Допустим, я сошла с ума, вот только это не отменяет того, что мне нужно выдворить из дома неведомого гостя. Или хотя бы выбраться из дома самой, а там, на улице, можно кричать и визжать, чтобы привлечь внимание честного люда. О том, что в сером квартале таких жителей нет вовсе я стараюсь не думать.
Сердце колотиться быстро-быстро, но я выхожу из комнаты и останавливаюсь наверху. Замираю, лишь на мгновение, и храбро, насколько это вообще возможно, иду вниз.
Шаг, другой, третий. Лестница молчит, под ногой не скрипит ни одна доска, не шуршит слезшая краска на ступенях.
Неизвестного гостя не видно и не слышно. Спускаюсь вниз, смотрю на приоткрытое окно и уже делаю шаг к нему, видя в нём своё спасение, как позади меня кто-то кашляет и буднично, вполне себе спокойно, спрашивает:
Кто вы такая?
Сердце ухает куда-то в пятки и я с диким криком, что оглушает меня саму, замахиваюсь деревяшкой и бью наотмашь. Удар выходит глухой, а вслед за ним, неизвестный посетитель удивлённо, как мне почудилось, крякает и падает к моим ногам.
Я вновь кричу, разом перепрыгиваю через упавшего мужчину, и бегу к двери. Распахиваю её, выскакиваю на скрипучее крыльцо и замираю. Палисадник, и так имевший вид не особо благопристойный, вовсе подурнел. Корявые ветки срослись между собой, образуя глухую непроходимую стену, настолько плотную, что улицу Серого квартала никак не разглядеть.
Похоже, умом я всё же тронулась
Последнее, что помню, это подступившую к самому горлу дурноту и стремительно раскачивающееся небо. А ведь я и подумать не могла, что однажды превращусь в кисейную барышню.
* * *
Что-то скользкое и довольно холодное касается лица. Не противно, а напротив, довольно приятно. Освежающе, я бы сказала. Но говорить не хочется, как и глаза открывать, как и выбираться из кокона темноты, где так приятно и совсем не страшно.
Потом, совершенно неожиданно, ха-ха-ха, вспоминаю об обстоятельствах, загнавших меня в этот уютный кокон, и не только глаза сразу открываю, но ещё и вскакиваю, чтобы тут же с подозрительным звоном столкнуться с чьей-то посторонней макушкой.
Ай!
Ш-ш-ш!
Раздаётся одновременно.
Дабы не причинять себе очередную порцию боли, отползаю так быстро, как это вообще возможно в положении лёжа на спине.
И откуда в худосочной истеричке столько сил? раздражённо бормочет мужчина, именно тот, которому досталось от меня увесистой балясиной по голове, пока я пытаюсь сбежать подальше.
И только из-за желания своего, не сразу вникаю в им сказанное, а когда «ласковые» слова вдруг становятся понятными, резко останавливаюсь и хриплю:
Это с чего вы взяли, что я истеричка?!
Конечно, вопрос этот совсем неуместный, и лучше бы мне не останавливаться, а вскакивать на ноги и нестись куда подальше без оглядки, но То ли дело в тётушкином дневнике, прочитанном несколькими часами ранее, то ли и я являюсь феей лишь наполовину, только бежать перехотелось, а вот настучать по голове, что ругательства в мою сторону извергает, захотелось вновь.
Вопрос мой проигнорировали, лишь скривились, многозначительно так, отчего пуще прежнего обидно стало.
Поклёп! Я требую ваших извинений! выкрикнула громко, чтобы смысл сказанного точно дошёл до адресата.
Но адресат умело прикидывается глухим, или слабоумным (тут я точно ответить не могу), и поднимается на ноги. Роста он оказался внушительного, тем более для меня, сидящей на трухлявом полу.
Мужчина, значит, поднимается, потирает пятернёй огромную шишку, что смотрится куда внушительнее его внушительного роста, и говорит, спокойно и вполне себе уверенно:
Что ты тут делаешь?
Ни тебе вежливого обращения, ни вины, которой прямо-таки должен фонтанировать его голос, я не обнаружила. А потому набираю полную грудь воздуха и уже готовлюсь вывалить на ночного посетители все ругательства, услышанные мною за короткую и очень насыщенную жизнь, как меня перебивают с ещё большим пренебрежением:
Только не кричи, у меня со слухом всё в порядке.
Я сдуваюсь, как дикий огурец, если шлёпнуть по нему ногой, и бурчу, поднимаясь с пола:
Живу я тут.
В предрассветной полутьме лицо мужчины кажется каким-то серым, и глаза будто белесой плёнкой затянуты. Да и сам его вид намекает на болезнь, в могучем теле притаившуюся. Отчего-то страх, до сей минуты всё ещё сжимающий сердце настырными щупальцами, гаснет. А на его месте появляется несвойственное мне желание помочь.
Нет, на меня и раньше, бывало, находили приступы неведомой добродетели, но направлены они были на людей знакомых, а никак не на первых встречных, к тому же влезших ночью в мою обитель.
Да только какими бы ни были правильными доводы разума, желание это никуда деваться и не подумало.
Давно? незнакомец хмурится, покачивается и кое-как хватается за стену, пытаясь удержаться на ногах.
Так вчера заселилась, лепечу тоненько, здраво опасаясь, что вот прямо сейчас этот внушительный, а по делу просто малохольный неудачливый грабитель рухнет тут замертво. А мне потом перед стражами порядка оправдывайся, откуда в доме вновь прибывшей в столицу феи труп взялся.
На каком основании? хрипловато, явно с трудом бросает мужчина и таки оседает на пол. Правда сознание не теряет, а всего лишь дышит часто и со свистом.
Я в наследство его получила, от тётки, говорю тихо, успокаивающе даже, а сама подбираюсь ближе. Зачем? Сложно сказать Целителем я никогда не была, а и поди вот так разберись, отчего эдакому детине плохо. Но не бросать же его вот так, как есть?
Мужчина дышать хрипло перестаёт, замирает, а потом глаза открывает резко и подаётся вперёд, хватая меня своими здоровенными ручищами за хрупкие плечи.
Дайана тётка твоя? и столько непонятной радости в его голосе, что я пугаюсь пуще прежнего и думаю, что идея с помощью не зря с самого начала казалось мне провальной. Он же просто сумасшедший!
Руки я его осторожно с плеч снимаю, при этом стараюсь улыбаться, чтобы не дай боги не оскорбить душевнобольного, и признаюсь, отползая чуток назад:
Она самая.
Уточнять, что об этой родственнице я узнала всего лишь сутки назад, не стала. Отчего-то мне кажется, что эта новость ему вовсе не понадобится. Но Лучше бы сказала, тогда бы может быть избежала угрожающе-просящего:
Приготовь отвар из черноягоды! Сейчас же!
Лапищи его вновь на моих плечах оказываются, а я Я с трудом сглатываю ставшую вязкой слюну.
Молчу. А что ещё мне остаётся делать?
Ну! встряхивает меня так, что зубы клацают.
Приходится сознаваться.
Не умею я.
Пару мгновений тишины и удивлённое:
Как это?
Казалось бы, что непонятного в трёх словах «не умею я»? Всё же ясно, как белый день, но нет же, ему разжевать надо.
А вот так, развожу руками, насколько это возможно в тисках его немилосердных объятий. Не умею я отвар делать, и знать не знаю, о какой черноягоде вы говорите.
Во втором я чуть слукавила, о черноягоде мне хоть немного, но всё ж было известно, только знать ему об этом необязательно. Да и никому не надо, честно говоря. Ягодка эта запрещённая, а используют её и вовсе для зелий противозаконных.
Мужчина с минуту смотрит на меня, пытливо так, но я и глазом не веду. В том, что касается закона, я чиста, аки младенец. И никому-то не доказать обратного.
Лжёшь, припечатывает и, наконец, отпускает руки.
Я демонстративно потираю плечи, дабы смутить малахольного наглеца, но он смущаться вовсе не намерен. Вздыхаю глубоко, и признаюсь:
Врать я не приучена, так что вам придётся мне поверить.
Незнакомец приподнимает брови, ухмыляется, и кажется, от ухмылки этой серость да туман в глазах куда-то пропадают.
Поверить? Чёрной ведьме? насмехается и от этой насмешки становится Обидно? Да, только самую малость.
А я не ведьма, и не чёрная, возвращаю насмешку, я фея, потомственная. У меня и документы имеются.
Уголки его губ медленно опускаются, он прислоняется затылком к стене, прикрывает глаза и совершенно не стесняясь говорит:
Значит дело дрянь.
Соглашаюсь. Так, на всякий случай. С душевнобольными встречаться мне доводилось, но то было в местах людных, а не в заброшенном доме, который десятой дорогой обходят. Поэтому кроме как соглашаться мне ничего и не остаётся.
Минута, другая Тишина тяготит. И я спрашиваю, шёпотом отчего-то:
А что за дело?
Мужчина глаза открывает, смотрит на меня несколько мгновений к ряду, потом качает головой и устало выдаёт:
Не важно, думает секунду и добавляет: Уже не важно.
Будь во мне любопытства чуточку больше, я бы непременно спросила, почему дело вдруг перестало быть важным, но Я вновь поднимаюсь на ноги, подхожу к выходу и открываю дверь:
Раз это, говорю вроде уверенно, только неловкость всё равно теснится в груди, Уже не важно, может вы уйдёте из моего дома? Мне очень спать хочется.
Последние слова выходят такими жалостливыми, что самой себя утешить хочется. Ещё и глупое желание вернуться к дяде Росму появляется, там я хотя бы знала, чего ожидать от ворчливого родственника, не то, что тут.
Ночной посетитель окидывает меня внимательным взглядом, в котором наравне с удивлением плещется что-то ещё, что-то незнакомое прежде. Заминка затягивается, и я уже собираюсь повторить свою просьбу, как мужчина с трудом встаёт, подходит почти вплотную.
Неужели не боишься? и губы растягивает в жутковатой улыбке.
Есть за мной такой грешокустаю бояться. И вот сейчас вновь наступает тот самый момент.
Почему же, устало пожимаю плечами, боюсь. Только спать мне хочется сильнее, чем бояться.
Сомневаюсь, что он проникнется насыщенностью прошлого дня, что я с трудом пережила без сердечного приступа и прочих смертельных хворей. Потому молчу, лишь жду, нетерпеливо вздыхая.
Мужчина вновь улыбается, на этот раз без намёка на сумасшествие и скрытые наклонности душегубца.
Хорошо, кивает удовлетворённо, хотя я решительно не понимаю, что же хорошего он видит во всём этом бедламе, и выходит за дверь.
Деревья со скрипом расступаются и корявые ветви возвращаются на свои привычные места. Удивляться я не стала, лишь угрожающе сощурилась, мысленно обещая дому-предателю разобраться чуть позже. И разбирательства эти вряд ли ему понравятся.
Далеко ночной посетитель не уходит, оборачивается, прячет руки в карманы брюк, только сейчас замечаю, что и крой, и сама ткань выглядят модно и дорого. По губам скользит ухмылка:
Как тебя хоть зовут, потомственная фея?
То ли от взгляда его с задорными искорками, то ли от ухмылки этой, чувствую, что лицо вспыхивает жаром смущения.
Криска, бросаю тихо и смущаюсь пуще прежнего, то есть Кристиана меня зовут.
Кристиана, значит, хмыкает понятливо.
А вы? спрашиваю зачем-то. Да только ответа так и не дожидаюсь, потому что на дорожке, где ещё мгновение назад стоял мужчина, уже никого не было.
Чертовщина какая-то, бурчу тихо и закрываю дверь.
Дом, как мне кажется, вздыхает с облегчением, а я грожу в пустоту пальцем и говорю:
А с тобой мы потом поговорим!
Наследство моё обещанием прониклосьни одна доска не скрипит пока я поднимаюсь в спальню. Даже кровать и та молчит несмотря на то, что я, словно змея верчусь на матрасе из стороны в сторону. Но, наконец-то, засыпаю, чтобы проснуться от ярких назойливых лучей солнца. И никаких незнакомце поблизости не наблюдается
Может быть, мне всё приснилось?
* * *
Я долго лежу на кровати, пока мне это не надоедает. Потом поднимаюсь, усаживаюсь на краю матраса и спрашиваю:
Что скажешь в своё оправдание?
Пока лежу, вспоминаю всё что произошло прошлой ночью до мельчайших подробностей. И с каждой минутой тревожусь всё больше. Если дом живой, магией наделённый, а по всему выходит, что сообразительность особняка и его строптивый характер, мне вовсе не привиделись, то как же он пустил незнакомого человека? А из этого вытекает другой вопроскакие же отношения связывали его с Дайаной, раз он не побоялся прийти к ней за помощью?
И сколько ещё таких «близких» знакомых у покойной тётушки имеется? Надо же мне как-то подготовиться к нашествию ночных гостей.
Дом молчит, пыхтит жалостливо, но выдавать секреты прежней хозяйки совсем не торопится.
Так значит? щурюсь недовольно и встаю на ноги. Хорошо, пожимаю плечами, похоже мне тут не рады. Пора возвращаться в деревню к дяде Росму.
Конечно, я не думала, что старая развалина так легко сдастся, но Дом шипит, шатается и принимается каяться во всех грехах разом, даже в тех, которые меня совсем не волновали и ни коем образом не касались.
При Дайане ему жилось хорошо, сытно. Ведьма щедро делилась магией, да и когда не делилась, хватало спонтанных выбросов от проклятий, которые бывшая хозяйка раздавала направо и налево. Один такой выброс стоил особняку собственного места. Буквально. Не рассчитала ведьма сил, да и занесло её из квартала богатого, к ворам, жуликам и прочему отребью вместе с домом. И сколько Дайана не пыталась вернуть всё как было, у неё не вышло.
Собственно, отсюда и начались беды да несчастья.
Люд к дому чёрной ведьмы, что волею случая и неосторожного колдунства оказался в Сером квартале, потянулся сомнительный и даже опасный. Но опаснее всех был этот, который сегодня ночью приходил. По крайней мере, Дайана его и боялась, и уважала больше прочих.
И кто же он? спрашиваю, словно одолжение оказываю, чтобы наследство моё вдруг не решило, что жалостливыми рассказами способно разжалобить доверчивую фею.
Дом вновь ворчит, даже не пытаясь скрыть горечь обиды.
Оказывается, Дайана, несмотря на вспыльчивый характер и великое бесстрашие, была особой довольно осторожной. И в некоторые тайны, что не имели, как я подозреваю, конца и края, не посвящала даже разумное имущество.
Но дом запомнил её указания намертвоэтому гостю перечить нельзя. Ни по какому случаю и не под каким предлогом.
Исповедь заканчивается, так и не привнеся ясности в главный вопроскто же такой этот ночной посетитель?
Имя его ты тоже не знаешь? спрашиваю, впрочем, без особой надежды.
Вместо слов и ворчания дом вздыхает длинно и печально.
Значит, опаснее других этот, кто приходил
А других гостей ты тоже так легко впустишь? Без моего на то согласия? хмурюсь, и впрямь задумываясь о возвращении к дяде. Вдруг очередной ночной визитёр окажется ещё более сумасшедшим, чем тот, что осчастливил меня своим приходом сегодня? И окажусь я зарытой под кряжистыми корнями старых деревьев Печальная картина, должна признаться. И жутковатая, чего уж ни говори.
Дом возмущённо трещит, обидевшись на моё предположение.
И чего обидного я спросила? удивляюсь вполне искренне. Если уж ты так чтишь наказы старой хозяйки, то может новая тебе вовсе не нужна?
Особняк затихает, даже проёмы окон опускают уголки к полу, будто наследство моё готовится разрыдаться, как малое дитя. А спустя всего мгновение, дом тоненько просит, я мысленно слышу его просьбу:
«Не надо уходить. Мне очень одиноко».
И столько непролитых слёз в бесхитростных словах, столько боли и страха, что я не нахожу, что ответить. Колкие фразы и обида тухнут, словно свеча на ветру. На смену обиде приходит жалость, и понимание Я всегда чувствую себя одинокой, с тех самых пор, как не стало родителей.
Хорошо, хлопаю по коленям, лишь бы развеять сердечную тоску. Не уеду. Но и ты больше не пускай никого без моего на то ведома.
Дом смущённо пыхтит, явно желая спросить что-то ещё и я со вздохом добавляю:
А если не можешь не пустить, то хоть предупреждай меня заранее.
Глава 6
Обиды и недомолвки пришлось оставить. Тимоха заявился чуть раньше обговоренного времени, но у меня и мысли не возникло, спровадить его.
Пока парень занимается крышей, я вооружаюсь найденной в кладовке лопатой, кое-как прилаженными к черенку граблями и ржавым секатором. Инвентарь надо бы закупить, но пока хватит и этого.
Сад за домом, несмотря на торчащие то тут, то там сорняки, в общем и целом, выглядит прилично.
Первым делом расчищаю заросшие дорожкимурава и клевер срослись тесно, так что ни подлезть, ни подступиться. Но я же фея, пусть и наполовину.
После дорожки подхожу к розам. Кусты распушились, заполонив почти всю огороженную клумбу. Оставить так, конечно, можно, но пройдёт ещё каких-то пару лет, и эта красота попросту выродится.
Осторожно, стараясь не уколоться, разгребаю ветки и обрезаю лишнее. Выкидывать что стебли, что цветынепозволительная трата. И то, и другое прекрасно подходит для крема и ароматных настоев.