В журнале я уже всё записал, тебе только закорючку поставить, продолжал тараторить Олег. Ну, так пошёл я?
Ну так пошёл ты! не стал спорить Воронков, сменщик отправился переодеваться, и через пару-тройку минут его силуэт уже мелькнул у ворот.
«Ну вот подумал Сашка, глянув ему вслед. До утра здесь будем только мы с Джоем самое время злобным врагам что-нибудь устроить. В случае чего хрен кто поможет!»
Он вспомнил искорёженный автобус, врачей, суетящихся вокруг носилок, и добавил, уже вслух:
А может, оно и к лучшему. Мои проблемы мне и решать. Заодно и антураж подходящий как раз для финальной схватки
Воронков подошёл к двери и обвёл глазами территорию станции так же, как оглядывал свои будущие владения, попав сюда в первый раз. И так же, как и в первый раз, поразился, насколько неприятным, уродливым можно сделать кусок земли, даже если не стараться специально. Освобождённый от намордника Джой тоже огляделся, но его, в отличие от хозяина, эстетика местности не интересовала, тем более не возмущала. Пёс радостно залаял и тут же умчался у него было давнее знакомство с местными собаками, и из-за этого Воронкову приходилось постоянно тратиться на средства от блох.
Сашка коротко вздохнул вздыхать полной грудью на станции он давно отучился и пошёл обратно в комнатушку. Включил лампу-прищепку, заправил в «Башкирию» новый лист бумаги и принялся неторопливо печатать.
«Когда кто-то пишет книгу или ставит фильм, этот кто-то с одной стороны хочет, чтобы всё было правдоподобно и близко к реалиям жизни, а с другой чтобы читательский или зрительский интерес поддерживался не только действием, но и обстановкой. Наверное, поэтому, когда не хватает таланта или денег, а чаще и того и другого, режиссёры переносят действия своих фильмов куда-нибудь на свалку, на развалины, или на заброшенный завод.
И что интересно: попадая в подобное место в реальной жизни, человек начинает чувствовать себя словно бы персонажем из подобных фильмов. Не самое приятное ощущение. Но ведь есть на свете и заброшенные заводы, и свалки, и руины поселений, которые бывают мрачнее самых изощрённых фантазий.
Например, если б я был режиссёром, пусть даже с миллионами долларов в кармане, я бы выстроил нечто подобное тому, что забесплатно вижу вокруг сутки через двое, а то и чаще.
Геометрически правильные ряды прудов-отстойников с вонючей водой, под тонким слоем которой не менее вонючий ил накапливает в себе все элементы таблицы Менделеева в самых невероятных сочетаниях. Кривоватые мостики над ними, на которые, кажется, кошка ступит и они развалятся. Покосившиеся решётчатые мачты с прожекторами, из которых горит дай бог один на десяток. Наспех сваренные из бросового металла сарайчики для инвентаря, крытые вперемешку то рубероидом, то линолеумом и подпёртые посеревшими от времени досками. Брошенные чушки электромоторов с выпотрошенными и полувыпотрошенными внутренностями. Выпирающие из земли трубы коллекторов и претендующий на современность дизайна полукруглый пандус для самосвалов, бетон которого уже начал крошиться и осыпаться, обнажая арматуру. Тут же сохранившееся со времён развитого социализма мозаичное панно с ясноглазым широкоплечим рабочим, до середины заваленное отслужившими покрышками. Гул насосов и завывание вентиляции в уродливой одноэтажной коробке здания управления, наскоро собранной из разномастных панелей»
Воронков увлёкся, пальцы всё быстрее летали над клавишами, словно он описывал окружающее кому-то, с рождения окружённому исключительно красивыми вещами, видящему в окне холёной машины только чистенькие пейзажи, встречающемуся с неизменно добрыми и вежливыми людьми. Интересно, сможет ли этот кто-то поверить в реальность описываемого?
«А над всем этим мрачное, сочащееся моросью небо, без единого просвета, за которым может быть где-то и есть солнце, но вот только где оно Зато ночью вполгоризонта встанет кровавое дрожащее зарево, которое даже сейчас угадывается сквозь висящий в воздухе полудождь-полутуман. Почти десяток факелов химического комбината, вознесённые на стометровую высоту, ревут днём и ночью, сжигая те отходы, которые город не решился перерабатывать даже в своём кишечнике».
Сашка усмехнулся, перевёл каретку и закончил сообразно со своими мыслями.
«Может быть, сейчас где-то в обсаженной пальмами Калифорнии или вылизанной Швейцарии, сидит какой-нибудь сценарист-оформитель, под его руками рождаются картины моей несчастной « Южной, и он гордо воображает, что всё это придумал».
Воронков не знал, что был почти что прав. Только человек, которого он представлял себе, находился не в Европе или в Штатах, а гораздо дальше может быть
в миллионе парсеков от Земли, а может быть и в миллиарде лет, или за тысячу слоёв одиннадцатимерного пространства. Наверняка где-нибудь в одной из бесконечного количества вселенных, населённых людьми, взаимное положение миров Александра Павловича Воронкова и «сценариста» сумели бы измерить и оценить, если бы они об этом попросили. Правда, просить о этой услуге никому в голову не пришло.
Тот, кого Сашка обозвал «сценаристом-оформителем», на самом деле был представителем особого вида искусства. Когда-нибудь такое наверняка появится и на Земле, ну а сейчас, пожалуй, наиболее близким словом будет термин «художник» здесь тоже создавались картины, хотя к рисунку масляными красками на холсте такая картина относилась так же, как «Мона Лиза» Да Винчи относится к листочку комикса про черепашек-ниндзя, лежащему в контейнере для типографского брака. Эти картины были объёмными, обладали запахом, а их детали жили своей собственной жизнью, создавая эффект полнейшей реальности. Благодаря особому таланту создателя такие картины на краткий миг допускали присутствие создателя или зрителя внутри себя ровно настолько, чтобы успеть ощутить атмосферу изображаемого, чтобы проникнуться чувствами, которые вкладывал в картину художник.
Это считалось утончённым удовольствием на долю секунды оказаться сопричастным к первому эротическому порыву влюблённых или к чёрной тоске приговорённого к смертной казни. Великое счастье или великий страх, великая красота или великое уродство всё могло найти своих ценителей. Дело лишь за талантом создателя, хотя и ремесленники от искусства тоже не бедствовали: люди есть люди. Кому-то вовсе не нужна какая-то там утончённость, достаточно просто пощекотать нервы. Если на Земле находятся желающие купить видеокассету, заливающую экран потоками дешёвой краски, изображающей кровь, то почему там, за слоями пространства, должно быть как-то иначе?
Художник, о котором, сам того не подозревая, думал и писал Воронков, считался ценителями, да и считал себя сам, очень талантливым творцом, но в то же время не чурался и поделок-однодневок. Кроме материальной выгоды, такие работы, как ни странно, иногда давали ему практически готовые идеи для серьёзных, сильных произведений как, например, сейчас.
Показать кусочек страшного, уродливого, жуткого мира, в котором нет ничего красивого, нет ничего доброго, и в котором в то же время живут люди живут, не борясь с этим миром, а пытаясь хоть как-то приспособиться, чуть ли не прислуживая ему. Такая тема не раз и не два была обыграна ищущими дешёвого успеха псевдомастерами, да и сам художник пару раз сляпал на скорую руку нечто подобное. Наверное, именно поэтому взяться за создание подобной «картины» всерьёз ещё никому из его коллег не приходило в голову. Что ж, тем лучше
Художник был доволен своей работой. Красное зарево в чернеющем небе уже трепетало над примитивными, и в то же время совершенно непонятными, ввергающими в панику свой алогичностью сооружениями. Запах был уже готов, и практически была готова акустическая подкраска тяжёлая, мрачная нота, постоянно висящая в воздухе, к которой изредка добавлялся накатывающийся и исчезающий в небесах грохот. Убирать звук художник не стал это хорошо помогало сохранить необходимое для работы настроение. Теперь нужно сделать так, чтобы чувствовалась угроза, добавить к пейзажу действие
Пока Воронков стучал по клавишам, за окном стемнело. Заметив это, он с некоторым сожалением оторвался от машинки и направился на улицу, заранее поёжившись в ожидании снова ощутить противную морось. Однако там, наверху, наверное, тоже были какие-то понятия об экономии, и по случаю ночи кран прикрыли правильно, ночь и так время невесёлое, и нет необходимости делать её мрачнее.
Добравшись до щитовой, Сашка включил положенное ночью освещение и направился обратно в дежурку. Несмотря на то, что зажёгшиеся на решётчатых металлических мачтах прожектора заставили немного отступить тьму, на душе как-то резко стало муторно. Пока шёл сюда, пока с напарником трепался, пока умные мысли на бумагу выкладывал настроение оставалось терпимым.
А теперь стоило всего-то на десять минут отвлечься, опять накатило. Небось так тяжелобольной человек, вроде бы свыкшийся со своим недугом, вдруг заново осознаёт ужас своего положения.
Воронков бессмысленно громко хлопнул дверью, пнул ножку стола, а потом уселся но не за стол, к машинке, а на старый, до черноты засаленный диван. Уселся и только потом сообразил:
«Ведь я же из цивильного не переоделся!»
Спешно подскочив, Сашка продолжил мысль вслух:
Во-во Забиты мозги всякой мутью, вот и делаю всё наперекосяк!
«И вообще, не худо бы сейчас просто взять и проснуться. Подальше от всяких страхов и предчувствий, а заодно и от среднерусской погоды, которая решила, что мне самое время отсыреть как следует. Лучше всего где-нибудь в Крыму, на пляже»
Он представил себя на солнечном пляже под Алупкой, вдали от неприятностей, похожих на галлюцинации, и застонал в голос. Эх, мечты
Но, кстати, это ещё вопрос был бы он в Крыму достаточно далеко от помянутых «неприятностей». А куда ещё можно сбежать на Северный полюс? На Южный?
Воронков чертыхнулся. Сбежать ага, щас! Случайно сдохший автобус, случайно не тормозящиеся попутки похоже, что его из города попросту не выпускают! Хотя, с другой стороны, это радует раз для них это важно, значит их возможности не беспредельны Но кто не выпускает, чьи возможности?!
Сашка от души врезал по стенке локтем и зашипел от боли.
«Ага, давай, подбодрил он себя. Ещё покалечься сдуру. Будет дополнительная причина запричитать в равнодушные небеса вай-вай, почему я?! А по уму, так глупее вопроса и не придумать. Какая разница, почему именно ты попал под бульдозер? Попавшему уж точно никакой. А вот как не попасть вопрос более интересный, но для этого надо знать хотя бы скорость и маршрут этого бульдозера»
Воронков присел на табуретку, пробежал глазами напечатанное недавно, усмехнулся. Если всё вокруг него гениальная декорация, то сам он со своими передрягами вполне подходит как основа для сценария. Фантастические события требуют фантастических объяснений разве нет?
Можно взять за основу, к примеру, такой сюжет. Какие-нибудь чужие-марсиане натыкаются на человечество, которое ни сном ни духом не ведает о постигшем его счастье. И начинают марсиане ломать себе головы, или что там у них ещё есть чего, мол, от людей стоит ожидать? Для разрешения сомнений находят максимально усреднённую особь, изымают из обращения в свою тарелку, и ну куражиться! Особенности поведения изучать, стратегическую информацию требовать А для чистоты эксперимента берут другую особь, и в привычное окружение привносят некий крышесносящий фактор. Само собой, подлая затея коварных марсиан обламывается о человеческую мудрость, хитрость и благородность духа.
И ничего странного, что обламывается уж больно метод дурацкий. Для начала: что такое средний экземпляр? Представитель национального большинства? А мужчина или женщина? Может, серёдка на половинку?
Во, точно! Китаец-трансвестит средних лет спасает мир такого ещё не было!
Сашка попробовал улыбнуться своим мыслям, но веселее и с стало. Дурь это и только. Если сей кто-то настолько осведомлён о людях, что имеет какие-то критерии выбора, то никакой новой информации ему тесты на агрессивность не дадут. «Ах, что же сделает гр. Воронков Александр Павлович, увидев чёрного рыцаря? Задрожит-убежит или в бой кинется?» Несерьёзно, ей-богу!
«К тому же, продолжал про себя Сашка, в роли среднестатистического человека я себя представляю с трудом. А точнее совсем не представляю».
Мокрый собачий нос, ткнувшийся в ладонь, прервал размышления, заставив его словно очнуться.
Джой? Ты что, уже всё, вернулся? удивился Воронков. Обычно его пёс по приходу на станцию исчезал чуть ли не до следующего утра.
Джой ещё раз ткнулся носом в ладонь хозяина, затем начал было укладываться на пол, но снова встал на ноги. Подошёл к двери, понюхал воздух, ткнулся в щель узкой мордой, вернулся обратно, нервно зевнул, показав клыки
Ну что ты, что ты? пробормотал Сашка и, подойдя к собаке, взял её морду двумя руками. Джой что-то проскулил и тревожно заглянул Воронкову в глаза.
«Вот и встретились две озабоченности подумал тот, ощущая, что тело пса мелко дрожит. Похоже, чует что-то зверюга Или ему моё беспокойство просто передалось?»
Так или иначе, но подспудная тревога угнетала и самого Воронкова. Ничего конкретного, ничего логичного просто неприятно, и всё тут. Прямо хоть строй поперёк двери баррикаду и отсиживайся всю ночь, боясь высунуть нос наружу. А что плитка есть, в холодильнике какая-то жрачка с прошлого раза осталась, удобства по коридору и налево
Старый добрый здравый смысл безоговорочно одобрил идею «не лезть на рожон», но тут же в душе Сашки зашевелилась другая составляющая его личности чувство противоречия. И зашевелилась достаточно активно.
Таак. Воронков обвёл взглядом помещение, как бы прикидывая, стоят ли эти стены чести его неотлучного присутствия, и звучно обратился частично к ним, частично к самому себе: А вот инструкция предписывает по приёму дежурства провести обход вверенной территории. Вверенной! Как гордо звучит это слово Так могу ли я не оправдать доверия Родины и лично Станислава Геннадьевича, который всего лишь три месяца назад подписал приказ о повышении премии персоналу до ошеломляющего уровня в размере ноль целых семьдесят пять сотых минимальной зарплаты? Нет, товарищи. Не могу не оправдать. Пусть трепещут марсиане и агенты иностранных разведок обход будет совершён!
Сашка сделал скупой, суровый жест и покосился на мутноватый осколок зеркала у окна. Зеркало его позу проигнорировало, предпочитая отражать стол с машинкой. Ну и ладно. Главное, что настрой теперь деловой, можно даже сказать, боевой, хотя и несколько ёрнический Но иначе, наверное, разогнать хмарь, собравшуюся на душе, и не получилось бы.
Он повернулся к зеркальцу спиной и скрежетнул ключом, открывая металлический шкафчик. Ключ был, конечно, так, для вида: подобный замок можно без труда открыть согнутым гвоздём. Но зато хоть какой-то символ личного пространства, содержащего, вот ведь ценность, спецуху. Прикид, конечно, не карденовский, пахнет тоже отнюдь не «Цветами России» Да чёрт с ним пока!
Нагнувшись, Сашка рывком извлёк на свет божий стальной ящик, занимавший почти всё дно шкафчика, и рывком водрузил его на стол.
Внутри, под защитой куда более надёжных запоров, хранилось всё мало-мальски ценное и теперь, предусмотрительно прикрыв входную дверь так, чтоб можно было быстро задвинуть щеколду, он принялся извлекать из ящика его содержимое.
Симпатичный наборчик деликатного инструмента, неприметная картонная коробочка, другая коробочка, изготовленная из щеголеватого серебристого пластика
Сашка положил на стол рядом с коробками «Мангуста» и, открыв ту коробку, что попроще, снарядил патронами четыре магазина. Как и было задумано ещё при конструировании, боеприпасы шли половина на половину: разрывные и высокоскоростные бронебойные.
После магазинов пришло время серебристого контейнера. Воронков открыл его и, достав оттуда оптический прицел, неторопливо и вдумчиво приладил его к оружию. Грани гладко притёрлись, а винт с потайной головкой (вот и инструмент пригодился!) намертво спаял электрическую штучку с задней частью ствольной коробки, заодно поджав контактные поверхности.
Эту заморскую игрушку Сашке подарил Рыжий, сопроводив подарок, по своему обыкновению, разухабистой охотничьей байкой.
Если верить рассказу, некий современный Кузьма Скоробогатый, ошалев от сумасшедших денег, решил сходить на охоту. И пошёл на кабана с гранатомётом, навороченным в полный рост не иначе в «DOOM» переиграл, бедолага. Все перипетии истории уже забылись, но, кажется, вместо кабана этот урод промахнулся по медведю, не успел перезарядиться, а в результате долго улепётывал, спотыкаясь и теряя по дороге снаряжение и предметы туалета.