Дверь справа скрипнула, и из нее вывалился дородный детина с квадратной физиономией, лохматой светлой шевелюрой, неприметными блеклыми глазами и приклеенной к тонким губам дежурной улыбкой. В общем, главный «бобер» собственной персоной. «Все, началось», осознал я, и настроение мое упало до плинтуса. Конец безделью и радостям свободного существования. Пришел, как говорится, час расплаты. А дали-то отдохнуть, освоиться всего-то три денька. Я уж думал, недельку-другую трогать не будут. Ага, щас! Видно, сильно я им сдался, только вот на что, никак в толк не возьму. Я не борец по натуре, не воительзаурядный учитель, и не более того. Слова никому в жизни поперек не сказал, тем более, сейчас особо стала актуальна пословица «Молчаниезолото». В общем, сколь ни оттягивал я этот волнующий момент, хоронясь ото всех по полям да лесам, а взяли меня в оборот «бобровцы» с наскоку. Прямо тепленького.
Здоров, Федька! приветливо лыбится мужик и ручищу лопатообразную протягивает. Ну, как тебе у нас?
Нормально, сдержанно отвечаю, вкладывая свои пальцы в руку мужика, а про себя думаю: «Было бы еще лучше, коль вас не было!»
И припомнить все пытаюсь, как же мужика этого зовут. Совсем из головы вылетело, если честно. Как до деревни добрался, с усталости только и смог, что руку пожать да до кровати дотащиться.
Отдохнул? лапа сжимается, сдавливая мне пальцы.
Почти, охаю я и выдавливаю кривую вымученную улыбку, мол, все в порядке.
Ну, раз «почти»приступим к делу, хватка ослабевает. Я выдергиваю пальцы и незаметно принимаюсь их массировать. Назло он это делает, что ли? Уже третий раз! Так ведь и без пальцев остаться можно. А может, продлить передышку хочешь?
Да нет, я в норме, неудобно все-таки: приняли, будто родного, хлеб-соль, картоха с мясом, природа, хряк, будь он неладен
Тогда не будем откладывать, мужик отступает в сторонку и указывает широким жестом на распахнутую настежь дверь. Пр-рошу!
Делать нечего. Повесив плечи, плетусь в тесную кухоньку и усаживаюсь за стол, на котором стоят две чашки и алюминиевая кастрюля с исходящей паром картошкой. У плиты колдует хозяйка дома баба Валя. Добрейшей души человек, хотя и крайне назойливая, с изрядной долей занудности. Зато готовитм-м-м, закачаешься!
Ох, мучитель ты Степка, оборачивается баба Валя, опуская деревянную лопатку, которой она любовно помешивала фырчащее в сковороде мясо. Над сковородой клубами вздымался ароматный пар, истаивающий под дощатым потолком. Куды ж это годится: не емши, не отдохнумши, и за дела?
Ну что вы! Все нормально, отмахиваюсь я, но меня выдает подергивание носа, принюхивающегося к еде.
По ходу дела, баб Валь, перекусим. Степан усаживается напротив меня, скрипнув табуретом, закидывает ногу на ногу и важно упирается локтем в покрытую цветастой клеенкой столешницу. Дел уйма, а времени ни на что не хватает.
Глупости это, а не дела, отмахивается баба Валя лопаткой. С лопатки срывается приставший к ней квадратик лука и заканчивает свой короткий полет на переносице Степана.
Баб Валя, хмурит брови Степан, брезгливо откидывая пальцем лук.
А чего? Не так что ль? Вояки, тоже мне!
Баба Валя!
Да уж семьдесят годков Валя. А вас уж десяток из их знаю, а воз и ноне там. Тожить мне, лебедь с раком, фыркает бабка.
Чем-чем? переспрашиваю я. На меня нападает веселость, вроде как маленькая месть «бобру».
Грм-м! Степан хмурится еще больше. Лохматые брови топорщатся, словно иглы у дикобраза. Ты тоже так считаешь? оборачивается он ко мне.
А чего сразу я? мне с горем пополам удается придать лицу невинно-отстраненное выражение. Между прочим, я вообще о вас ни слухом, ни духом. Только от винтокрылого орла и слыхал.
От кого? удивляется Степан, возя пальцем по нехитрому узору клеенки.
Да от дрона, от кого же еще! Он мне вашим «бобром» весь мозг уже выел.
Грм-м, удивление Степана сменяется растерянностью.
А чего? Разве не так? ох, много болтаю, но чувства прямо-таки распирают меня.
Не понимаю тебя, вздыхает Степан, вроде как добровольно к нам, а с таким настроем.
А куда ж мне с таким настроем еще податься после всего, что вы в моей родной дурке натворили? Жил себе, не тужил.
Прям-таки и не тужил? в движениях Степанова пальца проклевывается нервозность.
А что? Там не так уж и плохо. Кормят сносно, трат никаких, беседы еще задушевные. Вот ты обиделся сейчас, а там философию бы развели, разбираться в проблеме начали: что да почему.
На философию, значит, потянуло?
Да на кой она, философия твоя, мне сдалась? вскидываю я брови. Ты спросиля ответил.
Да-а, разочарованно протянул Степан. Значит, в стороне хочешь остаться? Пусть мир в тартарары катится, а Федя будет спинку на травке отлеживать да в ус не дуть. Нет, ты не подумай чегоя тебя ни в чем не обвиняю. Тем более, не требую. А только философия здесь простая: капут человеку приходит.
А ты-то чего переживаешь? Перекроитьникого уже не перекроишь. И спасибо никто не скажет. Сам в этом сколько лет варился.
А мы не за спасибо работаем, отвечает Степан. Вернее, боремся.
Да ну? А за что же тогда, если не секрет?
За идею. За счастье человеческое.
Красиво звучит. Героически. А ты у людей спросил?
Чего? непонимающе моргнул Степан.
Нужна ли им твоя борьба. Может, они и без того счастливы, каждый по-своему. Один на три кнопки за день в офисе нажмет, и при этом считает себя счастливым человеком, потому как полагает, будто без его труда обществу придет этот самый капут. Другая шмоток себе понакупит и вертится в них перед зеркалом день-деньскойтоже счастье! Третий преступника поймает, после того как машина ему укажет, кто он и где скрывается. Не счастье скажешь? Счастье! Четвертый с телевизором беседы ведет, муть мыльную обсуждает, посты строчит и на лайки облизываетсясчастье в чистом виде! Да мало ли? А ты им что предложить хочешь?
Я? Степан, явно не ожидавший подобного напора, окончательно растерялся. Вообще-то, светлое будущее.
Твое светлое будущее. А у Васи Пупкина оно заключается в новеньком гаджете, и сразу на душе у Васи светло становится, как на Северном Полюсе летом. Ведь чем сейчас занят рядовой обыватель? Это же просто помешательство какое-то, полная душевная пустота: стремление заполучить новую технику, лучше, чем у знакомого, непреодолимое желание скупать тоннами тряпки, мнимая косметическая красота с совершенно неясным повальным стремлением налепить ноготки, посетить парикмахера раз в три дня и прочее и прочее. А, главное, безудержное желание выпятить все это, продемонстрировать всемвот он какой я (или какаяне суть), вон чего у меня есть, вот я куда съездил и где отдохнул! Все нужно обязательно заселфить, запостить, продвинуть и с замиранием сердца ожидать лайков и оценок. В этом и заключается весь смысл существования современного человека, и другого ему не надо. Не понимает он другого, да и вряд ли поймет. Человек мгновенно подсаживается на желание обладать чем-то, постить что-то или, к примеру, съездить куда-нибудь в отпуск. А кому это надо? Человеку? Не-ет, друг Степанэто надо производителю, турагенству, банку, выдающему очередной кредит.
И это, по-твоему, нормально? Степан пошевелился на табурете, будто устраивался на нем поудобнее.
Мы говорим не о нормальности, а о счастье человеческом. А счастье каждый по-своему понимает. И нормальность толкует тоже каждый на свой манер.
Но это же не счастьеэто вырождение!
Возможно, сдержанно отозвался я. Ну а тебе-то и твоему «бобру» какое до того дело?
Как какое? окончательно опешил Степан.
Ну, какое?
А такое! Человечество безнадежно больно.
О, разумеется! И явил себя человечеству донкихотствующий лекарь Степан, и излечил его, вернув в колею истинного счастья.
Глупо, Степан повесил плечи и сделал грустное лицо.
А «бобер»не глупо? С кем и с чем вы боретесь? С обществом, с системой? И, главное, какими методами?
Ты можешь предложить что-то иное?
Могу, представь себе, я побарабанил пальцами по столу. Оставь ты уже человечество в покое. Нечего его облагораживать, будто, вон, грядки, я кивнул на окно. Это система, целая система потребления не знаю уж в каком поколении. Потребление вещей, потребление знаний, потребление опыта для удовлетворения всевозрастающих потребностей потребителя. Остальноетрава не расти.
Порочный круг, ты не находишь?
Возможно. Но что ты можешь предложить им взамен?
Я никому и ничего не собираюсь предлагать, зло, сквозь зубы процедил Степан. Я хочу разрушить этот кошмар, разорвать порочный круг и заставить, принудить человека задуматься над идеей собственного существования, его цели. Извести корень зла в лице бездушной машины, жонглирующей человечеством.
И каким же образом? усмехнулся я. От слов Степана веяло прямо-таки детской наивностью. Показывая в уличные камеры фигушки?
Нет, кое-что другое! Степан несильно стукнул кулаком по столу. Хорошо, что несильнос его-то кулаком и при его силище стол точно развалило бы напополам. Вот таким кулачищем бы да по умной головке Глобально Интеллекта, и вся проблема сразу сама собой решилась.
Ты меня пугаешь, Степа, деланно передернул я плечами. Я даже боюсь представить, чем ты собрался стращать бедную машину через тысячи ее глаз. Хотя, возможно, ослепнет от неожиданности и возмущения или волокно за волокно зайдет.
Все шутки шутишь?
Да какие уж шутки, Степа. Я на полном серьезе. Ты, кстати, возьми эту идею на вооружение.
Ну, хватит вам лаяться, приблизившаяся к столу баб Валя со сковородой в руке, спихнула наши локти со стола и водрузила на его середину обед. Вот, откушайте. С пылу с жару.
Благодарю, я пойду, Степан порывисто поднялся с табурета.
Сядь, немного резко бросил я ему. Тоже мне, цаца сахарная! Разобиделся, растаял, потек. Садись, говорю!
Степан некоторое время мялся, затем тяжело опустился обратно на табурет. Баб Валя тут же всучила ему в руку ложку.
Ешь! командным тоном отдала она приказ, и мы не стали с ней спорить.
Я с большой охотой налег на картошку с мясом, с хрустом закусывая свежей зеленью с огорода. Степан ел словно нехотя, то подолгу ковыряя ложкой в сковороде, то нарочито медленно отламывая от рассыпчатой картошки, переложенной в тарелку, небольшие куски. И помалкивал, при этом не забывая надувать щеки.
Баба Валя тем временем сняла с огня большой металлический чайник и залила крутой кипяток в другойстеклянный. Взболтнулись чайные катышки, разворачиваясь и расходясь красновато-коричневой кляксой, словно спугнутый осьминог выпустил чернильную муть. Верхняя часть чайника покрылась испариной. Чайные крупинки успокаивались, кружась и опускаясь на дно. Там тишина и покой Все в природе стремится к покою и тишине. Кроме человека. Человек вечно создает себе трудности и ищет проблемы на мягкое место, а находя их, сильно расстраивается и клянет злую судьбу
Степан все же первым покончил с едой, отодвинул от себя пустую тарелку и утер кухонной салфеткой рот.
Благодарю, сухо произнес он.
На здоровьице. Пей-от, баба Валя подвинула ему пустой бокал и от души плеснула в него душистого чаю. Степан тотчас уткнулся носом в бокал, держа его за тонкую ручку своими огромными пальцами, будто дитя кукольную чашечку.
А ты не обижайся, нарушил я затянувшееся гнетущее молчание.
Я и не обижаюсь, прогудел Степан в чашку. Из чашки пыхнуло паром. Будто и не из кипятка крутого, а из самого Степана пар прет.
Обижаешься. Только это ты меня сюда вытащил, а не я к тебе навязался. И я имею, в конце концов, право высказать свое мнение.
Имеешь, подтвердил Степан, отхлебывая кипяток, потом взял со стола чайную ложечку и принялся размешивать ей чай, неистово гремя. Зачем он это делал, было совершенно неясносахар в чай он не клал.
А если ты хотел заполучить локомотив, который безмолвно возьмется тащить твои вагоны, тоизвини, ошибочка вышла, продолжал я, внимательно наблюдая за Степаном.
Вагоны и без тебя есть кому тащить, Степан перестал греметь ложечкой вынул ее из бокала и уставился на ее никелированную поверхность, будто искал в ней ответы на мучившие его вопросы. Ты все правильно, конечно, говоришь. Да только разница между нами в том, что я не хочу с этим мириться, а тебе наплевать.
Нет, почему! возмутился я.
Да знаю, знаю. Ты с трудом переносишь мир, в котором живешь, но только для себя. И тебе все равно, что будет завтра, послезавтра, через сто лет.
Ничего не будет, от сытного обеда меня порядком разморило и тянуло в сон.
Ложечка, тихонько стукнув, легла на стол.
Ты так считаешь?
Уверен. Человечество пережило себя. Предельный возраст. Оно уже давно разделилась на две половины: те, кто любыми способами обдирает ближнего, и те, кого обдирают. Первых становится все меньшеих вытесняет всемогущий АЙ, а вторыхоблапошенных и податливых, словно пластилин, все больше.
И в чем же, по-твоему, проблема? заинтересовался Степан.
Проблема, как мне кажется, в ущербности образования.
Зришь со своей колокольни? хмыкнул Степан.
С общей, Степа, с общей, поправил я его. Ведь что есть современное образование? Набор сведений, которые должен знать каждый человек, закрепленный примитивными тестами. Никакого мышления, никакой образностивсе на уровне долбежки. Это правильно, а это неправильно. Это необходимо, без этого можно обойтись, а вот это категорически запрещено. Делай так и не делай этак. Плюс пропаганда, реклама. И все это, Степа, придумали задолго до Глобального Интеллекта и отточили на многих поколениях. А Глобальный Интеллект не более, чем порождение замыслов своих создателей: он лишь воплощает в жизнь их видение мира и устремления. А они, по сути своей, просты: обдери ближнего своего; кто успел, тот и съел. И пока существует стимул наживы, будут существовать и те, кто всегда готов продвинуться ввысь за счет другого.
Ты о чем? повел носом Степан.
О главной причине всех бед человечествао деньгах. Покуда существуют деньги, будут существовать и способы оболванивания и надувательства народа с целью вложить меньше, а получить больше. Или получить, вообще ничего не вкладывая. Главноедать корректную установку. А кому проще втолковать, будто он без чего-либо жить не может? Человеку без развитого мышления.
Возможно и так, но вот насчет денег Это пока единственный стимул заставить человека шевелиться. В противном случае, если он все будет получать за просто так, то окончательно разленится и деградирует.
А сейчас человек, по-твоему, движется семимильными шагами к светлому будущему. Пойми, Степа: человека необходимо программировать на исполнение им определенных обязанностей перед обществом, на истинные светлые ценности. Я говорю про семью, работу, дом, взаимопомощь, любовьэто должны быть сами собой разумеющиеся приоритеты. А не создавать с самого рождения из него потребителя, а после стимулировать подачками в виде копеечной зарплаты в угоду коммерсантам и банкам, продвигающим свои интересы.
Значит, коммунизм? усмехнулся Степа покивав.
Называй как хочешь, отмахнулся я. А только деньги и счастье человеческоепонятия несовместимые. Я имею в виду большую часть облапошенного человечества. И если человек не научится размышлять и сомневаться, то никогда и ничего не изменится, а это-то как раз и выгодно системе.
Кстати о размышлениях и сомнениях, Степа поднялся с табурета и выпрямился. Пошли.
Куда это? попытался я было воспротивиться. Мне сейчас, скорее, хотелось поваляться на кроватке, нежели тащиться неизвестно куда и зачем.
Пошли, пошли, настойчиво потянул меня за рукав Степа, обойдя стол.
А может, потом? сделал я слабую попытку отвертеться, но не удалось. Степа продолжал тянуть меня за рукав, и делал он это все настойчивее. Еще немного, и поднимет меня вместе с табуретом, в который я судорожно вцепился. Или рукав оторветсилищи у него достанет. Волей-неволей пришлось сдаться на милость победителю.
Глава 4
Куда мы все-таки идем? спросил я, когда мы вышли за калитку дома и свернули направо, к центру деревни.
Увидишь, лаконично отозвался мой проводник.
Господи, ну на что здесь смотреть? За три дня я обошел всю деревню вдоль и поперек, включая и прилегающие к ней поля и лес. Даже в речке искупался, подальше от моста, где вечно плещется шумная ребятня и, того и гляди, кто-нибудь из них сверзится с перил тебе прямо на голову. Нет, я не против, конечно, в смысле, что шумная и плещется, но все же предпочитаю более или менее спокойный и безопасный отдых.