Осталась только стрельба из винтовки. К такому они готовы не были, так что нам пришлось отправиться в тир. Мы с Тинненбомом сели в лимузин и ехали куда-то минут двадцать. Оказавшись в закрытом небольшом салоне, он закашлялся, сморщил нос и прижал к нему носовой платок. Я не сомневаюсь, что так он отреагировал на мой о-де-беспризорник. Тут мы были квиты: меня тошнило от искусственного запаха его одеколона. Он на меня даже не смотрел: всю дорогу читал что-то со своего мини-экранчика.
Но внимание Тинненбома снова оказалось сосредоточено на мне, как только мы приехали в тир и управляющий сунул мне в руки винтовку. Это движение вернуло меня на три года назад: тогда мне было тринадцать и мой отец проделал точно то же.
Я тогда запротестовала: винтовка слишком большая и тяжелая, она мне не по руке! Мне не хотелось признаваться, что я испугалась и предпочту, чтобы мы с ним пошли ловить рыбу или отправились в поход.
Девочка Кэл, слушай внимательно, сказал папа.
Когда он вот так серьезно меня называл этим прозвищем, я всегда настораживалась.
Сейчас война, продолжил он. Тебе надо научиться защищать себя. И Тайлера.
Но война ведь идет не здесь, папа, возразила я.
Пока нет, девочка Кэл, ответил он. Но будет и здесь.
Пройдет еще два годаи вирусные войны всех нас изменят.
Под скептическим взглядом Тинненбома я выпрямилась и подняла винтовку. Прищурив один глаз, я совместила прицел с мишеньюсилуэтом человека. А потом я закрыла оба глаза и быстро их открыла. Прицел по-прежнему был точным. Я вдохнулаи нажала на спуск.
Пуля пробила красный круг в центре лба. Управляющий ничего не сказал и кивком пригласил меня стрелять снова. Моя следующая пуля прошла в первое отверстие. Тинненбом замер, взирая на мишень так, словно тут был какой-то фокус. Другие стрелкиисключительно старичкипрекратили тренировку и стали смотреть, как я раз за разом попадаю в одно и то же место.
Мы продолжили проверку с разным оружием: я впечатлила всех еще и тем, каким количеством разного стрелкового вооружения владею. Спасибо папе.
По дороге обратно Тинненбом уже не морщил носа. Он повернул свой экранчик так, чтобы мне было видно то, что на нем было написано. Там оказался мой контракт.
Я быстро сосредоточилась на том, что было самым важным: три арендыи плата. Денег должно было хватить на то, чтобы снять квартиру на пару лет. И дать взятку какому-нибудь взрослому, чтобы он подписал соглашение за нас.
Эта цифра. Она такая же, как до проверки.
Верно.
А разве уровень моих умений не должен был перевести меня на другой уровень оплаты?
«Почему бы и не попробовать», подумала я.
Его улыбка поблекла.
А ты умело торгуешься. Для несовершеннолетней. Он вздохнул и ввел другую цифру. Как тебе вот это?
Я вспомнила, какой вопрос учил меня задавать мой папа.
А каковы риски? спросила я. Что может пойти не так?
Любая операция сопряжена с риском. Однако мы предпринимаем все меры осторожности, чтобы уберечь ценное имущество.
То есть меня.
Он кивнул.
Уверяю тебя: за двенадцать месяцев работы мы не имели ни единой проблемы.
Это был не слишком долгий срок. Однако деньги мне были нужнее, чем более оптимистический ответ. Что бы на это сказал папа? Я отмахнулась от этой мысли.
Самое сложное позади, заверил меня Тинненбом. Остальное не труднее, чем заснуть.
Мой брат каждый вечер будет засыпать в тепле. У нас будет настоящий дом. И все это мы получим всего лишь за три аренды. Я прикоснулась к экрануи отпечаток моего пальца появился на контракте в знак заключения сделки. Тинненбом стал смотреть в окно лимузина, стараясь выглядеть непринужденно. Тем не менее я заметила, что нога у него непроизвольно подергивается.
* * *
Когда мы вернулись в банк тел, я была готова к тому, что Тинненбом познакомит меня с тем высоким мужчиной, которого я видела в переговорной утром, однако мы его не встретили. Вместо этого Тинненбом передал меня Дорис.
Вот увидишь, что Дорис для тебя приготовила!
Он ухмыльнулся и исчез в коридоре.
Пора начать твое преображение.
Дорис взмахнула рукой так, словно была моей волшебницей-крестной.
Преображение?
Дорис осмотрела меня с ног до головы. Я инстинктивно поднесла руку к кончикам моих свалявшихся волос, словно собиралась помешать их остричь.
Ты ведь не думала, что мы будем демонстрировать тебя такой?
Я натянула рукав на ладонь и вытерла им лицо. Она прикоснулась к моему запястью.
Ты счастливица. Мы полностью тебя преобразим, с ног до головы.
Она осмотрела мои пальцы. Ногти у нее сияли ослепительным перламутром: этот лак напомнил мне раковину галиотиса. Мои ногти выглядели так, словно я копалась в выброшенном на берег мазуте.
Нам предстоит немало работы. Дорис приложила ладонь мне к пояснице и подтолкнула к двустворчатой двери. Когда мы закончим, ты сама себя не узнаешь.
Этого-то я и боюсь.
* * *
Первым этапом стала автомойкатолько рассчитанная на человека. Я стояла голая на высокой вращающейся подставке и держалась за поручень, протянутый у меня над головой. Небольшие очки защищали мои глаза от едкого химического состава с горьковатым запахом, которым хлестали по моему телу. Очки, похожие на рыбьи глаза, делали все еще более странным, чем до этого, включая Дорис, которая наблюдала за мной через специальное окошко. Огромные губчатые пластины выше моего роста выдвинулись из выгнутых стенок и стали накатываться на меня, так что я испугалась, как бы они меня не придушили. Я затаила дыхание, но их податливый материал принял форму моего тела, отмывая его по всей высоте. Когда закончился этот этап, пластины отошли назад и сменились мощными потоками воды, которая хлестала со всех сторон и кололась, словно иголки.
Я прошла через маленькую комнатку, освещенную синим светом, а потом через жаркую и сухую. В последней, которая оказалась похожа на кабинет врача, двое старичков в защитных костюмах проверили меня на наличие бактерий. Меня сочли абсолютно чистойи потащили на косметические процедуры. Первой шла лазерная обработка. Новая команда старичков объяснила, что просто надо будет убрать веснушки и подростковые прыщи, однако времени на это ушло много. Они не дали мне посмотреть на результат, но заверили, что я останусь довольна. Я заметила, что у меня полностью зажили царапины на руках, оставшиеся от той последней драки.
Дальше были маникюр, педикюр и (как будто я была недостаточно чистой) скраб всего тела. Боль была баллов в одиннадцать по десятибалльной шкалекак будто им хотелось, чтобы на мне не осталось ни одной старой клетки кожи. После этого Дорис завела меня в комнатку, где меня ждала местная парикмахерша. Впервые я увидела старушку, чьи волосы не были целиком белыми или седыми. У нее они перемежались лиловыми прядями и торчали острыми колючками.
Я попыталась отказаться от стрижки.
Не глупи. Дорис нависла над стойкой, барабаня по ней ногтями все быстрее. Она не станет делать тебе ежик. Твои чудесные волосы по-прежнему останутся длинными. Они просто будут лучше лежать. Станут пышнее.
Я позволила колючей парикмахерше накинуть на меня накидку, но уже то, что она не позволила мне смотреться в зеркало, вызывало немалые подозрения.
Когда она закончила, на полу оказалась такая груда волос, что их хватило бы на целую кошачью шкурку. Мне ужасно хотелось увидеть результаты ее трудов, но всем было на мои желания наплевать. Моей последней мучительницей оказалась мастер-визажист по имени Клара: она больше двух часов покрывала красками каждый дюйм моего лица. Она лазером сформировала мне брови и нарастила новые ресницы.
Дорис подобрала мне новую одежду, и я переоделась в комнатке, где не было зеркал. Мне не дали возможности посмотреть на себя, а потащили в другую комнату, где мне пришлось стоять у стены и позировать для фотографий.
Я попыталась улыбаться так, как это делала та рыженькая на голограмме, которую мне показывал Тинненбом. По-моему, у меня такой улыбки не получилось.
Когда я ушла из комнаты для голографических съемок, я была просто никакая. У меня было такое чувство, будто меня не преобразили, а прибили.
Это все? спросила я у Дорис.
Покада.
А сколько сейчас времени?
Уже поздно.
С виду она казалась не менее уставшей, чем я.
Сейчас покажу тебе твою комнату, сказала она.
Здесь?
Тебе нельзя идти домой пешком в одиннадцать ночи, когда ты вот так выглядишь.
Она привалилась к стене и забарабанила по ней ногтями.
Я поднесла руку к лицу. Неужели я так сильно изменилась?
Разве ты не слышала рассказов о богачах, которые выкрадывают красивых девушек? спросила она.
Я их слышала.
А это правда?
Даже не сомневайся: правда. Здесь ты в безопасности. И утром будешь свеженькой.
Она повернулась. Я прошла за ее цокающими каблучками по коридору.
Я даже не знаю, как я выгляжу, проворчала я тихо.
Через несколько мгновений я уже лежала в настоящей постели. С простынями! И с пушистым легким одеялом. Я успела забыть обо всей прелести чистого белья, о том, как гладкие простыни ощущаются кожей. Я словно парила на небесах.
Я не могла не прикасаться к своему лицу. Моя новая кожа была настолько гладкой, что напомнила мне то время, когда Тайлер был еще младенцем и я гладила его пухленькие щечки. Мама говорила, что я их готова протереть до дыр.
Тайлер.
Я попыталась представить себе, что он сейчас делает. Надежен ли тот дом, который нашел Майкл? Есть ли у них одеяла, чтобы не замерзнуть?
Мне стало стыдно, что я лежу на такой шикарной кровати с миллионом подушек. Хотя эта комната была всего лишь еще одной частью этого крупного заведения, ее обустроили как комнату для гостей. Около кровати стоял графин с водой и вазочка с ромашками. Она напомнила мне гостевую комнату в нашем прежнем доме: мама обставляла ее с такой заботой!
Я посмотрела на еду, которую мне оставили рядом с кроватью: картофельный суп, сыр и несколько сортов крекеров в пачках. Я была настолько усталая, что даже есть почти не хотелось. Почти. Я съела суп и сыр, но оставила крекеры, чтобы отнести Майклу и Тайлеру потом, когда меня наконец отпустят.
* * *
Только когда я проснулась утром, то поняла, что в этой поддельной гостевой комнате не хватало одного: окна. Когда я раздвинула миткалевые занавески у меня над кроватью, то увидела только стену.
Я прошла к двери и прижалась к ней ухом. Мне слышен был только невнятный гул офисного здания. Я попыталась ее открыть, чтобы выглянуть в коридор, но она оказалась заперта. При мысли о том, что я оказалась в плену, у меня начало колотиться сердце. Я пару раз глубоко вздохнула и сказала себе, что дверь заперта для того, чтобы защитить меня.
На мне была белая пижама, которая накануне вечером обнаружилась на кровати. Я открыла шкаф в поисках одежды, но тут увидела свое отражение в большом зеркале, укрепленном на внутренней стороне дверцы. Я ахнула.
Я стала красавицей.
Это по-прежнему было мое лицо, с мамиными глазами и папиными скуламино оно стало настолько лучше! Моя кожа сияла безупречным здоровьем. Мои скулы стали заметнее. Вот что могут сделать деньги! Именно так способна была бы выглядеть любая девушка, если бы у нее были неисчерпаемые средства. Я приблизилась к зеркалу и заглянула в свои глаза, все еще подчеркнутые вчерашним макияжем.
Я не красилась уже год. Что скажет Майкл, когда меня увидит?
Я заглянула в глубь шкафа. Внутри висел всего один предмет одежды. Больничная рубашка.
Дорис отперла дверь и вошла: перетянутый поясом брючный костюм, слишком веселая улыбка.
Доброе утро, Кэлли. Она всмотрелась в мое лицо. Как спалось?
Отлично.
Над тобой так удачно поработали! Она проинспектировала мою кожу и привалилась к стене, снова забарабанив по ней ногтями. Эта ее привычка уже начала меня раздражать. О макияже не беспокойся. Мы его обновим позже. Иди за мной.
У меня забурчало в животе. Я заметила, что поднос со вчерашним ужином исчез. Когда это произошло?
Дорис?
Она остановилась.
Да, дорогая?
А завтракать мы не будем? спросила я.
Ох, лапочка, потом тебя ждет пир. Все твои любимые блюда.
Она погладила меня по голове.
Этого никто не делал с тех пор, как умерла моя мать. Это оказалось болевой точкой: на глаза у меня навернулись слезы, а в горле встал тугой ком.
Дорис подалась ко мне и улыбнулась.
Просто перед операцией ничего есть нельзя.
* * *
Пока меня везли на каталке по бесконечному коридору, я смотрела в потолок. Я постаралась забыть про операцию, но теперь ее время пришло. Я терпеть не могла иголки и скальпели, мне противно было, что меня заставят заснуть и я не смогу ничем управлять. Наверное, служащие банка об этом догадались, потому что уже дали мне какой-то транквилизатор. Узор на потолке начал плавиться и расплываться.
Тинненбом говорил так, будто операция будет несложной. Но в предоперационной я услышала разговоры хирургов. Все будет очень непросто. Я была слишком сонная, чтобы запомнить подробности.
Медбрат-старичок, подтянутый и интересный, улыбался мне, везя мою каталку. Мне показалосьили у него глаза подведены?
Это было настоящее безумие. Я же слабачка, у которой поджилки трясутся даже перед прививками. И я добровольно согласилась пойти на операцию!
И притом на операцию на мозге.
Пожалуй, это была моя любимая часть тела. Никто никогда не жалуется, что у него мозги слишком толстые. Никто не обвиняет мозги, что они слишком низкие или слишком высокие, слишком широкие или слишком узкие. Или уродские. Они либо работают, либо нет, и мои работали вполне хорошо.
Я молилась, чтобы после операции это не изменилось бы.
Мы остановились. Я оказалась в операционной, где меня начали поджаривать под яркими лампами. Медбрат (табличка у него на груди говорила «Терри») похлопал меня по плечу.
Не волнуйся, котенок. Представь, что этомикрочип вроде того, какие вживляют домашним любимцам. Бах-бахи все уже позади, не успеешь и опомниться.
«Котенок?» Кто он такой, этот старичок? Я уже знала, что это не просто микрочипирование. Вокруг меня шебуршали руки. Кто-то пристроил мне на рот что-то вроде воронки и велел считать от десяти до одного.
Десять. Девять. Восемь
И все.
* * *
Я очнулась в кроватикак мне показалось, спустя несколько секунд. Медбрат, Терри, смотрел на меня сверху вниз.
Как дела, котенок?
Голова у меня была как сахарная вата: рыхлая и бесконечная.
Уже все?
Угу. Хирург сказал, что это было просто произведение искусства.
На сколько я отключилась?
Я медленно зашевелилась, высматривая часы. Увидела я только белесый туман.
Ненадолго. Он проверил мои показатели. Что-нибудь болит?
Я ничего не чувствую.
Это пройдет. Давай я тебя посажу.
Он поднял изголовье моей кровати, и у меня в голове немного прояснилось. Глаза у меня снова смогли сфокусироваться. В этой комнате я никогда раньше не бывала.
Где я?
В комнате обмена. Привыкай к ней. Тут ты будешь уходить и возвращаться.
Это оказалась небольшая комната с окном, которое выходило в коридор. Слева от меня была панельнаверняка одностороннее стекло. Еще я заметила несколько серебристых камер: одну на потолке, двена стенах. Справа от меня за компьютером сидел высокий старичок с длинными седыми волосами и в очках с черной оправой.
Это Трэкс, сказал Терри. Мы сейчас в его владениях, значит, онкороль.
Трэкс поднял руку. Ну как жеогромное усилие. Пусть он и старичок, но компьютерщики всегда остаются компьютерщиками.
Привет, Кэлли.
Я тоже подняла руку и заметила у себя на запястье пластиковый медицинский браслет.
Трэкс указал на разнообразные значки, выведенные на его виртэкран.
Ну, Кэлли, чего тебе хочется на обед?
Такого вопроса мне никто не задавал уже больше года. Я мысленно перебрала свои самые любимые блюда. Омар, стейк черт, я даже пицце была бы рада! А не будет ли слишком жирно, если я закажу карамельный чизкейк?
Не успела я сказать ни слова, как Трэкс ухмыльнулся.
А что, если мы начнем с супа из омара, а за ним будет пицца со стейком? И на десерткарамельный чизкейк.
У меня челюсть отвисла.
Но откуда
Не бойся, мы мысли не читаем. Выбор едыэто просто. Мы сопоставляем твои мозговые волны с небольшой базой данных и находим совпадения.
Что-то мне это не нравится.
Ничего страшного. Что нравится твоему мозгу, на самом деле неважно. Ты же будешь спать. Нам просто нужно установить надежный контакт твоего мозга и мозга арендатора. И это показало, что у нас есть связь между тобой и компьютером. Твой нейрочип работает. Ура!