Ольга Вадимовна ГороваяСнежная сказка
Коридоры оказались странно пусты. Ей думалось, что на прием к Хранителю стремятся попасть куда больше сограждан. И почти полное отсутствие людей заставляло Элис еще больше нервничать, испытывая все те сомнения, неуверенность и страх, которые едва ли позволили на секунду забыться этой ночью. Из-за этих же эмоций она практически не ощущала усталости.
Хотя не совсем так. Измождение, опустошение и смирение давно стали частью ее сущности. На это она уже даже не обращала внимания. Но после бессонной ночи сейчас испытывала ажиатированный подъем энергии и странную дрожь внутри, которой не знала, да уже и не искала объяснений.
Или это лишь на первом этаже, и на следующих людей окажется больше? Она не была уверена, но поняла, что не хотела бы этого. Элис было тяжело сейчас оказаться сосредоточием чьего бы то ни было внимания. Тем более, что она пришла в роли просителя.
Тяжело втянув воздух, она на секунду замерла, переводя дыхание. Здесь пахло лимоном и мятой. И еще чем-то, едва уловимым, горьковатым. Пока не различимым. Мята все перебивала. Холодно и отстраненно, несмотря на ковровые дорожки, скрадывающие шаги.
Хотя и свежо. Даже приятно, несмотря на холод и метель на улице, от которых все ещё покалывало кожу щек. Впрочем, в последние месяцы ей и летом было холодно, морозно до костей, так что аромат мяты не повинен. Он к месту. Тонизирует. Ее взбодрило, во всяком случае, помогая продолжить путь.
Тело болело. Все тело. И дышать было больно. А ещесмотреть по сторонам. Оттого она с гордым достоинством и безупречной осанкой смотрела только вперед. Правда, из-за этой проклятой осанки ныли все остальные синяки и ссадины. Николо вчера словно с цепи сорвался. Из-за воздержания? Хотя не то чтобы с ним такое не случалось и раньше. Регулярно. Однако вчера, видимо из-за заключения и своего подвешенного состояния, муж совершенно утратил контроль над собой. Или не считал необходимым сдерживаться.
Элис ощущала большую часть смятенных, злых и разъяренных эмоций мужа, когда он безжалостно и жестоко овладевал ее телом, пользуясь правом позволенного им свидания. Буквально пропитывалась его гневом. Они проникали в нее вместе с хаотичными и злыми ударами его плоти, с алчными и неумолимыми захватами твердых рук. Забивали ее нос, перекрывали горло. Душили, забирая возможность ощущать и различать ароматы.
Не то чтобы она не могла понять его эмоций. Никто пока не огласил им причину, по которой его задержали три месяца назад. И сама Элис не имела понятия: имелась или нет для этого причина.
Тихо поговаривали об участии Николо в заговоре. Или о причастности к тем, кто в каком-то заговоре участвует. Но официальных обвинений не было. Ссылались на тайну расследования. Николо бесился, требовал суда, следователя, пристава, самого Хранителя. Кого угодно, кто бы объяснил - что он тут делает? На ком можно было бы сорвать свою злость и ярость. А потом вдруг начинал лихорадочно метаться по комнате для свиданий, кусая грязные ногти и бормоча, что его подставили. Это все его враги. И она, Элис, должна его вытащить. Должна доказать, что его оболгали.
Она должна была. Конечно. Николо был ее мужем. А жена всегда должна следовать за мужем и быть его надежным тылом. Хотя, боги свидетели, эти три месяца ей было не так уж и плохо. О, нет! Она искренне волновалась о Николо, переживала о том, каково ему в заключении. Ей было больно видеть то, что с ним происходит здесь. Но честно говоря, их брак оказался вовсе не таким, каким Элис когда-то виделись картины любовных отношений. Может, дело в том, что она была слишком юна и просто ничего еще не понимала ни в любви, ни в семье?
Ее выдали замуж за Николо меньше года назад. Элис едва успела вернуться из Гимназии, куда все семьи, принадлежащие к кругу Управляющих, отправляли на воспитание дочерей. Она пробыла в кругу семьи от силы пару недель и впала в какую-то непонятную хандру. До сих пор те несколько месяцев были спутаны в памяти Элис. Да и родные не спешили делиться с ней воспоминаниями о событиях тех дней. Казалось, они боялись вспоминать о том, что тогда происходило с их единственной наследницей. И Элис допускала, что причина может быть достаточно веской. Возможно, она утратила контроль над Силой, что являлось признаком душевной болезни и уделом низших классов? Потому и не помнила ничего, кроме смутных, смазанных картин и полустертых воспоминаний ароматов, что делали полноценными ее мир? И родные пытались скрыть это ото всех?
Такое случалось. И именно эта причина казалась ей весьма возможной. И, возможно, объясняла, отчего они так торопились с её браком.
Да, собственно, у неё вроде бы и не имелось возражений. И Николо воспринимался таким приятным и милым. Семьи были знакомы целую вечность, и они когда-то играли вместе в детстве. Только вот аромат ряски, словно возле болота, окружал его и в детстве, и сейчас. Однако, растерянная и напуганная происходящим с ней, Элис не обращала внимания на предупреждавший ее аромат. А Николо, казалось, так и остался весёлым и очаровательным, угадывающим каждое желание молодым мужчиной.
Он и был таким. Кроме тех случаев, когда им самим овладевали неконтролируемые приступы сомнений и ревности. А происходило это куда чаще, чем Элис могла себе даже представить. И несмотря на то, что она отчаянно старалась и не давала мужу ни малейшего повода для этой ревности: разговаривала только с подругами и родней, не смотрела ни на кого... Ничего не работало. И ему было достаточно уже того, что на неё кто-то смотрел.
Тогда Элис решила просто никуда не выходить. Но и это не спасло её от сомнений и агрессии мужа. Он всюду искал подвох, уверенный, что она просто пытается ввести его в заблуждение. И с каждым днем таких отношений у Элис оставалось все меньше сил или доводов, чтобы в чем-то его убеждать. Не хватало воли сопротивляться, усиливая его бешенство. И было безумно стыдно признаться кому-то в том, что происходит. Даже матери или бабушке. Казалось, что они не поймут, упрекнут её в том, что не умеет вести себя безупречно, не может стать опорой и гордостью мужа
К тому же, вне этих ужасных вспышек, муж был внимательным и нежным, стремящимся окружить её заботой и вниманием, угадывающим любое желание Элис. Он готов был едва не кормить её, умоляя о прощении на коленях, и чуть ли не сам носил на руках, чтобы искупить эти приступы ревности. Осыпал подарками и вниманием. И только овладевал ею с той же жадностью, жестокостью и властью, словно жажда к ней не оставляла в нем места для нежности.
И Элис молчала. Терпела. Запиралась в лаборатории, единственном месте, казалось, не вызывающим у Николо подозрений. Создавала ароматы для заказчиков, получая одобрение мужа, так как это упрочняло их положение, да и достаток. А сама наслаждалась своим даром и любимым делом.
Но и этой отдушины она вскоре была лишена. И все из-за своей же Силы и дара.
Постоянно с момента, когда она очнулась от своего странного затмения сознания, Элис преследовал аромат. Холодный на поверхности, терпкий в сердце. Горьковатый и затягивающий. Он клубился вокруг, заставляя Элис метаться в попытках собрать все его составляющие вместе. Создать единую композицию. Но, несмотря на то, что она повелевала ароматами, обладая едва ли не самым сильным даром среди всех в своей семье, ей это не удавалось.
Ей никто не заказывал этого аромата, никто не платил за его создание. Это был явно мужской запах. И он совершенно не подходил Николо. Элис даже не представляла, почему не может избавиться от наведённого марева этого запаха. И сама не зная почему, держала в тайне все свои, неудачные в общем-то, попытки воплотить этот аромат в парфюм.
Но Николо все равно узнал.
Элис буквально заболела ароматом, посвящая все больше времени ускользающей композиции, пропиталась составляющими. Её руки, одежда, волосы пропитались ветивером и бергамотом, тягучим мхом и горьким грейпфрутом, которые она никак не могла собрать в верной пропорции, стараясь угадать все компоненты. Видимо, Сила действительно вырвалась из-под её власти, уже повелевая хозяйкой. А она все больше времени проводила в своей лаборатории. Почему-то Элис казалось, что создай она этот парфюми наваждение испарится, к ней вернётся самообладание и память о том времени, между Гимназией и замужеством. И она сможет успокоиться, вновь подчинить себе собственный разум.
Но ничего не выходило. А её одержимость работой и эта смесь ароматов утвердили мужа в мысли, что Элис старается для конкретного мужчины. Её же отрицание данного факта лишь разожгли его гнев и бешенство...
В тот раз, впервые, пришлось вызывать целителя. Николо сказал, что в их дом проникли воры, которые разгромили лабораторию его жены, а когда она спустилась, услышав шум, напали и на Элис, стремясь скрыть свое преступление. Его в тот момент дома не было.
Слуги подтвердили рассказ хозяина, они служили в этом доме и его семье долгие годы. Именно они, якобы, спугнули бандитов, сбежавшись на крики хозяйки. Они же вызвали хозяина домой.
На самом деле никто и никогда не отзывался на её стоны и крики. Стены этого дома, как и все его жители, казалось, были глухими и немыми.
В тот раз он не успел попросить прощения. Николо арестовали этой же ночью, в странной, гнетущей тишине, когда она спала, забывшись после чар целителя. А проснувшись, пораженная Элис не знала, что отвечать раздавленной свекрови, да и своим родителям. Она ничего не знала о делах своего мужа, он никогда не сообщал ей о том, куда идёт, с кем встречается или чем занимается. Владея силой металлов, Николо вроде бы занимался финансами, помогая распоряжаться богатствами тем, кто не имел подобного чутья и дара. И у неё никогда ранее не было повода предполагать, будто бы муж связан с изменниками.
Впрочем, кроме родни и знакомых, никто не расспрашивал Элис. Её не вызывали на допрос и никто более не являлся к ним в дом с обысками или в поисках каких-то тайных документов. Саму Элис также никто не трогал и, казалось, ни в чем не подозревал. Ей даже разрешали раз в две недели посещать мужа. Правда, ему она сказала, что свидания разрешены не чаще раза в месяц, и то, с позволения тех, кто занимается его делом.
Ей было жаль Николо. Она даже любила его, наверное. Никогда не изменяла и была предана, несмотря на его вечные подозрения. Но просто не могла теперь подавить в себе ужас и, вероятно, ненависть, вспоминая, как безжалостно он наказывал её за то, чего Элис никогда не делала.
И все-таки сейчас она шла по длинному и пустому, холодному коридору, направляясь на аудиенцию к Хранителю, чтобы попытаться узнать, в чем обвиняют её мужа. И сделать все, чтобы освободить его. Это было требование самого Николо. Он велел ей освободить его любой ценой. И смотрел при этом так, словно был уверен, что Элис придётся отдаться Хранителю ради этого: уже подозревая и злясь, наполняя свое сердце ревностью. Она ощущала. И это вызывало злость, усиливало ненависть. Хотя, о боги, Элис никогда не слышала, чтобы Хранитель требовал чего-то подобного от своих подданных просто так или в ответ на их просьбы о чем-либо. Не знали о таких случаях и все те, кого Элис посмела вчера расспросить о подобном. И все же, провожая её, Николо с силой сжал и так ноющее после его «ласк» плечо, и сказал, чтобы она не смела предавать его чести.
Богам лишь ведомо, что заставило её в тот момент посмотреть на него и спросить:
- А если для твоего освобождения именно это и потребуется?
Может быть, просто устала молчать и бояться.
В ответ на вопрос на её щеке появился новый синяк и звенящая головная боль, о которой Элис успела позабыть за эти три месяца. А ещё в глазах мужа загорелся такой гнев, что лишь появление стража, огласившего конец отпущенного им времени, уберег Элис от нового визита целителя, кажется.
И все же он ничего не сказал и не опроверг её вопроса. Значило ли это, что Николо готов был принять такую цену?
Элис вдруг споткнулась, хоть полы в коридорах управления Хранителя были ровными и не скользкими. А что, если ей, действительно, придётся рассчитываться именно так за свою просьбу? Если именно такую цену запросят?
Она никогда не изменяла Николо. И, по вполне очевидной причине, даже мысль об этом внушала ей трепет и какой-то суеверный ужас. Да и вообще, она не хотела отдавать себя, свое тело и душу, ещё кому-то на попрание. Ведь если человек, клянущийся ей в любви, творил такое, что сотворит равнодушный?
Или (Элис почти ничего не знала об этом, но все же слышала кое-что краем уха ещё в Гимназии, да и потом, на приёмах) если ей вдруг будет хорошо с другим? Так, как тем подругам, что краснели и млели, когда хихикая, шёпотом, рассказывали о своих приключениях? Как ей потом жить с Николо? А он ведь её муж. И никто не имеет права становиться между мужем и женой. Только смерть. Или нечто, совсем уж ужасное, что может послужить причиной для повеления о расторжении брака и договора между семьями.
Как государственная измена, к примеру...
Но Элис не думала об этом. Запрещала себе. Сейчас она не имела никакой уверенности ни в чем. И ей было страшно представить, что будет дальше. Она сомневалась, что любые измененияк лучшему. Скорее, почти верила в обратное.
Наконец, она поднялась на третий этаж, где и должна была состояться аудиенция. Людей в коридоре так и не прибавилось. Зато появились стражники. И холодный, терпкий аромат бергамота примешался к прохладе мяты и лимону.
Это сбило её с толку. Насторожило. Не стража - Элис официально запрашивала разрешения на встречу и у неё имелось приглашение, подписанное самим Хранителем.
Бергамот...
Однако Элис заставила себя собраться и твёрдой рукой протянула приглашение стражнику, уверенно держась. Длинное облегающее платье укутывало её от подбородка до основания пальцев на руках. Практически касалось пола. И только синяк на щеке ткань не скрывала, но Элис держалась так, будто бы так и надо. И словно бы у неё не болит все тело.
Стража осмотрела её с ног до головы безучастными глазами. Так же тщательно они изучили приглашение. После чего один повернулся и тихо постучал в высокую резную дверь, перед которой они все стояли.
Какое-то время, секунд двадцать, Элис казалось, что ничего не происходит. И она уже даже ощутила, как замерло, сбившись с ритма сердце, испугавшись, что Хранитель передумал. Смешно, она ведь вроде бы не очень хотела и самой встречи, так же опасаясь. Но тут, наконец, из-за двери донесся звук приближающихся шагов и створки распахнулись.
На пороге кабинета стояла высокая женщина в облегающем, но строгом платье, чем-то напоминающем наряд самой Элис, только роскошнее. Её длинные тёмные волосы были собраны в низкий узел на затылке. Лицо не выдавало возраста, но становилось ясно, что она имеет и опыт, и прожитые годы за плечами. Глаза это четко показывали. Внимательные и пристальные, замечающие все вокруг. И сейчас взгляд этих глаз, казалось, проникал вглубь разума Элис.
Сестра Хранителя, ближайший помощник, неоднократно подтвердившая свою преданность брату. Она молчала, разглядывая Элис, казалось, зная о ней все и даже более возможного. Однозначно заметила синяк и, возможно, догадалась, почему Элис так гордо держит осанку. Закончив осмотр, она почему-то сильнее сжала губы, словно не была довольна его результатом, и зачем-то бросила короткий взгляд через плечо, назад в кабинет, на пороге которого все ещё стояла, не пуская Элис. Словно сомневалась, пускать ли?
- Ханна? Не задерживай нашу гостью на пороге. Мы ведь уважаем и ценим властителей ароматов. Семья Тамари всегда предана и дарит всем нам прекрасные творения.
Похоже, у того, кто находился по ту сторону двери, возникли такие же мысли. Ирония звучала весьма различимо. А также ударение на то, что её воспринимают как представителя семьи Парфюмеров, а не женой Николо.
Но не от этого у Элис почему-то в голове зашумело и сбилось дыхание от звука мужского голоса. Она не могла объяснить причины, но её мир словно качнулся, теряя четкость, расплываясь. Пришлось глубоко вдохнуть и несколько раз моргнуть, чтобы прийти в себя.
И сестра Хранителя это заметила. Но ничего не сказала. Просто молча отступила в сторону, позволяя Элис пройти. После чего так же без слов закрыла двери. С другой стороны. Оставив Элис наедине с Хранителем Силы и всеми её страхами.
- Проходите, леди Элис. Садитесь.
Отчего-то ей потребовалось приложить усилие, чтобы поднять глаза и посмотреть на Хранителя, стоящего у дальнего от двери окна. Его голос заставлял её замирать. Оказалось непросто сосредоточить все ещё расплывающийся взгляд. А когда она все же сделала это, то поняла, что самочувствие лишь ухудшилось. Голова закружилась и сердце по-странному непривычно зачастило в груди. Возможно, последствия вчерашней «семейной» встречи?