И все-таки? на меня навалилась послеобеденная лень со слабостью в ногах и свинцом в веках. Даже от приставучей жирной мухи и то лень было отмахиваться.
Хрю.
Чего? переспросил я, уставившись в лицо Степану, с трудом подавив зевок.
Хрю!
Нет, это не Степан. Точно. Степанмужик серьезный, деловой, и так глупо шутить не будет. А вот забор несколько позади нас опять затрещал, застонали штакетины, заныли гвозди. Я непроизвольно втянул голову в плечи и медленно обернулся. Глаза хряка, укрывшегося за кустарником смородины, только пятачок торчит, цепко держали меня на мушке. Хряк волновался; забор раскачивался.
И чего эта скотина ко мне привязалась? захныкал я.
Боров-то? хмыкнул Степан, останавливаясь и засовывая руки в карманы. Так ты ему с перепугу в пятачок плюнул и ногой его прищемил. Самсонон злопамятный, хотя и добродушный. Вот помню
Чего-то не припоминаю, когда это я его так? наморщил я лоб, честно силясь возродить в себе память о неприятном конфузе. Слушать о навевающих страх и нечто недоброе воспоминаниях Степана мне совершенно не хотелось.
А как ночью объявился у нас и привалился к забору дух перевести, так Самсон поздоровкаться с тобой решил. Ну и
Не помню, честно признался я, разведя руками.
Зато он помнит. Ладно, пошли, Степан махнул рукой и заторопился дальше.
Ты извини, если что, я выдавил кислую улыбку и дружески помахал хряку.
Хрю!
Во-во, сказал я, и заторопился за Степаном, постоянно оглядываясь.
Треск позади усилился. Похоже, хряку мои извинения были совершенно до лампочки. Его широкая душа требовала непременно серьезной сатисфакции.
Степ, может, побыстрее пойдем, а? пролепетал я.
Не бойсь. Забор крепкий, успокоил меня Степа, меся тяжелыми сапогами грязь. Но в его заверения мне верилось с большим трудом. В этой туше было не меньше ста пятидесяти килограмм, и навряд ли его удержат какие-то палки.
Да чего ты, в самом деле? удивился Степа. Это же всего лишь свинья! Городские, с некоторым презрением сплюнул он в сторонку.
Но прав оказался все-таки я.
В какой-то момент забор медленно начал выгибаться в нашу сторону пузырем, затем треснули две штакетины. Хряк довольно хрюкнул и подналег на забор своим тучным телом, удвоив усилия. Забор медленно, словно в замедленной съемке, начал заваливаться. Хрюканье перешло в счастливо-победное скрипучее уханье.
Знаешь, Степа, ты как хочешь, а я делаю ноги, честно предупредил я Степана.
Э-э, только и выдавил Степан, озадаченно почесав вихрастый затылок. Ему-то точно бояться было нечего.
Я припустил вдоль по улице, увязая сапогами в едва подсохшей грязи и оскальзываясь на свежем навозе. Забор за моей спиной наконец рухнул, и хряк, перевалившись через него, припустил за мной. И откуда только в этом жирном борове, скажите на милость, взялась подобная прыть?! Хряк без особых усилий, визжа от радости, настигал меня.
А-а-а, помогите! заголосил я, надеясь, что вот-вот у меня на фоне стресса откроется хваленое второе дыхание, но оно все никак не желало проявлять себя. Тогда я начал путать следы, надеясь, что хряка с его-то весом снесет на каком-нибудь повороте, и он поотстанет, дав мне желанные мгновения передышки. Но хитрая скотина, будто предугадывая направление моих рысканий, шла за мной след в след, хрюкая, поводя пятачком и довольно размахивая ушами. Я уже не оглядывался, боясь оступиться, и только неистово работал руками и ногами. И вдруг
Хрю!
Меня подбросило высоко вверх. Растопырив конечности, я сделал кувырок в воздухе и опустился на щетинистую спину хряка, инстинктивно вцепившись в огромные, чуть прозрачные уши. Возможно, останься у меня хоть капля разума на тот момент, я бы поступил по-другому. К примеру, скатился с этой туши и скрылся во дворе какого-нибудь дома. Но липкий страх пожрал остатки сообразительности, которой я всегда так кичился. Вертя хряку уши и молотя по его жирным бокам сапогами, я продолжал вопить благим матом. Вероятно, со стороны это и выглядело довольно забавно, но мне в тот момент таковым вовсе не казалось. Хрякутем более. Ну, кому, согласитесь, понравится, если ему будут откручивать ухи.
Огромный свин взбесился окончательно.
Вы видели когда-нибудь родео? Быки, всадники в кожаных штанах, шикарные сапоги, широкополые ковбойские шляпы. Детский лепет! Быкон тяжеловесен и несколько неповоротлив, а вот рассвирепевший, дважды оскорбленный до глубины души хряк Меня мотало и бросало из стороны в сторону, било об землю, таскало по грязи, но я упорно стискивал свиные уши. Нет, я вовсе не пытался усмирить и, тем более, укротить непокорное животное. Обычный ступор, и не более того. Мелькание копыт, душераздирающие визги и шлепки о землю окончательно притупили мое восприятие действительности. И неизвестно, чем бы все это закончилось, не появись невесть откуда шестилетнее чудо с прутиком в кулачке по имени Маринка: две косички, вздернутый нос, большущие небесно-голубые глаза, худенькая, в ярко-красном сарафане, из-под которого торчали ободранные коленки тощих ног, обутых в стоптанные сандалии.
Самсон, фу! Прутик взлетел и со свистом опустился на филейную часть хряка. Фу, кому сказала!
Иудивительное дело! боров ростом с Маринку (об остальных, совершенно несравнимых в данном случае габаритах я и вовсе молчу) замер, будто вкопанный, и уставился на девочку влюбленными глазами, дружелюбно поводя пятачком.
Я наконец разжал пальцы рук и сполз по спине хряка, блаженно растянувшись в грязи.
Хрю!
Я те дам «хрю»! пригрозила ему Маринка кулачком. Вот ты у меня получишь.
Хрю? обиженно спросил хряк. Ему было совершенно неясно, за что его бранят.
Не подлизывайся! насупила брови пигалица, упирая руки в бока. Ты зачем забор сломал, а? Зачем, я спрашиваю?
Хрю! топнул копытом хряк и скосил на меня правый глаз.
А ну, пошел домой!
Хрю, замотал головой хряк и отступил на шаг.
Домой! Кому сказала? грозно взмахнула прутиком Маринка. Хряк совершенно по-человечески вздохнул, развернулся и, принципиально игнорируя меня, поплелся к пролому в заборе. Девочка последовала за ним, оглядываясь на меня и продолжая выговаривать своему подопечному: Ишь, моду взял к людям цепляться. Я тебе покажу! Цепляется он ко всем, как репей. У-у!
Уши у хряка печально обвисли и хлопали его по щекам, пятачок смотрел в землю. Виноватым себя он явно не считал. Потрещав досками свороченного забора, Самсон скрылся во дворе. Степан с девочкой на пару приподняли покореженную часть забора и вернули на место.
Вот так, Степан отряхнул руки, а Маринка мгновенно испарилась, заметив, как я зашевелился. Похоже, побаивалась меня. Ты как? навис надо мной Степан.
Знаешь, трудно так сразу ответить, покряхтев, я приподнялся на руках, сел и размазал по лицу грязь. Это вот и есть твое счастье человеческое? Природа, деревня! Тьфу! я встал и оглядел себя. Чиститься было бесполезно. По уши в грязи, разве что вручную отстирываться. Ты куда меня вообще потащил, а? Я тебе говорил: не надо!
Ну-у, смущенно протянул Степан.
Говорил? А ты чего?
Я это
Да ну тебя, обиженно засопел я и поплелся на речку, потому как в дом в таком виде баба Валя однозначно не пустит. Степан, помявшись, пошел следом за мной.
Ты извини, что так вышло. Кто мог знать.
Я мог, огрызнулся я через плечо. Распоследнему ослу ясно было, что забор эту тушу не выдержит.
Но Самсон всегда такой спокойный и уравновешенный был, пожал плечами Степан.
Ну, плюнул с перепугу, так что, втоптать в грязь за это, да? продолжал жаловаться я. Я бы на него поглядел, хрюкни я ему ночью из-за забора.
Вспомнил? почему-то удивился Степан.
Вспомнишь тут, буркнул я в ответ.
Да будет тебе. Он больше тебя не тронет.
А больше и не надо. Хватит с меня вашей деревни!
Может, и уважать даже начнет.
А мне его уважение, знаешь ли
Я замолчал, оглядывая себя и брезгливо отколупывая с одежды подсыхающую грязь. Степан плелся за мной чуть позади. Из-под ног, квохча, внезапно шарахнулась приблудная, неизвестно что делающая в высокой траве курица. Я отшатнулся, схватившись за сердце, потом зло процедил сквозь зубы, занося ногу:
Ты еще тут вертишься!
Но отвесить пинка не решился. Во-первых, она ни в чем не виноватаэто же я на нее едва не наступил! А во-вторых, кто их знает, деревенских кур. Может, они еще более злопамятны, нежели свиньи.
Наживать лишние неприятности вовсе не хотелось, и я пошел дальше, уже более внимательно вглядываясь, куда собираюсь ступить. Возможно, день у меня такой. Бывают дни, когда все идет наперекосяк. Еще этот Степа привязался! Чего ему в самом деле от меня надо? Неужели нельзя оставить меня в покое? Хотя бы сейчас. Сегодня
На речке я первым делом выкупался, а затем уселся по колено в прохладной воде и принялся застирывать брюки с рубахой. Дело шло из рук вон плохо. Стирать на руках, как и большинство городских, я не привык, и вскоре на пальцах появились саднящие потертости. Стискивая зубы и стараясь не выказать боли, я продолжал усердно тереть штанины. Степан сидел рядом на пригорке, вздыхал и откровенно на меня пялился. Вот же навязался на мою голову! Когда стало совсем невмоготу, я прополоскал одежу, выбрался на берег, тщательно отжал и развесил штаны с рубахой на ветки кустарникавысохнут или нет, но не в мокром же идти.
Да чего ты злишься? наконец нарушил молчание Степан. Будто я его на тебя натравил. Специально.
Плевать мне на этого хряка, буркнул я, отворачиваясь к реке и почесывая свежий комариный укус.
А чего тогда?
Безысходность это, Степа. Обычная человеческая безысходность.
Ну, ты уж совсем в уныние впал, Степан сорвал травинку, повертел ее в пальцах и сунул себе в рот. Неужели все так плохо?
Хуже некуда. Работы нет, дома нет, семьи семьи и не было, впрочем.
Что так? Не успел?
Не смог.
Это как?
А очень просто. Я доплелся до Степана и опустился с ним рядом на траву, наблюдая, как с рубахи срываются крупные капли и падают на песок, превращаясь в темные комки. Ты вот смог бы жить с пустышкой, у которой на уме окромя шмоток, педикюров, макияжа и гулянок ничего нет? Еще соцсетибезостановочно, без перерыва на обед и меня.
Сомневаюсь. Значит, вон ты к чему этот разговор завел. Наболело? Степан растянул губы в улыбке. Зубы у него были белые, ровные, один к одному.
Не то чтобы К случаю пришлось, вот и выплеснулось, я поворошил крупный прохладный песок пальцами правой ноги.
Неужели все такие?
Другие пока не попадались, уныло отозвался я.
Вот видишь! Тем более, что-то делать надо, мгновенно воспламенился Степан.
А я и сделал. Одну послал, у второй «дурильник» в окно выбросил, а третью едва саму не спустил, после того как истерики закатывать взялась, мол, сериалы ее любимые мешаю ей смотреть и обсуждать фотки с подругами. И это в два часа ночи! А мне на работу, между прочим. Ночью бред всякий смотрит, тараторит пальцами без умолку, а потом полдня спит: ни приготовить, ни убраться. На все есть время, а вот на это нет. Включая меня.
Да я не про то.
А я про то, Степа. Знаешь, чего было, когда ее обожаемый смартфончик в окно вылетел? Не знаешь. А я еще не забыл. Это почище трех Самсонов будет!
Хрю!
Я подскочил на месте и кубарем скатился к воде. Поднявшись на карачки и помотав головой, я уставился на пригорок, несколько правее Степана, где, вполне довольный собой, стоял Самсон, дружески подергивая в мою сторону пятаком и качая тяжелой лопоухой головой.
Опять ты, проклятое животное! взъярился я, саданув кулаком по песку. Убирайся! Пошел вон! Вон, говорю! Слышишь?
Хряк свернул голову набок и уставился на меня правым глазом. Не слышит. Или под дурачка косит. Скорее, последнее.
Степан, держась за бока и хохоча, катался по траве рядом с нахальным свином. Но свин будто и не замечал его. Внимание его было полностью поглощено моей персоной, хотя не представляю, чем я это заслужил.
Пошел, пошел прочь! без толку скалился я, размахивая руками и топоча ногами. Сейчас вот прут возьму. Вот, сейчас уже я вцепился в ветку кустарника и попытался переломить ее, но гибкий прочный прутик ни в какую не хотел переламываться.
Свин протяжно хрюкнул, что, скорее всего, должно было означать боевой клич, и ринулся на меня, размахивая ушами и сворачивая хвост колечком. Туша, полная счастья и целеустремления, со скоростью курьерского поезда налетела на меня.
А-а!.. только и вскрикнул я, отлетая в воду с прутиком в рукевсе-таки отломал!..
Когда на пригорке возникли трое человекМаринка со своим «волшебным» прутиком, ее старший брат и мать, мы с хряком плескались в воде, обдавая друга потоками брызг, толкались и резвились, производя шуму не меньше, чем целая ватага ребятни. Иногда я обхватывал рукой хряка за шею и чесал ему то жирный бочок, то за ушами, а хряк при этом довольно ухал и хрюкал, тычась холодным пятачком мне в бок
На удивление жизнерадостная скотина, сказал я, застегивая рубаху и притопывая отмытыми начисто сапогами.
Несчастного хряка, вырванного из моих объятий, угнали домой. Тот слабо сопротивлялся, все время оглядывался назад, но разве поперек прутика попрешь?
Вот видишь, а ты: деревня! чувственно вскинул руки Степан.
Ну, деревня. И ни к чему так кричать.
Одежда не то чтобы высохла, но до дома дойти было можно. Не июль месяц все-таки. Хоть и тепло, но не настолько, чтобы по вечерам разгуливать во всем влажном.
Нужно зайти домой. Куда я в таком виде пойду? я уставился на Степана. Пусть теперь попробует настоять, чтобы я шел с ним неизвестно куда. А из дома он меня сегодня уж точно больше не вытащитне до «бобра» мне сейчас.
Да, поразмыслив, согласился Степан. Слишком много впечатлений. Тебе следует отдохнуть. Но завтра он погрозил мне пальцем, и мне стало несколько жутко, потому как я не мог взять в толк, угроза это или строгое предупреждение. Больно вид у Степана был серьезный.
Что ж, завтра так завтра. В конце концов никто не обещал здесь содержать меня за красивые глазки, и это было понятно с самого начала. Но, по крайней мере, еще один день вольной жизни я отвоевал.
Глава 5
Ох, деревня! Утро началось с того, что наглый и отъевшийся рыжий котяра Мурзик протопал по мне, когда я досматривал десятый сон, кутаясь от утренней прохлады в одеяло. Тяжелый он, конечно, и когти у него длинные и острые, но это полбеды. Мурзику непременно захотелось полакомиться завтраком, приготовленным баб Валей для меня. Завтрак по обыкновению был выставлен на стол перед моим носом и укрыт полотенцем, что, однако не мешало аппетитным запахам распространяться по комнате, действуя лучше всякого будильника. Но вставать мне не хотелось, и я, отвернувшись к стене, уткнулся носом в одеяло. Ведь я прекрасно понимал, что, стоит мне встать, как на меня сразу же непременно навалятся отложенные из-за вчерашнего происшествия с хряком обязанности. И потому я оттягивал этот «сладостный» момент приложения моих сил и творческой энергии до предела.
Так вот, Мурзик, взобравшись самым нахальным образом мне на плечо, скакнул на стол и принялся шуровать там посудой. Я поморщился и укрылся с головой. Связываться с котом вовсе не хотелось. Ну что он там может съесть? Стащит одну-две гренки с яйцамизапах указывал именно на них, и успокоится. Однако, Мурзик, похоже, останавливаться на этом вовсе не собирался. Урча и шурша, он пробрался под полотенце и взялся греметь тарелкой. Неужели все съест? Впрочем, с такой упитанной мордой и немудрено. Я решительно выпростал из-под одеяла левую руку и похлопал ладонью по столу. Кот затих, но ретироваться, видно, не собирался. Потом урчание и чавканье возобновились. Тогда я нащупал хвост Мурзика и потянул за негоне вставать же в самом деле из-за какого-то кота! Мурзик дернулся раз-другой, опять звякнула тарелка, опрокинулся бокал, и на меня полилось молоко. Хвост кота я, разумеется, от неожиданности выпустил из пальцев. Мурзик слетел со стола и сиганул в чуть приоткрытую дверь, держа в зубах добычугренку.
А, чтоб тебя! выругался я, отирая шею и лицо полотенцем. Затем поставил на стол перевернутый бокал, протер полотенцем столешницу и завалился спать дальше. Кот, скорее всего, больше не вернется.
Но едва мне удалось вновь заснуть, как на подоконник над самой моей головой взгромоздился, хлопая крыльями, петух. Я приоткрыл один глаз и уставился на него не шевелясь. Петух, едва приоткрыв клюв, вновь захлопнул его, повернул голову влево и долго разглядывал меня одним глазом, проявляя нерешительность. Эта совершенно беспардонная птица взяла привычку кукарекать с подоконника, будто нельзя было усесться, как все нормальные петухи, на забор и оттуда драть глотку. Куда там! Это слишком примитивно. Нужно обязательно орать прямо в самое ухо. В первое утро я его просто спихнул с подоконника. Во второе запустил в него подушкой, и пришлось тащиться во двор подбирать ее. На третье я поступил мудреезакрыл окно, но баб Валя, вероятно, решила, что на свежем воздухе лучше спится, и вновь его отворила Сегодня петух, застигнутый врасплох, никак не мог решиться на сольный вокал. Видно, пытался сообразить своим крохотным мозгом, что его за это ждет.