И вот теперь надо отвечать, надо объяснять этому человеку, по явному недосмотру богов ставшему избранным, элементарные истины, понятные в мире идеального любой даже самой бестолковой абстракции.
Естественно, я их тоже вижу, терпеливо начал Муз, не так, как ты, но вижу. Загвоздка в том, что я принадлежу их миру, миру идеального. А значит, мне угрожают те же опасности, которые грозят им. Очень вероятно, поэтому, что та сила или злая воля, теперь притягивающая их, может завладеть и мной. Хотя, самое главное не в этом даже. Ямуза. Муза и авторсимбионты! Пока отношения симбиоза между нами не разрушены, как случилось у вас с твоей прежней музой, мы зависим друг от друга.
Не смотря на то, что Валера мало чего понял из рассуждений о всяком там идеальном-материальном, а слово «симбионт» и вовсе отнёс к изощрённым древнегреческим ругательствам, общий смысл сказанного он всё же уловил. Без всякого на то желания с его стороны, его подписывали на весьма рискованное, вне всякого сомнения, предприятие. Кстати, пусть и косвенно, но это признавал и сам грек, говоря об опасности для себя со стороны какой-то злобной силы воли.
Проще говоря, уже теряя терпение в поисках наиболее простых для понимания формулировок, нам придётся отправиться вместе. Я не смогу этого сделать без тебя, а ты не справишься без меня. Так понятно?
Козорезов кивнул.
Понятно. А может, всё-таки ещё есть кто, который пойти может? Писателей-то вон сколько! А я, к тому же, не здоров сегодня, сам знаешь.
Нет больше никого! уже не сдерживаясь, рявкнул Муз. Ты, помнится, в классики метил с этим сюжетом. Так пошевели ради этого задом хоть немного!
Я в душ.
С этими словами Валера быстрым шагом пересёк комнату и, проскочив мимо своего мучителя, юркнул в коридор. Через пару секунд стукнула щеколда в ванной комнате, а следом послышался шум воды.
Муз приблизился к самому зеркалу и уставился на стекло. Как всегда, он никого не увидел. Он изо всех сил постарался представить себя таким, каким виделся автору, но и это не помогло появиться изображению. Всякий из их племени время от времени экспериментировал с отражениями. Уж больно обидно было осознавать свою ущербность. Даже мухи с тараканами отражались в волшебном стекле. Даже древние боги, в существование которых люди давно не верили, имели свой чёткий образ и по ту и по эту стороны серебристой глади. И только музы, уж точно более достойные, чем тараканы, не могли увидеть себя ни в крошечном кругляше пудреницы, ни в огромной зеркальной витрине.
Его грустные мысли прервал звук ключа, поворачивающегося в замке.
Какое это наслаждение подставить лицо под упругие водяные струи, периодически играя температурой, делая воду то прохладной, то горячей, знает лишь тот, кто подобно Козорезову просыпался утром с опухшим лицом и больной головой после вчерашнего употребления почти литра крепкой настойки. Контрастный душ массировал кожу и оживлял тело. Ему хотелось сейчас только одного, чтобы эти мгновения продолжались вечно.
Шум льющейся воды, стук струек, ниспадающих с тела, о дно акриловой ванны, отрезали все прочие внешние звуки, создавая свой маленький мир вокруг обнажённого изнемождённого в битве с зелёным змием человека. В эти минуты не испытываешь сомнений в верности утверждения, что вода есть родная стихия любой земной твари. Включая людей, как одну из высших их разновидностей.
Чем легче становилось Валере, тем всё больше ему казались бредовым сном утренние разговоры с римлянами и общение с музой мужского пола. Нет, это не были галлюцинации, это был сон, бредовый похмельный сон, навеянный ему вчерашним сюжетом, родившимся в его голове где-то на половине бутылки. И не беда, что он не может прямо теперь вспомнить свой гениальный замысел. Сейчас он накинет халат, прошлёпает прямо босиком на балкон, захватив попутно из холодильника бутылку с остатками «бехеровки», глотнёт прямо из зелёного горлышка, вдохнёт свежего московского воздуха и всё вспомнит.
Он с сожалением выключил воду, переступил через бортик ванной, встал на коврик и, сняв с крючка ещё сравнительно чистое полотенце, слегка вытер голову. Вытирать тело он не стал, ибо процесс естественного обсыхания также имел несомненный протрезвляющий эффект. Накинув халат прямо на мокрое тело, он со стуком отодвинул щеколду и шагнул в коридор.
Коридор оказался пуст, и это лишь утвердило Валеру в выводе о природе его видений. На душе совсем полегчало. Изъяв из холодильника плоскую бутылку с остатками ликёра, он степенно прошествовал в комнату, дабы, как и было задумано, разместить себя на балконе.
Козорезов переступил порог комнаты и замер, как был, в не запахнутом халате, с бутылкой в руке и довольной улыбкой на губах. Правда улыбка тут же начала стекать с лица, подобно гриму под дождём. Ведь то, что он увидел, в одно мгновение стёрло весь положительный эффект от водных процедур.
Посреди комнаты лицом к лицу стояли двое. Спиной к вожделенному балкону находился оказавшийся вполне реальным грек, а тылом к Валере, надо признатьсявесьма привлекательным, расставив ноги на ширине плеч, и уперев руки в бока, утвердилась не высокая женщина, одетая в стрейчевые джинсы и короткую кожаную куртку.
Запахни халат, бесстыдник, даже не обернувшись, потребовала она.
Завязывая пояс на халате, Валера успел отметить, что грек теперь выглядел несколько иначе. Его туника уже не свисала лохмотьями, а выглядела вполне целой, хотя и до первозданной белизны ей было ещё далеко. Волосы на голове, избавленные от сальной грязи, весело кудрявились. Да и с рук исчезли противные струпья.
Ты про неё мне не рассказал, недовольно произнёс Муз. А у неё даже ключи от твоего дома есть.
Да-да, спохватился Валера, знакомьтесь. Это Музон указал на грека, а это моя близкая подруга Муза, тут он осёкся под пристальным взглядом грека. Это имя такое женское, торопливо добавил он.
Близкая подруга, говоришь, сквозь зубы процедил грек, ты даже не представляешь, насколько близкая.
Теперь он буквально сверлил взглядом девушку.
Ты бы заткнулся, ковбой, в голосе гостьи не было и тени привычной мягкости.
Ковбой? Какой ковбой? удивился писатель.
Да вот этот, что держит руку на кобуре с кольтом.
А, так тебе он видится ковбоем? наконец сообразил Валерий. Постой, спохватился он. А почему ты его вообще видишь?
Не тупи, Козорезов. Он же тебе всё рассказал, грубо ответила девушка.
Не всё, отозвался Муз, я, к примеру, не знал, что ты осталась при нём «близкой подругой», с ядовитым сарказмом добавил он.
Мысли, с таким трудом собранные при приёме душа, вновь разбежались по сторонам. Музаего девушка, всегда мягкая и нежная, оказалась грубой мегерой. Кроме того, она не только видела грека, пусть и иначе, чем Валера, но и оказалась знакома с ним.
Тем временем гости продолжали пререкаться. Но тут Муз, заметив, что его автор немного пришёл в себя и снова способен воспринимать окружающий мир, громко, чтобы наверняка быть услышанным, обратился к нему.
Позволь тебе заново представить твою подругу. Ты должен знать, что Музаэто не имя её, а профессия! он выдержал паузу, в течение которой девушка отчётливо чертыхнулась. Она та самая муза, что бросила тебя тогда, обрекая на целый год ужасных мучений! А сама, оказывается, втёрлась в твой близкий круг. Не иначе, как для того, чтобы вблизи наблюдать и наслаждаться твоими страданиями.
Не правда! девушка, наконец, повернулась лицом к Валере. Я ушла, потому что полюбила тебя. А влюблённая в автора музаплохой помощник. Ведь и многие люди справедливо считают, что нельзя работать вместе с друзьями и близкими.
Но ты знала, что замена появится не скоро, не унимался Муз. И знала, как тяжело писателю остаться без вдохновения.
Не знала, я ведь впервые уволилась. Я не подозревала, как закостенела наша бюрократия. Как могло место музы при таком талантливом авторе целый год оставаться вакантным?
Ты меня спрашиваешь? Надо было поинтересоваться, прикинуть расклады, прежде чем увольняться и бросить в пучину страданий «любимого»!
Самым любопытным казалось, что, препираясь друг с другом, гости, тем не менее, обращались к Валере. Из чего следовало, что главным здесь считают всё же его. Козорезов молча переводил взгляд с одного на другую и обратно, пока это ему, в конце концов, не надоело. И тогда, набрав полные лёгкие посвежевшего от проветривания воздуха, он скомандовал:
Стоп! Хватит. Замолчите оба. Отвечает только тот, к кому обращаюсь.
Он заметил, как грек при его словах одобрительно кивнул, а глаза засветились прежней нежностью. Это было гораздо лучше, ибо быть грубиянкой ей совсем не шло.
У нас тут проблемы, произнёс он, обращаясь к Музе.
Я знаю, потому и пришла.
Знаешь что-то конкретное?
Какая-то сила заставляет все сюжеты, и готовые, и только ещё рождающиеся, и даже потенциальные покидать авторов.
Что за сила такая?
Я не знаю. Но все они стремятся к какому-то единому центру, хотя каждый считает, что идёт своей дорогой к некой собственной цели.
Валера вспомнил про гладиатора, уверенного, что спешит в Рим. А какой-нибудь волшебник, наверное, считает, что бредёт в страну Оз. А бравые спецназовцы из боевика стремятся пробраться во вражеский тыл.
И что нам делать?
Надо опередить их и выяснить, кто или что за всем стоит, предложила Муза.
Но я-то, в отличие от вас двоих, человек, напомнил Козорезов, я сквозь стены не хожу, летать не умею и, кроме шоссе под окном, никаких других дорог не вижу.
Я покажу, без спроса влез Муз. Отправимся вдвоёмты и я.
Я иду с вами, безапелляционно заявила девушка.
У тебя нет связи с автором! К чему нам лишняя обуза?
Есть связь, произнесла Муза и покраснела.
А мы не развлекаться идём!
Опять? грозно прикрикнул Валера. Хотя сложно выглядеть грозным босому мужчине в халате с всклокоченными влажными волосами.
Обе абстракции разом замолчали.
Идём все вместе, объявил своё решение писатель, только оденусь.
Зачем тратить драгоценное время? удивился грек. Посмотри на меня. Ты видишь на мне тунику и сандалии, а она, он кивнул в сторону Музы, джинсы, клетчатую рубаху и остроносые сапоги. То, как ты одет здесь, в идеальном мире не имеет никакого значения.
Живо представив себя Наполеоном, руководящим сражением, голышом восседая на полковом барабане, Валера невольно улыбнулся. И правда, чего уж было теперь стесняться, когда его любимая девушка оказалась абстракцией, а сам он собирался догонять отряд древних римлян, прошедший сквозь стену его квартиры.
Ну, куда идти? стараясь придать голосу побольше бодрости, поинтересовался он. Я пока не вижу дороги.
Сейчас увидишь, пообещал Муз.
И он увидел.
Глава 4На пыльных тропинках далёких миров
Дорога, скорее напоминающая широкую тропинку, выходила из коридора и, пересекая наискосок комнату, исчезала в стене справа от окна. Выглядела она так, словно была здесь всегда. Правда, пользовались ею, по всей видимости, не часто. Хоть и хорошо утоптанная когда-то, теперь была она покрыта изрядным слоем пыли. Именно поэтому очень хорошо оказались заметны свежеотпечатанные следы недавно прошедшего тут отряда солдат во главе с хрипатым центурионом.
Немного смущала стена квартиры, преграждавшая путь. Однако внимательно присмотревшись своим новым зрением к ней, Козорезов обнаружил, как словно занавеска на сквозняке колышется она над дорогой.
Муз придержал, уже было двинувшегося вперёд писателя.
Запомни, в этом мире многое совсем не так, как в вашем материальном, предупредил он. Тут и время, и пространство ведут себя иначе.
Я смотрел «Кто убил кролика Роджера», улыбнулся Валерий.
Кстати, я был лично знаком с музой автора сценария, не преминул сообщить грек. Помнишь, что произошло в конце с главным героем?
Он навсегда застрял в Мультауне, сам став мультяшкой.
Верно, подтвердил Муз. Так вот, в моём мире с человеком может произойти нечто похожее. Поэтому береги своё материальное тело.
Перестань его запугивать, потребовала Муза, пошли. И она первая шагнула в дрожащую пелену стены.
Последовав за ней, Козорезов почувствовал лёгкое сопротивление зыбкой преграды, не сдерживающее, а скорее предостерегающее. Его будто предупреждалиты здесь чужой, будь осторожен. Однако через пару шагов всё прекратилось.
Прислушавшись к своим ощущениям, писатель пришёл к выводу, что дышится здесь легко, ибо воздух значительно чище, чем в покинутой квартире. Гравитация в норме. Дневной свет не режет глаз, так как солнце, если оно тут вообще есть, скрыто за плотной серой пеленой не то облаков, не то высоко поднявшегося над землёй тумана.
Не останавливайся, мы тут не ради туризма, одновременно с лёгким толчком донёсся из-за спины голос грека. Надо быстрее добраться до большого тракта и посмотреть, какая там ситуация складывается.
Ты же говорил, что все дороги забиты, Валера указал себе под ноги, а по этой явно не до, не после легионеров никто не проходил.
А это и не дорога, а тактропинка, ответила за него ушедшая уже на дюжину шагов вперёд Муза. Таких тропок тысячи. Они то идут параллельно, то пересекаются, то объединяются, как и сюжеты разных авторов.
В итоге, подхватил за девушкой Муз, все они вливаются в одну из тридцати шести дорог по количеству существующих сюжетных линий.
И куда ведут эти дороги? поинтересовался Валера.
Никто не знает, пожала плечами Муза, продолжая уверенно шагать вперёд. Между музами ходит легенда о некой Колыбели, в которой зарождаются сюжеты и, подхваченные на дороге музами, по тропинкам отправляются к авторам.
Вот только сейчас, снова вступил в разговор грек, все движутся в обратном направлении.
Мама, роди меня обратно, пробормотал себе под нос Козорезов.
Ты о чём?
Ни о чём. Забудь. Просто присказка дурацкая.
Музы прибывают в растерянности, пожав плечами, продолжал Муз. Мы всегда встречали сюжеты своих авторов на дороге непосредственно у своей тропы. Никто из нас никогда не ходил по самой дороге, да ещё в обратном направлении.
Вот и понадобился я.
Вот и понадобился человек из материального мира, обладающий редчайшим даромспособностью проникать в мир идеальный, и не просто проникать, а влиять на происходящее в нём.
Валера уже обратил внимание, что его спутники используют известный и эффективный приём, периодически перепасовывая его внимание друг другу, поддерживая, таким образом, на максимуме уровень восприятия. Так поступают, к примеру, на телевидении в новостных и прочих информационных передачах, где участвуют, как правило, сразу двое ведущих.
И вот снова настала очередь девушки просвещать его. Увы, он так привык к ней, что не в состоянии был воспринимать иначе, как девушку, хотя и знал теперь, что скрывается за этой милой внешностью.
Автор гораздо сильнее любой музы, говорила она, хотя мы и симбионты, но в этой паре мы более слабое звено. Авторчеловек. Он может существовать без музы. А некоторые особо сильные могут даже творить без вдохновения, пусть и не так ярко. Писатели называют это «халтурой».
Мы же без автора, условный мяч перешёл опять к Музу, как ты теперь знаешь, даже собственной формы не имеем, и создать её не в состоянии. А со временем просто хиреем, если долго остаёмся невостребованными.
Живо представив себе тающую у него на глазах Музу, Валера в полной мере осознал, на какие жертвы и риск пошла она ради любви к нему, добровольно от места. Ему этот её поступок стоил лишь года мытарств, а ей мог стоить самого существования. Но сейчас она, как ни в чём не бывало, шла по тропе на несколько шагов впереди него и продолжала говорить, в который раз перехватив инициативу.
Муза не может как-либо повлиять на сюжет, объясняла она. Мы лишь помогаем ему кратчайшим путём попасть к автору и побуждаем его к работе. Вы называете это вдохновением. Но только автор при помощи своего таланта способен создать из голого сюжета полноценное произведение, оживить его, наполнить красками, напитать чувствами! Автор способен даже перекраивать его по своему желанию, что абсолютно не доступно музам.
Поэтому с неизвестной силой, которая стоит за происходящим сейчас, может потягаться только автор, подвёл итог Муз.
Ликбез был закончен как раз вовремя, впереди показалась дорога. То, что это именно та самая дорога Козорезов понял по толпам неясных издалека фигур различных цветов и размеров, медленно бредущих в едином направлении куда-то в туманную даль. Со стороны тракта долетали до спутников обрывки унылой мелодии и неразборчивый тысячеголосый гомон. «Этот стон у нас песней зовётся», по ассоциации всплыли в его памяти стихи Некрасова. Тут девушка резко устремилась вперёд, и им с греком пришлось тоже прибавить шаг.