Ф.К. КастИзбранная луной
Посвящаю эту книгу своему редактору Монике Паттерсон за ее страстную увлеченность Новым миром, за веру в меня и за необычайные, сверхъестественные способности к мозговому штурму.
Пусть наше сотрудничество будет долгим и плодотворным.
Избранная луной
1
Заливистый женский смех звенел под сводами теплой опрятной норки.
Ох, Мари! Разве это иллюстрация к мифу, который я тебе только что рассказала?
В одной руке мать Мари держала листок самодельной бумаги, другой, давясь от смеха, прикрывала рот.
Мама, твое дело рассказывать истории, а моекартинки рисовать. Ведь таковы правила игры? Нашей любимой игры!
Да,кивнула Леда, сделав серьезную мину.Я-то рассказываю, а вот ты рисуешь, как тебе померещится.
Ну и что за беда?Мари встала рядом с матерью и тоже вгляделась в готовый набросок.Я так вижу историю Нарцисса и Эхо.
Мари, твой Нарцисс на глазах превращается в цветок, причем довольно неуклюже. Одна рука уже стала листом, другаярука как рука. То же самое с егоженщина подавила смешок,м-м-м некоторыми другими частями тела. Вдобавок усы и дурацкое выражение лица. Однако надо признать, у тебя удивительный дар: даже нелепый полуюноша-полуцветок, и тот вышел как живой.Леда указала на призрачную нимфу, следившую за превращением Нарцисса с выражением скуки и недовольства.А Эхо у тебя будто еемать запнулась, подыскивая слова.
Тошнит от Нарцисса и его самолюбования?подсказала Мари.
Леда, оставив менторский тон, от души рассмеялась:
Да, именно такой она у тебя вышла, только рассказ мой был совсем не о том.
Вот что, Леда.Мари, назвав мать по имени, вскинула брови.Выслушала я твою историю и решила, что концовка явно смазана.
Концовка? Смазана? Да неужели!мать легонько толкнула дочь плечом.И перестань называть меня Ледой.
Но Леда, это же твое имя!
Кому Леда, а кому и матушка.
Матушка? Вот как? Очень
Почтительно и общепринято.Пришел черед Леды подсказывать.
Нет, скорее, нудно и старомодно.Мари заранее знала, как парирует собеседница, и глаза ее заблестели в предвкушении.
Нудно и старомодно? Это меня ты только что назвала нудной и старомодной?
Что? Я? Да чтобы я назвала тебя так? Да ни за что, мама, да никогда!дочь рассмеялась и подняла руки, признав поражение.
То-то же! «Мама»совсем другое дело, не то что «Леда»!
Мари улыбнулась:
Мам, этот спор у нас не умолкает уже восемнадцать зим.
Мари, девочка моя, на самом деле поменьшелопотать-то ты начала, к счастью, не с рождения! Все-таки выпала мне отсрочка в пару зим!
Мама! Ты же сама поощряла меня говорить, едва я встретила вторую зиму!притворно удивилась Мари и, взяв обугленную палочкусвой любимый угольный карандаш, потянулась за рисунком.
Да, но ведь и я не образец совершенства! Я была всего лишь юной мамой и старалась как умела,произнесла Леда со вздохом и вернула дочери листок.
Совсем-совсем юной?переспросила та, что-то бегло набрасывая и заслоняя рукой плоды доработки от Лединых глаз.
Совершенно верно, Мари,подтвердила Леда, пытаясь подсмотреть.Я была на одну зиму моложе тебя, когда встретила твоего замечательного отца иженщина умолкла и неодобрительно глянула на Мари, не сдержавшую смешок.
Готово.Дочь протянула рисунок Леде.
Мари, у него глаза косые,заметила та.
Судя по твоему рассказу, звезд он с неба не хватал, вот я и изобразила его дурачком.
Ох, не говори!
Мать и дочь посмотрели друг на друга и снова залились смехом.
Леда вытерла слезы и порывисто обняла дочь.
Беру свои слова назад. Мой вердикт: твой рисуноксамо совершенство!
Спасибо, матушка!
В глазах у Мари заплясали огоньки. Она взяла чистый лист бумаги и занесла над ним угольный карандаш. Мари любила древние предания, которыми, сколько она себя помнила, делилась с ней Леда. Мать, сдабривая их мудрыми наблюдениями, рассказывала о приключениях, любви и потерях столь же искусно, как мастерицы из Клана плетельщиков плели корзины, ткали материю и ковры для обмена на продукцию Кланов рыболовов, мукомолов и плотников.
Расскажи еще что-нибудь! Всего одну историю, ну пожалуйста! Ты так чудесно рассказываешь.
Лестью историю из меня не вытянешь. А вот корзинка первой черники, пожалуй, тебе перепадет.
Черника! Правда? Здорово! Славная из нее получается краска. Не то что чернила из грецких орехов, только бумагу пачкают.
Леда тепло улыбнулась:
Все любят черникой лакомиться, а тебе она нужна, чтобы рисовать.
Не мне одной, мама. Ты тоже любишь делать из нее краску, для ткани.
Да, краска отличная! К весне выкрашу тебе плащик, но честно признаюсь, предпочла бы черничный пирог!
Черничный пирог! И я бы не отказалась! Впрочем, как и от очередной истории. Скажем, от мифа о Леде. Кстати, мама, почему тебя так назвали? Почему именно Ледой? Миф твоей маме наверняка был знаком,поддразнила Мари.Но поскольку звали ее Кассандра, вряд ли она умела подбирать имена.
Ты прекрасно знаешь, что Жрицы луны называют своих дочерей так, как нашепчет им Великая Мать-Земля. Моей матери, Кассандре, имя дала ее мать Пенелопа. А твое чудное имя Мать-Земля нашептала мне в ночь полнолуния накануне твоего рождения.
Скучное у меня имечко.Девушка вздохнула.Значит, даже на Мать-Землю я навожу скуку?
Нет, это значит, что от Матери-Земли в придачу к имени ты получила историю жизни, не похожую ни на чью другую.
Ты это говоришь, сколько я себя помню, а истории у меня как не было, так и нет,упрекнула Мари.
Всему свое время.Леда коснулась бархатной щеки дочери, и в ее улыбке просквозила печаль.Мари, девочка моя, хотела бы я рассказать тебе еще что-нибудь, да не успею. Солнце уже садится, а сегодня полнолуние. О Клане нужно позаботиться.
Мари приготовилась упрашивать родительницу, чтобы та задержалась еще ненадолго и позаботилась сначала о дочери, а потом уж о Клане, но не успела она произнести вслух свое эгоистичное желание, как по телу Леды пробежала судорога: ее плечи свело, и голова мелко затряслась. И пусть Леда как всегда отвернулась, дабы скрыть от любимой дочери ежевечернюю перемену, Мари все прекрасно видела.
Ее насмешливость мигом улетучилась. Отбросив листок и карандаш, Мари подошла к матери, взяла ее ладони в свои. Как же больно было чувствовать исходивший от родного существа холод, видеть появившийся серебристый отлив кожи! Как всем сердцем хотелось облегчить страдания, которые испытывала мама каждый вечер на закате солнца.
Прости, мамочка, я совсем потеряла счет времени. Не стану тебя задерживать.Мари старалась говорить бодро, не желая обременять горячо любимого человека своими переживаниями. Довольно и того, что мать мужественно уходила в темноту навстречу опасности.Мое желание подождет. Мне есть чем заняться. Надо закончить один рисунок, поработать над перспективой.
Можно взглянуть?не удержалась Леда.
Он еще не готов; знаешь ведь, не люблю показывать неоконченную работу.
Леду вновь затрясло, и дочь невольно сжала ее руку в знак поддержки и любви. Она через силу улыбнулась.
Но сегодня, пожалуй, сделаю исключение. Ты же моя любимая модель, а я на все готова, лишь бы угодить любимой модели.
Надеюсь, ты ко мне благосклоннее, чем к Нарциссу,поддела ее Леда.
Девушка подошла к грубо сколоченному деревянному столу, стоящему в глубине норы, в которой мать и дочь жили вдвоем восемнадцать зим, с рождения Мари.
Своды норы украшал пышный мох-светожар, а с потолка над столом, словно живые люстры, свисали гроздья грибов-фонариков. Когда Мари повернулась к столу, улыбка, которую она изобразила ради матери, сбежала с ее лица. Девушка взяла лист плотной бумаги из растительных волокон, тщательно измельченных вручную, и обернулась. Она улыбалась Леде уже по-настоящему.
Смотрю на свой рабочий стол, на мох-светожар и грибы-фонарики над ним, и всякий раз вспоминаю твои легенды о земных духах.
Ты всегда любила истории, что передают Жрицы луны из поколения в поколение для забавы и в назидание дочерям, хотя правды в них не больше, чем в мифе о Нарциссе и бедняжке Эхо.
Мари по-прежнему улыбалась.
Когда я рисую, для меня они все оживают.
Ты часто это повторяешь, ноначала Леда, однако осеклась на полуслове. Она ахнула от восхищения, едва взглянув на набросок.Мари! Какое чудо!Леда взяла из рук дочери листок, вгляделась внимательнее.Честное слово, на сей раз ты превзошла себя.Женщина осторожно провела пальцем по листку, завороженно глядя на свой портрет. Она была изображена у камина, с неоконченной корзиной на коленях, но смотрела не на корзину, а на художницу. Лицо светилось лаской.
Мари снова взяла руку матери в ладони и погладила ее:
Рада, что тебе нравится, только рука не получилась такой же хрупкой и изящной, как в жизни.
Леда прижала ладонь к щеке Мари:
Поправишь, и выйдет замечательная работа, как все твои рисунки.
Она нежно поцеловала дочь в лоб и добавила:
Я для тебя приготовила подарок, девочка моя.
Подарок? Правда?
Леда лукаво усмехнулась:
Подарок, да еще какой! Закрой глаза и стой здесь.Леда поспешила в дальнюю комнатку, служившую ей спальней, а заодно сушильней и кладовой для пряных трав. Выскользнув оттуда, она встала перед дочерью, заложив руки за спину.
Что это? За спиной прячешьзначит, маленькое. Новое перо?
Мари, я же просила не подглядывать!пожурила Леда.
Девушка зажмурилась покрепче и улыбнулась.
А я и не подглядываю! Просто я сообразительная, вся в маму!похвасталась она.
Да еще и красавица, вся в папу,добавила Леда и водрузила свой подарок на голову дочери.
Ой! Да это же девичий лунный венец!Мари осторожно сняла с головы затейливый венок. Из плюща и ивовых лоз Леда сплела основу и украсила ее ярко-желтыми цветами.Так вот, мамочка, для чего ты одуванчики собирала! Я думала, на вино.
Леда засмеялась:
Вино я тоже сделала, а заодно и лунный венец для тебя сплела.
Мари приуныла:
Я и забыла, что сегодня первое весеннее полнолуние. Думаю, Клан отпразднует на славу.
Мать сокрушенно покачала головой:
Хорошо бы, да только, боюсь, веселье будет омрачено, ведь многих Землеступов недавно взяли в плен Псобратья. Чую, Мать-Земля неспокойна, будто грядут перемены к худшему. Наши женщины погружены в печаль более обычного, а что до мужчин Знаешь ведь, как беснуются наши мужчины от ночной лихорадки.
Не то слово беснуютсязвереют. Землерылы проклятые!
Не смей называть так свой народ, Мари. Можно подумать, они не люди, а чудовища!
Мама, это лишь наполовину мой народ, а по ночам они и вправду чудовища. Мужчины уж точно. Что бы с ними стало, если бы ты каждую третью ночь не смывала с них ночную лихорадку? Известно, чем бы все кончилось. Вот почему никто, даже сородичи по Клану, не должен знать дороги к норе Жрицы.
Тревога и страх придали резкости словам девушки, и она тут же пожалела о сказанном, заметив, как омрачилось лицо матери.
Мари, имей в виду, ночью даже во мне дремлет чудовище.
В ком угодно, только не в тебе! Про тебя я бы ни за что так не сказала! Ни за что!
Но если бы не луна, я тоже превратилась бы в землерылиху. К несчастью, наши сородичи не умеют сами, как я, призывать луну, вот мне и приходится помогать им через две ночи на третью. Сегодня третья ночь, да еще и первое весеннее полнолуние. Наш Клан соберется, и я всех омою, чтобы открылись они любви и радости, не погрязли в тоске и гневе. Ты же все это знаешь, Мари. Что тебя тревожит?
Мари покачала головой. Разве скажешь маме, милой, доброй, умнейшей маме, которая одна знает о дочери правду и любит ее вопреки всему, что с недавних пор их мирок сделался ей тесен?
Ни за что не созналась бы девушка в подобных мыслях, как Леда никогда не раскрыла бы правду о дочери.
Да так, пустяки. Наверно, полнолуние виновато. Я чувствую луну даже здесь, в норе, даже до ее восхода.
В появившейся улыбке Леды сквозила гордость.
У тебя мой дар, а то и больший. Пойдем сегодня вместе, Мари. Надень свой лунный венец и раздели праздник с Кланом. Силу луны легче всего притягивать в полнолуние, а сегодня луна будет огромной и яркой, как солнце.
Нет, мама, только не сегодня. Я устала терпеть неудачу за неудачей перед тобой, не хватало еще осрамиться перед Кланом.
Леда продолжала улыбаться.
Верь матери. У тебя мой дар, а то и больший. Вот из-за этого «больше» и учить тебя тяжело.
Тяжело?Мари снова вздохнула.Хочешь сказать, бесполезно?
Полно преувеличивать! Ты жива, здорова телом и духом. Ни днем ни ночью, ни при луне ни без нее ты не впадаешь в тоску или безумие. Это главное, а остальное придет с опытом, только наберись терпения.
Другого способа научиться нет, ты уверена?
Уверена. Это так же, как с твоими рисунками: сколько ты трудилась над ними, пока они не стали оживать под твоей рукой!
Рисовать куда проще!
Леда тихонько засмеялась:
Кому как.Но улыбка тотчас сбежала с лица матери.Ты же знаешь, Мари, скоро я должна буду выбрать себе преемницу. Дальше тянуть некуда, женщины Клана заждались.
Я пока не готова, мама.
Тем более надо идти со мной. Встанем рядом перед Кланом, и ты попробуешь призвать луну. Пусть женщины Клана успокоятся. Пусть увидят, что я начала тебя учить, хотя пока и не объявила во всеуслышание своей преемницей.
Мари вздернула уголки губ:
Начала учить? Леда, ты меня учишь с рождения!
Ученица из тебя способная. И перестань называть меня Ледой.
Тугодумка я, а не способная ученица, матушка!
Ты не тугодумка, Мари. Ты многогранна: твой ум, задатки, достоинствавсе многогранно. Со временем из тебя выйдет прекрасная Жрица.
В серых внимательных глазах Леды светилась мудрость.
Но только если ты захочешь ею стать.
Не хочу тебя разочаровывать, мама.
Я никогда в тебе не разочаруюсь, какой бы путь ты ни избрала.
Леда вновь поморщилась от боли: по ее телу опять пробежала дрожь, а серебристый отлив кожи перешел с изящных кистей рук выше, на предплечья.
Хорошо, пойдем,решилась девушка.
Мать просияла:
Ах, Мари, порадовала ты меня!
На время позабыв о боли, Леда поспешила в свою комнату. Было слышно, как она стучит горшками, роется в корзинах, как звякают хрупкие стеклянные пузырьки с целебными травами, настоями и мазями.
Нашла!Мать вернулась со знакомой деревянной чашей.Давай-ка пройдемся по твоему лицу. Волосы тоже пора покрасить, но не сегодня.
Мари, сдержав вздох, подставила лицо, и мать нанесла на него грязноватую смесь, помогавшую хранить их тайну.
Леда работала молча: густо смазала дочери лоб, замаскировала выступающие скулы, нос, нанесла липкую серую глину на шею и руки. Завершив работу, она внимательно осмотрела Мари и легонько коснулась ее щеки:
Ступай к окошку, проверь.
Девушка хмуро кивнула. В сопровождении матери она прошла в глубь помещения, поднялась по каменным ступеням в аккуратную нишу, вырубленную в скале, и отодвинула продолговатый прямоугольный валун. Теплый ветерок ворвался в комнату, лаская лицо Мари, словно материнская рука. Она глянула в образовавшийся проемкраски дня уже поблекли, небо на востоке потускнело. Мари подставила руку под льющиеся белесые лучи, затем поймала взгляд матери.
Глаза у Леды, как и у Мари, были серые, глубокие, отливали серебром. «До чего же это красиво!»подумала девушка.
При свете полной луны из глаз дочери, точь-в-точь как у матери, струились серебряные лучи.
Кожа у обеих поблескивала. Девушка нежилась в лунном свете, пока ее тело наполнялось силой и покоем.
Томясь тоской по луне и таившейся в ночном светиле силе, Мари высунула в оконце руку с сомкнутыми пальцами. Она хотела зачерпнуть пригоршню лунных лучей, но вместо тонкого серебристого света на пальцах проступил желтый огонек закатного солнца. Рука дрогнула. Девушка отдернула ее, раскрыла ладонь и залюбовалась филигранным узором. Достаточно совсем немного солнца, чтобы он, изящный, яркий, появился на коже. Мари прижала руку к груди, и золотистый узор исчез, как исчезают сны после пробуждения.
У мамы ничего подобного не бывает. Мари во многом на нее не похожа.
Оконце закрыли.
Ничего, девочка моя, возьмем-ка твой летний плащ. Он совсем легонький, не запаришься, зато