из меня все уже вынули, а было их больше, чем в том кролике, который поделился со мной своей заразой. Интересно, он-то живой? Надо будет спросить.
Все время хочется есть. И читать. Даже не знаю, чего больше. Библиотека здесь хорошая, всех классиков за неделю прочитал, даже «Войну и мир», хотя в школе освоить не мог. Посмотрел тогда фильм Бондарчука и на его основе написал сочинение.
А теперь оторваться не мог. Поймал себя на том, что даже не стал пропускать куски на французском. Поразился, что все понимаю, как будто знал этот язык всегда. С английским то же самое.
Попросил иностранные журналы. Оказалось, и они есть. Чудо, а не библиотека! Пролистал подшивку Paris Matchничего интересного, все какие-то неизвестные мне французские звезды сходятся и расходятся. Потом принесли подшивку журнала Time за этот год. Тут оказалось поинтересней. Начал я с конца. Бог ты мой, сколько же всего в мире происходило! Только что в Боливии убили Че Гевару. Швеция за одну ночь перешла с левостороннего движения на правостороннее. С ума сойти! За одну ночь! Хотя, с другой стороны, как могло быть иначе. В Англии появилось цветное телевидение и автоматы на улицах, из которых можно брать деньги. Китайцы испытали водородную бомбу. А Израиль, оказывается, совсем разгромил всех арабов всего за шесть дней. У нас про это как-то иначе писали. Дочка Сталина, а я и понятия не имел, что у него была дочка, попросила убежища в Штатах. Неужели не врут? Три американских астронавта живьем сгорели на испытаниях, очень жалко.
А это что такое знакомое? Это же та страничка, что мне показывала Инка. Почитаем-ка повнимательней номер от 3 февраля
«Криобиология. Джеймс Х. Бедфорд, умирающий от рака бывший профессор психологии, много лет назад решил, что его тело должно быть заморожено в надежде на то, что в будущем его удастся оживить. Он завещал 4200 долларов на стальную капсулу и жидкий азот для сохранения его тела при температуре около минус 200 градусов по Цельсию. Когда 12 января Бедфорд скончался, доктор Рено Эйби начал охлаждать его тело льдом. Вскоре на помощь прибыли члены Общества криогеники Калифорнии. В течение восьми часов, время от времени посылая за новыми порциями льда, они замораживали тело. Для предотвращения повреждения мозга из-за недостатка кислорода они применяли искусственное дыхание и наружный массаж сердца, откачали кровь и заменили ее антифризом. Затем замороженное тело профессора Бедфорда самолетом отправили в город Феникс, где Эдвард Хоуп, по профессии изготовитель париков, поместил тело в капсулу собственного производства и залил его жидким азотом.
Сомнительные перспективы. В основе этих странных ритуалов лежит надежда на то, что в будущем, когда будет найдено лекарство от рака, тело Бедфорда можно будет разморозить и вернуть к жизни. Такую надежду питает Роберт Эттингер, учитель физики средней школы в Мичигане, и он изложил ее в книге «Перспективы бессмертия» (см. наш номер от 30 сентября)».
Там что-то было и дальше, но я бросил читать. Ерунда какая-то.
«Ну и ну, изготовитель париков, учитель физики средней школы, а на что замахнулись, подумал я. А Инка говорила, что мы ушли далеко вперед. Немудрено, раз у них этим парикмахеры занимаются. Жалко, что я тогда ее плохо слушал, не до того мне было. Но, может, оно и к лучшему. Она ведь велела даже в бреду не проболтаться, а я, наверное, побредил на славу».
Пару дней назад, как только я оклемался, ко мне пришел новый доктор. Он неумело пощупал пульс, попросил показать язык, зачем-то постучал по позвоночнику, а потом стал задавать вопросы. Вполне обычные вроде вопросы. Как я себя в целом чувствую, нет ли слабости, как стул, как у меня с памятью и помню ли я, что со мной случилось.
Медсестричка, которая обычно не спускала с меня глаз, в этот раз сидела, уткнувшись в толстенную книгу, и ни разу не посмотрела в мою сторону. Ясно, какой это был доктор.
Я терпеливо повторил то, что мне уже сообщили врачи. Что по халатности сотрудников одной из лабораторий убежал подопытный экземпляр, на котором проверяли действие противогриппозных вакцин, что из-за его укуса я стал носителем редкого экспериментального вируса, но своевременно введенная вакцина нейтрализовала его действие, хотя реакция моего организма оказалась настолько бурной, что пришлось принять особые меры для спасения моей молодой жизни.
Он покивал головой и поинтересовался, не слышал ли я что-нибудь еще от кого-нибудь. Знаете, ведь много чего болтают.
Нет, ничего другого я не слышал, а разве есть что-то другое?
Нет-нет, не беспокойтесь. Иногда больные слышат всякие голоса. Такой ведь шок для вас. Да еще в столь юном возрасте
Больше ничего не помню и не знаю, твердо сказал я и откинулся на подушки, чувствуя внезапную усталость. Даже глаза прикрыл.
«Доктор» заторопился и, цокая подковами, вышел из палаты.
«Хоть бы сапоги снял», подумал я и сладко заснул.
6.2. Завтра выписывают, идомой! Ура!
Последние несколько дней меня не трогалини анализов, ни уколов. Валяться надоело ужасно, и я часами бродил по больничному парку, который оказался неожиданно большим и с высоченным забором со всех сторон. Кругом тишина и красота. Уже стало совсем прохладно, но на солнце прекрасно. Листья на полуоблетевших деревьях всех цветов радуги, как на старых японских картинах. Ветер шумит где-то вверху, а под ногами мягко шуршит начинающая чернеть листва, под которой утром похрустывает подмороженная седенькая травка. Замечательно красиво! Жизньпрекрасная штука!
Сегодня приходила моя лечащая докторица Эльдана. Она очень славная, средних лет, кажется, казашка. Похоже, она со мной намучилась, пока я был без сознания, и теперь иногда поглядывает на меня с гордостью. Я с ней тоже очень ласков, тем более что уколы она делает гораздо лучше, чем сестра.
С ней пришли еще двоеодин сильно штатский, а другой сильно вояка. Оба были в почти одинаковых костюмах, но вояку все равно было видно сразу. Они оказались, соответственно, психологом и психиатром. Долго меня рассматривали, крутили во все стороны, проверяли рефлексы. Дали мне тест Роршаха, и тут я порезвился. Они, видимо, не подозревали, что мне этот тест известен из книжек, и пока я порол всякую чушь, еле сдерживая смех, они тщательно записывали и очень старались не переглядываться.
Потом мне дали другие тесты. Я их раньше не видел, но догадался, что это таблицы для измерения IQуровня умственного развития. Тут мне стало интересно. Тесты показались очень легкими, я их проделал быстро, а те двое следили за мной с секундомерами. Наконец, ушли, забрав бумажки и пообещав сообщить результаты ближе к вечеру или завтра утром.
Во время ужиная еще не успел доесть свой последний сырникв дверь постучали и вошли те же двое, но без Эльданы. Они извинились: с моими тестами произошла какая-то путаница, и меня просят повторить тест, но немного другой, чтобы не дублировать запорченный первый. До программы «Время» еще оставалось минут двадцать, и я согласился. То ли, делая первый тест, я научился этому искусству, то ли этот набор картинок, текстов и вопросов действительно оказался проще первого, но я справился с ним минут за пять.
Я уже развалился в кресле, предвкушая полчаса вестей с полей, отчетов о ходе подготовки к встрече полувекового юбилея Великой Октябрьской революции и репортажей о трудовых буднях молодого, энергичного современного руководителя Л. И. Брежнева, как в дверь снова постучали. Это были те же двое, плюс Эльдана. Штатский выглядел озадаченным, а вояка был чернее тучи. Стоявшая за их спинами Эльдана кусала губы, как-то странно морщась, то ли старалась не расплакаться, то ли сдерживалась, чтобы не расхохотаться.
У меня неприятно екнуло внутри. Неужели чего-то нашли, и завтра меня не отпустят?
Штатский попросил разрешения присесть, а вояка с Эльда-ной остались в дверном проеме.
Видите ли, заговорил штатский, мы хотели попросить вас пройти еще один тест
Нет, перебил его я. Хватит. Что там со мной не так? Я вроде все правильно сделал, разве нет?
Я, простите, не закончил. Мы хотели попросить вас пройти еще один тест. Собственно, это мой коллега хотел, но, пожалуй, вы правы. Это вряд ли изменит результат.
Так что со мной не так? Можете, наконец, сказать! почти заорал я и поглядел на Эльдану. Она отвернулась лицом к дверному косяку, и ее плечи заметно вздрагивали. Мне стало совсем не по себе.
Всё не так или, наоборот, очень так, внезапно заговорил вояка от двери. Я первый раз услышал его голос. Бархатный, глубокий, весомый, почти как у диктора Левитана, когда тот торжественно произносит: «Говорит Москва. Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза». По результатам первого теста ваш уровень интеллекта составляет 227, а по результатам второго238. Это настораживает.
Почему? уже в голос завопил я. Что, плохо? Мало?
О нет, вмешался штатский, как раз наоборот. Необычно много, я бы даже сказал неестественно много. Собственно, это практически за верхним пределом, на который рассчитана методика. Вот мы и подумали, что третий тест
Нет и нет.
Ну что ж, со вздохом произнес штатский, поднимаясь со стула, тогда всего хорошего. Конечно, хотелось бы, но что поделаешь. Может, в другой раз
* * *
Я уже подумывал, не пора ли отправляться в койку, предварительно подышав свежим, резким от осенних запахов воздухомгде-то недалеко жгли палые листья, как в дверь снова постучали и вошла Эльдана. На этот раз она уже не могла сдерживаться. Она хохотала до всхлипов, до икоты, размазывала краску с мокрых ресниц по всему широкому лицу, чуть затихала и снова закатывалась почти до истерики. Она отпихивала стакан с водой, который я подносил ей к самому носу, залила свой всегда выглаженный белоснежный халат, но в конце концов почти успокоилась.
Стасик, наконец простонала она. Надо было видеть их лица, когда они проверяли твои тесты. Они чуть не подрались. Они пытались найти тебе объяснение. Они оба кричали, что это невозможно, что ты их как-то надуваешь, а они не могут понять как, не мутант же ты, не фокусник же. Ведь все было у них на глазах. Тот, что из минобороны Ой, я не должна была, да ты ведь и сам догадался. Ты же вон какой умный! Так этот из минобороны кричал, что у него, лично у него, аж 155, а тот, другой, только повторял: «необычно, весьма необычно, редкий случай, уникальный». Они хотели тебя еще куда-то на дополнительные тесты отправить, но я возмутилась. «Вы что это, говорю, мальчик так болел, еще в себя не пришел, ему сейчас дома отдыхать надо, с мамой, она и так вся извелась, мы ему еще на две недели больничный продлили, а вы его мучить хотите». Вроде пока отстали. Но лучше, Стасик, я завтра пораньше приду, еще до завтрака, а ты уж встань пораньше, хоть ты и не любишь, бери вещи, с се-строй-хозяйкой я уже договорилась, она раненько приходит, и езжай прямо на вокзал, такси я из дому закажу и бутерброды в дорогу сделаю.
Н-да, утро вечера мудренее
7. Стас. Нью-Йорк. 1987 год, октябрь
7.1. Никогда бы не подумал, что Нью-Йорк может нагонять такую тоску. То есть не сам город, который есть действительно чудо рукотворной природы, а заседания в здании, похожем на поставленный на попа спичечный коробок, в штаб-квартире Организации Объединенных Наций. Если у вас есть враг и вы действительно хотите отравить ему жизнь, постарайтесь пристроить его в делегацию для работы в Пятом комитете. Такое дикое занудство просто представить себе невозможно. Сидят нормальные по виду люди, вроде неглупые, и часами толкут воду в ступе, вполне серьезно обсуждая, насколько можно будет урезать бюджет службы конференций, если перестать класть на столы делегатов карандаш и хиленькую стопочку бумаги. Самое смешное, что в итоге получается весьма солидная сумма, учитывая количество заседаний, комитетов, комиссий, подкомиссий, рабочих групп и вспомогательных органов. Наши делегаты весьма активны, к их мнению прислушиваются, ведь чем больше размер взноса страны, тем больше у нее веса. Самые тяжеловесыамериканцы, которые вносят аж четверть бюджета, но мы тоже не из последних со своими 12,5 %. Мне коллеги по делегации шепнули, что вообще-то размер взноса определяется по шкале, основанной на валовом внутреннем продукте, но так как наша система статистики несопоставима с западной, то у нас решили, что четверть, как американы, мы не потянем, а половину от американской четверти как-нибудь осилим. У советских собственная гордостьтак мы делаем вид, что наша экономика тоже нехилая, хотя дома дела с перестройкой идут как-то сомнительно. Тревожно даже. Кроме того, большой взнос дает возможность требовать большого числа сотрудников секретариата. А советским сотрудникам секретариата ООН зарплата устанавливается нашим минфином, или кем-то вроде того, так что хоть он и получает в секретариате полную ооновскую зарплату, от страны ему положена от нее, скажем, четверть, а остальное он несет, причем совершенно добровольно, в кассу представительства при ООН. Так что какая-то часть нашего взноса (говорят, весьма значительная) таким образом возвращается в казну. О деньги, деньги! Прав был Мефистофель: «Люди гибнут за металл, да, за металл. Сатана там правит бал, там правит бал».