Как же я был слеп
Ну почему же? Он был последним в этой длинной цепочке жертв, которая привела меня к тому, что сейчас в моих руках. Так что я рад успешному выполнению миссии,Аль-Алим, осклабившись, поднимает изливающую свет сферу чуть выше, словно чашу за моё здравие.Твоей последней миссии.
Фраза в конце рассекает воздух, как кнут.
Мозаика из череды разных событий складывается в моей голове в единую картинку, приводя к выводам, которые я хотел бы никогда не знать
Готов поспорить, отправляя Камаля в страну шелка, ты желал, чтобы и его задание было последним
До меня немедленно доходит, что в этой битве с Аль-Алимома она будет, и очень скоро, судя по накалу нашей беседымне не выжить, если он с такой лёгкостью манипулирует мною при помощи силы неизведанного шара; так что терять нечегоя решаю узнать максимум того, что смогу, перед неминуемой гибелью.
Пробыв столько лет первоклассным хассашином, ты так и ничего не понял, Алисейд,изобразив лживую печаль на лице, Аль-Алима демонстративно качает головой и принимается расхаживать вдоль каменных перил балкона. Незримая мощь сферы всё так же держит меня взаперти собственного тела.
Удивительно, как в таком высокомерном человеке, как ты, умудрялось пребывать столь колоссальное доверие к каждому соратнику в обители. Ты ведь ни на секунду не задумывался над тем, что кто-то, кого ты считаешь близким, может предать тебя.
Он останавливается, наклоняется чуть вперёд, озирая меня презрительным взглядом, и я жалею, что не могу воткнуть в его горло клинок, чьё острие дрожит от нетерпения под моей сжатой в кулак рукой.
Камаль разделял мою новую идеологию и цели, но совесть в последний момент шепнула ему нечто, пошатнувшее веру в возможность обладать безграничной властью. Его смерть была не случайной трагедией: он передумал, а я лишь выполнил то, что должен был,каждое слово сочится цинизмом и холодом, и я с ужасом осознаю, что этот человек спокойно руководил нами все эти годы.Мертвые прекрасно молчат. Тебе ли не знать, Алисейд?..
Правда опрокидывается на меня, как чан с горящей смолой.
Я вспоминаю рассказ Сурайи и чётко понимаю одно: она тоже видела лишь то, что ей хотели показать. Иллюзию.
Собратья из бамбуковых лесов далёкой страны не переходили тогда на сторону тамплиеров.
Они просто убрали Камаля, который пошёл на попятную, с пути, как назойливую муху.
По приказу нашего наставника, приняв сторону Аль-Алима.
Его новую сторону.
Его измену братству
И всё ради чего?!
Ради какой-то неизвестной реликвии?
Как ты могмои губы едва шевелятся, произнося это. По конечностям вновь пробегает волна боли, и я выгибаю позвоночник, сдерживая рык.Как ты мог так обойтись с ним? С его учениками? С Сурайей Ты ведь угрозами заставил её молчать?
Логика и холодный расчёт уступили чувствам, да, Алисейд?со злобной усмешкой задает он риторический вопрос, вальяжно спускаясь по ступенькам вниз с парапета.
Нет.
Он не узнает об этом.
Даже если я действительно умру сегодня, Аль-Алим не должен добраться до Сурайи, полагая, что она дорога мнево второй раз он не оставит её в живых, и поэтому я спешу уйти со скользкой темы, пытаясь закрыть разум и не выдать себя, свои эмоции и мысли о ней:
Зачем тебе это?кивок в сторону мерцающего артефакта выходит неловко, через силу.Всё это?!
На один короткий миг мне кажется, что ноздрей касается знакомый аромат, принадлежавший ей одной, погребавший здравый смысл под чувствами губительный запах ванили в объятиях шафрана,но нет Это мне лишь мерещится, вынуждая нутро напоследок потянутся к образу Сурайи, находящейся сейчас за сотни вёрст.
Голос Аль-Алима тут же отрезвляет, возвращая в неприглядную реальность.
Я нашёл доказательство,мой бывший учитель приближается ко мне, грозно расправляя плечи, и громогласно объявляет после:Что ничто не истина и всё дозволено!
На этих словах, сказанных с таким ярым убеждением, Аль-Алим в мгновение ока оказывается передо мной, и я чувствую, как инородное влияние опадает с меня, будто тяжелый занавес.
Он одним резким порывом вытаскивает меч из ножен и тут же направляет его в мою сторону.
Я понимаю, что он жаждет битвы и моей смерти, и сначала меня удивляет, что наставник больше не использует порабощающее действие сферы, но затем осознаю очень четко: он может применить её в любой момент, играя со мной, как кот с мышью.
Быстрое убийство не удовлетворит Аль-Алима.
Он хочет насладиться истощением моих сил и агонией, прежде чем вгонит лезвие мне в сердце
И надо отдать должное: это то, чему я в первую очередь у него научился, став человеком, проливающим кровь стольких, кого считал истинными врагами, не замечая в то же время того, что происходило все эти годы у меня под носом.
Ты лгал мне. Называл злом цели каждой моей жертвы, каждого убитого тамплиера. Хотя у тебя были те жевыплевываю я в его сторону, отскакивая на два шага назад и вскидывая клинок.
Меня слегка шатает после испытанных ощущений и отголосков боли, но я быстро прихожу в себя.
Круговыми движениями, как два хищника, мы обходим друг друга, выжидая и не решаясь напасть.
Пока у людей сохраняется свобода воли, мира не будет!восклицает Аль-Алим, сжимая в руке шар и принимая боевую стойку.Мне жаль так поступать с тобой, Алисейд, ведь ты был моим лучшим учеником, но Похоже, мы в тупике.
Нет,с яростью шепчу я, устремляя на бывшего главу обители горящий взгляд.Мы в конце пути.
Я не дам ему так просто растерзать себя.
Во имя братства.
Во имя светлого будущего всех людей.
Во имя того, во что я верю Я буду биться до последнего вздоха.
Едва я договариваю, скрытый клинок с оглушающим звоном сталкивается с мечом наставника, и последнее, что отпечатывается сладким воспоминанием под моими веками, это разлетающиеся локоны каштановых волос и тёмно-изумрудные, по-кошачьи вытянутые глаза.
В которых застыла любовь
Эпилог
Семь месяцев спустя
Сурайя
Благодарю вас,бормочу я торговцу в ответ, забирая из протянутых мозолистых ладоней мешочек с финиками.
Это стало своего рода ритуалом.
Они напоминают мне о нём
И поэтому каждый раз по пути домой я останавливаюсь купить эти злополучные сладкие плоды и каждый раз давлю в себе восстающие воспоминания и чувства к человеку, о котором не получала новостей вот уже больше полугода. Который ворвался в мою жизнь, как разрушающий ветер, как песчаная буря, снося всё на своём пути. Забрав у меняменя. Ничего не обещав и более не дав о себе знать.
Если раньше я утешала себя мыслью, что не собираюсь бросаться грудью на амбразуруне планирую навязывать своё общество Алисейду,то сейчас я злюсь от того, что всё-таки позволила себе рухнуть в этот омут с головой, каждый день ожидая от него хоть какой-то весточки, словно мы дали друг другу какие-то клятвы.
Невыносимо каждую вторую ночь видеть его во сне.
Невыносимо ощущать на коже его будто не остывшие до сих пор касания и поцелуи.
Невыносимо думать о том, что он вычеркнул меня из своей памяти.
Невыносимо
Я прекрасно осведомлена о том, что произошло тогда в Фасиаме. Всё братство, чьи ветви раскинуты по миру, как широкие крылья орла, закрывающие диск солнца, гудело после кощунственного предательства Аль-Алима.
Я знаюя обсуждала это с Гасаном в дартн ещё тогда, когда прошло всего пару дней после ужасного события,что Алисейд остался жив и победил наставника, теперь уже бывшего, в сложнейшем бою.
Снова воскрешаю в голове наш разговор, пока бреду по озарённому закатными лучами кварталу до дома:
Мира тебе, дорогая Сурайя!распорядитель дарты тепло поприветствовал меня, чуть разведя руки.
Я застала его за всё тем же привычным занятием: кисть ловко взбегала по поверхности глины, оставляя витиеватые узоры из разных цветов.
Мира и покоя, Гасанробко ответила я, всё ещё обдумывая, стоит ли вообще начинать с ним беседу об Алисейде и, тем самым, выдавать себя.
Он видел, как я замялась на входе, теребя в пальцах край чёрного никаба.
Теперь к тёмной, полностью закрытой одежде я относилась иначе: надевая её, мне словно хотелось угодить Алтсейду, не видевшему это, тем, что моё тело скрыто от чужих глаз и доступно, знакомо только ему одному.
Какой неуместной сейчас мне кажется моя преданность
Ты ведь слышала последние новости из Фасиама, не так ли?с улыбкой безобидного сплетника спросил Гасан, выйдя из-за стойки и направившись к столику с кувшинами.
Краем ухауклончиво ответила я.
Ещё как слышала.
Я уже знала всё в подробностях от других вестников братства, служащих в Дамаске, и я жаждала получить детали именно о судьбе лишь одного интересующего меня человекаэтим меня в повествованиях обделили.
Алисейд Как он?тихо спросила я, принимая из рук Гасана чашу с прохладной питьевой водой.
О, ты же знаешь, он прыткий, как ящерица. Не пропадёт,беспечно махнул рукой он в ответ, наливая себе вина.Как бы я к нему ни относился, я не удивлен, что он смог одолеть Аль-Алима. И сейчас наверняка все дела братства пали на плечи нашего неугомонного героя, так что
Герой
Я повторила про себя несколько раз это слово, ощущая прилив гордости за Алисейда, ведь он действительно спас не только гильдию и верных ей от раскола, но и всё человечество.
Одним небесам известно, чем бы обернулась безоговорочная власть, обретенная Аль-Алимом с помощью артефакта, который оказался ничем иным, как легендарным яблоком Эдема.
Что, кстати, он сделал с полученной реликвией? С частицей Эдема?пригубив воду, я отвела взгляд от Гасана, чтобы он не разглядел в моих зрачках бесконечную тоску по Алисейду.
Он позаботился о том, чтобы её нынешнее местоположение осталось в строжайшей тайне. Это единственное, что я знаю,пожал плечами распорядитель дарты.Алисейд не стал бы использовать этот артефакт, как планировал то Аль-Алим, поэтому, думаю, он принял верное решение. Подобные вещи должны храниться подальше от алчных людских стремлений и грязных помыслов.
Договорив, Гасан внимательно всмотрелся в меня, пытаясь что-то вычитать в моем, как мне казалось, не дрогнувшем лице.
Я вижу, что тебя что-то гложет, Сурайя,привычный плутовской блеск исчез из его глаз, уступив место странному сочувствию и отцовской заботе.Ты Скучаешь по нему?
Нет,слишком быстро и обрубленно ответила я, подтвердив тем самым догадку Гасана.Не скучаю. Я прекрасно осознаю, какая доля выпала Алисейду Теперь хлопоты всего братства и обитель в Фасиаме под его ответственностью, так что это вполне предсказуемо, что он не вспоминает о старых товарищах в других городах.
Гасан медленно растянул губы в кроткой улыбке и проговорил с философским подтекстом:
Ты можешь лгать мне, Сурайя, или скрытничать, я не буду в обиде. Но прошу тебя, дорогая, не лги самой себе. Так будет только хуже.
Я поджала губы и резко кивнула, не знаю зачем. В уголках глаз стало щипать от слёз, и я тогда поспешно покинула дарту.
В последующие разы, когда я навещала его или приходила по делам других хассашинов, присланных в Дамаск, мы оба избегали говорить об АлисейдеГасан, думаю, в силу своей тактичности по отношению ко мне; я же Просто не хотела бередить рану. Снова.
Не проходило и дня, чтобы мои мысли не возвращались к нему. Я оправдывала Алисейда тем, что ему просто некогда дать о себе знать с учётом кардинально изменившейся жизни и замещения Аль-Алима, но
Мои попытки разбивались о свои же следующие контраргументы: «если бы ты была дорога ему, он нашёл бы время»; «не так уж и трудно черкнуть на пергаменте пару строк и отправить ястребом»; «прошло много месяцев, и его занятость навряд ли так затянулась»
И так я мучала себя размышлениями, гоняя их по замкнутому кругу.
Неужели всё: то, что он говорил мне и шептал на ухо в ту ночь, все его касания и дикие поцелуи, ревностные взгляды собственниканеужели всё это было временно? Было ложью?
Сухо сглатываю, ощущая, как от городской пыли и песка, приносимого вихрями ветра с пустыни, саднит горло.
Прикрываю разгоряченные веки ладонью, снова отгоняя эти думы, поистине ставшие наваждением.
И впервые за всё это время решаю не доносить финики домой: просто оставляю их рядом со спящим бездомным в лохмотьях, который лежит у нагретой стены одного из зданий в моем районе.
Ему они нужнее, а мне Пора вырывать с корнями изнутри и воспоминания, и образы, и самого Алисейда.
Жизнь так или иначе продолжается; я же не должна жалеть о нашей с ним короткой и пылкой связи, которая оставила болезненный, но такой прекрасный след. В самой глубине моего сердца.
***
Затворяю дверь и раздаётся щелчок засовая дома, вновь в привычном одиночестве.
Стыдливо отвожу взгляд от ковра, подушек и тахты, обещая себе навсегда запереть в сознании всплывающие картинки того, что произошло здесь после пира в доме Тамира.
Сегодня был долгий и тяжёлый день, и я спешу сбросить с ног мягкие сандалии и развязать куфию. Хмуро озираю стол с огарком давно погаснувшей свечи, понимая, что ужинать особо нечем, с учётом оставленных на улочке фиников, и в итоге просто наливаю себе воды и добавляю туда мяту и лимон.
Взяв чашу, я иду к двери, ведущей в мои покои, до которых, хвала небесам, мы тогда не добрались, иначе я попросту переехала бы в другой дом.
Настолько сильны мои ассоциации с местами и людьми
Из спальни есть выход на скромную террасу и крохотный квадратный внутренний дворик, который я делю с соседями из построек рядом. Я оставляю никаб на кровати и, ссутулившись от усталости, накопленной за день, прохожу туда.
Неспешно опустившись на скамью, я поднимаю голову к небольшому кусочку неба над головой. Оно озарено пёстрыми оттенками алого и персикового; редкие тонкие нити облаков выглядят, как искусная вышивка,закат в Дамаске нынче особенно красив
В голове зудящая пустота, которую мне не хочется ничем заполнять, а где-то в области груди зияет почти ощутимая пропасть: кажется, протяни пальцыи нащупаешь её засасывающий холод, так ярко контрастирующий со зноем города.
Соседей не виднонаверное, ещё не вернулись с базара или работы,оно и к лучшему
Я позволяю благодатной тишине закутать меня в кокон; она не нарушается даже вечерним азаном, уже отзвучавшим, и лишь постепенно нарастающий стрекот появляющихся ночных насекомых украшает этот миг.
И едва я хочу поднести к губам чашу, как с молниеносной скоростью перед мои глазами сверху вниз с крыши проносится размытое белое пятноя даже не успеваю сфокусировать взгляд и понять, что это.
Да, возможно, у меня не такая хорошая реакция, как у хассашинов, но и её вполне достаточно, чтобы успеть в страхе вскочить с места и, споткнувшись, попятиться назад.
Чаша выпадает из моей дрогнувшей ладони, разбиваясь на десятки глиняных осколков и выплескивая содержимое, однако я быстро перевожу с неё взгляд на нечто, ставшее виновником испорченной посуды и моего нарушенного уединения.
И попросту теряю способность дышать
Я судорожно дергаюсь назад к деревянной колонне, подпирающей крышу, в то время как Алисейда это именно он, всё в той же белой мантии с капюшоном, при полном обмундировании, а не мираж, о котором я на мгновение подумаланаоборот делает широкий шаг ко мне.
Его горящий пламенем взор устремлён прямо в мою душу, и в жгучих карих глазах я вижу свою погибель.
Секунда
И Алисейд хватает меня за плечи, припечатывая к колонне.
Другая
И его тяжёлый вздох касается моих приоткрытых губ, в то время как тело вжимается в моё.
Я чувствую его запах: нечто настоящее, мужское, невероятное. Он пахнет долгой дорогой, пылью и хвоей
Еле сдерживаюсь, чтобы не вдохнуть его полной грудью.
Шейтан, как я тосковал по тебе, милаязнакомый хриплый шепот, уже почти забытый, доносится до моего слуха, и, прежде чем я успеваю что-либо предпринять, чуть сухие, потрескавшиеся губы накидываются на мои, по-хозяйски раздвигая их.
Я ощущаю необъяснимую ярость Алисейда, которая, возможно, адресована вынужденной разлуке, и она несочетаемо смешана с нежностью, когда он вторгается в мой рот языком. И в этот миг я просто Сдаюсь.
Вновь отдаю себя этой поглощающей слабости, которая принесла мне немало страданий за эти месяцы. Он исследует меня, пробует на вкус, ласкает нёбо и язык, а я лишь раскрываюсь навстречу, пытаясь показать: вот она, я, ждущая тебя так долго, вся как на ладони, не изменившаяся и сходившая по тебе с ума