Да, это он, ответил Толстой с гордостью.
Скажите, вы в чем-нибудь нуждаетесь? поинтересовался незнакомец у Гриши.
Остро нуждаюсь в пиве, сигаретах и проститутках, честно признался подопытный.
Это от так шутит, захихикал Лев Толстой, бросая на Гришу страшные взгляды. Мужики поглазели на Гришу, развернулись и ушли. Вместе с ними отбыл и Толстой. Позже зашла Ярославна и объяснила что к чему.
Это была комиссия из центра, сказала она, отвечая на Гришин вопрос о происхождении трех незваных гостей. Центр проявляет нетерпение. Срочно нужны результаты. Наш научный руководитель принял волевое решениелишить тебя ужина до тех пор, пока ты не добьешься в своих поисках хоть какого-то результата.
Что? закричал Гриша. Этот старый представитель сексуальных меньшинств хочет меня голодом морить? Вот значит как! Ну, блин, ладно. Я ему покажу, как меня ужина лишать!
Когда на следующее утро в комнату Гриши вошла Ярославна и позвала в аппаратную, Гриша, приоткрыв один глаз, простонал чуть слышным голосом, что ужасно болен, и сегодня никак не может работать. Ярославна пощупала ладонью его лоб, проверила пульс, заглянула в рот и ушла. Гриша, посмеиваясь, ждал. Он нарочно симулировал приступ недомогания, дабы показать Толстому, кто в доме хозяин и как опасно лишать этого хозяина ужина. Вскоре появился и сам Толстой вместе с Ярославной и двумя гоблинами. Один из гоблинов держал в руках странное приспособлениетрехдюймовую трубу длиной в метр, к которой, с одной стороны, были подсоединены какие-то провода.
Заболел? с ходу спросил Толстой.
Слег! простонал Гриша со смертного одра.
Вот невезуха! Ладно, сейчас проведем анальное зондирование с целью постановки диагноза, после назначим курс лечения. Молодой человек, повернитесь, пожалуйста, на живот и спустите штаны.
Зачем это? подозрительно спросил Гриша.
Я же сказалнеобходимо провести анальное зондирование.
Гоблин, держащий в руках металлическую трубу, шагнул вперед и недобро усмехнулся.
Сам штаны спустишь, или тебе помочь? спросил он. Не бойся, больно не будет. Разве что чуть-чуть. А там, глядишь, и удовольствие получишь.
Гриша вскочил на ноги и громко закричал:
Я здоров! Здоров! Произошло чудо самоисцеления. Готов к работе. И уберите отсюда эту мечту нимфоманки.
Толстой, обеспокоенный самочувствием ценного кадра, продолжал настаивать на углубленном анальном зондировании, но Ярославна сумела убедить его, что это лишнее. Гоблины вместе с трубой удалились, вышел и Толстой. Бледный Гриша опустился на кровать и простонал:
Ну, у вас тут и медицина! И как вы еще живы, если каждому, кто чихнет, такой вот зонд промеж булок втыкают?
Вообще-то зонд предназначен только для тебя, как для ценного оператора, от которого зависит успех всей миссии, сообщила Ярославна. Остальные, если заболевают, отправляются на лечение в одну из самых обычных элитных клиник Швейцарии. Ты должен радоваться, что являешься незаменимым кадром. Видишь, как о тебе заботятся.
Да я, похоже, везунчик, мрачно проворчал Гриша. Незаменимый человек. Вы, значит, в Швейцарии лечитесь, а мне, как незаменимому, трубу в жопу?
Анальный зонд, поправила Ярославна.
А похож он на самую обычную трубу. И зачем такой огромный диаметр? Толстой что, сам по этой трубе внутрь собирался влезть? Или он слишком буквально воспринял мои слова, когда я вчера послал его в анальное странствие?
Пора, напомнила Ярославна. В имении встают рано.
Холопы, уточнил Гриша. А господа дрыхнут до обеда. Однако бог все дает им, а холопам одни тумаки достаются. Вот и верь после этого в народные мудрости.
Глава 13
День успения святой великомученицы Евлампии в имении всегда отмечался с большим размахом. О старых классических святых старались почему-то вспоминать редко, а вместо них народу навязывали новых кумиров, являвших собой примеры для подражания. Общаясь с крепостными, которые все, как один, были, по их же словам, православными и искренне, до фанатизма, веровали в бога, Гриша выяснил, что с христианством они знакомы еще меньше, чем он сам. Никто из крепостных не читал Библии или иной христианской литературы (да и не мог прочесть, поскольку все холопы были неграмотные), все, что они знали о своей вере, было почерпнуто ими из устной проповеди святых старцев.
Сам Гриша всегда был далек от религии, но даже его скудных познаний в этой области хватило, чтобы понятьхолопы в имении помещика Орлова исповедуют что угодно, но только не христианство. В изложении святых старцев библейская история звучала совершенно иначе, и нисколько не совпадала с первоисточником. Согласно апокрифу святых старцев Иисус был холопом у Понтия Пилата, верой и правдой служил ему, и умер не на кресте, а в поле за работой. Впрочем, эта сектантская бредятина давно отошла на второй план, уступив первое место новоявленным святым.
Святые, все как один, были честными и трудолюбивыми холопами. Дабы не вводить господ в убыток они спали под открытым небом на голой земле, питались травой, притом только той, что не шла на корм скотине, пахали на износ и любили своих хозяев. Более того, святые не только упражнялись в этом неспортивном мазохизме, но и призывали других следовать их примеру. Так святой Епифан убедил целое имение отказаться от сна и работать круглые сутки, дабы возрадовалось сердце баринанаместника господа на земле. Святой Пантелей зашил себе рот, дабы случайно не объесть барина. Святая Марфа лично выявила в имении своего помещика три десятка грешниц: следила за соседками, а затем, когда те совершали что-нибудь греховное, тут же сдавала их надзирателям для последующего перевоспитания.
Акты бессмысленного самоистязания, стукачество, и все это помноженное на феноменальную глупостьвот через что лежала дорога в лигу святых великомучеников. По мнению Гриши в разряд великомучеников можно было смело включать всех холопов имения поголовно. Впрочем, он уже давно подметил, что крепостные вовсе не тяготятся своей скотской жизнью, и ни о чем ином даже не мечтают. Как-то Гриша попытался рассказать Титу о крутых тачках, телках, дискотеках, водке, то есть обо всем том, что делает жизнь прекрасной, но Тит ничего не понял. Мозг Тита как будто фиксировал окружающий мир в строго определенном диапазоне явлений, и все, что выходило за рамки этого диапазона, он просто не воспринимал. Тит, к примеру, много раз видел шикарные барские автомобили, но никогда, даже случайно, не мог представить себя за рулем одного из таких аппаратов. Тит знал, что господа кушают мясо, рыбу, птицу, черную икру на хлеб мажут, но сам он вовсе не желал отведать всех этих вкусных вещей. Напротив, Тит, как и прочие холопы, был убежден, что стоит ему даже подумать о чем-то таком, как бог тут же накажет его. Насчет мяса крепостные твердо знали, что это еда господская, и для холопских желудков совершенно непригодная. Когда Гриша завел с Титом разговор о мясе, зловонный собеседник высказался вот как:
Господь так положил, что мясо да рыбабарская еда, а помои да отрубинародная. Ежели барин отрубей отведает, то помрет. Ежели я мяса отведаю, то тоже помру. Господь все мудро устроил. Каждому свое.
Что с отрубей можно кони двинуть, это факт, согласился Гриша. Но вот от мяса еще никто не умирал. Тит, промеж булок лом забит, неужели тебе ничего не хотелось съесть, кроме помоев?
Тит смущенно опустил взгляд, а затем неохотно признался:
Турнепса бы важно поснедать. Али вот еще комбикорм тоже вкусен.
Завязывай со скотскими харчами! прикрикнул Гриша. У меня от твоего базара аппетит портится. Я тебя спрашиваю не о комбикорме, а о нормальной еде. Какую люди едят. Господа, то бишь.
Господскую еду не можно снедать, покачал головой Тит. Помрешь. Господь так положил.
Затем Гриша попытался заговорить с Титом о бабах. Попытался осторожно, помня страшную гибель Степана. Начал, как водится, издалека, с тычинок, пестиков и бабочек. Тит стоял, слушал, хмурил пыльные брови и ничего не понимал. Затем Гриша переключился на кошек и собак. Намекнул на кочета, который два дня назад на их глазах догнал курицу и оприходовал.
Так уж заведено, что все в природе это делают, сказал Гриша. Бабочки, собачки, куры. И люди. Это нормально.
Грех, не согласился Тит.
Ладно, не стал настаивать Гриша, давай зайдем с другого конца. Вот представь, что тебя отпустили на волю, дали тебе землю, дом....
Что ты! Что ты! замахал руками Тит. Господь с тобой! Да что ты такое говоришь?
А что не так?
Да как же на волю? А барин? Как без барина-то прожить? Без отца-то родного? Без благодетеля? Без заступника? Ведь пропаду без него. Как есть пропаду.
Хорошо, проехали волю. Тогда вот как. Представь, что завтра тебя барин к себе вызывает, и говорит: хороший ты парень, Тит, работящий. Хочу тебя наградить. Сходи в женский барак, выбери себе любую бабу и пользуйся. Ну, хочешь сказать, что ты не пошел бы?
Куда?
По бабам.
Нет! Да что ты! Ужель не православные? То грех великий. Святой старец Маврикий учил....
Как же ты запарил уже своим Маврикием, безнадежным голосом проронил Гриша. Я ему о бабах, а он о старцах. Бабы, Тит. Понимаешь? Бабы! Сиськи, жопа, ноги Баба, одним словом.
Тут Гриша понял, что его слова все-таки достигли цели. Хотя на словах Тит выражал свое негативное отношение к сексу, его организм говорил обратное. Штаны вонючего мужика уже трещали по швам под напором страсти. Гриша, глядя на главный калибр, пришедший в боевое положение, покатился со смеху. Зато Тит не стал смеяться. Опустив глаза, он неободрительно покачал головой, затем взял лопату, и, что было сил, ударил себя черенком по крайней плоти. При этом он еще успел строго сказать:
Не балуй, окаянный!
После чего Тит закономерно свалился на землю, обхватил руками отбитое достоинство, и протяжно завыл.
Ну ты и членовредитель, смеясь, сказал Титу Гриша. В следующий раз сам себя не бей. Меня попроси. Я с радостью тебе с ноги пробью по мохнатым шарикам.
На следующий день случилось происшествие, повеселившее Гришу еще больше. Холоп Илья, молодой и традиционно глупый, был пойман за греховным делом. Гриша и Тит (их как сработавшееся звено теперь ставили на все работы вместе) возили туда-сюда все ту же кучу навоза. День выдался жаркий, навозные мухи и лютые комары одолевали. Тит не обращал на них внимания, и только когда насекомые лезли ему в нос или в глаза, тряс головой, как лошадь. Гриша отбивался от насекомых руками и ногами, материл их и напарника. Но тут неподалеку послышались громкие крики, полные праведного возмущения, а вслед за ними зазвучали болезненные вопли. Тит даже внимания не обратилкак вез тележку, так и повез дальше, а Гришу одолело любопытство. Он воткнул вилы в навоз и осторожно выглянул из-за сарая, пытаясь выяснить причину переполоха.
Картина, открывшаяся его взору, была довольно типична для имения. Три надзирателя лупили палками холопа, а тот катался по земле и орал. Гриша узнал преступникаим оказался холоп Илья, юный тупица, способный, как и все крепостные, только портить воздух да выполнять несложную механическую работу. Одно только удивилоизбиваемый Илья был без штанов. То есть штаны были, но болтались у него на щиколотках.
Гриша так бы и не понял, в честь чего лупят бедолагу, но на счастье появился свидетель. Мимо него прошел крепостной Дрон с бревном на плече, и на Гришин вопрос касательно причины избиения, все прояснил.
На греховном деле поймали, ответил он, прогибаясь под тяжестью бревна.
На каком именно? уточнил Гриша, поскольку крепостные считали греховным все, кроме работы, сна и пожирания помоев.
Забор сношал, произнес Дрон таинственную фразу.
Что он делал? переспросил Гриша.
Забор, окаянный, сношал, вот что.
Вечером Грише удалось выяснить подробности происшествия. Как оказалось, крепостного Илью попутал бес, и он, поддавшись греховному настрою, возжелал блуда. На его счастье в заборе отыскалась дырка от высохшего и выпавшего сучка, и в эту-то дырку Илья и пристроил свой окаянный отросток. Все шло хорошо, но недолго. Как раз в это время с противоположной стороны забора прогуливались три надзирателя, и когда они увидели то исчезающий то появляющийся из дырки член, то сразу все поняли. Дабы грешник не сумел скрыться, один из надзирателей крепко схватил его за корень жизни и держал до тех пор, пока соратники не обежали забор по кругу, и не взяли Илью тепленьким на месте преступления.
Улик оказалось выше крыши: забор, дырка, Илья Вначале бедолагу отлупили на месте преступления, затем отвели в воспитательный сарай и устроили очную ставку с оглоблей. Но и этого показалось мало. Тогда в дело пошел секатор, и Илье грубо, в антисанитарных условиях, удалили источник греховных соблазнов.
К вечеру чуть живого Илью притащили в барак и бросили на солому. Никто из крепостных даже не подумал подойти и посочувствовать страдальцу, на него вообще не обращали внимания. Зато Гриша не упустил случая поглумиться. Он подсел к Илье и жизнерадостно спросил:
Ну что, хороший танцор, как заборчик? Заноз много загнал?
Илья ничего не ответил. Ему было не до этого. За прошедший день он выхватил столько горяченьких, что на теле не осталось ни одного живого места. Что касалось работы секатором, то надзиратели сгоряча отрезали ему все подчистую, а рану прижгли углями. Без медицинского образования было ясно, что жить Илье осталось считанные дни.
Нашел ты приключение на свое хозяйство, сказал ему Гриша. И чего тебя на забор потянуло? Я сегодня специально подходил, смотрел. Ничего особенного, забор как забор. Совсем не сексуальный. Ты хоть бы бабу на нем нарисовал, что ли, хотя бы часть бабы. Хоть бы просто написалбаба. Ах, блин, забылты же писать не умеешь. Ну, теперь ты еще кое-что не умеешь.
И, сказав это, Гриша весело заржал.
Подошел Тит, присел на корточки, грянул задом так, что ударной волной разметал под собой солому, и с укором сказал Илье:
По делам и кара. Почто грешил, окаянный? Почто забор сношал?
Хватит уже пердеть, моралист хренов! напустился на напарника Гриша. Почто, спрашивает, забор сношал. Да если некого больше сношать, приходится с заборами любовью заниматься. Это тебе хорошо, ты чуть что, сразу его лопатой лупишь, чтобы голову не поднимал. Ильюшка, сто членов тебе в ушко, не слушай Тита. Все ты правильно сделал. Уважаю.
Следующее утро Илья встретил уже остывшим и посиневшим. Холопы по приказу надзирателей выволокли его тушу во двор, а затем Грише и Титуквалифицированной похоронной команде, пришлось тащить тело на заслуженный отдых. Тит всю дорогу портил траурное событие запуском зловонных ветров, так что даже надзиратель, шедший сзади, не выдержал, обогнал похоронную процессию, и пошел впереди. Гриша сквозь зубы возмущался тем фактом, что он вынужден таскать кадавров, да еще в такой замечательной компании. Тит на это ответил, что на все воля божья, и так мощно грянул шоколадным оком, что оглушил пролетавшую мимо сороку. Птица, убитая анальным громом, потеряла управление и свалилась в траву.
Вот, наконец, настал долгожданный всеми праздникдень успения святой великомученицы Евлампии. Гриша ждал этого дня больше всех прочих. Это был его единственный шанс проявить себя перед барином и попасть в число дворовых людей. Упускать его было никак нельзя. Наниматели настойчиво требовали результатов, и использовали для их скорейшего достижения все средства давления. Толстой постоянно грозился лишить Гришу еды, отнять кровать и туалетную бумагу, а недавно проделал и вовсе неслыханное. Когда Гриша отдыхал после дневной смены, дверь в его комнату открылась, и вошел Толстой, а вместе с ним шикарная краля в слишком откровенном наряде.
Знакомься, это Анфиса, представил девушку Толстой. Двести долларов за час. Суровая профессионалка.
Гриша вскочил с постели, не веря своему счастью. В этот момент он готов был расцеловать Толстого взасос. Наконец-то, после стольких дней невыносимого воздержания, у него произойдет полноценная половая жизнь.
Нравится? спросил Толстой, похабно ухмыляясь.
Да! проревел Гриша.
Хочешь ее?
Да!!!
Ну и хоти дальше. Получишь, когда добудешь сведения об артефакте.
С этими словами Толстой и Анфиса вышли из комнаты.
После такого безжалостного кидалова у Гриши случилось состояние аффекта. Он ревел животным, он бил ногами стены, перевернул книжную полку, выломал дверь в уборную, пытался выкорчевать унитаз. На шум прибежали гоблины, замотали Гришу в простыню, оттащили в душевую кабину и остудили ледяной водой.