Предсказуемо.
Этот человек, один из трех десятков приговоренных абортмахеров в его отделе, дожил до пятидесяти трех и был настоящим трусом. Не христианином, так что последнее наставление пришлось давать ему силой.
Человек, убивший сто шестнадцать малышей, теперь, благодаря воплям прессы, за рубежом рисовался едва ли не святым мучеником. Прессу США уведомили, что писать нужно только о правомочности решения с отсылками к Библии, ведь казнь должна соответствовать ужасу преступления.
Неужели они считают, что скотину, убившую стольких младенцев, что хватило бы на целый роддом, нужно тихо усыпить, как любимую старую собаку? Это неправильно, и всем, кто даст себе труд задуматься хоть на секунду, правомерность их решения станет очевидна.
Он был искренне уязвлен тем, что не сможет показать детям церкви Испании, не рискуя оказаться в тюрьме. За что, во имя Господа, такая несправедливость?
Хэл знал, что должен провести пресс-конференцию, но опаздывал и не мог позволить себе остановку. Репортеры США уже получили распечатки с вопросами и ответами, пусть пользуются. А иностранцы пусть подавятся своим докладом Красного Креста.
Комната для приведения в действие смертного приговора была переполнена. Он прошел по дороге смертников, мимо притихших камер. В этом коридоре запрещались разговоры, и те, кто сидел в камерах, тоже не издавали ни звука. Все выучили правила, хотя некоторым это трудно давалось без помощи охранника.
Во времена постройки тюрьмы каждая камера была рассчитана на одного заключенного. Сейчас в камерах находилось по шесть человек, а ведь в этот коридор попадали только те, кто уже был обречен на смерть, провалив все апелляции. Те, кому вынесли приговор, но до сих пор не рассмотрели апелляцию, содержались в общих бараках. Хэл считал это бомбой замедленного действия, о чем не уставал повторять губернатору.
Он завернул за угол и вошел в комнату подготовки, где добрый старый Сол Голдберг, помилуй его Иисус, сидел в своих оранжевых штанах, кашлял и давился, слушая преподобного Холдена Стенли, читавшего ему Книгу Иова.
Кляпэто что-то новое.
Он читал незаконные молитвы, сказала доктор Карен Анджер. Еврейские.
Отлично выглядишь, Карен, заметил Хэл. Она действительно отлично выглядела с новой стрижкой и макияжем.
Это все телевизионщики, смущенно пролепетала Карен. Сказали, что у нас будет мировая аудитория под два миллиарда, Хэл, можешь себе представить?
Он попытался хихикнуть. Преподобный закончил чтение и закрыл книгу.
Слышишь, Сол? Карен говорит, что у тебя неслабая популярность.
Сол молча смотрел на него.
Хэл вместе с Карен проследовал по коридору на сцену. В центре стояло стальное кресло с кожаными ремнями. Свет горел, камеры были включены. Хэл помахал рукой, и снова стало темно. Рано еще для шоу.
Сэр, что насчет пресс-конференции?
Смотрител? Ми иметь задать фопросы!
Для начала выучите английский. Карен, кажется, все в порядке. Действительно в порядке. Он понизил голос. Дюк поделился со мной маленьким секретом. Президент сделал ставку на семнадцать минут.
Она едва заметно улыбнулась.
Тогда и тебе стоит поставить на семнадцать минут, Хэл.
Ты так хорошо контролируешь это? Смерть наступит ровно на семнадцатой минуте?
Не сомневайся, приятель.
Приговоренному делали клизму.
А этого хватит? Мы же не хотим, чтобы он все там уделал.
Карен кивнула на черную пробку, лежащую на серебристом подносе.
Это оставит кресло сухим, что бы ни выдала перистальтика.
Три минуты, сэр, сказал охранник.
Хэл подмигнул скаутам, которые возились и смеялись, как и положено мальчишкам. Он надеялся, что, когда начнется казнь, ребята проникнутся важностью момента.
И стал наблюдать, как охранники готовят Сола к креслу. Кляп вынули. Во время исполнения приговора ему будет позволено говорить. Триста миллиграмм павулона быстро лишат его такой способности, но приговоренный этого не знает. Наверняка он приготовил какую-то речь против великой страны. Нет, мистер, зря старались.
Гример быстро припудрил лицо Хэла и мазнул помадой по его губам.
Вот так, сказал он. Пара движений, и вы уже выглядите на двадцать лет моложе.
Карен обратилась к Солу.
Не могли бы вы подойти ко мне, Сол? Вы можете ходить?
Тот сгорбился на скамье, снова натянув свои штаны. И выдал длинную отрыжку, типичную реакцию перепуганного человека.
Простите, сказал он.
Нет-нет, это же естественно. Давайте, попытайтесь подняться.
Сол встал на ноги и тут же снова сел.
Мне кажется, пробка выпадет.
Нет, все будет хорошо.
Билли, Джордж, скомандовал Хэл. Прошу, проводите приговоренного.
Два мощных охранника подняли Сола на помост. Лампы зажглись, яркие и слепящие, как само солнце.
Как же вдруг стало тихо, сказала Карен, глядя, как Сола привязывают ремнями.
Ты в порядке?
Давайте за работу, шеф. Она надела хирургическую маску, которая должна была обеспечить ей анонимность.
И они поднялись на сцену. Хэлу казалось, что он вошел в собор, пульсирующий молчаливой жизнью. Он взошел на помост.
Доброе утро, леди и джентльмены, начал он.
И внезапно сзади раздалось громкое:
Йитгадаль вэйиткадаш шмэй раба!
Это Сол заголосил какую-то еврейскую молитву. Дома и в синагогепожалуйста, но на территории собственности штата это было немыслимо!
Леди и джентльмены, повторил он, повышая голос. Сегодня мы приводим в исполнение приговор заключенному Соломону Самуилу Голдбергу
Да установит он царскую власть свою при жизни вашей, в дни ваши! крикнул кто-то из аудитории.
Прошу соблюдать порядок! сказал Хэл.
И при жизни всего дома Израиля, громко произнес Сол.
Все готово, сказала Карен. Препарат пошел.
Я привожу в исполнение казнь
Осэ шалом бим ромав
Голос становился все тише и тише, пока губы не начали шевелиться беззвучно. Но теперь, казалось, половина аудитории подхватила непонятные слова древней молитвы, и они звенели в комнате так, что тряслись стропила.
Да будет великое имя его благословенно вечно, во веки веков!
И ведь это не иностранцы, это такие же американцы, и все они совершают преступление, за которое будут наказаны!
Это преступление! закричал Хэл. Это не христианская молитва! Карен, запускай яд!
Уже. Вы хотите, чтобы я пустила его быстрее?
Нет, черт побери! В этом отделе все будет по закону!
И вот, согласно закону, они казнили через удушение человека, отнявшего сто шестнадцать жизней. Препарат медленно перекрывал ему дыхание и голос, который поднялся до вопля, произнося Кадиш, теперь упал до шепота. Губы посинели, приговоренный наконец забыл молитву, все забыл, скотина, наверняка даже свое имя, но свое шоу перед смертью он устроить все же успел.
Оскалив зубы, он дергался в кресле, белая пена лезла изо рта, пот покрывал кожу, а когда началась предсмертная эрекция, Карен набросила на его бедра предусмотрительно захваченное оливковое тюремное полотенце.
Еще несколько минути голова его упала на грудь, а вздохи и хрипы наконец прекратились.
Сэр, сказала Карен, заключенный мертв.
Благодарю, доктор. Казнь завершена.
Закрылись занавески, и он взглянул на часы. Семнадцать минут ровно, а он забыл сделать ставку в проклятом тюремном тотализаторе! Одному Богу известно, сколько поимеет на этом деле президент в своем Белом доме.
Будь у Хэла хоть капля решимости, он позвонил бы и попросил старика поделиться выигрышем. Это было бы как минимум честно.
Через двадцать минут должна была начаться другая казнь. Не публичнаякому интересен черномазый, пойманный на угоне машин? Его быстро прикончат в подвале, и никто не опоздает на ленч.
Но, спускаясь с подиума, Хэл чувствовал себя плохо. В груди опять болело, глубоко внутри, у сердца. Если дальше так пойдет, он может заработать инфаркт. Боже, инфаркт, а ему ведь всего пятьдесят четыре!
Дженни ждала его, и он был рад ее видеть.
Пойдем, красавчик, сказала она. Тебе, похоже, не помешает побыть с мамочкой.
И это была правда, так что он послушно поплелся за ней обратно в кабинет.
Вот. Дженни протянула ему документ. Свидетельство о смерти Альберта А. Тейлора-младшего.
Мне нужно туда спуститься.
Подписывай.
Но он же еще не мертв.
Скоро будет. Давай подписывай, тебе нужно полежать.
Я не могу. Это не
Закон штата требует от тебя подписать эту форму. Он не требует твоего присутствия на казни. Присутствия требуют только чинуши, а ты и так оказываешь им большую услугу.
Она сунула ручку ему в пальцы. Он подписал.
Я думал, что его проступок касается только угона. Разве этого достаточно для смертной казни?
Третий проступок, и уже не важно, какой тяжести преступление. Он попался в третий раз, и это конец.
Интересно, на чем его поймали в два прошлых раза.
Она протянула таблетку валиума и воду.
Какая разница? Хватит того, что этого гада убрали с улиц, и, начиная с сегодняшнего дня, его содержание не будет стоить нам ни цента. Выпей.
У меня по плану еще Ленч, да?
Я отменила на сегодня все.
Ты просто ангел.
Нет еще, муж мой. Но я работаю в этом направлении.
Он проглотил таблетку и лег на диван, а Дженни гладила его по лбу, пока он не заснул.
Хэлу снилось, что он шагает с Иисусом по Вудландс Молл, и он чувствовал, что Господь его любит, он держал Господа за рукуно тут увидел, что за ними наблюдает маленькая девочка, а Иисус почему-то обнажен.
Господи, сказал он во сне, тебе нельзя так ходить, это смертный приговор, если она кому-то расскажет.
Хэл тут же проснулся. Было очень тихо, только слышалось тихое шипение кондиционера. Тусклый солнечный свет лился из окна на пол. Он сел, потом дошел до стола и налил себе воды.
Дженни?
Все уже ушли, Хэл тоже заторопился по коридору, прихватив портфель.
Воздух снаружи тут же схватил за горло, мешая дышать. Небо было желтым, солнце казалось оранжевым и уже спускалось за северную башню, заливая небосклон кровавыми лучами.
По дороге домой он слушал новости. Национальный выпуск сообщал, что казнь прошла без инцидентов, приговоренный получил по заслугам, как и положено за преступления такой тяжести, и все закончилось хорошо. Ни слова об идиотском происшествии. Он напомнил себе, что нужно просмотреть запись с камер наблюдения. Все, кто читал Кадиш, будут наказаны, иностранцы депортированы, а американцы взяты под стражу с соответствующим статусом.
Домой он добрался поздно, уже стемнело. Из кухни пахло тушеным мясом, в подвале репетировали девочки.
Благословенны узы, связавшие
Мэдди подошла и поцеловала его.
Ты видела?
Она кивнула.
А дети?
Были в школе. Но они видели. Все видели.
Доносившиеся звуки музыки и пения его дочерей мягко нарастали.
наши сердца христианской любовью, объединится наш разум, да будет царствие наше похоже на Твое
И что они думают? По правде говоря, он был разочарован отсутствием праздничной атмосферы. Ведь все-таки этот день был достижением главы семьи.
Мальчики во дворе с телескопом.
Он вышел, мельком взглянув в мрачное беззвездное небо.
Что ищете, ребята?
Папа, сказал младший, ты говорил, что, когда был маленьким, смотрел отсюда на звезды. А куда они делись, папа?
Хэла словно окутало тяжелым покрывалом, упавшим с неба, покрывалом ядовитого воздуха и воплей умирающих. Он как будто снова услышал шепот молитвы Сола, тихий, почти призрачный.
Звезд больше нет, сказал он.
А почему, папа?
Он ушел, решив поужинать тушеным мясом. Мэдди наблюдала, как он сам накладывает еду себе в тарелку.
Почему ты плачешь? спросила она.
Я не плачу.
Плачешь, Хэл. Она коснулась его щеки кончиками пальцев, вытирая прохладные слезы.
Я не плачу, повторил он. Я просто немного устал сегодня. Не знаю почему.
Ему хотелось уткнуться лицом в ее плечо, выплакаться, спрятаться в ее нежных объятиях.
и воцарятся всеобщая дружба и любовь послышались голоса девочек.
И стихли. Песня закончилась.
Ну что ж, сказала жена. Доедай. Через десять минут начнется «Место преступления», ты же не хочешь пропустить начало серии?
РОБЕРТ СТИВЕН РАЙНПророк
Дэниел натянул черные нейлоновые носки и сунул ноги в начищенные ботинки, помогая себе выцветшим рожком для обуви. Он собирался на рождественскую вечеринку к Макабивыслушивать нытье по поводу надоевшей работы и избалованных детей. Жизнь людей так чертовски предсказуема. И дело не в том, что Дэниел был каким-то особенным. Он был совершенно обычным. Часовщик, родившийся в Питтсвилле, штат Нью-Хемпшир, у которого так и не исполнились детские мечты: он не стал ни обозревателем «Нэшнл джиогрэфик», ни палеонтологом. Он давно отказался от этих планов, как только понял, что никогда не сможет их осуществить. Дэниел научился осознавать жизненные ограничения. Если бы еще другие научились тому же
Он завязал галстук, не глядя в зеркало. После чего аккуратно завел наручные часы, двигая стерженек вперед и затемочень осторожноназад. Швейцарские «Bulova» 1927 года, с черным циферблатом, золотой окантовкой и шестнадцатью камнями в корпусе, выполненном в стиле «Curvex». Часы принадлежали его деду, а Дэниелу достались по завещанию от отца. Причем достались в жутком состоянии, но он с любовью подошел к делу, и с тех пор часы служили ему безупречно. Он проделал такую работу, что соседка, впечатлившись, попросила починить и ее часы, и не успел Дэниел моргнуть, как заказы посыпались со всех сторон и он застрял в своем часовом магазине, не отрывая глаз от сложных механизмов.
Он поднес к уху прямоугольник хрусталя и прислушался, как стрелка отмеряет секунды его жизни. Сейчас ему сорок девять. Отец и дед дожили до пятидесяти трех. Что оставляло в итоге 1825 дней, 43 800 минут и 2628 000 секунд тик-так тик-так
Жена Дэниела Минди не раз приказывала ему прекратить подсчеты, чтобы не напророчить себе злую судьбу. Дэниел только улыбался.
Он расчесал редеющие волосы, все также стоя спиной к зеркалу, и уставился на пряди, оставшиеся между зубцами гребешка. Заметил свое отражение в зеркальце на трюмо.
Милый, мы опоздаем. Почему ты так долго?
Минди, его поблекшая, но когда-то чудом доставшаяся ему супруга, вошла в ванную, глядя на винтажные «Lady Elgin» из розового золота, охватившие браслетом ее костлявое запястье. Под каблуками туфель «Прада» захрустели осколки. С понимающим вздохом она уставилась вниз, на свое раздробленное отражение. Раньше это было красивое зеркальце в черепаховой оправе.
Черт возьми, Дэниел! Оно принадлежало моей матери!
Она схватила совок и веник и принялась убирать осколки, бормоча себе под нос:
Ты просто не успокоишься, пока не перебьешь все зеркала в дома, да? То, что нужно, еще семь лет неудач!
«Вообще-то три», поправил про себя Дэниел.
Они ехали на «бьюике лесабре» по совершенно пустой дороге. Асфальт подернулся коркой льда, и Дэниел вел машину крайне осторожно. «Может, вечеринка успеет закончиться прежде, чем мы туда доберемся», втайне желал он.
Ползешь как черепаха! заворчала Минди. Ты что, хочешь пропустить вечеринку?
Дэниел впечатал остроносый ботинок в педаль газа, разгоняясь до пятидесяти шестидесяти пяти семидесяти. Минди было наплевать на возможную аварию. По правде говоря, она предпочла бы разбиться, только бы не ездить на восьмилетием «бьюике». Но ремонт часов в Питтсвилле не приносил прежних денег, а Минди тратила на шопинг все больше.
Она тоже получила от жизни не то, что хотела, включая и мужа. До свадьбы с Дэниелом Минди встречалась с богатым ортопедом, была даже обручена с ним, пока ортопед не сбежал вслед за парой более стройных ножек. Жизнь вынуждала идти на компромиссы. Между выщипанными бровями Минди пролегали морщинки, вызванные этими компромиссами. До того как она решилась колоть ботокс.
«Бьюик» взвизгнул тормозами и остановился перед фасадом дома Макаби с четырьмя колоннами, в старом добром колониальном стиле. Скромная обитель сияла гирляндами не хуже сверхновой. Но за этим ярким фасадом скрывался темный секрет. Диди Макаби хотела детей, но имеющиеся проблемытакие как недостаток яйцеклеток и дохлые сперматозоиды мужаэтому препятствовали. Они могли бы, конечно, пойти на усыновление, но скрыть это от ребенка в Питтсвилле, где слухи распространяются не хуже газовой атаки, было нереально.