Я Надя, говорит синеглазая.
Пьетро, представляется невысокий паренек с выдающимся носом.
Джулия, протягивает руку хрупкая блондинка; камуфляжные штаны с карманами болтаются на худых бедрах, в пупке пирсинг. Жмет крепко.
Патрик, говорю я. Нормальное имя. Человеческое.
Давайте двое на двое! говорит Надя. Патрик, будешь со мной?
Над нашими головамишероховатые шары-горшки, сплетение почти невидимых тросиков, маслянисто-зеленые листвяные шапки, воздух, маслянисто-зеленые листвяные шапки, ниточки тросиков, шероховатые шары-горшки, трава, счастливые люди играют во фрисби. Сады Эшеразаповедник счастливых людей.
Тарелка летит еле-еле, да и ребята этиявно не спортсмены.
Ничего себе у тебя скорость! В Надином голосе восхищение. Ты чем занимаешься?
Безработный, отвечаю я. Пока что.
А я дизайнер. Пьетрохудожник, мы вместе работаем.
А Джулия?
Тебе Джулия понравилась?
Просто спрашиваю.
Понравилась? Скажи, ладно тебе!
Мне ты понравилась.
Мы здесь каждую неделю играем. Тут классно.
Тут классно, соглашаюсь я.
Надя смотрит на менясначала на мои губы, потом поднимается выше. Смазанная полуулыбка.
Ты мне тоже Понравился. Может, ну его, твой поезд? Поехали ко мне?
Я Нет. Мне нельзя, говорю я. Я опаздываю. Правда.
Приходи тогда на следующей неделе. Мы обычно по ночам
Она ничего про меня не знает, но ей все равно. Она не претендует на меня и не предлагает мне себя. Был бы я обычным человеком, мы просто сошлись бы на несколько минут, а потом рассоединилисьи увиделись бы через неделю или никогда. Будь я обычным человеком, не принимавшим обетов, я ничего не требовал бы от женщин, и женщины ничего не требовали бы от меня. Когда-то люди говорили: подарить любовь, продать тело; но ведь от совокупления ничего не убывает. Наши тела вечны, трение не изнашивает их, и нам не надо рассчитывать, на кого потратить ограниченный запас их молодости и красоты.
Это естественный порядок вещей: обычные люди созданы для того, чтобы наслаждаться. Миром, пищей, друг другом. Зачем еще? Чтобы быть счастливыми. А такие, как я, созданы, чтобы оберегать их счастье.
Я назвал Сады Эшера заповедником, но это неправда. Кроме подвешенных апельсиновых деревьев, в этом месте нет ничего примечательного. Люди здесь такие же безмятежные, веселые, искренние, как и везде. Ровно такие, каким и положено быть гражданам утопического государства.
Потому что Европа и есть Утопия. Куда более прекрасная и величественная, чем смели воображать Мор и Кампанелла. Просто у любой Утопии есть задворки. У Томаса Мора процветание идеального государства было обеспечено работой каторжниковкак и у товарища Сталина.
Это у меня от моей работы глаз замылилсявсе время короткими перебежками, все время по задворкам этой утопии, по ее сервисным коридорам, и на фасады давно не обращаю внимания. А они есть, эти фасады, и в желтых уютных окошках улыбающиеся люди обнимаются и чаевничают.
Это моя проблема. Моя, а не их.
Патрик! Ну бросай же!
У меня в рукахжелтая тарелка. Не знаю, сколько длится мой стоп-кадр. Посылаю фрисби блондинкеслишком высоко. Джулия подпрыгиваетс нее чуть не сваливаются штаны, ловит и хохочет.
Что это?! Надя зажимает уши.
В уши лезет какой-то жуткий механический вой. Тревога?! Помещение затапливает слепящий белый светсловно прорвало плотину, которая удерживала сияние сверхновой.
Внимание! Всем отдыхающим срочно собраться у западного выхода! В здании обнаружена бомба!
И тут же из зазеркалья выскакивают люди в темно-синей полицейской формешлемы, жилеты, пистолеты в руках. Выпускают из ящиков какие-то приземистые круглые аппараты вроде домашних уборщиков, те мечутся по траве, фырчат, ищут что-то
Всем двигаться к западному выходу! Быстро!
Счастье и покой скомканы и порваны. Вой сирены вздергивает людей за шиворот, пихает их в спины, как кусочки пластилина, сминает их в один липкий шар, катит на запад.
Только мне туда не надо. Мне туда нельзя.
Я должен оставаться у своего выходавосточного. Сюда сейчас подойдет мой поезд!
Надю и ее приятелей закатывает в разноцветный пластилин, прежде чем я успеваю сказать им «Пока!».
Что случилось?! требую я у полицейского, который подгоняет толпу.
К западным воротам! орет он на меня.
Лицо у него забрызгано потом. Видно: это не учения, ему страшно.
Выдергиваю из ранца маску Аполлона, сую ему в лицо. Удостоверений нам не положено, но маска заменит любую ксиву. Никто, кроме Бессмертного, такую носить не посмеет. И полицейский об этом знает.
Предупреждение о теракте Угрозы. Партия Жизни Эти ублюдки. Сказали, разнесут Сады Эшера к чертям Пожалуйста, к западному выходу Эвакуация.
Я на задании. Мне нужно тут дождаться поезда
Поезда остановлены, пока мы не найдем бомбу. Пожалуйста В любую секунду тут может Вы понимаете?!
Партия Жизни. Перешли от слов к делу. Следовало ожидать.
Эти овчарки в погонах уже почти согнали всех в дальний угол. А если террорист в толпе? Если бомба у него? Что за бред?!
Хочу сказать об этом полицейскому, но затыкаюсь на полуслове. Он меня не послушает, и он все равно ничего не решает. И потом, я тут не мир спасаю, у меня свои дела. Поскромнее.
Мне нужен транспорт! Я хватаю его за ворот. Любой!
Вдруг замечаю открытый аэрошлюз, а в проемеприсосавшийся к внешней стене башни полицейский турболет. Оттуда-то они и валят. Вот он, шанс.
Маршем! командую я себе.
Отпускаю его и двигаю к аэрошлюзу. По пути натягиваю на себя маску. Меня больше нет; Аполлон за меня. Голова становится легкой, мышцы поют, словно стероидами обколоты. Некоторые считают, что мы носим маски ради анонимности. Чушь. Главное из всего, что они дают, свобода.
Полицаи при виде Аполлона расступаются и как-то вообще скукоживаются. У нас с ними непростые отношения, но сейчас не до церемоний.
Забудь о смерти!
Что надо? Навстречу, поднимая забрало шлема, шагает могучий бычара. Старший, наверное.
Мне необходимо срочно попасть в башню «Гиперборея».
Отказать, отбрехивается он сквозь амбразуру своего шлема. У нас спецоперация.
А у меняпоручение министра. Из-за вашего бардака все и так на грани срыва.
Исключено.
Тогда я делаю ход конемхватаю его за запястье и тычу ему в руку сканером.
Эй!
Звонит колокольчик.
Константин Райферт Двенадцать Тэ, определяет сканер, прежде чем Константин Райферт Двенадцать Тэ успевает выйти из ступора. Беременностей не зарегистрировано.
Бычара отдергивает руку и пятится от меня, бледнея так резко, словно я ему шею взрезал и всю его дурную кровь спустил.
Послушай, Райферт, говорю ему я. Подбрось меня до «Гипербореи», и я забуду твое имя. Продолжай кобенитьсяи на работу завтра можешь не выходить.
Много о себе думаешь! рычит он. Ваши не вечно министрами будут.
Вечно, заверяю его я. Мы же бессмертные.
Он еще молчит и демонстративно скрежещет зубами, но я-то понимаюэто для маскировки, чтобы не было слышно тихого хруста, с которым я переломил ему хребтину.
Ладно Туда и обратно.
Рядом к стене пришвартовывается еще один такой же аппаратрама с четырьмя винтовыми турбинами и капсула с пассажирами. Но вместо полиции в проем шлюза прыгает какая-то телочка с надписью «Пресса», туго натянутой на задранный бюст.
Прячусь внутрь капсулы. Не люблю этих шлюх.
Да у вас тут шоу, а не спецоперация!
Общество имеет право знать правду, чьими-то чужими словами отвечает Райферт.
Я улыбаюсь, но Аполлон меня не выдает.
Райферт тоже втискивается внутрь, дверь пшикает, и турболет отлепляется от башни. Полицай стаскивает шлем со своей круглой потной башки, ставит его на пол. Стрижка «маринз», свинячьи глазки и второй подбородок. Налицо ожирение головного мозга и неконтролируемое деление клеток мышечной ткани.
Он ловит мой взгляд и прочитывает его. Полицейские рефлексы.
Не смотри на меня так, говорю я Райферту. Может, я тебе еще жизнь спас. Сейчас как рванет
Может, всего через минуту апельсины в траве, желтое фрисби и девушка Надя станут такой же небылью, как тосканские холмы. Из новостей узнаем.
«Октаэдр» отъезжает, словно огромная шахматная ладья, другие фигуры-небоскребы лезут на передний план, задвигая на задний план восьмиугольную башню с перевернутыми садами. Турболет, чуть покачиваясь, ныряет в разрывы между столпами. Райферт сам ведет машину.
Воздух пуст. Кроме полиции и неотложки, никому летать не дозволено. Для всех прочихобщественный транспорт: тубы и лифты, и перемещения строго по осям координат. И только для этих засранцев мир существует в настоящем 3D.
Вы себе тут «Полет валькирий» не ставите треком? завистливо интересуюсь я.
Да пошел ты, умник огрызается этот дуболом.
Я бы ставил.
А я бы тебе Он дальше бурчит что-то невнятное, предположительно в грубую казарменную рифму; я великодушно не уточняю, что он там плетет.
Коммуникатор все еще моргает вызовом. Я опаздываю, но без меня там, похоже, решили не начинать. Я чувствую, что снова нашел потерянный пульт от своей жизни. Все снова под контролем. Все под контролем.
Гады, бубнит себе под нос Райферт.
Это мы сейчас о чем?
Партия Жизни. Если это правда Они переходят все границы. И ради чего?!
Ты что, никогда не видел их агиток? Жизнь неприкосновенна, право на продолжение рода священно, человек без детейне человек, бла-бла-бла, отмените Закон о Выборе.
А перенаселение?
Этих ребят не заботит перенаселение. Им плевать на экономику, на экологию, на энергетику. Мальчикам просто резинки жмут, а девочек от гормонов разносит, вот и вся история. Ребята не хотят думать о будущем. Хорошо, что есть мы. Мы подумаем за них.
Но теракт?! Жизнь-то неприкосновенна!
Не удивлюсь, говорю я. Они борзеют с каждым днем. Уверен, у них там есть теоретики, которые на раз-два докажут, что ради того, чтобы спасти миллионы человек, необходимо пожертвовать тысчонкой.
Вот скоты! Он сплевывает.
Ничего. Рано или поздно мы до них доберемся. Этих-то всегда есть за что брать.
Райферт молчит, сосредоточившись на пилотаже. Потом вдруг мямлит:
Слушай Всегда хотел спросить Как вы их находите? Нарушителей? Я пожимаю плечами:
Ты просто веди себя хорошо, и не придется об этом думать.
Просто интересно, деланно зевает он.
Конечно.
Говорю и слышу, как у меня на шее волосы приподнимаются. Охотничий инстинкт. Чую клиента. Но времени нет, да и чучело его мне ставить негде.
Вон она показалась. Райферт кивает на выступившую из ночного тумана двухкилометровую колонну. Готовься выметаться.
«Гиперборея» выглядит странно; больше всего она похожа на древний панельный дом, который из-за какой-то генетической болезни растет не переставая уже несколько веков. Снаружи башня облицована чем-то похожим на плитку и вся поделена на крохотные уровни-этажис окнами. И этих этажей в ней, наверное, целая тысяча. Уродливое здание.
Я отстегиваю маску и кладу в ранец. Персей тоже носил голову медузы Горгоны в мешке. Горгоньей головой надо пользоваться дозированно.
А ты с виду как нормальный человек, разочарованно произносит эта дубина.
Это только с виду.
Турболет замедляется; к «Гиперборее» Райферт подходит плавно и пускает машину вдоль гладкой темной стеныищет док. Пришвартовавшись, он шарит пальцами на клавиатуре.
В полумраке салона вспыхивает что-то и тут же гаснет.
Это еще что?!
На ветровом стекле возникает мое объемное фото.
Чувствую себя так, будто сел играть с чертом в морской бой. Самое время сказать «Ранил!».
Какого хера ты делаешь, Райферт?!
Знакомиться так знакомиться. Ты же не представился Он скалит зубы. А сканерами мы тоже пользоваться умеем. Запрос по базе, командует он.
Совпадение. Субъект в розыске, равнодушно констатирует система.
Что еще за ерунда?! Ранил.
Оп! Райферт довольно усмехается. Погоди-ка Может, мы еще и покатаемся. Детали!
Инцидент в купальнях «Источник». Субъект разыскивается как свидетель и потенциальный виновник происшествия со смертельным исходом. Сообщил неверное имя. Настоящее имя не установлено.
Оп-оп! Он склабится еще веселей. И что случилось в купальнях?
Ничего интересного. Попытался откачать утопленника.
Где в этой проклятой посудине кнопка, открывающая двери?!
Класс! Теперь он радуется как мальчишка; улыбка такая, что глаз не видно. Думаю, придется тебе ответить на пару вопросов.
Жую щеку. Улыбаюсь тоже.
Давай начну с того, что ты уже задавал. Про то, как мы находим нарушителей.
У него чуть дергается его бульдожья щека. Чик! И все. Почти незаметно. Почти.
В канализации стоят сенсоры. Гормональные. Как гонадотропинчик засечет, сразу нам сигнал посылает. Знал об этом?
Он качает головой. Смотрит на меня так, будто Гитлера увидел. Чик! Чик!
Так что скажи своей, чтобы за малым в баночку ходила, подмигиваю я. Чик-чик-чик.
Ранил!
Еще пара ходов, и этот четырехпалубный линкор пойдет ко дну.
Открывай дверь, Константин Райферт двенадцать-тэ. У тебя свои дела, у меня свои. Не трать себя на мелочи. Лети, спасай мир! Я отдаю ему честь.
Он сглатывает: в бычьей шее машинным поршнем ходит могучий кадык. Потом дверь открывается. Аэрошлюз распахнут, внутри горит свет.
Я закидываю за плечи мешок и перескакиваю в док. Под ногами у меня мелькает километровая пропасть, но высоты я не боюсь.
Райферт все висит, все смотрит на меня.
Но вообще чаще всего соседи стучат, делюсь я на прощание. А от соседей не уйдешь. Так что по-дружески тебе советую, Райферт: пока мы вас не нашли, делайте аборт.
Глава VI. Встреча
Перед тем как выпустить на арену с разъяренными из-за моего опоздания львами, меня еще выдерживают в тесной клетушке адски медленного лифта. Духотища. От пота мысли склеиваются.
Ничего, говорю я себе, что меня засекли в купальнях. Я в овердрафте, но это ненадолго. Простые правиладля простых людей, так сказал мне господин Шрейер. Одно нарушение кодекса вполне может искупить другое. Минус на минус дает плюс. Все, что от меня требуется, выполнить его поручение. Открутить головы паре мерзавцев. И моя кредитная история сразу резко выправится. Героям во все времена списывали мелкие злоупотребления вроде грабежей и изнасилований, а я всего-то попытался человека спасти. Мне, конечно, урок: нечего было соваться. Заниматься надо тем, что получается лучше всего. Откручивать головы. И не разбрасываться. Рокамора и его баба У меня уже руки чешутся.
И изнутри все зудит. Будто на свидание собрался.
Я не видел Пятьсот Третьего с самого интерната, а ведь многое из того, что я делал с тех пор, я делал из памяти о нем. Бокс. Вольная борьба. Железо. И кое-какие внутренние упражнения.
Я не должен его бояться! С того момента, как мы виделись в последний раз, я подрос и озверел. И все же меня потряхивает: подумать о Пятьсот Третьемкак шокером в харю.
Даже приступ проходит быстрее. Ненавистьотличный антидот к страху. Дзынь! Приехали.
Снаружиресепшен какой-то занюханной фирмешки. Потолокот силы два двадцать, пригнуться хочется. Неприятно яркие светильники, напоминающие мне о моей интернатской палате. Стойка секретарши с пафосным и незапоминающимся логотипом: гербы, вензеля, золотои все напечатано на дешевой наклейке. Журнальный столик с пыльной композитной икебаной, и вокруг негопродавленные утлые диваны для посетителей.
Аншлаг. Ни единого свободного места. На диванчиках, плотно сбившись, сидят ожидающие. Можно было бы порадоваться за фирмукаким ажиотажем пользуются ее неизвестные услуги! если бы секретарша не лежала под журнальным столиком с какой-то тряпкой во рту. И если бы гости не были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Друг на друга и на Аполлона Бельведерского.
Черные балахоны, капюшоны накинуты. На ногахтяжелые бутсы. Рукиисцарапанные, некоторыев перчатках.
Мне навстречудевять пар глаз. Взглядыхолодные, колюще-режущие. Двое поднимаются пружинно, руки в карманах. Видимо, в лицо тут меня не знает никто Кроме одного. Который из них?
Двое начинают заходить с боков. Прежде чем случился конфуз, произношу:
Забудь о смерти.
Они застывают, выжидая.
Сую руку в мешок, достаю свою маску, натягиваю. Я не из их команды; а может, они все из разных команд и собраны здесь только для этой единственной операции. В маске они узнают меня. Но будут ли они мне подчиняться?