Вот он и вправду вышел, не застегнув гимнастерку, лишь набросив на плечи короткую шинель, придерживал ее полы руками. Подошел к студентам. Олег встал, вслед за ним поднялись Раф с Димкой, стояли навытяжку, держали миски у пояса, как кивера гусары.
Садитесь, кивнул Старков. Кто из вас в радио разбирается?
Это тоже было из области игры: вопрос Старкова, который мог с закрытыми глазами починить любой радиоприемник или магнитофон, даже в заводскую схему не заглядывал.
Все, наверно, пожал плечами Димка.
Пойдем со мной. Он повернулся и пошел к себе, не оборачиваясь, уверенный, что приказ будет выполнен, иначе и думать не стоит.
Димка быстро отдал Макарычу миску с недоеденной кашей, побежал за комиссаром, оглянулся на бегу. Олег смотрел ему вслед, сузил глаза щелками, сжал губы, будто напоминал: не подведи, Дмитрий, не сорвись. Жалел он сейчас, ох как жалел, что не может пойти вместе с Димкой, проконтролировать его действия, а еще лучшезаменить его. Нет, это выглядело бы слишком намеренным, и он остался сидеть на березке, неторопливо зачерпывал кашу, смаковал вроде, на комиссарскую землянку больше и не взглянул.
«Вот и отлично, с каким-то злорадством подумал Димка. Тоже командир нашелся. Все сам и сам. А мымальчики на подхвате. Фигушки вам»
На столе рядом с коптилкой стояла маленькая походная радиостанция с гибкой коленчатой антенной, ротная рация, очень похожая на те, что Димка изучал в институтском кабинете радиодела. Только те были поновее, здорово модифицированные, но принцип-то в общем, не изменился за три десятилетия. А в конструкции хорошему физику грешно не разобраться.
Что стряслось? спросил хороший физик Димка.
Трещит, как-то виновато сказал Старков, и опять Димка поймал себя на мысли, что притворяется он умело, правдиво, даже талантливо, но притворяетсяон, Старков, для которого такую рацию починить ничего не стоит, раз плюнуть. Но нет, не притворялся комиссар: пока не умел он чинить рации. Все это придет потом, позже, а сейчас Димка знал в тысячу раз больше него.
Ножичек дайте, сказал он и тут же мысленно похвалил себя, что не отвертку попросилножичек. Действительно, откуда в лесу отвертке взяться? Да и забыл Димка, прочно забыл о ее существовании за полтора года войны, службы в пехоте, боев в партизанском отряде, где именно нож стал для него главным и порой единственным техническим инструментом.
Он взял протянутый Старковым складной нож, быстро отвернул заднюю крышку. Так и есть: примитив, ламповая схема на уровне средневековья. А пыли-то, пыли!
Без пылесоса не обойтись, машинально произнес он и ужаснулся, сообразив: Старков еще не мог знать, что такое пылесос. Или знал? Разве упомнишь, когда у нас появились всякие там «Ракеты» и «Вихри» Поднял веки, внезапно отяжелевшие, глянул на комиссара, тот улыбался.
Хорошая, должно быть, штука. Пы-ле-сос, смакуя слово, по слогам произнес он. Кончится война, наладим производство, будет тогда чем радиоприемники чистить.
Эта нехитрая шутка почему-то развеселила Димку, он засмеялся, уткнув нос в несвежие внутренности рации, подумал, что далеко еще, ох далеко юному комиссару Старкову до мудрого и остроумного профессора Старкова. Это поначалу он показался им взрослым и опытным. А на делемальчишка, который и видеть-то ничего не видел, и кругозор неширок, и знания небогаты. Все это придет, но потом, позже, и удивит он ученый мир своей теорией обратного времени, а пока до физического факультетапочти три года войны.
Димка копался в рации, изредка поглядывал на Старкова. Тот сидел на углу топчана, что-то писал в потрепанную тетрадь огрызком карандаша. Димка знал, что он пишет. Шеф как-то говорил им, что в годы войны самым близким собеседником для него был дневник. Начал он его вести как раз в отряде, таскал в вещмешке «сквозь боевые бури», как он сам выражался, прикрывая смущение высокопарной фразой. А чего смущаться? Был бы Димка поусидчивее, тоже вел бы дневник. Хотя о чем ему писать? Как сессию сдавал? Как в Карелию в турпоход ездил? Как жег спину на сочинском пляже? Скукота, обыденность! А по старковским запискам какой-нибудь историк вполне мог бы диссертацию сочинить. Олег вон предлагал шефу отнести дневники в журналв «Смену», или в «Юность», или в «Новый мир», а то в «Знамя». С руками оторвут. А шеф смеялся: рано, дескать, мемуары публиковать, еще пожить не успел, главного не сделал.
Димка не вытерпел, поднял голову:
Дневник ведете?
Вроде того. Старков отложил блокнот, посмотрел удивленно. Как ты догадался?
Догадался Сказать бы ему, что не догадался вовсе, а знал точно. Как он на это среагирует? Нет, Димка, держи язык за зубами, бери пример с Олега, с великого конспираторапод стать прославленному Штирлицу, не трепись попустуне в университете сидишь. Это все-таки Старков, самый что ни на есть настоящий, и не делай скидок на его молодость, на неопытность в общении с изворотливыми студиозами семидесятых годов. Характер-то у него старковский. Честно говоря, не сахархарактерец, пальца в рот не клади.
Глаз у вас был какой-то нездешний, сказал Димка. С таким глазом ни приказы, ни листовки не сочиняют. Вот письмо если? Письма еще такого глаза требуют
Сказал он так в шутку, а Старков помрачнел, насупился:
Некуда мне письма писать. Мать перед войной умерла, а отца я не помню.
И это знал Димка, рассказывал им Старков о своем детстве, о матери, не дожившей до июня сорок первого всего двух месяцев, об отце, убитом кулаками в суровые годы коллективизации. Знал, да не вспомнил, ляпнул бестактно. Правильно Раф говорит, что язык у Димки на полкорпуса любую мысль опережает.
Извини, друг, пробормотал Димка, даже не заметив, что обратился к Старкову на «ты». Как-то само собой вырвалось, но и выглядело это естественно, потому что война всегда нивелирует возраст. Да и чего здесь было нивелировать, если разница в годах между нимигода три всего, никакая это не разница, даже война тут ни при чем.
Чего там протянул Старков и вдруг спросил:Ты своих товарищей давно знаешь?
Давно, сказал Димка. Учились вместе.
И этого здорового? Как его?..
Олег. С ним тоже с первого курса.
А потом?
Правда кончилась. Начиналось зыбкое болото легенды.
Что потом? Военкомат. Фронт. Окружение. Отряд. Он повторял придуманные Олегом этапы из биографии, повторял с неохотой не потому, что боялся выдать себя незнанием, неточностью какой-нибудь, а потому, что не хотелось ему врать Старкову. Честно говоря, идея эксперимента была Димке не очень-то по душе. С какой радостью сейчас он рассказал бы комиссару об университете, о студенческих турнирах КВН, о Старкове бы рассказалкаким он станет через тридцать с лихом лет, о его теории, о председателе, который в одном «сегодня» увел отряд в неведомое Черноборье, а в другомсидит в лесниковой избухе, мается, наверно, неизвестностью, клянет шефа почем зря: на кой черт отправил сосунков под фашистские пули.
А сосунки тоже маются от той же неизвестности, и, может быть, только супермен Олег ждет этих пуль, надеется, что удастся ему проявить себя в настоящем деле, в мужском занятии. А физика, видите ли, не настоящее дело. Там, видите ли, никакого риска не наблюдается. Так и шел бы в военное училище, куда-нибудь в десантники, рисковал бы себе на здоровье и отечеству на пользу. Хотя он и в физике умудрился найти самую рискованную тропку, помог ему Старков со своим генератором
Димка поймал себя на том, что не совмещает он в собственном представлении Старкова-партизана и Старкова-ученого. Не может он себе представить, что это есть один и тот же человек. И не хочет представить. Воображения не хватает, сказал бы Олег. Да не в воображении суть, мил человек Олеженька, воображения у Димки хоть отбавляй. А суть в том, что разные они людипартизан и ученый. Фамилия у них одна, верно. И биографии сходятся. Даже отпечатки пальцев совпадутлиния в линию. Так что же, возраст мешает, пресловутые тридцать лет? Мешает возраст, спору нет. Но главноеи Димка был твердо в том уверенхарактеры у них неодинаковые. Партизан Старков казался мягче, спокойнее, не виделась в нем нервная ожесточенность Старкова-физика, сильного человека, фанатика найденной им идеи.
Сейчас Димка ощущал некое превосходство над комиссаром, которое ни на миг не появлялось в отношениях с профессором. Профессор для Димки был богом, добрым и всемогущим богом из древнегреческой мифологии, где, как известно, боги прекрасно уживались с простыми смертными, делали подчас одно дело, но все же оставались богамималопонятными и прекрасными. Димка ничуть не стеснялся своего преклонения перед профессором, даже гордился этим чувством, выставлял его напоказ. А комиссар был ровней емуникакой не бог. Димка удивлялся, за что партизаны выбрали комиссаром Старкова. Не Торопова, например, который и постарше был, и опытнее, а именно Старковав его щенячьи девятнадцать лет.
Удивляться-то Димка удивлялся, но предполагать мог: за характер и выбрали. Как раз за тот самый старковский характер, которого не мог пока углядеть в комиссаре Димка. И сила, и фанатизм в добром смысле слова, и ожесточенность, и воля, и решительностьвсе, вероятно, было у комиссара. Просто качества эти проявлялись в деле. В том деле, каким занимался Старков, какому был предан до конца.
Димка знал физика. А перед ним в полутемной землянке сидел партизан, боец, которого Димка впервые видел. И с делом его знаком не был. Но никакой мистики не существует, Димка, и партизан и ученыйодин и тот же человек, пусть сей факт и не укладывается в твоем сознании. А ты бы смог представить комиссаром твоего Старкова? Димка усмехнулся: да он и так комиссар, чье словозакон для студента. То-то и оно
Но неразумные чувства противились строгой и точной логике. Димка аккуратно зачищал ножом контакты у лампы, поглядывал на Старкова, видел все того же парня, ровесника, которого и борода не спасала, и завидовал ему смертельно. «Ты ужасно легкомысленный», говорила Димке мама. «Трепло ты великое», осуждал его Раф, беззлобно, впрочем, осуждал, не без симпатии. А сам Старков подводил итог: «Быть бы тебе великим ученым, если бы не твоя несобранность».
Все они были собранные, серьезные, деловые. А Димканет. И он завидовал сейчас мальчишке Старкову, потому что все-таки тот стал комиссаром, проявив все вышеперечисленные распрекрасные качества, которые Димка в нем не желал признавать.
Ну, вот и все. Димка привинтил крышку, повернул тумблер. Рация запищала, пошел грозовой фон. Работает.
Спасибо, сказал Старков, протянул руку.
Пожатие было сильным, Димка поморщился, украдкой потер ладонь.
Я пойду?
Валяй. Старков уже не смотрел на него, уселся перед рацией, прижал к уху эбонитовую чашку наушника, крутил ручку настройки.
Димка стал лишним. Ну что ж, он мальчик воспитанный, мешать не станет. Поднялся по земляным ступенькам, вдохнул холодный воздух, сощурился.
«Дождик-дождик, перестань, закрутилась в голове детская считал очка, мы поедем Куда? Далеко не уедешь: вон Севка с автоматом сидит. А что, если остаться?..»
А что, если остаться здесь, со Старковым, пройти с ним до конца войны, до Победы, поступить на физфак в МГУ, разработать вместе теорию обратного времени? Дурацкая мысль, подумал Димка. Как останешься, когда в Москвепривычная жизнь, мама, девчонки, диплом на носу. И главное, через полсуток Старков из будущего вырубит поле, и Старков из прошлого канет в прошлое. Без Димки. Вздор, вздор, будь реалистом, Дмитрий, не распускай слюни.
Он медленно пошел к землянке Макарыча. Сам Макарыч азартно резался в дурака с Олегом, с размаху шлепал на расстеленную прямо на земле плащ-палатку засаленные рваные картишки. Олег курил «козью ножку»как свернуть сумел? явно выигрывал. Севка с любопытством наблюдал за игрой. Рафа не было: видно, в землянку залез. Димка подошел, сел тихонечко на бревно. Он уже не ощущал того пьянящего азарта, с которым начал путешествие во времени. Неизвестно почему пришла тоскахолодная и тусклая, как этот день.
А где все? спросил он у Севки.
Кто?
Ну партизаны.
Севка смотрел на него с подозрением, недружелюбно.
Где надо, там и располагаются, мрачно сказал он.
Дурак ты, Севка, в сердцах ругнулся Димка. С бдительностью перебарщиваешь. Кому я доносить пойду?
Кто тебя знает? хитренько улыбаясь, протянул Севка. А за дурака можно и схлопотать.
От тебя, что ли?
А чем я плох? Севка встал.
Димка тоже вскочил, но Олег, не глядя, поймал его за руку, потянул на место.
Сядь, приказал он, именно приказал, бросил карты на брезент. И ты уймись, это уже Севке. Сейчас только драки не хватало. Своих бить будем?
Знать бы, что своих, буркнул Севка, однако сел, поставил автомат между ног, оперся подбородком о дуло.
Придет времяубедишься.
Олег явно надеялся на то, что время это придет и что докажет он глупому Севке всю бессмысленность его подозрений. А впрочем, плевать ему было на Севку и на подозрения его плевать. Он просто ждал боя. Боя, ради которого он пошел сюда.
И дождался.
Глава 5
Где-то совсем рядом послышался топот копыт. Макарыч поднял голову, прислушался. Севка снова встал, взял автомат на изготовку.
Рытов, что ли? спросил он.
Кто же еще? сердито сказал Макарыч. Видать, стряслось что. Ишьгонит. Весь лес переполошил.
На поляну влетел всадник, осадил коня, спрыгнул на землю, побежал к землянке Старкова.
Чего там, Рытов? окликнул его Севка.
А Рытов только рукой махнул, нырнул в землянку. Брошенный им конь зафыркал, затряс головой, пошел к коновязи. Привязанные к слеге лошади заволновались, переступали с ноги на ногу, дергали поводья.
Из землянки выбежал Старков, Рытовза ним.
Севка, крикнул Старков, подымай людей! Немцы!
Он спустился в соседнюю землянку, а из леса уже бежали людипо двое, с разных сторон, с автоматами, с карабинами, кто-то даже с дробовиком.
«Вот и началось», облегченно подумал Олег.
Да, он ждал бояДимка не ошибся. Этим боем он и жил последний месяц, ездил в райцентр, сидел в музее, корпел над архивными папками, над запыленными папками с казенными титулами «Дело» хранившими пожелтевшие документыписьма, копии наградных листов, приказы, листовки, писанные от руки воспоминания, писанные корявым почерком, с ошибками и описками, писанные людьми, для кого автомат и граната были много привычнее авторучки или карандаша.
Что он хотел от этогопока предполагаемогобоя? Славы? Но перед кем? Перед бойцами отряда, которые проживут с Олегом только полсуток, мимолетные двенадцать часов, забудут его напрочь и славу его лихую и зыбкую забудутте, кто выживет. Нет, не славы он искал, не гнался за ней, а если и мечтал о славе, то не о военной. Он был физиком, настоящим физикомвопреки сомнениям Димки, и слава талантливого ученого привлекала его значительно больше любой другой мирской славы. Если, впрочем, привлекала. Так мог подумать кто угодноДимка, Старков, приятели по факультету, но не он. Сам он не слишком часто вспоминал о ней.
И не самоутверждения хотел он. Уж чего-чего, а всякими там комплексами Олег не страдал. Что умелто умел, а умел немало. А коли не получалось что-то, знаний не хватало или опыта, то не мучился от бессилия, не страдал, не опускал рук, а раз за разом повторял это «что-то», пока не говорил себе: могу! Иточка. А комплексыдля слюнтяев и лодырей. Как там у классика: талантэто терпение. Внесем поправку: и терпение тоже. Потому чтокак считал Олегталант суть сумма качеств, данных природой и скорректированных личностью. Итак, он был личностью, а личность не нуждается в самоутверждении.
И остается предположить единственное: бой, которого Олег ждал с великим нетерпением, был ему нужен просто так. Как этап в биографии, какого могло и не бытьсемидесятые годы на дворе! но раз случился, то мимо пройти нельзя. Рисквот что любил Олег. Ту самую зыбкую грань, за которойнеизвестность, а значитопасность. Опасность провала, просчета, неудачи. Опасность для жизни, наконец. Но зато победа в обстоятельствах, неподвластных прогнозам, вдвойне, втройне сладка. А если ты ее рассчиталсвою победу, запрограммировал, заранее выстроил, то цена ей невелика. Скучно. Книжный человек Раф цитировал как-то стих о «езде в незнаемое». Так себе стишок, рукоделие на подушке. Но запомнилась Олегу одна строка: «Не каждый приедет туда, в незнаемое». Верно, не каждый. А Олег приедет. Должен приехать. Ради этого стоит жить. Он и к Старкову пошел, потому что вся его теория обратного времениезда в незнаемое. Старковэто сила, считал Олег. И если не молился на него, как восторженный Димка, то уважал его безоглядно. Как и должен уважать талантливый ученик талантливого учителя. Старков тоже любил риск. В конце концов, вся его жизнь была риском. Начиная с сорок первого военного года, когда он мальчишкой пришел в партизанский отряд. Тем самым бородатым мальчишкой, который сейчас собрал на поляне невеликий личный состав отряда. В отличие от Димки Олег не делил Старкова пополам: на партизана и физика. Олег чуждался подсознательных эмоций, обуревавших приятеля, и относился к комиссару с той же ученической почтительностью, как и к профессору. Что ему было до молодости комиссара! Он твердо верил: зелень узнают не по возрасту, а по цвету. Он и на собственный возраст скидок не делал.
Они втроем по-прежнему сидели на мокром бревне, смотрели на неровный разномастный строй бойцов на поляне, прислушивались к тому, что говорил Старков. Слышно было плохо: комиссар говорил тихо-тихо, и слова его гасли в монотонном шуршании дождя.
обойдется на рожон не лезть предупредить Даже не целые фразы, а отдельные слова доносились до землянки Макарыча.
Олег сам складывал из них предложения. Получалось так: все обойдется, не стоит лезть на рожон, необходимо предупредить жителей деревни. Что ж, если Олег верно понял Старкова, тот не рвался первым вступать в бой, выбрал политику выжидания. Верное решение. Сил у отряда мало, главная задачасохранить обоз и помочь деревне. Если гитлеровцы не собираются идти к ней, пройдут мимо, то и Бог с ними. Другое дело, если это те самые каратели, которые существовали в действительномне моделированномсорок втором году. Олег спрашивал Старкова о точном дне сражения. Тот не помнил даты. Не мудрено: в те дни о календаре некогда было вспоминать. Но все события, все грустные перипетии сражения Олегсо слов Старковазнал назубок. И все могло повторитьсякак тогда. Дополнительным фактором было присутствие здесь их самихгостей из будущего. Тем самым дополнительным фактором, который перечеркивал всю запрограммированность событий, столь ненавистную Олегу. И хотя Старков строго-настрого приказал им ни во что не вмешиваться, Олег скептически отнесся к приказу. Что ж, по-вашему, сидеть сложа руки, с холодным любопытством наблюдать за тем, как убивают людей, не помочь им? Ну нет, фигушки!
Олег всталнарочито лениво, медленно пошел к комиссару. Тот уже закончил инструктаж, и партизаны разошлись. Пятеро из них, забрав автоматы, ушли в лес, видимо, на разведку. Остальные разбрелись по поляне, томясь ожиданием, собирались малыми группками, курили, с любопытством поглядывали на незнакомцев. Кто-тозаметил Олегуже подошел к Рафу с Димкой, сел рядом, завел разговор.
Что случилось, комиссар? спросил Олег Старкова. Может, поделишься всеведением?
Отчего бы нет? Старков будто впервые видел Олега, осматривал его с головы до ног, изучал, что-то прикидывал в уме. Наша разведка обнаружила фашистов километрах в четырех отсюда.
Много ли?
Девять человек в пешей цепи. Идут осторожно, высматривают. Похожедозор.
А основные силы? Старков пожал плечами:
Не видно. Где-то позади. Гитлеровцы не рискуют ходить по лесу малым числом.
Вас ищут?
Сдается, что так и есть.
Они знают о вашем местоположении?
Точновряд ли. Ориентировочнонаверняка.
Примешь бой, комиссар?
Не хотелось бы Сколько их там? А настри десятка.
Плюс три единицы.
Себя считаешь?
А ты не считаешь?
С устным счетом не в ладах.
Не прибедняйся, комиссар. Не до красивых слов, а скажу: рассчитывай на нас. Да и сами мы прохлаждаться не станем. Приставишь Севку, скрутим егои в бой. Ты проверить нас хотел, комиссар? Так вот она, проверка, куда точнее.
Олег напрягся, видел, что Старков готов отступить: три лишних человека ох как не помешают.
Не дрейфь, комиссар. Ты нас всегда кокнуть успеешь, ежели не по-твоему будет.
Вы без оружия, отступал Старков, а у нас лишнего нет.
А бой на что? Добудем.
Ладно, посмотрим, вроде бы сдался Старков. Будете при мне.
Есть! гаркнул Олег, даже Раф с Димкой услыхали, глянули на него: что он там задумал?
Ждите команды, сказал Старков, пошел к землянке, куда уже скрылся Торопов.
Да только не сдавался Старков, Олег сие понимал прекрасно. Сыграл этакую неуверенность, мучительные колебания, а на самом деле все давно решил. Бессмысленно оставлять пришельцев под чьим-то присмотром, даже под самым строжайшим глазом. Бой и вправдулучшая проверка. Если друг, его помощь пригодится. А врагтак в бою партизанская пуля достанет.
Олег уселся на бревно рядом с друзьями, сказал им:
Уломал комиссара.
Поверил? спросил Раф.
Поверить не поверил, а проверить решил.
Бой всех проверит, сказал партизан, сидевший напротив. Это он давеча прискакал на поляну с вестью о немцах.
Парень лет девятнадцатидвадцати, черный, цыганистый, даже с медной серьгой в ухе, буравил Олега взглядом, а глаза тоже черные, непрозрачные, колючие глаза. Улыбался в сто зубов.
Дело говоришь, поддакнул ему Олег. Звать как?
Василием нарекли. А по фамилииРытов.
Сам-то откуда?
Степь мне матушка. Эх и приволье там!.. А туточки тесно, душно Он передернулся.
Что-то наигранное было в его поведении, искусственное. И голос с надрывом, с ноткой истерики, и банальщина насчет степи-матушки, и мимика третьесортного актера из провинции, и серьга в ухе. Олег сказал зло:
Не задохнешься в лесу?
Терплю, из сил выбиваюсь. А ты, громила, не шути шутки с Васенькой, обжечься можно.
Ладно, поберегусь, отмахнулся Олег, подумал: что-то все здесь на ссору набиваются. И рыжий Севка, и Васенька этот, лицедей липовый.
Севкатот хоть естественный, вся его задиристостьот молодости да глупости, от избытка сил молодецких. А этот хитер, себе на уме. Старков ничего не говорил о нем. Может, забыл? Он всех и не назвал, не вспомнил. Мудрено ли: сколько времени утекло! Да и остались тогда с обозом под началом Старкова люди случайные. Не сам он их выбирал из двухсот с лишним бойцов отряда Петровича. А сродниться не успел: и пяти дней вместе не прожили. Так что на многих самим придется характеристики составлять и Старкову подсказывать. На Рытова, к примеру
Карабинчик бы сюда, мечтательно протянул Димка, представил, видать, старковский карабин, зажмурился.
А что ж это вы безоружными по лесу шастаете? съехидничал Рытов. Аль посеяли где?
Тебя не спросили, огрызнулся Димка, которому надоел цыган со своими прибаутками.
И снова Олег вмешался:
Не только по лесу шли, в деревни заходили. С оружием опасно. Зарыли мы его.
Не хотел он ссор и скандалов, избегал их, сторонилсяне к месту они, не ко времени. В другой раз не стал бы церемониться с подначиком показал бы ему пару приемов самбо, а сейчас не стоило. И не потому, что любая грызня или не дай Бог! драка осложнила бы их пребывание в отряде. Не это главное, хотя и это со счетов сбрасывать не годится. Олег понимал, что любое происшествие внутри отряда может лишить его сплоченности, организованности, взорвать и без того напряженную атмосферу. Тут искры малой достаточно. Да еще накануне боя! Нет, лучше смолчать, смириться, пусть цыган задирается, еще зачтется ему.
А оружие мы достанем, успокоил Димку Олег. У немцев автоматы неплохие, хотя и не сравнить их со шпагинскими. Кучности нет, а убойная силане придерешься.
Может, без стрельбы обойдемся? спросил Раф.
Ах как не хотелось ему стрелять, тяготила его предстоящая схватка, никогда не любил он ни драк, ни боев, даже фильмы про войну не смотрел.
Будем надеяться, сказал Олег.
И Рытов не вмешался, не вякнул чего-нибудь про трусость, потому что сам понимал опасность, чуял ее. Не для себя опасностьдля отряда, для трех десятков не шибко вооруженных людей, для вовсе безоружных и беззащитных жителей деревни.
Давно партизанишь? миролюбиво спросил Олег.
Рытов сощурился, грязной ладонью потер грудь под расстегнутым воротом рубахи. Блеснула под пальцами тонкая цепочка.
Третий месяц на исходе.
А раньше?
Бродяжил по тылам у фашистских гадов. Сыпал им солюшку на хвост.
И много насыпал?
Курочка по зернышку Где дом подожгу, где черепушку камнем прошибу, где вещички «помою»
Цепочку тоже «помыл»?
Рытов помрачнел, запахнул ворот, зажал его в кулаке.
Не суй нос куда не след. Материна цепочка.
А мать где?
Нету матери Он отвернулся. Видно было, как натянулась кожа на скулах, заплясали желваки. Проговорил глухо:Убили ее. Год с того прошел. Она шла, никого не трогала, а они на машине, мимо, полоснули очередью Просто так, от нечего делать. Я ее у дороги и похоронил Он повернул к Олегу искаженное яростью лицо. Знаешь, как я их ненавижу?
Знаю, сказал Олег.
Он смотрел на Рытова и думал, что ошибся, вероятно, в парне. Вся его опереточная «цыганистость»только поза, не слишком убедительная игра во взрослого, много повидавшего человека, за которойизломанная войной судьба мальчишки, кутенка, чижа, потерявшего мать, бездомного, вечно голодного, ожесточенного, злого.
Сколько тебе лет?
Девятнадцать стукнуло
Девятнадцатилетний комиссар, девятнадцатилетний боец. Война не смотрит в метрики, не отдает предпочтения мудрости и опыту, не разбираетгде овцы, а где дети. Она берет за шиворот вчерашнего школьника, швыряет в водоворот событийплыви. И надо плыть, надо выплыть, не сдаться, преодолеть свою беспомощность, неумелость, слабость. И придет мудрость и опытность, потому что руководит таким мальчишкой всемогущее чувство ненависти, которую по справедливости назвали святой.
Именно оно руководило мальчишкой Кошевым и мальчишкой Матросовым, мальчишкой Гастелло и совсем юным Ваней Солнцевым, чьи имена еще неизвестны их ровесникам, сражающимся на фронте, в подполье, в партизанских отрядах. Чувство ненависти и чувство любви. Любви к Родине, к матери, к дому своему. Ненависти к врагам, посягнувшим на эту любовь.
Девятнадцать лет Честно говоря, Олег дал бы Рытову побольшегода на тричетыре.
Погибнуть не страшно? Ты же не жил еще
Тот зыркнул глазом, будто ожег.
Погибать не собираюсь. Еще поплясать охота, на гитаре струны поласкать. Да чтоб под конем степь простыней стлалась.
Опять театр. «Ромэн» или оперетта? Да пусть играетнет в том худа. Как там в песне: «Не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет». В эти годы и вправду петь хочется, танцевать, любить. А он недопел, недолюбилне успел, не научился. Успеет?
Где-то вдалеке раздалась короткая автоматная очередь, словно рванули полотно, пополам разорвали. Василий вскочил:
Наши?
Смолк автомат, и снова пришла тишинанапряженная тишина ожидания. Из леса вышли двое партизан, высланных Старковым в дозор. Старков пошел им навстречу, перекинулся парой слов, обернулся:
Отряд в ружье!
Быстро и бесшумно выстроились в короткую колонну, потекли в мокрый лес. Димка, Раф и Олег пристроились в хвост. Случайно или нетсзади них шли Торопов с Севкой, шли замыкающими.
Глава 6
Что он хочет делать? спросил Димка Олега.
Кто? не понял Олег.
Наш милый шеф.
Привычное определение и здесь не стало натянутым: Старков оставался их шефом, только в новойпартизанскойипостаси.
Полагаю, уводит людей.
Куда?
Не куда, а откуда. От немцев уводит.
А деревню, значит, побоку?
Олег пожал плечами:
Не думаю. Непохоже это на Старкова.
Ты бы спросил
Считаешь, что он мне скажет? огрызнулся Олег, но все-таки вышел из строя, стал пробираться вперед, к Старкову.
Эй, куда? взволновался Севка.
По ягоды, бросил Олег, не оборачиваясь.
Севка рванулся за ним, но Раф поймал его за рукав:
Да не суетись ты! К комиссару он
Севка выдернул рукав, вернулся в строй, шел позади, что-то ворчал под носнедоволен был самостоятельностью Олега.