Так мы сдавали города врагам. Ничего не могли поделать. Ввязавшись в войну, я стал со временем понимать страхи вернувшихся с передовой выживших солдат: техасцы в самом деле производили впечатление непобедимых воинов. И вскоре мне предстояло убедиться в этом лично, первая и вторая линия фронта смяты, незаметно я оказался на передовой, и мне придется столкнуться лицом к лицу с неумолимо приближающейся смертью. Преодолеть слабость и страх, победить или умереть, так и не увидев жену и ребенка.
После моей гибели ей будут выплачивать пособие еще пару месяцев а затем она вновь начнет высыхать от голода. Так что мне нельзя умирать. Я должен выжить, чего бы мне это ни стоило.
Откинувшись на спину, я глотнул из фляги теплой вонючей воды, прищурился в бинокль, разглядывая нашу тыловую кухню, возле которой суетились рядовые бойцы. Втянул носом воздух, стараясь абстрагироваться от горького привкуса тлеющей после взрывов земли и тошнотворного запаха гниющих трупов, разбросанных на нейтральном (пока) поле. Слабый ветерок приносил аромат овсянки с синтетическим мясом. Каждодневный рацион не отличался разнообразием, но количественно кормили на фронте лучше, чем на заводе.
Невольно я вспомнил Эмили: как она там сейчас? Последнее ее письмо я получил еще в апреле, в нем она рассказала, что переехала в Индианаполис, и что все хорошо: продуктов хватает, поставили на медицинский учёт, относятся со вниманием. Я заскрипел зубами, вспомнив еще раз слова врача: если родится мальчик, материнское пособие будет платиться до его совершеннолетия, вне зависимости от того, погибнет ли отец. Они что, планируют вести войну вечно? И мой еще даже не рожденный сын уже сейчас отмечается в табеле как будущий солдат. Мне хотелось увезти семью на необитаемые земли, найти для нас тихое место за полярным кругом. Увы, мирного острова не существовало на обезумевшей Земле, а в космос человечество уже давным-давно не летало.
Я сжал калаш, качая головой: этот русский автоматлучшее наследие, которое осталось нам от цивилизованного прошлого. Калаш да примитивные винтовки с пушками, танки-коробки времен почти доисторическихостальное сгинуло вместе с высокотехнологичными заводами, да вместе с умами, которые могли тот опыт повторить. Человечество систематически занималось пропагандой мирного образа жизни и десятилетиями уничтожало оружие и знания о его производстве, в итоге к началу новой мировой войны людям оказалось нечем воевать. Кто знает, а не было ли это сделано специально, чтобы сокращение численности населения прошло без вреда для окружающей среды, в которой еще хотелось жить просвещённым потомкам? Если это так, то тому, что это задумал и организовал, все удалось
Я вяло проверил затвор: все было в порядке. Хотел попросить сигарету у лежащего в трех метрах от меня Ленни, молодого паренька из Буффало с такими светлыми волосами и ресницами, что он казался седым, но передумал, не желая помереть от рака. Я еще ребенка увидеть хотел.
Ничего? спросил я у Ленни, засовывая в рот травинку, чтобы отвлечься от навязчивой никотиновой зависимости.
Третий день пошёл, буркнул парень.
Не надо было дожидаться, пока они соберутся с силами, проворчал я, недоброжелательно косясь в сторону полевого командира. Надо было идти в контратаку, а теперь что теперь они уже подлечились и наверняка свежих бойцов подтянули.
Перебьют нас всех, Ленни сказал это очень тихо, но в полуденной тишине, когда даже насекомые попрятались от пекла, я хорошо его расслышал.
Отставить унылые мысли, я выплюнул раздражённо травинку, и Ленни заглох, послушно уткнувшись в бинокль.
Я, в свою очередь, вновь посмотрел в сторону тыла. Стояла пыль столбом, от грязной старой машины отделился человек с сумкой через плечо и бегом направился в нашу сторону.
Почта! возликовал я, и неподвижные фигуры солдат, лежавших через каждые три-четыре метра друг от друга и слившиеся со степным фоном, беспокойно зашевелились, завертели головами.
Почта почта! раздавались радостные возгласы тех, кто ожидал писем из дома. В этом месяце я должен был стать отцом, так что мое волнение трудно было переоценить. Я даже привстал, рискуя получить пулю в затылок, и не сводил глаз с храброго почтальона, спешащего к простреливаемой насквозь передовой.
Уинстон, Джордж! перечислял курьер, ввалившись в неглубокий окоп, по которому можно было передвигаться максимум на четверенькахглубже в иссохшей степи было не вырыть.
Здесь! К нему тянулись руки, передавали мятые белые квадратики через головы.
Роджерс, Мэт!
Я!
Хэнсон, Бенджамин!
Тут он, давайте сюда!
Ричардсон, Стив!
Нету
Повисла тяжёлая пауза.
Погиб две недели назад
Дальше, кивнув, продолжил почтальон, убирая белый квадратик обратно в сумку. Уайт, Тони.
Я выхватил конверт, почти приплясывая, не сразу даже заметив, что письмо не одно, их целая пачка, долго же они шли, родные. Два, три четыре письма написала мне Эмили, по одному каждый месяц. И они только сейчас добрались до адресата.
Не обращая более внимания на радостные восклицания солдат, я уединился к тем счастливчикам, которые уже читали послания. Перебрал письма по датам, открыл самое первое
«Тони, дорогой, как же давно мы с тобой не виделись, мне кажется, целую вечность! Как ты там, надежда есть на то, что ты вернёшься хотя бы в августе, к рождению малышки? Вроде, говорят, что у нас будет девочка, но это еще не точно.
Надеюсь, ты не ранен?! Хотя, был бы ранен, мы бы уже увиделись Молюсь каждый день, чтобы война закончилась, и ты вернулся живым и здоровым, но новости пугают. Вскоре больше не будет Америки, только Техас останется. Пленных они не берут, чтобы местные жители не устраивали нападений в спину. Ох, Тони, это все настолько страшно! Ричмонд пал, нашего прежнего дома больше нет Мне так жаль, любимый»
Я пропустил переживания Эмили, зная, что позже перечитаю письмо подробнее, и не единожды. Сейчас меня интересовало не мрачное будущее, которое жене мерещилось из-за вполне объективного страха, а состояние здоровья ее и малышки. Поэтому я обратился сразу в последний абзац:
«Мой живот уже заметный, стало неудобно наклоняться, так что соседка по квартире помогает мне с готовкой. Она тоже беременна, и пока мужей нет, мы решили жить вместе, чтобы поддерживать друг друга, и чтобы легче было ждать, знаешь, вдвоем не так трудно справляться, да еще и есть с кем поговорить. Ее квартира рядом с моей.
Чувствую себя хорошо, познакомилась в родильной клинике с замечательными санитарками, которые проводили мне обследования и процедуры. Приглашают работать. Я озадачена: устроиться прямо сейчас или после родов»
Я заскрипел зубами от невозможности ответить жене немедленно: нет, нет и нет. Незачем тратить силы на работе, тем более недостатка ни в чем она не имеет. Успеет еще наработаться за всю жизнь!
Открыл следующее письмо:
«Тони, дорогой, не пришло от тебя ответной весточки, это так страшно! Говорят, вас почти взяли в окружение?! Пожалуйста, только не это! Откажись воевать, сбеги, но не допусти плена, я твоей смерти не переживу, тем более знания, что тебя наверняка долго пытали! Недавно в больницу, рядом с которой я живу, привезли двух раненых техасских солдат, хотели допросить, когда те придут в сознание. Буквально через несколько минут в больнице прогремел взрыв. Говорят, техасцы сами себя подорвали, не оставив ни клочка. А ведь был такой шанс раскрыть секрет их непобедимости!
Моя соседка узнала одного из них, говорит, этот парень жил от нас через два дома. Теперь гадаем, то ли сам дезертировал (но почему?!) то ли его принудили стрелять в своих? Это возможно? Часто такое у вас случается? Не хочу представлять, что подобное может произойти с тобой, не могу поверить, что я тебя отпустила»
Я вновь перемахнул в конец письма, беспокойство Эми, как всегда, было преувеличенным.
«Безумно соскучилась Так хочется, чтобы ты увидел, какой я стала, ты бы меня не узнал! Прибавила двадцать три килограмма, круглощекая неуклюжая толстушка с огромным животом, но на тоненьких ножках. Даже интересно, понравилась бы я тебе такой?»
Я счастливо улыбнулся: конечно, она бы мне понравилась! Знание того, что мое самопожертвование во всем идет Эмили на пользу, доставляло радость сердцу. В груди стало тепло, когда, на секунду прикрыв глаза, я представил жену пополневшей и физически здоровой. Круги под ее глазами, которые я помнил, исчезли без следа. На улыбающемся лице светится румянец.
«Уже точно известно, что у нас будет девочка. Неделю назад пришлось полежать на сохранении. Ты только не пугайся, все будет нормально!»
Не выдержав, я прервал чтение и вскрыл четвертое письмо, пропустив третье, мне необходимо было знать, нетерпеливо, срочно, что с ребенком все в порядке. На ладонь вывалилась крошечная фотография, которую делают в автомате. На ней я, чувствуя обжигающие слезы в иссохших от солнца, песка и пороха глазах, увидел Эмили, а в ее руках завернутую во много слоев ткани как будто бы куклу со сморщенным личиком. В первую секунду я был даже немного разочарован: почему-то ожидал сразу увидеть улыбающуюся малышку с широко раскрытыми глазами, тепло-зелеными, как у жены. Мне пришлось напомнить себе, что девочке не более дня от роду, и тут же я проникся к ней горячей симпатией, как к крошечной моей частичке, ради которой я здесь воюю за то, чтобы ее настоящее и будущее стало светлее. Теперь, когда моя семья увеличилась на одного человечка, я тем более себе поклялся выжить и победить.
Я был так очарован, что не сразу понял, отчего звуки внезапно оборвались, а на мою голову, руки и фотографию падают комья. Перед глазами резко поплыло, заколебалось поле, в горле застрял песок, не давая вздохнуть. Бен кричал что-то, поднявшись во весь рост и показывая в сторону врага пальцем, но я не слышал ни единого слова. Будто во всем мире отключили звук. И тут же земля с опозданием содрогнулась.
Резко обернувшись и вытянувшись в окопе, я, не успев понять, сильно ли контужен, ладонями и всем телом почувствовал новые взрывы. Они раздались на нейтральном поле, а также позади нас. Я сорвал калаш с предохранителя, испытывая растущую внутри ярость. Звуки возвращались, слава Богу, я не оглох, не ранен. Не чувствовал нигде боли. Только злость. Ненависть к врагу. Желание сражаться за жизнь и свободу.
Они выступили плотной шеренгой на той стороне поля: черная форма, одинаково высокий рост, как будто их подбирали по определенной схеме. Слева Стив кричал «Не высовываться! Не отступать! Готовьтесь!», справа верещал впавший в панику Ленни, лежа на спине, зажмурив глаза и прикрывшись сверху автоматом. Совсем молодой, неопытный, не ожидал, что окажется на передовой. Не закаленный боями мальчишка. Я, в отличие от него, в разведку ходил, участвовал в партизанских вылазках и нескольких боевых столкновениях.
Еще один взрыв сотряс землю, окатил бойцов мелким удушливым песком. Фотография мешала, и я, коротко поцеловав оба крошечных лица, засунул драгоценность в нагрудный карман, поближе к бешено стучащему сердцу. Письма в суматохе потерялись, рассыпались белыми лепесточками по изъеденной бомбежками земле.
Было страшно, чего скрывать. Я боялся смерти, как любой нормальный человек. Не хотел пыток. Или медленно умирать от ран. Мечтал увидеть свою малышку, обнять еще хотя бы раз жену, но этого, увы, могло никогда теперь не случиться. Схватив бинокль, я остервенело прижал его к глазам, наблюдая за устрашающей процессией: десятки, нет, сотни неистребимых бойцов, с одинаково искаженными злобой лицами, с минометами наперевес, которые они держали словно пушинки. Отборные убийцы шли на нас, точными попаданиями поднимая перед нашим окопом стены песка и пыли. И всякий раз, когда завеса оседала, расстояние сокращалось.
Не стрелять! вопил Стив, рукой подавая условный сигнал тем, кто издали не слышит. Подпустить ближе!
Готовьтесь! приказал он, когда страшные фигуры уже можно было разглядеть без бинокля.
Еще два взрыва прогремели совсем рядом, меня окатило горячими брызгами, залепило правый глаз. Я вытер, увидел на рукаве кровь. Повернулся: Ленни, бездумно хлопая неосмысленными глазами, не мог вдохнуть. Из его слабеющих рук выпал калаш, обнажая длинную, прорезанную осколком рану, рассекающую ребра. Кровь вытекала и тут же загустевала, пузырясь.
И это стало толчком к атаке, я больше не смог выжидать. Заревев, как дикий гризли, выбросил над окопом руки с автоматом, нажал на спусковой крючок. Будто б дополняя мой звериный рык, свирепо застрочила очередь, такие же раздались слева и справа.
Пли! запоздало крикнул Стив и тоже прицелился.
Наступил ад. Мины рвались тут и там, но не думаю, что для кого-то сейчас это имело значение, адреналин стёр страх, оставив лишь испепеляющую ненависть. И единственное стремление: уничтожить врага, не подпустить близко.
Справа заходят! Я видел равномерно бегущие фигуры, в их синхронности было нечто зловещее. И направил туда автомат.
Ложи-ись!!! И мы дружно опустили головы, прячась от минометного огня. Мой окоп внезапно покачнулся, земля осела и стала рыхлой под руками, но я был не задет.
Перекатившись чуть правее, я с новыми силами открыл огонь. Фигуры не падали, как мы ни старались, размеренно бежали вперед широкими слаженными шагами. Иногда останавливались, чтобы одновременно, как по сигналу пальнуть. У меня возникло странное ощущение сюрреализма происходящего, и я дернул к глазам бинокль.
Чертовщина какая-то, пробормотал, отчетливо увидев изодранную в клочья форму техасского солдата. На его груди и руках зияли отверстия от пуль, но на здоровье это никак не сказалось. Бронежилеты?! Броня! У них на всем теле броня! заорал я, пытаясь перекричать грохот сражения.
В голову стреляйте, в голову! подхватил Стив, передавая команду бойцам.
Я прижал к глазам бинокль, с удовлетворением увидев, как один из техасских собак рухнул с пулей во лбу.
Снайпер! Нам нужны снайперские винтовки! вопил Стив в переговорное устройство, пока мы из калашей отчаянно пытались прицелиться в головы врагам. Нашли их слабое место, да толку никакого, цель для автомата мала. На них ведь еще и шлемы были, пробить которые не с первого раза получалось.
Они побежали зигзагами, уворачиваясь от пуль, ага, испугались, бестии! Кто-то всунул мне в руку ствол, и я обнаружил снайперскую винтовку, доставленную из тыла. Нашел мишень, приблизил цель, нажал на гашетку уничтожил противника. Перезарядил. Снова. И снова. Пыль выедала глаза, жгуче-солёные слезы мешали видеть. Взрыв оторвал меня от земли, отбросил в сторону. Не чувствуя боли, перевернулся. Не выпуская винтовку из рук, продолжил стрелять по прыгающим фигурам, которых не становилось меньше. Рядом со мной заработал миномет, но не причинил видимого вреда ни одной «собаке», они в самом деле были будто заговорены, надвигались, а если кто-то и падал, сраженный в голову, его место тут же занимал другой, такой же высокий и бессмертный. Жуткое зрелище, и я начал понимать, что живым из этого боя никому из нас не выйти, солдаты были обречены уступить превосходящему нас в количестве, вооружении и защите противнику.
Конец оказался не такой болезненный, как я представлял: удар поддых, будто земля грубо стряхнула меня с поверхности. Действительность изменилась: надо мной было небо, в глазах колючая пыль, в ушах звон. Дыхание прерывалось клокочущими хрипами, в легкие будто вонзились тысячи игл. Приподняв голову, я завыл, увидев вместо ног месиво из крови и костей. Хотел двинуть рукой, ползти в сторону тылавдруг успеют спасти? но не смог даже пошевелиться, рук не ощущал, или их тоже не было. От шока не понимал, где находится больпросто не мог дышать, как выброшенная на берег рыбина. Медленно уплывал в иной мир. Сознание потемнело, жизнь стала казаться неважной. Неизбежность смерти мягко тащила в ад
Вон еще один, голоса были мне не знакомы.
Живой
В мясо
Повернул голову с трудом, острыми колючками шею пронзила судорога. Между дымящимися телами бродили чужие солдаты. Или свои? Один из них наклонился надо мной: знакомые черты загорелого лица, светлые рыжеватые вьющиеся волосы
Лев? выдохнул я, теряя силы.
Его глаза на мгновение недобро сверкнули.
Айрон?
Вот ты и пришел в мой домвыдавил я слабеющим голосом.