Время подвело итоги труда, и результат вот он, на верстаке. Здесь все: и форма, и содержание. Сашка взял детальку, промыл её от остатков полировочной пасты, искупал в смазке и снова положил на верстак. Немного постоял, тщательно вытирая руки. Осознанно или нет, но этот момент он оттягивал до последнего. Во время подгонки всех составных частей их приходилось до посинения совмещать, прилаживать и двигать друг относительно друга. Но ещё ни разу он не собирал своё произведение полностью
И вот, кажется, всё готово. Захочешь, а не придумаешь, что бы ещё вылизать. Пальцы скользнули по длинноватому для обычного пистолета стволу, рифлёному узкими продольными канавками. Нет, надо, чтобы хоть кто-нибудь это видел! Воронцов пошёл и приоткрыл дверь.
Будешь свидетелем! веско сказал он протиснувшемуся в щель Джою. Колли уселся и радостно застучал хвостом по ближайшему станку.
Саша встряхнул в воздухе руками, плюнул зачем-то через левое плечо и произнёс в пространство:
Приступим Нервных и женщин просят не смотреть! а затем поднял с покрытой пятнами масла ткани ствол.
Он не спешил, хотя своё творение мог бы собрать за считанные секунды, хоть с закрытыми глазами, хоть вися вверх ногами, хоть наяву, хоть во сне кстати, во сне он это уже проделывал сотни раз. И вот новый пистолет у него в руке. Последним движением Воронков вщёлкнул в рукоятку оба магазина, пока ещё пустые, и замер.
Что-то происходило и в нём самом, и вокруг. Вряд ли Сашка сумел бы подобрать слова для описания, но в душе у него в этот миг шевелилось чувство, знакомое, наверное, всякому творцу. Восторг свершения так, что ли? В руке лежало нечто, реальное, как солнечный свет в ясный полдень, и весомое, как выговор с занесением в трудовую книжку. Оно лоснилось металлическим блеском, а на боку у него изящно темнел маленький гравированный значок гибкий силуэт мангуста.
Глядя на создание своих рук, Сашка чувствовал, как взор его радуется каждой линии. Хотя, на посторонний взгляд, «Мангуст» мог показаться настоящим чудовищем не хуже поразившего в детстве воображение фантастического пиррянского пистолета из «Мира Смерти» Гаррисона. Огромное, чёрное, с вкраплениями матового золотистого, непривычных очертаний это чудовище всем своим видом как бы предупреждало: принимайте меня всерьёз и не ошибётесь!
«Забавно, подумалось вдруг. Попади игрушка в руки кому знающему, так тяжкий ступор бедняге обеспечен. Если вот так, без патронов, то никакой спец даже не поймёт, как она работает! Инерция мышления, брат, страшная штука!»
А уж определить класс, к которому следует отнести оружие, затруднялся и сам создатель. Штурмовой пистолет, что ли? Неслабый такой бьющий оперённой стрелкой на полкилометра, а в упор и картечью можно. Один магазин такой, другой такой и ты готов к превратностям судьбы
Воронков откинул приклад-цевьё, приложился. Удобно. И пушечка для своих размеров весьма лёгенькая. Не зря он со всяким пластиком-титаном возился, баланс выверял и ловил «блох» в весовом расчёте.
Резко развернувшись, Сашка прицелился в прошлогодний календарь с обнажённой красоткой. Точную оптику он собирался установить позднее, а сейчас прицелом служила опорная поверхность под неё, плоская, с длинной прямоугольной канавкой. Уходя в перспективу, её грани сходились в воображаемой точке попадания.
Воображаемая точка поползла по загорелому животу вверх, медленно обогнула пупок, приласкала по дороге левую грудь и твёрдо замерла между бездумно распахнутых глаз.
Ладно. Бог с тобой пожалел Сашка красавицу и поднял «Мангуста» чуть повыше, целясь в торчащую из волос дивы розочку.
Бах! он плавно нажал спусковой крючок. Боёк сухо щёлкнул. Джой с интересом наблюдал за его манипуляциями.
Что, псина, охоту вспомнил? потрепал его по гриве Воронков. Может, сходим ещё, если Рыжий возьмёт. Правда охотничья собака из тебя, дружок, никакая.
Джой убрал язык и положил голову на лапы.
Вот-вот, серьёзно сказал Сашка, складывая приклад. Только без обид. Думаешь, рыжий значит, сеттер? Ну всё, гуляй! Ничего интересного сегодня больше не будет.
Джой зевнул, показав здоровенные клыки, и не торопясь вышел. А Воронков посмотрел на часы смена заканчивалась уже скоро и принялся упаковывать пистолет. Хотелось пострелять, но он без особого труда отказался от этой мысли. Делать всё надо с чувством, с толком, с расстановкой.
«Только вот что такое расстановка? В словарь залезть надо», подумал он, зная, что забудет. Но это было неважно, тем более сегодня.
Где-то вдали родился, накатился и вновь стих рокочущий грохот за всхолмьем в паре километров от станции находился городской аэропорт, а ушедший в небо самолёт был вечерним рейсом на Москву, по которому на станции отмечали начало последнего получаса работы. Вскоре в отдалении раздался и громкий лай. Злости в голосе собаки не было, и Воронков понял идёт сменщик, которого пёс прекрасно знает и который наверняка уже дружески треплет собаку за шкирку.
Улыбнувшись, Сашка пошёл переодеваться свою городскую одежду техники хранили в прочно запирающемся, почти что герметичном шкафчике с постоянно включённым автомобильным ароматизатором воздуха внутри. Всё же лучше идти по городу, распространяя сильный аромат хвои или лимона, нежели слабый «экологически чистого продукта». Надев куртку, которую издалека можно было принять за кожаную, он положил хорошо завёрнутый в тряпки пистолет на дно обыденно выглядящей хозяйственной сумки. А в нагрудном кармане куртки уже лежала бумажка с заявлением, мол «сегодня, такого-то числа такого-то месяца у входа на территорию станции мной найден пистолет неизвестного мне образца, каковой и желаю сдать родной милиции, как законопослушный» на практике подобная филькина грамота ещё ни разу не пригодилась, но в таких делах Сашка неукоснительно следовал самим собой разработанным правилам.
Несмотря на то, что лето ещё не окончательно сдало свои позиции осени, погода стояла достаточно прохладная, так что куртка не выделялась на фоне одежд остальных горожан. Более того, сырой ветер с реки заставил его застегнуть и верхнюю кнопку, как в холода.
Но когда Сашка добрался до своего района для этого пришлось чуть ли не час ехать на троллейбусе, который почему-то оказался набит втрое против обычного откуда-то выглянуло низкое солнце, ветер перестал и вообще стало ясно, что до настоящей осени ещё далеко. Соответственно с этим поднялось и настроение, и так в общем-то неплохое по случаю окончания работы. Сашка шёл, немузыкально насвистывая примерно в том же ритме, в котором приговаривал свои «заклинания» во время работы, Джой трусил рядом, строя из себя послушного мальчика, и всё было очень здорово, пока знакомый маршрут не вывел их на бульвар. Вернее на вытянутый в длину пустырь, на котором перед выборами мэра в порядке благоустройства насыпали щебёночную дорожку и навтыкали тщедушных топольков.
Этот «бульвар» окрестные собаковладельцы давно использовали как площадку для выгула собак. Что Сашка, что Джой знали его с точностью до места, где какая кучка лежит, и ничего страшного или пугающего на этом пустыре быть не могло. Но, тем не менее, Джой вдруг остановился, словно одновременно всеми четырьмя лапами попав в капкан, вздыбил шерсть на загривке и оскалил зубы, низко рыча.
Не ожидавший такого Сашка сделал по инерции ещё шаг и одновременно с этим услышал добавившееся к джоевскому ворчанию противное шипение.
«Змея, что ли?!» опешил он, осторожно отступая назад, но, конечно же, никакой змеи тут не было. Шипение издавала кошка, стоящая поперёк дорожки, кошка, выгнувшая спину и прижавшая уши к голове. Была она большая, рыжая, пушистая, и в другой ситуации она показалась бы Сашке красоткой и симпатягой. Но сейчас, став в два раза больше из-за вздыбившейся шерсти, с оскаленными зубами и мечущимся хвостом, эта шипящая бестия могла напугать даже свою собственную хозяйку.
И самое неприятное кошка шипела конкретно на Сашку, а не на рычащую собаку. Он совершенно ясно увидел направленный прямо ему в глаза взгляд кошки, и взгляд этот ничего хорошего не предвещал
Джой сделал короткое движение вперёд, как бы говоря: «Сейчас я её!», но Сашка, не глядя, нащупал ошейник и ухватил его покрепче. До сих пор Джой относился к кошкам подчёркнуто нейтрально и опыта в драках с ними не имел. А эта рыжая зверюга наверняка способна выцарапать собаке глаз!
Кошка вдруг перестала шипеть, а вместо этого взвыла, словно давая сама себе сигнал к атаке и
Да что это вы, а? Зачем вы свою собаку на кошек натравливаете?! Воспитывать своих зверей надо! раздался вдруг над ухом Сашки возмущённый голос. Худая высокая женщина, у которой, несмотря на её молодость, в длинных чёрных волосах уже были заметны седые пряди, бесстрашно шагнула к кошке и присела рядом:
Что, девочка? ласково проговорила она. Напустили на тебя дурную собаку? Ну-ка иди ко мне! и уверенно взяла кошку на руки. Та вдруг, как по команде, сразу перестала быть разъярённой фурией, а превратилась в милую домашнюю киску, сидящую на руках со сконфуженным и немного потерянным видом.
Да она сама! Я на неё никого не натра начал было оправдываться Сашка, но женщина смерила его таким взглядом, что он замолчал, поняв, что оправдываясь он ничего не объяснит, а только получит ещё одну порцию возмущённых слов.
Дёрнув за ошейник Джоя, он повернулся и, неосознанно стараясь оказаться подальше от места происшествия, пересёк «бульвар», пустую улицу и зашёл в первый попавшийся магазин всё равно надо было купить чего-нибудь поесть. Уходя с работы, Сашка намеревался себе сегодня устроить что-то вроде праздничного ужина, но происшествие с кошкой сбило всё настроение, и поэтому он безучастно скользнул взглядом вдоль витрины, ни к чему особо не присматриваясь.
«Бррр Что за чёрт!» мелькнула мысль одновременно с неизвестно откуда накатившим странным ощущением, что с витрины на него кто-то смотрит, смотрит пристально и недобро.
«Ты чего, парень, а? удивился Сашка. Кому тут на тебя смотреть, разве продавщице не понравился?» Но продавщица была явно ни при чём обратив к торговому залу свой объёмистый зад, она наслаждалась беседой с уборщицей. Долетали слова:
Хосе-Альберто Мануэлла Мейсон шло обсуждение нескольких сериалов сразу, и до одинокого покупателя никому дела не было.
Но ведь кто-то только что на него посмотрел! Сашка вновь, уже медленнее, осмотрел витрину. Единственным объектом, который хотя бы теоретически мог быть виновником неприятного ощущения «нехорошего взгляда», была мороженная щука, но её глаза имели положенный мёртвой рыбе вид подёрнутых плёнкой жестяных кружочков, и никаких флюидов не испускали.
Блин, бред раздосадовано пробормотал Сашка и вдруг обозлился на эту щуку, а ещё сильнее на себя самого: совсем уже сдурел, среди своего экологически чистого продукта! И из чувства противоречия он громко крикнул:
Девушка! Тут в отделе работает кто?
Пятиэтажный дом, в котором Воронков жил после гибели родителей в автокатастрофе, был продуктом той эпохи, когда в каждом городе ударным темпом возводили «свои Черёмушки». Как ни странно, у этой пятиэтажки имелся лифт во внешней стеклянной пристройке, прозванной в народе «градусником», но хрущоба от этого не перестала быть хрущобой. Именно благодаря этому, обменяв двухкомнатную квартиру, где он жил с детства, на однокомнатную здесь, Сашка смог на доплату похоронить родителей и отдать деньги за вторую разбитую машину оставшийся целым и почти невредимым другой участник столкновения оказался каким-то деятелем при какой-то пацанской бригаде. Не настолько мелким, чтоб братва ему сказала «твои проблемы ты решай», но и не настолько крутым, чтобы сделать широкий жест и отпустить Воронкова «с миром».
Переться на самый верх пешком не хотелось, и поэтому Сашка нажал на кнопку около забранной решёткой железной двери. Наверху что-то лязгнуло, брякнуло, но лифт, висящий где-то этаже на четвёртом, двигаться не пожелал.
Пришлось всё же подниматься на своих двоих, причём, не иначе как в издевательство, когда Сашка добрался до середины пути, лифт как ни в чём ни бывало взвыл и поехал вниз.
«Ну всё не слава богу!» раздосадовано думал он, ковыряя ключом заевший замок, и, открыв дверь, убедился в справедливости своих мыслей. Крохотный коридорчик не мешал взгляду сразу окинуть чуть не всю маленькую квартиру разом и отметить новую деталь пейзажа: тёмное пятно на потолке в углу комнаты. По краям пятна шла подозрительного желтоватого цвета кайма, а по обоям вниз спускались уже откровенно ржавые потёки. На полу и на столе, сохранившем в неприкосновенности сервировку поспешного холостяцкого завтрака (чайник, заварочник, грязная чашка, початая пачка рафинада и пустая банка из-под шпрот) тоже были пятна.
Ну, гадство Дождя ж не было! вслух произнёс Воронков, обращаясь то ли к собаке, то ли к тряпичной кукле, сидящей верхом на заварочном чайнике. Джой смешно наклонил голову и что-то буркнул, а кукла ничего не сказала, а лишь внимательно и недобро глянула на Сашку.
«Чего-чего? Опять?!» и Воронков, повернувшись к безрадостной картине спиной, пошёл на кухню, где вытряхнул в раковину ту самую мороженную щуку, купленную им в пику самому себе. Противное ощущение оставалось, и он вернулся в комнату для этого всего-то нужно было сделать три шага по жалкому подобию коридора.
Ладно, рыбу я, положим, съем, и всё тут. А с тобой что делать? поинтересовался он у куклы. Та снова промолчала, но взглянула уже откровенно враждебно. Нет, кроме шуток! Совершенно точно, взглянула! И ничего хорошего этот взгляд не сулил словно эта кукла точно знала, что впереди Сашку ожидает ещё какая-то пакость, и ей, кукле, хотелось бы посмотреть, достаточно ли плохо ему будет, или придётся придумать что-то ещё.
Чувствуя себя полным дураком, он пододвинулся к столу поближе и вгляделся в это тряпичное подобие толстой румяной девахи. Ничего особенного: намалёванные акварелью щёки, пуговичные глаза столетней давности подарок тёти Кати Или тёти Клавы? Какая, к чёрту, разница!
Выругав себя, Сашка принялся за уборку, решив не обращать внимания ни на что. Мало ли, может простудился, по такой погоде запросто возможно. Вот сейчас поедим, потом из аварийного запаса сто грамм для профилактики примем и как завалимся дрыхнуть до десяти утра! И всё будет в полном ажуре, и никто втихую наблюдать за тобой не будет!
Сказать было легко Хоть спиной, хоть боком взгляд глаз-пуговиц продолжал чувствоваться, вызывая раздражение и пугая своей чётко ощущаемой реальностью. Это продолжалось с полчаса и, наконец, не выдержав, Сашка резко повернулся к кукле, сдернул её с чайника и с ненавистью швырнул на антресоли, куда-то в дальний угол. На душе немного полегчало и, закончив вытирать ржавые пятна с клеёнки, Воронков вернулся на кухню. Нарочито хозяйским жестом он приподнял рыбину за хвост, а другой рукой подхватил под жабры, желая выяснить, разморозилась она или ещё нет.
Щука разморозилась вполне. То есть до такой степени, что, продолжая висеть вниз головой, она вдруг ощутимо дёрнулась, изогнулась, а когда распрямилась и замерла, то средний палец левой руки Воронкова оказался у неё в пасти. Вскрикнув от неожиданности, Сашка инстинктивно попытался его выдернуть, и загнутые зубы, само собой, впились в него ещё сильнее.
Ах ты он выматерился и, подавив желание ещё раз дёрнуться, аккуратно положил рыбину на стол. Осторожно действуя невредимой рукой, разжал челюсти рыбины и вытащил пострадавший палец, а вернее пальцы эта сволочь умудрилась повредить ему сразу указательный и средний! Но как?!
Засунув кровоточащие пальцы в рот, Воронков полез искать перекись. В общем-то ранки были небольшие, но мало ли какая зараза на зубах у этой твари сохранилась? И как это она умудрилась его цапнуть, ведь дохлее дохлого была!
Со свежим пластырем на руке Сашка вернулся на кухню и уставился на рыбину. Она лежала точно в том же положении, в каком её швырнули на стол, и с тех пор, вроде бы, не двигалась
«Да и вообще, она же поторошёная! вдруг осознал он. Какие уж там движения Так что же, получается я сам рукой дёрнул, да так, что надел голову щуки себе на пальцы?»
Такое объяснение казалось вполне логичным и естественным, и Сашка попробовал убедить себя в том, что сам в него верит. Получилось не очень хорошо: ощущение вдруг ожившей в руках рыбы запомнилось вполне отчётливо, и поэтому Воронков торопливо порубил щуку на куски, которые сунул в холодильник, а голову выкинул в помойку. Жарить её прямо сейчас, да и вообще есть, совершенно расхотелось.
Чтобы успокоиться и, может быть, вернуть то хорошее расположение духа, в котором он уходил с работы, Сашка извлёк со дна сумки пистолет, вставил обойму и покачал его на руке. Ощущение спокойной холодной силы, заключённой в оружии, действительно помогло не то что бы развеселило, но здорово успокоило. Даже время от времени вспоминающееся ощущение чьего-то взгляда казалось просто противным, но безотчётного страха уже не вызывало.