С Фролом Матвеевичем вдова расцеловалась, а после и с братом его, обнявшим женщину столь крепко, что будь она менее внушительна, задушил бы.
Внутри было светло, чисто, пахло свежим хлебом и медом, который подавали к столу в резных уточках, в высоких стеклянных вазочках, в крохотных, с детский кулачок, бочонках.
Это Акимка наведывался, пояснила почтенная вдова. Сторговался ладно, а мне от гостинца передал
Она восседала во главе стола, поглядывая свысока, что на гостей, что на челядь, которая под этим вот хозяйским взглядом, начинала суетиться паче прежнего.
А ты с чем?
С дочкою вот, Фрол Матвеевич поглядел на Баську, сидевшую тихо-тихо. Она и на родственницу свою, которую, как Стасе чуялось, несколько недолюбливала, глядеть опасалась.
Выросла, с пониманием кивнула Марфа. Заневестилась ищешь кого? Сподмочь?
Да уж сподмогли, отмахнулся Матвей Фролович, брови хмуря. И Маланька тихонечко всхлипнула.
Ну сам гляди хорошая невестатовар такой сення хорошая, а завтра глядь, и ужо перестарок, Марфа отлила чаю в глубокое блюдце, в центр его плюхнула ложку гречишного меду, помешала куском сушки и, поставивши блюдце на растопыренные пальцы, поднесла к губам.
Подула.
А за тебя, Никанорушка, радая хотя ж, конечне возраст у тебя не тот, чтоб брюхатою ходить взгляд вдовий задержался на Никаноре, которая от этакой ласки тоже смутилась. Но ничего, дадут боги, как-нибудь да сладится. И госпожа-ведьма сподмогнет.
Делать ей больше нечего, буркнула Баська, за что и была дернута за косу. Сидел-то Фрол Матвеевич, пусть и с супругою своей, а все недалече. Ай!
Вот-вот, покачала головой вдова с укоризною. Драл ты её мало. В мои-то годы девок безмужних вовсе за общий стол не пускали не подумайте, госпожа ведьма, это я не про вас.
Стася кивнула, надеясь, что кивок вышел величественным, показывающим, что вовсе она зла не держит. Хотелось закончить затянувшуюся эту трапезу, на которой она сама себе лишнею казалось, ибо люди, хорошо знавшие друг друга, говорили о каких-то непонятных Стасе вещах. Ежи молчал. А Евдоким Афанасьевич и вовсе счел нужным исчезнуть.
Один лишь Бес, пристроившись тут же на лавкепочтенная вдова только глянула и сделала вид, будто так оно и надобно, будто и прежде случалось ей принимать гостей столь странных, тихо рокотал, успокаивая. Мол, потерпи. Не ты местные порядки устанавливала, не тебе с ними воевать.
воевать Стася не собиралась.
Она уже поела.
И вообще
а еще бают, что третьего дня с подворья Запасьина холоп сбег, почтенная вдова и говорила-то неторопливо, ибо людям солидным излишняя суетливость и в речи ни к чему.
Из новых?
Апрашка
Тот, который кузнец?
А то
И чего сбег?
А кто ж его ведает? Вроде ж довольный был. На откуп собирал. И себе собрал-то, баили, жену вот еще хотел, договорился ужо, а после сгинул, как и не было
Может, и не сбег?
Может, и не сбег, согласилась Марфа, чаек прихлебывая. Только ж ежели б татьба, шум был бы. Апрашка-то мужик справный, он бы любого татя в дугу согнул вона, помнишь, на заклад бился? Вола подымал? И поднял же ж! Куда к нему татя нет, как есть сбег
Купцы одновременно покачали головами.
А у Синичкиных дитё сгинуло
Это которое?
Меньшой дочки младенчик. Она во двор вынесла колыбельку, села пряжу прясть. Говорит, отошла на минуточку, а как повернулась, то и нету младенчика
Страсти-то какие!
Страсти, согласилась Марфа и заела страсти кручеником. Нянька-то, что при ней была, тоже отошла. Всею слободой искали татя, да не нашли. Бают, что ведьма украла.
И на Стасю покосилась этак, двусмысленно.
Я не брала! на всякий случай сказала Стася. Я вообще только сегодня приплыла.
А то долго ведьме птицею оборотиться, отмахнулась почтенная вдова. На крыло встала, прилетела да скрала дитятко.
Она это серьезно?!
И зачем ведьме чужой младенец? вопрос этот Стася задала исключительно из упрямства, понимая, что мнение народное логикой не победить.
Мало ли может, сама пустоцветна. Вот и глянулся чужой, решила скрасти, чтоб вырастить, как свово Марфа замолчала, явно обдумывая этакую дивную в глубине своей мысль. Вестимо, так оно и было. Только, небось, ведьма из нашинских, ежели ведала, у кого красти. А то ведь скраднешь не того, и младенец кривой или хилый
Извините, слушать этот бред у Стаси сил не было, она и поднялась. Я пойду отдохну.
Конешне, согласилась Марфа, рученькою белой махнувши. И тотчас встал перед Стасей очередной молодец в расшитой узорами косоворотке. Сенька проводит вы, госпожа ведьма, не серчайте. Люди туточки простые
Баська тоже из-за стола выползла.
И Маланька с нею. А вот Антошка в покоях, Стасе отведенных, обнаружился. Сидел на пороге, обнявши короб с остатками пирожков, да вздыхал горестно. У ног Антошкиных копошились подросшие котята, которые должны были бы сидеть по корзинам, но то ли сами выбрались, то ли помог кто.
На кухню не пустили, пожаловался Антошка, нос рукавом вытираючи. И творожку не дали. Сказали, мол, не положено
Найдем, вздохнула Стася, пытаясь понять, что ей делать дальше.
Котят накормить.
И лотки поставить, иначе неудобно может получиться. Дом опять же только где его искать, этот дом? И как доказывать, что она, Стася, на него права имеет. И
Ежи разберется?
А что ей еще делать-то
Не пустили, говоришь? Баська подбоченилась и велела:Вставай. Пойдем, покажешь, кто там не пущать вздумал Маланька?
Маланька кивнула и, поймавши котенка, сунула в корзину.
Я туточки пригляжу, сказала она, наклоняясь за следующим. И вели, чтоб воды горячее принесли, а то еще когда баню стопят
Точно, спохватилась Баська. И платье почистить надобно
Кажется, хозяйственные вопросы решаться и без Стасиного непосредственного участия. А вот дом с домом, как что-то подсказывало, так просто не получится.
Глава 6. В которой ведьмак знакомится с проклятым местом, а в Китеже творится неладное
Пока не узнала, что про меня говорят, никогда бы не подумала, какая интересная у меня жизнь!
Дом, некогда роскошный, ныне представлял собой жалкое зрелище. Нет, ограда уцелела. Она-то, поднявши в небеса кованые копья, и отделяла то ли дом от города, то ли город от дома. Там, за оградой, буяла зелень. Разрослась, растянула колючие ковры ежевика, правда, отчего-то не рискую просовывать наглые ветки за ограду. Далее виднелись косматые кусты шиповника, из которых, словно из кипящего зеленого моря, поднимались столпы дубов. За сотни лет деревья разрослись, заматерели. Темная их кора покрылась узором из мхов и лишайников. Узловатые ветви растянулись, смыкая кроны единым навесом, под которым было темно и сыровато.
Ежи вдохнул этот запах.
Странно, сказал он, позволяя дремавшей силе коснуться себя.
Что именно тебе, ведьмачок, странным кажется?
Да все, Ежи коснулся коры. Само это место странно, что никто-то его к рукам не прибрал.
Звенело комарье.
Пронеслась перед самым носом Ежи тяжелая стрекоза да и зависла над темной гладью воды. Пруд, некогда занимавший малую часть парка расплылся, расползся, затопив и груду каменьев, на которой прорастали одичалые цветы, и тропинки, и лужок, ныне превратившийся в болото.
От воды пахло водою.
От землиземлею.
И охранные плетения, которые встретились на ограде, коснулись Ежи да и сгинули, будто их и не было. И пусть сохранилась эта защита, но не выглядела она вовсе неснимаемою.
Там, за оградой, которая изнутри выглядела куда более крепкою, нежели снаружи, поднимались стены совсем иных домов: чистых, нарядных, окруженных парками да дворами, где и трава росла ровно, гладко, словно восточный ковер, и дерева имели вид опрятный. Следовало признать, что само поместье Волковых изначально располагалось будто бы в стороне от прочих, но не настолько, чтобы не нашлось вовсе никого, кому бы оно глянулось.
Может, и хотел кто, Евдоким Афанасьевич вышел из небытия и огляделся. Заросло-то как все
Дом, боюсь, и вовсе
А ты не бойся, ты иди, посоветовал дух, и Ежи к его совету прислушался. Правда, вновь шевельнулось в душе, что надо было бы Анастасию кликнуть, что это её дом, а стало быть, и ей его смотреть. Но с другой стороны, мало ли, что в этом доме может не так сложиться? Место сотни лет пустовало.
Здесь просто-напросто небезопасно!
Сперва Ежи наткнулся на остатки беседки, некогда резной и, надо полагать, прехорошенькой. Но ныне, погребенная под тяжестью винограда, она перекосилась, частью рухнула, и осколки дерева торчали из зелени этакими костями.
Мощеная дорожка, то ныряла под мхи, то выбиралась из них отлинявшей змеиною шкурой.
А дом
Он глядел на Ежи хмуро.
Недоверчиво.
Каменный. И каменная плоть его не поддалась времени. Дом сохранил и изящество колонн, подпиравших портик, и сам этот портик, с которого на Ежи скалился волк. Зверь, исполненный весьма умело, казался живым.
Фиал, велел Евдоким Афанасьевич, и Ежи вытащил фиал с остатками плоти, чтобы осторожно поставить на ступени.
Сперва не происходило ничего.
Солнце не померкло. Небо по-прежнему было ясным и безоблачным. Ветер и тот не поднялся. Просто что-то неуловимо изменилось. Будто сам дом подобрел?
Не бывает такого.
Или
Иди.
Фиал Ежи поднял и на грудь повесил. Странно все странно магия эта в университете ему преподавали основы построения защитных контуров. И в том числе семейного типа, с привязкою на крови. Он бы узнал их и, при толике удачи, сумел бы обойти.
Или вовсе разрушить.
А стало быть, сумели бы и другие, но здесь он чувствовал силу, но понять не мог, в чем она была заключена. Или это потому, как сам Ежи перестал быть магом?
Но там, на пристани, он по-прежнему видел, воспринимал чужие заклятья, то же, наложенное на ладью, для крепости. Или вот иное, в парус вплетенное, чтобы парус этот ветер ловил, даже самый слабый.
Видел же!
А здесь?
Темная дверь сама отворилась с протяжным скрипом. Пахнуло нет, не гнилью, как оно порой случается, скорее уж характерным запахом нежилого дома.
Покинутого.
Брошенного.
Он так долго ждал возвращения хозяев, что сам устал от ожидания. И теперь у дома не осталось сил и на малую радость. А он хотел бы радоваться. Он
Ежи моргнул и погладил стену.
Она тебе понравится, сказал он тихо, нисколько не сомневаясь, что будет услышан. Но сперва надо бы порядок навести. Думаю, если пригласить людей, чтобы пыль вымели, паутину собрали
Дом заскрипел.
Застонал.
Заговорил протяжно, переливами.
А Ежи шел. Шел, снимая тяжелые ставни, отворяя окна, впуская теплый летний воздух, чтобы вымел он, вытянул из дома тяжесть прожитых в одиночестве лет.
Комнаты
Сколько их одни малы, тесноваты, другие огромны. Выцвела ткань на стенах, поблекла роспись потолка. Трухой облетели засохшие в вазах цветы. Да и сами вазы, покрытые толстым слоем грязи, стали серы и одинаковы. Мебель сохранилась.
Ковры надо чистить, если вовсе получится. Полы вот тоже затянуло пеленою пыли. И каждый шаг поднимал сизое облако её.
Он ведь был не под покоем, так? Ежи остановился перед резной двустворчатой дверью, с которой вновь скалился волк. Волков здесь, к слову, хватало.
Не был.
Но что за заклятье тогда?
Родовой памяти, Евдоким Афанасьевич положил ладони на дверь, и Ежи готов был поклясться, что волк зарычал.
Не зло.
Скорее уж радостно.
Показалось?
Конечно. Резные волки рычать не способны. А что двери распахнулись, так от сквозняка. Или неизвестного Ежи заклинания.
Это место было построено моим прапрапрадедом во времена столь далекие, что и я-то о них знаю мало Евдоким Афанасьевич первым шагнул на пыльный паркет, впрочем, пыли не потревоживши. Тогда люди были близки к богам. Или боги к людям. Как бы то ни было, но подобные дома имелись у многих. И строились они не только на крови, но и на силе.
Библиотека.
Сперва Ежи и не понял-то, где оказался, ибо была сия зала огромна, необъятна даже. Куполообразный потолок её терялся во тьме, и лишь золоченые солнце с луною, связанные воедино, тускло сияли. А за порогом начинались полки.
Огромные.
До самого этого золоченого солнца. Полки стояли близко одна к другой, и уже они сами представлялись Ежи этаким диковинным лесом, в котором и потеряться недолго.
Говорят, что некогда подобный дом и являлся крепостью, способной укрыть род ото всех ненастий и врагов. И что, стоило сказать слово, и стены его становились неприступны голос Евдокима Афанасьевича доносился откуда-то издали.
Ежи двинулся на него.
Он шел осторожно, не потому как опасался попасть в ловушку, скорее уж ему было неловко, что пришлось потревожить покой этого места.
Теперь пахло книгами. Такой вот странный дурманящий аромат, свойственный любой библиотеке. Только, пожалуй, в университетской он был слабым, едва выраженным.
Слово это передавалось от отца к сыну а после взяло и потерялось.
Как?
Обыкновенно. Сколь неприступна ни была бы крепость, но жизнь в ней не проведешь. Да и мир вокруг менялся этот дом строился позже многих, позже того же замка государева, уже во времена, когда Беловодье, если не появилось в нынешнем виде, то начало появляться. Наша сила там, в старом месте, пусть и связано оно с домом. Потому я, уходя, только и сумел, что запереть его.
Евдоким Афанасьевич возник перед Ежи, заставив отшатнуться.
Надобно найти кого, чтоб убрались. И переселиться. Все ж таки здесь какая-никакая, а защита имеется, Евдоким Афанасьевич провел ладонью по полке, вновь же не потревожив и пылинки. Да и учиться сподручнее библиотеку тот же прапрадед собирать начал. Я, признаюсь, не больно-то вникал, полагая, что мысли научной надлежит двигаться вперед, а не обращаться в прошлое.
На полках высились книги.
Одни огромные, неподъемные с виду, другие крохотные, третьи и вовсе свитками, упрятанными в деревянные короба. Ежи взял один из любопытства
Порядок тут сохранялся, надобно лишь отыскать список с перечнем работ, а там уж будет проще, пообещал Евдоким Афанасьевич. Что ж пора возвращаться, а то скоро понабегут
Кто?
Мало ли, дух пожал плечами. Те, кому нужна ведьма, те, кто желал бы получить дом, и те, кто не отказался бы ни от первого, ни от второго. Потому поспеши, ведьмачок. Чем раньше мы сюда переселимся, тем оно легче будет.
Правда, кому именно легче, уточнять не стал.
А Ежи постеснялся спросить.
Но коробку с рукописью вернул на место. Что-то подсказывало, что к воровству дом отнесется без должного понимания
Погодите, он догнал Евдокима Афанасьевича уже в дверях. Если не по крови, потому как кровью мы печать не снимали, тогда получается, что по ауре, так? Настройка велась? По тем самым первичным узлам, про которые вы рассказывали? И по вторичным, но не всем, да? Определяющие энергетику рода и ваши останки сохранили частичный отпечаток, а еще и вы сами, не будучи материальны, но с точки зрения энергетических потоков охрана существенной разницы не видит
Видишь, с удовлетворением произнес Евдоким Афанасьевич. Можешь же думать, когда хочешь!
На кухне Баська столкнулась с Никанорой, которую усадили подле печки, на плечи набросили платок, а в руки сунули резную уточку с простоквашею. Перед Никанорой возвышалась белая гора свежайшего творога, присыпанная мелкою ягодой.
И чего ей там, наверху, не елось?
Ишь, сидит, ковыряется страх потеряла! И вцепиться бы ей в космы, глаза бы бесстыжие, которыми она на батюшку поглядывала, выцарапать. И и еще налысо обрить! А потом дегтем облить да в перьях извалять! Чтоб неповадно было честных купцов соблазнять.
Баська носом шмыгнула.
И бочком к порогу-то придвинулась. Она бы и вовсе ушла, да только зверье кормить надобно и не медами, которых в комнату отнесли, верно, думая, что если ведьма, так ей и довольно.
Бася? Никанора поднялась было, но охнула, опустилась на лавку.
И лицо её бледно сделалось вдруг до того, что показалось, сейчас вовсе по цвету с печкою сроднится.
Сиди, оглашенная, махнула рукой кухарка, которую Баська сразу опознала, как самую главную, ибо была та больше и толще прочих. Ишь, вздумала, непраздная да в дорогу прикачало, небось.