Да?
Ей-ей! Он по первой ходке мне мозги вправлял. И спрашивает: "А знаете ли вы, дорогой мой Борис Абрамович, универсальное моральное правило общения разумных существ?" А я возьми, да и ляпни по простоте душевной: "Всегда поступай с другими так, чтобы они не успели тебе сделать так же!" Га-га-га! Люмо как услышал, так чуть под стол не пал! Я аж забоялся: щас оскопит меня под самую уздечку. Ничё, обошлось.
Да хоть расстрел! храбрился меж тем Роман. Всё одно: ни родных, ни женщин
Ей-ей! солидаризировался с сотоварищем Тверизовский. Поведаю тебе бывальщинку моей молодости. Принимали, значит, меня в партию «Мохнатая лапа». А тогда в неё следом за Бельцыным все скопом лезли за дармовыми пирожками да шанежками. И вот на политсовете меня озадачили: «Если партия скажет, что надо пить броситьбросишь?» «Надо, значит, брошу», отвечаю я. «А если скажет, курить бросить?» пристали ко мне. «Скажет, значит, брошу», говорю я в ответ. «А если скажет, с женщинами завязатьзавяжешь?» достали меня коронным приёмчиком, ровно серп к одному месту приставили. «Скажет, значит, завяжу», стойко держусь я. «Ну, а если жизнь отдатьотдашь?» пошли они на крайнюю угрозу. «Ещё как отдам! отрезал я. Нафиг такая жизнь нужна?!»
Похохотали так, что смех проник за звуконепроницаемую перегородку. Даже Крэк с роботами заглянули к ним. Душевно полегчало. И воодушевлённый Загорцев осведомился:
Борис Абрамович, может, и про женщин вы мне так же соврали, как и на политсовете?
Не-е-еХе-хе-хе!Чего нет, того нет, захихикал старик. С имя здесь, Ромашишка, полный облом. Понимаешь ли, эти дегенераты таутиканцы радикально мимикрировали. Жутко приятную методу размножения они променяли на лабораторную: начали вынашивать плод в пробирке. Так появились те, кого ты обзываешь «сутуленькими».
Парадокс! Если мы завсегда из девушек делали женщин, скабрезно хихикнул бывший магнат, то они из женщин сделали вечных девушекГа-га-га!У них, то бишь у сутуленьких, уже нет тяги к сексу, а этихе-хеорганы сладкого движения у них деградировали в как егоВ атавизм? Не, не в атавизмЭ-э-э
В рудимент, помог деду выйти из затруднения Загорцев, сносно усвоивший в институте физкультуры анатомию и физиологию мыслелоба. Как у нас, положим, третий глаз или аппендикстоже рудименты.
Во-во! подхватил Тверезовский. Превратились в «рудики»Таутиканцев с женскими «рудиками» называют «матронами», а с мужскими«мэтрами». Можно подумать, что раньше они у них метровые были, отвлекаясь от основной тематики, пошленько захихикал старик. Ан на том таутиканцы не унялись. Матроны и мэтры сталиэтими как ихЗаготовками, что ли?
Может, биологическими матрицами? предположил футболист.
Во-во! Матрицами для выведения новой породы. У них наука такая естьКак же её?Ну, ещё Кушкин про неё писалА! Онегика!
Может, евгеника? поправил его Загорцев.
Во-во! Евгеника. Через неё тау создалихвостатую тварьНу, такую молекулуДлинную-предлинную
Дэ-эн-ка? подсказал слушатель.
Во-во! Дэ-эн-ка. И коктейль из этой хвостатой
Геном таутиканца? сообразил подсказчик.
Во-во, геном! обрадовался и удивился повествователь. Ишь ты! Мне-то Тукан с пятого раза эту хренотень втюхал. А ты, Ромаха, не дуболом, однако. В наше время присказка бытовала про то, что росли у мамы три сына: двое умных, а третийфутболист. Но ты-то в тему и в тему палишь!
Стараемся, скромно потупило глаза исключение из присказки.
Так вот, теперича тау выводят последышей прямо из генома. У кого из них ниже пупка остались мужские «рудики», тех кличут «дублями», а у кого женскиетех кличутэтоКак его? «Дублёнками», ли чо ли?
А не «дублёршами»?
Во-во, «дублёршами»!Ишь ты, лупит и лупит «в яблочко»! А дубли шибко мозговитые, потому как мозг у них не отвлекается на секс, зачатие, родыИ бают, Рома, что скоро дубли мэтров начисто вытеснят. И знаешь почему?
Почему?
А башковитые они! Секи сам: если тем же мэтрам в мозги специальные штуки нейрохирурги впаривают
например, вживляют микропроцессоры, чтоб общаться на субчувственном уровне.
Во-во. То дубли с этими штуками сразу вылупливаются. Во, чё прогресс-то творит! подытожил Тверизовский, вытирая от слюны старческий рот, То ись, мои единоверцы верно глаголили: «Что таутиканцу хорошо, то иерею смерть».
Вы же говорили, что выимперский?! на миг полупарализовано отвисла у Загорцева нижняя челюсть.
А я и так имперский! без тени сомнения утверждал потешный старик. Яимперский иерей. Была на Зелёнке такая нация в двадцатом веке.
Э-эх, слетать бы на Зелёнку! размечтался Роман. Кстати, Борис Абрамович, мы же можем потребовать, чтобы нас отправили на историческую родину, а?
Темнят они, щёлкнул языком тот. Про то не просветили меня, раз я фулюганА до Зелёнки смотаться для них не проблема. У них есть и кварковые ракеты, и фотонные, и монопольные
Что ещё за монопольные?
Это ты, парень, у них сам попытай, зевнул дед. Устал я. Давай-ка, на нары. Покумарим чуток.
Глава четвёртая
1
Председатель Люмо с двумя эксцессорами появился на вторые сутки пребывания Загорцева в зале ожидания.
Пока рассматривалось дело Тверизовского, молодой узник знакомился с материалами заведённого на него электронного досье на пару с появившимся у него помощникомгражданским правоведом Лажем. Последний обязан был отстаивать интересы Романа.
Лаж Загорцеву отнюдь не импонировал. У него была плутоватая физиономия. А плуты среди таутиканцев встречались столь же редко, что и сердитые личности, наподобие Бонза. Лаж непрерывно подгонял представляемого: «Было? Было. Пляшем дальше». Какому мыслелобу понравится, когда торопливо «отплясывают» на его недавнем прошлом и скором будущем?
Процесс по Тверизовскому закончился через час. «Выговор, шепнул при прощании земляку дед. Жди в гости. Повтори-ка адресок».
Тенистая, подстраиваясь под старика, ответно понизил голос Загорцев, двадцать двасемьдесят один.
Нагряну не один, таинственно пообещал старичок. С нашим земелей. С Айком. Онмериканец. Это секрет. Паскуда Бонз не знает, что мы с ним контачим. Он на Айка тоже зуб имеет. Не дрейфь! Ни пуха!
К чёрту!
2
Крэк сопроводил Загорцева на четвёртый этаж. Миновав ряд бронированных дверей, они оказались в просторном зале. За ними туда же пожаловал состав суда и главный этик. Пожилой председатель Люмо и его ровесники эксцессоры оказались типичными таутиканцами. Иначе говорядобрейшими тау. В отличие от злого Бонза, который во вступительной назидательной речи напирал на то, что оступившийся покусился на неприкосновенность личности.