Как и было обещано, Грецион Психовский три раза очень громко постучался, чтобы его уж точно услышали, и вошел в аудиторию.
* * *
В душном и липком тропическом воздухе, под огромными листьями пальм и папоротников, которые теперь растут только здесь, но когда-то правили балом флоры, девушка смотрит в щелку, подглядывая.
Под массивными сводами храма из белого камня она чувствует себя, как дома, но знаеттам, за этой щелкой, что-то происходит. Среди же колонн с каменными змеями, словно желающими задушить эти столбы, ничего нового: на дворе ночь, храм тихо дремлет, внутри остались лишь маги, божественные служители, мастера ритуалов и возливания масел.
Онасреди них. Или, почти.
Она спустилась по ломаным ступеням в ту часть храма, о которой даже не догадывалась. Так глубоко под землей, что здесь прямо из стен врываются корни исполинских деревьев, ломая фасад белого камня. Тот покрылся трещинами, как разбитое яйцо.
Запах корицы и стрекотание сверчковтолько у нее в головестановится сильнее.
Она смотрит в щелку и видит пустой, мрачный зал, а в центреклетку. Ей думается, что это какое-то тайное место для жертвоприношений, и сейчас она увидит кости, человеческие ребра и кровь.
Она тихонько приоткрывает дверь, которую то ли забыли запереть, то ли специально оставили открытой, лишь отойдя ненадолго, и заходит внутрь.
Это оказывается тюрьмой, но не для людей, а лишь для одного пленника.
В центре взаправду стоит каменная клетка, а в ней лежит странное существопрежде она таких никогда не видела. Животное, видимо, привыкшее к неволе, не сопротивляется, но, видя нового человека, приподнимается на передних лапах. Размером оно раза в два больше варана.
Существо высовывает раздвоенный язык и шипит.
Она подходит поближе, чтобы разглядеть животное во всех подробностях. Будь она на пару лет постарше, все бы знала сама, ей бы уже давно рассказали про этого зверя. Она каждый день ходит в этом храме при свете яркого солнца и матовой луны и, казалось, выучила его наизусть. Но, как выяснилось, заблуждалась.
Она поворачивает голову в сторону животного и тянется рукой к клеткеаккуратно, с опаской.
А существо, столь фантастическое, явно пытается что-то сказать, смотрит в ответ жалобными глазами, полными самого космоса, будто запускающего свои зыбкие пальцы в самое нутроони хватают самое сокровенное и тянут, тянут на себя, поглощая и завораживая одновременно.
И ей становится жалко.
* * *
Десант из снежных хлопьев валил с грузных, затянувших небо полностью облаков, кружился, своими миниатюрными завихрениями напоминая снежные ураганы, и мерцал непривычными оттенками в свете длинноногих фонарей, рассекавших ночь. Белые хлопья, летевшие вниз словно по маслом смазанной горке, кувыркались и оседали на шапке Грециона Психовского, где вскоре таяли и мерцающими капельками светились на меху.
Красиво? Безусловно. Приятно? Ну, не сказать, чтобы особо дапрофессор понимал, что, простой он под снегом еще минут тридцать, домой вернется не сказочным Дедом Морозом, а человеком-амфибией. И глубоко внутри Грецион ворчал всеми известными и неизвестными человечеству словами.
Природа решила откашляться, пустив поток холодного ветра: он взбудоражил снежинки, нарушил их плавную гармонию и обдал Психовского своим сковывающим тело и душу дыханием. Вот это зима, так зима, а не мелкий снежок раз в две недели, словно молящий, чтобы на него обратили внимание и вспомнили, какое время года сейчас на дворе.
Профессор перемялся с ноги на ногу и посильнее натянул на уши меховую шапку-ушанку, с которой зимой практически не расставался. Грецион посмотрел сквозь луч фонарного света, в котором роились мелкие снежинки (да и сам профессор, надо сказать, стоял в точно таком же луче, как герой какого-то мюзикла). Психовский увиделну, попытался сквозь метающиеся туда-сюда хлопья снегаторчащие серые махины домов, которые даже не думали наряжаться в зимнее платье. С домами поменьше в такую погоду такое происходило окончательно и бесповоротно.
В этом морозном великолепии Психовскому захотелось в теплодля начала, хотя бы просто сесть в такси, которое едет уже десять минут, хоть обещало быть через пять. Цель чуть выше, этакий следующий этап этого квестадобраться до квартиры, чтобы скинуть куртку, шапку и ботинки. Но в идеале, конечно, хотелось махнуть куда-нибудь в теплые края, где такой погоды не будет в принципетам, видимо, невидимые архитекторы мироздания постарались, чтобы люди не испытывали такого ледяного ужаса, а вот другие места явно обделили вниманием. Ну, ладно, думал Психовский, их можно понятьдолжен же быть какой-никакой, а баланс, просто ему, профессору, не повезло родиться и жить именно в месте, теплом обделенном.
Но Грецион не сомневался, что Аполлонский подобрал для своего сюрприза какое-нибудь турне по теплым местам, а не по ледникампингвины, белые мишки и морские котикиэто, конечно, очень хорошо и мило, но только не в разрезающим душу холоде.
Ехать все еще было как-то леньи Грецион про себя ругался на художника, хотя раньше за собой такого не замечал, даже после самых странных чудачеств Федора Семеныча.
Смартфон в кармане пиликнул. Профессор осмелился вытащить руку из кармана и разблокировать экрантакси, вроде как, приехало. Грецион огляделся, но машины не увидел, снова перемялся с ноги на ногу и натянул шапку еще сильнее, чуть не спрятав под ней глаза.
Прошло совсем немного, и к представлению из фонарного света добавились новые лучи немного иной природыони, в отличие от своих собратьев, двигались. Психовский сообразил, что это такси, только когда фары начали слепить глаза.
Грецион открыл дверь, отряхнул, казалось, целые снежные равнины с шапки и ледники с ботинок. Он сел в машину, потихоньку оттаивая. Профессор, к слову, никогда не был против поболтать в дрогеза что многие водители были готовы его убить, ведь говорить Психовский мог часами, но сейчас Грецион радовался, что таксист попался молчаливый: просто уточнил дорогу, а потом включилхвала всем богам и космическим сущностям! главную рок-радиостанцию страны. Профессор Грецион Психовский наконец-то расслабился, мыслями погрузившись в теплые страны.
Вообще, Грецион давно думал, что пора бы сменить обстановку, и не только из-за тонны работы и скрипящих холодовпрофессор чувствовал, как вокруг, в каждом возможном и невозможном углу, открыто и исподтишка, закручиваются гайки абсолютно во всем. На профессора это давило, вызывало внутри какой-то механический скрежет, разрушающий душевную гармонию и иссушающий те маленькие капельки счастья, которые еще оставались в душевном двигателе. Задним числом, правда, Профессор знал: кое-кто просто забывает элементарные правила инженерии и механики, ведь если гайки затягивать слишком туго, рано или поздно они слетят с резьбы и дадут по носу. Проверено столетиями во всех смыслах: и в буквальном, и в метафорическом.
Хотя проблема, как обычно, была в том, что гайки крутили абсолютно вседаже те, кто говорили, что раскручивают их.
В общем, Аполлонский, не смотря на привычку Грециона поупираться и поворчать без причины, как всегда, не прогадал со своим таинственным подаркоми пусть только попробует купить билеты в какую-нибудь Гренландию, сам будет кататься там на санках и рисовать картины, состоящие исключительно из оттенков белого.
Козерогиони такие.
Будь дорога профессора в такси хоть чем-либо интересной и примечательной, она бы стоила вниманияно в этом оттиске реальности, в одном из вариантов развития событий в мультивселенной, ничего этакого не произошло. Надо понимать, что, чисто гипотетически, есть миллиарды и больше разных Греционов в разных вариантах мироздания. И везде события происходят по-своемус маленькими катушками, словно бы небольшими шероховатостями, бугорками на каждом из этих оттисков. События во всех этих возможных «там» слегка отличаются: сегодня Грецион здесь повернул налево, а тамнаправо, здесь пошел на обед в кафе, а там взял с собой бутербродов. А именно малые решения и расхождения, как известно, влияют на все остальное
Грецион Психовский ввалился домой, в маленькую уютную квартирку с целым лесом из растений напротив компьютера и стенами, обклеенными древними пергаментами и обложками-конвертами рок-альбомов, которые раньше были упаковками виниловых пластинок. Это напоминало классическую монтажную склейку через движение, такую условную перемотку времени.
Профессор жил на широкую ногу, но до тех, кто в этом отношении мог сесть на шпагат, ему было как до Китайской Стены ползком.
Избавившись от намокшей одежды и кинув портфель просыхать в прихожей, Грецион метнулся на кухню, вскипятил чайник и заварил чашку зеленого чая, настоящего, прямиком из Китаятам профессор очень удачно сторговался на рынке, добавил лимона и, конечнобез постоянного допинга пряностями мозг Психовского превращался в кашу.
Профессор сделал глоток и поморщилсяслишком горячо, слишком кисло. И непонятно, то ли он не доложил сахара и переборщил с кипятком, то ли это постоянное недовольство и ворчание, начавшееся еще на улице из-за погоды. Аполлонский говорил, что в случае профессора, ворчание с недовольствомего личные Деймос и Фобос, этого уже ничто не исправит, потому что Козерогиони все такие, постоянно найдут, к чему прицепиться, порой раздуют из этого проблему вселенского масштаба и слушать никого не будут. Так, по крайней мере, говорил художник.
А вот Грецион Психовский эти возмущения Федора Семеныча и не слушал, хоть не отрицал правдивости астрологических наблюдений, только, конечно, не на всяких сайтах наподобие «ЛЮБИМАЯ ХОЗЯЮШКА». Некоторые вещи сохранились и дорабатывались еще со времен Шумеров, простыми наблюдениями, которые трудно назвать пустым совпадениемсистематически повторяющееся совпадение становится уже какой-никакой, а закономерностью.
Профессор положил дополнительную ложку корицы, дошел до комнаты, включил компьютер, поставил чашку на стол и скрылся где-то в зарослях своего леса из домашних растений. Грецион порылся в коллекции пластинок, вытащил одну, повертел в руках, довольно улыбнулся и установил на проигрыватель. Пока профессор возвращался на рабочее место, на всю квартиру загремелно не слишком громко, чтобы соседи не пришли с вилами и факеламиCrazy train. Психовскому показалось, что это отличная мелодия перед дорогойнадо настроить окружающий мир на некий символизм.
Грецион сделал глоток, наконец-то удовлетворившись сладкостью чая. Параллельно открыл электронную почтуличную, на рабочей делать было нечего, ее завалили глупые вопросы, просьбы студентов и других преподавателей, которых профессор сейчас ни слышать, ни видеть не хотел. Сообщение от Аполлонского висело в самом вверху, под тоннами рекламы, которую профессору было лень удалять. Грецион открыл и прочитал:
«Грецион!
Завтра у нас в пять утра самолет. Ага, вот так внезапно, я знаю! Так что пакуй чемоданы как можно быстрее, летим рисовать драконов! Комодо, конечно же, но я бы тебя и таких потащил смотреть. Короче, начинаем с островов Индонезии, с Комодо, а дальше у нас с тобой небольшое корабельное турне с высадкой на ТРОПИЧЕСКИХ островах. Да, тащу тебя в твои любимые теплые места. И ты еще ворчал! Увидимся совсем скоро, давай, начинай паковать чемоданы.
P.S.: Билеты прикрепил. Умоляю, не забудь. НЕ ЗАБУДЬ».
Профессор скачал билеты, закрыл письмо и улыбнулся. Это, конечно, не тур по пирамидам майя, но тоже подойдет. Было лень, ехать никуда не хотелось, диван выглядел куда привлекательней, но встретить День Рождения в тепле, в компании комодо и Аполлонскогоэто же просто мечта.
Греясь этой мыслью, профессор начал собирать миниатюрный чемодан, наслаждаясь вливающимся в уши роком, настраивавшим на интересную поездку.
Интересную настолько, что Грецион Психовский даже не догадывался.
* * *
Они холодно взирают на раскрытую и, что важнее, пустую клетку, не сулящую ничего хорошегосреди древних белых стен начинают покалывать страх и негодование.
Они не смоглиздесь, в этом священном, в этом защищенном и свободном для всех месте, не смогли уследить, впервые за столько лет. Они никогда не думали, что кто-то додумается до такого, спустится сюда без дозволения, распахнет клетку, сойдя тем самым с Духовного Пути, ведь лишь Духовный Путьключ к идеалу, которого они почти достигли.
Но задним числом они, толпясь здесь, в этом подвальном помещении, понимали, что сами сошли с Духовного Пути, ведь не досмотрели и смухлевалитеперь им придется отвечать, как минимумморально, перед самими собой, а это уже страшно.
Корни вековечных деревьев, спящие здесь, на глубине, через дрему слышали их разговоры, обрывки фраз, которые становились все уверенней и увереннейстрах испарялся, улетучивался, поднимаясь вверх и рассеиваясь в голубых небесах над храмом, уступая место уверенности в собственной невинности.
Когда разговоры прекратились, они пришли к выводунет, то был не сход с Духовного Пути, они лишь оступились, споткнулись о случайно брошенный под ноги камень, но теперь встали и готовы идти дальше. А вот она, та, что открыла клетку и освободила зверя Да, она воистину сошла с Духовного Пути, в непоколебимости которого никто не сомневался.
А теперь остывшее тело лежало около клетки, у их ногконечно же, бездыханное.
* * *
Пока с неба продолжал сыпать снег, Грецион Психовский, топчущийся на улице с собранным портфелем и маленьким чемоданчиком, клял опять никак не подъезжающее такси, которое, видимо, не смогло преодолеть пару-тройку снежных баррикад и теперь тащилось с издевательской скоростью. Возможно, где-нибудь в другом оттиске реальности, оно бы уже давно приехало, и сидел бы профессор внутри, радостно слушая музыкуили радио, если включат что-то нормальное, но здесь и сейчас такого не случилось.
Если представить, что вселеннаяэто скопище множества разных реальностей, где все вроде бы одинаково, а вроде бы и нет, все отличается деталями, то логичнее назвать каждую из таких реальностей отдельным оттиском. Оригинала, с которого нескончаемое множество копий сняли, никто, конечно же, не знает, да и как поймешь в этой кипе вариантов событий, где оригинал, а гденет. Тут случится одно, тут другое. Все эти оттиски никогда не бывают одинаковыми. Погрешность техники и, в нашем случае, вселенной.
Но здесь и сейчас, в нынешнем оттиске, такси все не приезжалоуже желтые фонари, освещающие глубокую непроглядную ночь, и то жалобно стали смотреть на мерзнущего профессора. Грецион, конечно же, продолжал мысленно ругаться на такси, по ясной причине, ну и на снег, так, заодноа поскольку здесь и сейчас ему повезло родиться Козерогом, проклятья эти были страшные. Снег вообще обнаглел, все идет и идет и, как назло, не таетконечно, Психовский знал и понимал, что посреди зимы не может резко наступить лето, максимум ударит плюс на пару дней, а потом ходи и скользи по этому незапланированному катку. Хотя, профессор допускал вероятность вообще чего угоднокто знает, вдруг однажды зима резко станет вечным летом, кто-то что-нибудь напутает там, наверху, и Грецион Психовский лично поднимется туда (желательно, с билетом обратно, чтобы не застрять в небесной канцелярии навсегда) и пожмет этой сущности руку. Или руки, если это окажется какой-нибудь Шиваопять же, возможно все. Очень здоровый подход для профессора, занимающегося древними цивилизациями.
Снегу на самом деле очень повезло, потому что все негодование крутилось лишь в голове Грециона, а разговаривать с падающими белыми хлопьями было не в его вкусе. А вот таксисту, который наконец-то приехал, повезло меньше в десятки разпотому что, в силу своего характера, Грецион тут же высказал все, что о нем думает.
У вас совести совсем нет, пробухтел Психовский, устраиваясь на переднем сиденье, хотя мог сесть и на заднее. Я ждал вас десять минут на таком морозе. Мне, между прочим, не двадцать летменя такая спонтанная закалка и убить может.
Так дороги занесло, только и ответил таксист. Я то что мог поделать.
Нет, все равно, это сумасшествиео таком хотя бы можно предупредить ради приличия, профессор хлопнул дверцей. Давайте поедем побыстрее, а то еще тут до завтра простоим, а у меня самолет.