Чего орешь? спросил один из них у растянувшегося на земле Тита.
Спасите! Помогите! Христом-богом заклинаю! скороговоркой блажил Тит. Живота лишают, смертным боем бьют.
Кто тебя бьет, скотина?
Он! Гришка холоп.
Две пары недобрых глаз сфокусировались на Грише. Грише стало дурно.
Я его пальцем не тронул! закричал он.
Не ври, окаянный! вдруг подал голос сгорбленный мужик с оторванным ухом. Ухо ему, как позже узнал Гриша, откусила хозяйская собака. Богом клянусь, ударил он его. Смертным боем бил.
Ну что с тобой делать? спросил у Гриши один из надзирателей. Похоже, смутьян ты неисправимый. К ветеринару сегодня поздно, а завтра у него выходной. А завтра дочка к барину приезжает. Не дай бог ты, животное, что-нибудь при ней учудишь. Придется своими силами тебе бунтарство укротить.
Напрасно Гриша заверял, что он уже исправился, что он совсем не бунтарь, и все произошедшее является чистейшей воды недоразумением. Его не слушали. Крепыши притащили его обратно в воспитательный сарай, стащили с него штаны, после чего один из них взял в руки кожаный ремень, а второй указал на деревянную колоду, и приказал:
Вставай на колени, хозяйство клади на чурбан. Живо!
Да вы чего? бледнея, простонал Гриша. Мужики, да хорош, а? Пошутили, и ладно.
Но мужики, как выяснилось, не шутили. Один из них взял с полки дубину, усеянную железными шипами, и предупредил:
Или делай то, что сказали, или я тебе башку разобью.
Тут Гриша понял, что и это не шутка. Костолом не бравировал и не бросал на ветер пустые угрозы. Он не угрожал, он предупреждал. Ничто не помешает ему разбить холопу голову, и ничего ему за это не будет.
Трясясь крупной дрожью, Гриша опустился на колени и положил на плаху свое мужское достоинство. Тот факт, что это все же не совсем его достоинство, а достоинство его зеркального двойника, мало утешил Гришу. Как бы то ни было, но все замечательные ощущения придется пережить именно ему. Садист сделал замах, кожаный ремень свистнул в воздухе, после чего у Гриши потемнело в глазах, и он повалился на пол, зайдясь истошным криком.
Обед он пропустил по понятным причинам, и когда смог встать на ноги, был отправлен на новое место работыоблагораживать дорогу, ведущую к имению. Чуть живого Гришу привел к дороге один из надзирателей и перепоручил новому напарникукрепышу Спиридону. Их задача заключалась в том, чтобы брать сваленные кучей большие камни, таскать их к дороге и выкладывать вдоль обочины, дабы было красиво. Спиридонтощий хромоногий мужик неопределенного возраста, сгорбленный, весь покрытый синяками и ссадинами, схватил камень весом в три пуда, не меньше, и, хрипя от натуги, потащил его к дороге. Гриша, как только надзиратель удалился, присел на обочину и, приспустив штаны, осмотрел свое хозяйство. Хозяйству досталось. Оно опухло, посинело и жутко болело, но Гриша радовался уже тому обстоятельству, что все вроде бы осталось на месте.
Дотащив камень и водрузив его на место, Спиридон, пошатываясь, подошел к Грише и сказал:
Негоже сиднем сидеть. Бог накажет.
Пошел ты! со слезами на глазах простонал Гриша. Ему и сидеть-то было больно, а тут надлежало таскать огромные камни.
Святой старец Маврикий молвил, что не работать на барина грех великий, просветил Гришу Спиридон.
Гриша с ненависть покосился на очередного Тита. Тупость окружающих начала его утомлять. Грише впервые в жизни захотелось пообщаться с умным человеком.
Слышь, ты, Спиридонштопаный пардон. Что ты доебался? Если хочешьиди и работай.
А ты как же?
А я посижу и отдохну.
Спиридон быстро замотал головой, прямо как осел, и скороговоркой забормотал:
Да разве ж так можно? Аль креста на тебе нет? Как же этосидеть? Как на барина не работать? Нет, нельзя так. Пойду, расскажу все.
И, в самом деле, мужик навострил лыжи в сторону бараков, намереваясь сдать надзирателям своего ленивого напарника. Гриша, превозмогая боль, поднялся на ноги, и с отвращением крикнул:
Ладно, ладно, пошутил я. Пойдем, поработаем, блин по-нашему, по-христиански.
Сказать по правде, по-христиански работал один Спиридон. Гриша выбирал камни полегче, носил их медленно и долго отдыхал между рейсами. Что касается Спиридона, то мужик буквально загонял себя в могилу. Он хватал огромные валуны, и, надрываясь, почти бегом тащил их к дороге. Один раз, с неимоверным трудом оторвав от земли неподъемный булыжник, Спиридон мощно обделался от натуги, пронес камень три шага и упал вместе с ним. Гриша с небольшим камешком в руках подошел к растянувшемуся на земле холопу, и злорадно сказал:
Ай-ай, как нехорошо. Как не по-христиански. Что святой старец Маврикий базарил, а? Работать надо, лох! А ты развалился тут, как на пляже. Пойду, наверное, сдам тебя садистам. Пускай они тебе, лентяю, кочергу в жопу вставят. И два раза провернут.
Спиридон принял это глумление за чистую монету. Он кое-как поднялся на ноги, снова схватил этот камень, протащил его метров пять, а затем снова упал и больше не встал. Гриша подошел к нему и легонько пихнул напарника ногой в бок.
Эй, пауэрлифтер, ты чего? спросил Гриша.
Спиридон лежал на боку и надрывно дышал. Рот его был широко открыт, глаза дико выпучены. Гришу одолело беспокойство. Он присел на корточки возле мужика, и ласково спросил:
Спиридон, ты как? Встать сможешь?
Мочи нетучуть слышно прошептал Спиридон.
Я пойду, позову кого-нибудь. Тебе в больничку надо.
Не надо звать! зашептал Спиридон, чьи глаза округлились от ужаса.
Да ладно, не бойся. Я мигом. Пускай тебя к доктору свозят.
К ветеринару? пропищал Спиридон, пуская слезу.
Да, к нему. Он тебя полечит. Будешь как новенький.
И Гриша побежал к баракам, отыскивая глазами кого-нибудь из надзирателей. Садистов он отыскал у столового сарая. Те развлекались весьма оригинальным способомна спор выясняли, может ли человек съесть кучу дерьма. В качестве подопытного избрали Макарамолодого парня, который, как позднее выяснил Гриша, был одержим бабами. Однажды он даже пытался залезть на женскую территорию, что находилась за высоким забором. Макара поймали и сломали ему ногу. С тех пор Макар хромал. Но тяга к прекрасному в нем не улеглась, и вот надзиратели, посмеиваясь, пообещали ему свидание с одной из девок, если он сумеет умять весьма солидную кучу свежего дерьма. Макар ни секунды не колебался. Он набросился на кучу и стал пожирать ее с таким азартом, будто дорвался до восхитительного деликатеса. Гриша подошел как раз в тот момент, когда Макар слизывал с земли последние капли кушанья.
Ну, видишьсожрал! закричал один из надзирателей другому. Гони червонец! Проспорил.
Мы спорили, что человек не сможет кучу дерьма съесть, заворчал проигравший. О холопах речи не шло. Холопы не люди.
Давай червонец! Все тут честно.
Други, мне бы девку румяную, вытирая коричневые губы рукавом, напомнил довольный Макар. Заслужил.
Надзиратели, глянув на него, покатились со смеху.
Иди работать, говноед! прикрикнул на него один. Наелся досыта, еще ему и девку подавай. Обнаглел.
Обещали жетоном обманутого ребенка, пробормотал Макар.
Перечить вздумал? заорал на него надзиратель. Да ты смутьян! А ну иди работать, скотина тупая, не то я тебя палкой....
Макар сорвался с места и, сильно хромая, побежал прочь. Гриша кашлянул, привлекая к себе внимание надзирателей.
А, опять ты? проворчал тот изверг, что отбил Грише все хозяйство. Опять от работы отлыниваешь. Похоже, придется тебе уд отрезать.
Я не отлыниваю, поспешил все объяснить Гриша, пока садисты сгоряча не сделали чего-нибудь непоправимое. Там Спиридон заболел.
Как этозаболел?
Не знаю, я же не врач. Лежит на земле, встать не может.
Ну-ка пойдем, посмотрим на этого симулянта.
Вместе с двумя надзирателями Гриша вернулся к напарнику. Спиридон лежал там же, где Гриша его оставил, даже в той же позе. Покрытое пылью лицо мужика побледнело, глаза смотрели обреченно. Один из надзирателей, для проверки, сильно ударил Спиридона палкой, но тот лишь негромко хрюкнул. Садисты нахмурились, затем один из них сказал:
Отбегался Спиридон. Отработался. Пора и на заслуженный отдых. Эй, ты, обратился он к Грише, приведи сюда любого холопа. Живо!
Гриша бегом помчался к баракам, и, так вышло, что первым он натолкнулся на ненавистного Тита. Мужика он уже конкретно ненавидел, но все же позвал его с собойнадзиратели ведь сказали ему живо. Тит не прекословил, потрусил следом, а Гриша, которого меньше всего заботила судьба Спиридона, думал о том, как бы поизящнее и без последствий отомстить зловонному стукачу.
Глава 7
Когда Гриша с Титом прибыли к дороге, Спиридон лежал уже на спине, а левую половину его лица обезобразила огромная свежая гематома. Один из надзирателей, хихикая, повторял:
Видал, как я пробил? Видал?
Да я еще лучше могу, отмахнулся второй. Так, обратился он к прибывшим холопам, вы, двое. Взяли этого за ноги и тащите за мной.
Тит тут же исполнил приказнаклонился, хватил ногу Спиридона, и приготовился волочь мужика по земле. Гриша, несмотря на все безразличие к судьбе очередного тупицы, все же не смог равнодушно пережить очередное столкновение с бесчеловечностью.
Подождите, мы что, так его, волоком, и попрем? спросил он.
Да, так и попрете, ответил надзиратель.
Ему же плохо. Его в больничку надо.
Куда его надо? не понял надзиратель.
Ну, к ветеринару, или как это у вас называется.
Надзиратели переглянулись и дружно заржали.
Этому уже ветеринар не нужен, ответил один из них, и легонько стукнул Гришу палкой по голове, чтобы не задавал слишком много вопросов. Ему еще в позапрошлом году Фома яйца секатором отрезал.
За что? рискнул спросить Гриша, потирая ушибленную голову. Спросил не праздного любопытства ради, а на всякий случай, чтобы знать, за что тут могут секатором стерилизовать, и никогда такого не делать.
Да просто так. Бражки перепил, вот и потянуло порезвиться. Все, хватит болтать, скоты грязные. Взяли этого, и потащили.
Делать нечего. Гриша впрягся во вторую ногу Спиридона, и они с Титом поволокли мужика прямо по полю, по всем кочкам и ухабам, в противоположную от имения сторону. Надзиратели шли впереди и вели немудреную беседу. Гриша навострил уши, и тут же понял, что разговор идет о бабах. В отличие от простых холопов, надзиратели имели открытый доступ на женскую территорию и активно пользовались этой своей привилегией.
Крепостные бабы, как позднее выяснил Гриша, мало чем отличались от крепостных мужиков. Все отличия заключались исключительно в анатомическом строении тела, не более. Во всем остальном образ жизни и те и другие вели схожий: пахали, как проклятые, по двадцать часов в день и питались отбросами. Как и мужики, не все бабы допускались к спариваниюотбирали наиболее покладистых и тупых. Впрочем, симпатичные молодые девки, приглянувшиеся надзирателям, все же имели определенные привилегии. Их никогда не ставили на тяжелые работы, давали вволю спать, сносно кормили и всегда, перед визитом в казармы надзирателей, водили в баню. Своим любимицам надзиратели даже дарили кое-что из одежды, приносили немыслимое для холопов лакомствозаплесневелый хлеб, и вообще всячески баловали. Впрочем, надзирателям разрешалось баловать только с теми бабами, что не были отобраны на роль производительниц потомства. Если же подружка надзирателя залетала от него, то после родов надзиратель забирал у нее ребенка и закапывал его в поледабы удобрение не пропадало. Что же касалось дурнушек, не приглянувшихся надзирателям и не пошедшим на племя, то им о сексе не приходилось и мечтать. Как вскоре выяснил Гриша, подобная ситуация вовсе не способствовала эпидемии гомосексуализма среди холоповстрах перед божьей карой за непотребные деяния был слишком силен. Холопы, с которыми Гриша делил барак, были всерьез убеждены, что стоит им заняться рукоблудием, как явится Илья пророк и испепелит молниями их окаянные отростки. Гриша, выслушав эту басню, пришел к выводу, что по мозгам крепостных Илья пророк уже прошелся электрической дугой изрядной мощности, так что сжег все нейроны до последнего.
У каждого надзирателя была своя любимица, что, впрочем, не мешало им драть и других холопок. Судя по всему, каждый вечер в казарме устраивались настоящие оргии. Об одном из таких мероприятий надзиратели, бредущие впереди, и завели беседу. Гриша слушал и завидовалописывались вещи приятные и заманчивые, близкие его сердцу. А когда прозвучало волшебное слово «групповуха» Гриша даже пустил слезуему до тесноты в штанах хотелось пробраться в казармы и тоже поучаствовать. Украдкой он покосился на Тита, но тупоумный мужик слушал заманчивые рассказы с пугающим равнодушием.
Тит, негромко спросил Гриша, у тебя в штанах все на месте?
А как же! громко, на все поле, ответил великий конспиратор, с которым только в разведку ходить. Все на месте. Обе ноги.
А то, что промеж ними?
Пупок? озадаченно спросил Тит.
Ой, блин, ну куда я попал, а? в отчаянии простонал Гриша.
Влачимый за ноги Спиридон, успевший собрать копчиком, хребтом и затылком все неровности русского поля, чуть слышно простонал:
Други, мочи нету. Дайте дух перевесть. Кончаюсь.
Что там эта падаль бормочет? спросил, обернувшись, один из надзирателей.
Говорит, что кончает, честно ответил Гриша.
Други, шибко невмоготу, слезно бормотал Спиридон. Чуточку бы полежать.
Терпи, касатик, терпи, наставительно посоветовал Тит. Господь терпел и нам велел.
Прямо по курсу замаячил зеленый забор, огораживающий небольшой участок поля. Но задолго до того, как они приблизились к нему, Гриша ощутил усиливающийся с каждым шагом смрад гниющей плоти. Вскоре зловоние стало настолько нестерпимым, что парня начало тошнить. Ему казалось, что при каждом вдохе он проглатывает какую-то отвратительную мерзкую слизь, пропитавшую воздух. Надзиратели остановились, зажимая пальцами носы. Один из них указал на Спиридона и приказал:
Бросьте его.
Ноги мужика шлепнулись на землю. Спиридон лежал смирно и смотрел ясными очами в голубое небо, раскинувшееся над ним от края до края горизонта. Казалось, что он видит в этой синеве мелькающие образы ангелов, святых угодников, праведников, вошедших в рай раньше него. Один из надзирателей подошел к нему и снял с плеча дубину. Сделал замах, и с силой опустил оружие на голову холопа. Раздался глухой удар, Спиридон конвульсивно задергал руками и ногами, из расколотого черепа наружу полезла розовая масса, похожая на желе. На сочную зеленую траву брызнула кровь.
Все, тащите его на заслуженный отдых! приказал надзиратель, помахивая дубиной, мастерство владения которой он только что продемонстрировал.
Тит, ни секунды не медля, исполнил приказаниесхватил еще дергающееся тело Спиридона за ногу и один поволок к зеленому забору. А Гриша все никак не мог выйти из оцепенения. Он много раз видел, как людей убивали в кино, но в кино все всегда выглядело иначе. Там это подавали красиво, иной раз даже сексуально, а тут, на его глазах, произошло что-то запредельно страшное. Настолько страшное, что Гриша никак не мог это переварить. Впрочем, голос одного из надзирателей, в котором сквозила вполне определенная угроза, существенно улучшил его пищеварение.
Эй ты, скотина? рявкнул он. Ты что, уснул? Тоже на заслуженный отдых захотелось?
Как ни велико было Гришино потрясение от пережитой им сцены, но отправиться вслед за Спиридоном в царствие небесное он не хотел. Тит, надрываясь, тупо волок еще дергающийся труп, Гриша подбежал к нему и, боря тошноту, впрягся во вторую ногу.
Возле забора смрад стоял такой, что Гришу вывернуло дважды, и даже непробиваемый Тит стал морщиться и что-то бормотать. Он спиной толкнул калитку, и они втащили притихшее тело внутрь огороженной территории. И вот тут-то Гриша увидел своими глазами, каковы ониврата в рай.
Огромная яма, вырытая то ли экскаватором, то ли, что более верно, руками крепостных, была завалена человеческими останками. Стоило людям проникнуть внутрь, как над ямой поднялась целая туча воронья, и над всей округой разнеслось возмущенное карканье. Трупы громоздились один на другом, все на разной стадии разложения. Некоторые, еще свежие, покраснели, будто вареные раки, и страшно вздулись, от других остались обтянутые высохшей кожей кости. На самом краю ямы, широко разбросав руки, валялась молодая девка, умершая, судя по ее состоянию, дней пять назад. Вороны славно попировали на нейот лица ничего не осталось, только жалкие клочки протухшего мяса, прилипшие к черепу. В голом животе зияла дыра, черная и страшная. Гриша, глянув на эту дыру, проковырянную клювами пернатых, в третий раз сложился пополам в приступе рвоты. Блевать было нечем и в первый раз, так что Гриша похрипел и погавкал вхолостую.