Мари-Жозеф осторожно распутала ячеистую ткань, достала рыбу и протянула ее русалке. Та в два присеста проглотила рыбу и стала оглядываться в поисках добавки. Мари-Жозеф одну за другой скармливала ей рыбок, подманивая все ближе и ближе, пока русалка наполовину не выскользнула из воды и не поставила локти на помост. Зеваки стали испуганно перешептываться.
Мари-Жозеф отпустила ее, а потом снова принялась подзывать и дала ей еще одну рыбку. Три раза исполнив простую команду, русалка немного отплыла и запела, но к Мари-Жозеф больше не приближалась. Девушка вообразила было, что песню русалки можно понять, но потом пожурила себя. «В ней не больше смысла, чем в песне пересмешника», подумала она.
А ну, плыви сюда! приказала Мари-Жозеф.
Русалка умолкла. Она фыркнула, зашипела и так ударила хвостом, что до помоста долетели брызги, хотя их разделяло не менее десяти футов. Она зарычала и отказалась подплывать ближе.
Вы бы ее лучше как следует поколотили! посоветовал мушкетер. Вот тогда она будет шелковая.
Так я ее только напугаю, возразила Мари-Жозеф. Ее никто и пальцем не тронет, пока мне поручено о ней заботиться.
Она покачала рыбкой над водой:
Ну плыви сюда, ну, русалочка
Русалка забила хвостом, обрушив на помост мощную волну и забрызгав Мари-Жозеф туфли и подол амазонки.
Она пропела что-то на русалочьем языке, повелительно и властно, нырнула и исчезла из виду.
«Боже мой, внезапно осознала Мари-Жозеф, как же я сразу не догадалась, ей же все это наскучило! Она уже выучила урок, неужели она захочет бесконечно его повторять?!»
Перестав подманивать русалку, девушка выпустила в фонтан рыбку, живую добычу. Но, выпустив ее, она подумала: «Если русалка слушается, только когда сочтет нужным, получается, что я ее ничему не научила и никак не выдрессировала?»
Русалка, посвистывая, всплыла на поверхность, но не приблизилась. Зеваки разразились удивленными возгласами. Она ударила раздвоенным хвостом по воде и двинулась к Мари-Жозеф.
Девушка поднялась.
Дам тебе еще рыбы, когда научишься приплывать на зов, заключила она. И продолжила, повинуясь вздорному капризу: И добавки, если ты снова покажешься зрителям!
«Если бы всех тварей и вправду было так легко дрессировать!» самодовольно улыбнулась она.
Люсьен с трудом взобрался по величественной лестнице, которая вела в покои мадам де Ментенон. В позолоченных кадках играли весенними оттенками оранжерейные цветы.
Стражник отворил одну половинку двойной двери и с поклоном пропустил Люсьена к мадам де Ментенон.
Апартаменты мадам де Ментенон были обставлены аскетично, под стать монастырской келье. Она не принимала щедрых даров короля, предпочитая жить в серой, бесцветной обстановке. Цветам и драгоценностям не нашлось места в ее покоях. Даже стол, за которым заседали его величество и члены Государственного совета, был покрыт простым черным лаком и украшен весьма скромными золотыми инкрустациями.
Люсьен попытался забыть о неловкости и беспокойстве, неизменно охватывавшем его в этих апартаментах. Он не в силах был развеять ни царившую здесь тьму и скуку, ни стойкую антипатию, которую питала к нему мадам де Ментенон. Он мог лишь горделиво не замечать их.
Единственным ярким пятном, выделявшимся на сером фоне, был покров на коленях у мадам де Ментенон. Расшитый шелк ниспадал тяжелыми мягкими складками, словно написанный на холсте великим живописцем. Золотое шитье, сложные переплетения пламенеющих красных, оранжевых и желтых нитей покрывали весь шелк, кроме его центральной части.
Невзирая на духоту в комнате, мадам де Ментенон устроилась в уложенном подушками плетеном кресле, спасаясь от сквозняков за высокой спинкой и подлокотниками. Она аккуратно добавляла один стежок за другим, расшивая последний белый фрагмент покрова цветами крови и солнца.
Мадам де Ментенон сохранила восхитительный цвет лица и сияющие темные глаза, которыми так славилась в юности, однако ныне, в отличие от Людовика, приняла как должное старость и недуги.
Люсьен поклонился:
Мадам де Ментенон
Быть с нею изысканно любезным и неизменно почтительным давно стало для него предметом гордости и даже высокомерия. Как бы она ни провоцировала его, как бы ни вызывала его на колкости (а это случалось не так часто, ибо она была далеко не глупа), он ни разу не удостоил ее язвительным, ироничным ответом.
Надеюсь, вы в добром здравии.
Мое здоровье позволяет мне творить добрые дела, откликнулась она. Тому, кто намерен совершать благодеяния, ломота в костях не помешает.
Она не спросила у него, как чувствует себя он и в добром ли здравии его семейство; подобных вопросов она не задавала никогда и ни разу, насколько он помнил, не произнесла вслух его титула. Ни один его знакомый, кроме нее, не видел никакой иронии в том, чтобы обращаться к атеисту «граф де Кретьен».
Приближается зима, тихо сказала она, и люди будут голодать, однако его величество проводит лето в войнах, а осень в развлечениях. Ах, извините меня за то, что упоминаю при вас о своем горе, вам все равно меня не понять.
Она вновь склонилась над вышиванием.
Люсьен глядел на нее одновременно с раздражением и симпатией. Она не знала ровно ничего о его убеждениях и взглядах и ни разу не снизошла до того, чтобы их выяснить, так как заранее составила мнение о том, каковы все без различия атеисты. Прекрасная, яркая осень только начиналась, а она уже с тревогой ожидала прихода жестокой зимы.
«Мадам Скаррон, хотел было он сказать, неужели ваша жизнь с покойным супругом-калекой была столь ужасна? Неужели месье Скаррон ни разу не доставил вам удовольствия или не развлек вас своим знаменитым остроумием? А если доставлять вам удовольствие не позволяли ему недуги, то неужели вы ни разу не почувствовали радости оттого, что сумели заставить его забыть о страданиях? И теперь, в свою очередь, наказываете моего обожаемого монарха?»
Однако он не произнес это вслух и никогда не решился бы заговорить об этом. По крайней мере, с супругой короля.
Сколь тонкой работой вы заняты, заметил он, неожиданно для себя ощутив непривычную тоску: вышивание было любимым занятием покойной королевы (он до сих пор хранил подаренный ею платок, сплошь покрытый вышитыми шелком цветами, так что пользоваться им было все равно невозможно), ведь, сказать по правде, ей, глупенькой, печальной, нежной, при дворе супруга и заняться-то более было нечем.
Это дар, ответствовала мадам де Ментенон.
Разгладив белый шелк, она подняла покров, чтобы граф де Кретьен мог как следует рассмотреть шитье.
На атласе в муках корчились люди. Кричал воздетый на дыбу, инквизитор вырывал внутренности у женщины, утопающей в крови, а посредине извивался на костре от невыносимой боли обезумевший человек в средневековом платье, и плоть его пожирали языки алого шелкового пламени.
Люсьен безучастно оглядел вышивку:
И все это сплошь вольнодумцы, либертены и опаснейшие еретики.
Это вышили мои девочки в Сен-Сире.
Не пугают ли, мадам, юных школьниц столь жестокие картины?
Вы правы, сии картины куда как жестоки, однако они способны наставлять в истинной вере. Расшивая покров, мои девочки размышляли о том, что есть ересь, непослушание и их последствия. Я должна как можно скорее завершить работу.
Она вновь склонилась над рукоделием, добавив еще один стежок алого пламени.
Обыкновенно глаза я вышиваю в последнюю очередь. Но на сей раз я начала с них.
Она вонзила иглу в шелковую ткань.
Это Эон де лЭтуаль, предводитель еретиков, глава сатанинского воинства.
Но его же не сожгли на костре, возразил Люсьен.
Вы правы, а следовало бы. Ведь он объявил войну Церкви, грабил монастыри и нарек себя Сыном Божьим.
Но богатства, отнятые у Церкви, он раздавал крестьянам.
Но сам он обрел их грабежом и убийством.
Церковь заточила его в темницу, где он и умер, сказал Люсьен. Конечно, лЭтуаль был безумен. Его последователи не отреклись от него и предпочли смерть на костре, но он не был сожжен.
Не стану с вами спорить, вам лучше известно, что происходило в этих языческих краях. Мадам де Ментенон сделала последний стежок на огневом вихре, пожирающем лЭтуаля. Не важно. Его следовало бы сжечь на костре.
Его величество король!
Стража распахнула для Людовика обе половинки двери, и его величество, прихрамывая, вошел в покои, стараясь не слишком утруждать измученную подагрой ногу.
Люсьен склонился перед королем, поздоровался с отцом де ла Шезом и ответил на торжественное приветствие маркиза де Барбезье. Мстительный и жестокий сын Лувуа после смерти отца занял тот же пост королевского военного советника. Всего раз он позволил себе дерзко и непочтительно говорить с Люсьеном, но, заметив внезапное охлаждение к себе его величества, доказал, что вовсе не глуп, поскольку попросил у Люсьена прощения и заступничества перед королем.
Отец де ла Шез всегда был с Люсьеном безупречно учтив, ибо тщетно надеялся обратить его в христианство и спасти его душу.
Месье де Барбезье нес походное бюро тисненой кожи, а отец де ла Шез, с великим благоговением, реликварий, дар папы.
Мадам де Ментенон ахнула:
Сир, это же мощи святого! Их следует поместить в часовне, под охраной
Не хочешь взглянуть на них, Биньетт? осведомился его величество. После того как отец де ла Шез унесет реликварий, мы сможем увидеть святыню только в престольный праздник.
Она хотела было встать с кресла, но в конце концов предпочла остаться под его защитой. Отец де ла Шез поднес ей раку. Мадам де Ментенон прошептала молитву.
Она прекрасна
Перекусив последнюю нить алого, как пламя, шелка, она развернула покров перед отцом де ла Шезом.
Отец де ла Шез, это работа моих девочек возьмите ее, и пусть на ней покоится бесценный дар его святейшества.
Это было бы великолепно, мадам.
Людовик пригласил своих советников за стол для заседаний. Отец де ла Шез поставил цилиндрический ларец с выпуклой крышкой перед его величеством, и Людовик рассеянно погладил золотые чеканные бока и венчающие раку жемчуга.
Сколь изыскан дар его святейшества, польстил Барбезье.
Люсьен с отвращением фыркнул:
Святой как-то обошелся без своих мощей да и его величеству они ни к чему. Не говоря уже о гробике.
«Интересно, какой безумец первым додумался расчленить тело и один за другим поместить его фрагменты в якобы чудотворные амулеты», мысленно позлорадствовал Люсьен.
Людовик усмехнулся, но мягко пожурил Люсьена:
Пожалуйста, избавьте нас от ваших атеистических колкостей. Иннокентий примирился со мной. Полагаю, преподнеся мне реликварий, он не намеревался меня оскорбить.
Его величество призвал своего личного слугу Кантена, в обязанности которого входило пробовать вино, и тот налил Барбезье, де ла Шезу, Люсьену и, наконец, когда гости также пригубили вино и ни один не отравился, его величеству.
Барбезье медлил отпить, вертя бокал в руке.
За ваше здоровье, ваше величество.
Люсьен выпил вино, потрясенный грубостью молодого министра и позабавленный его позорной нерешительностью. «Выходит, подумал Люсьен, он верит слухам, что мадам де Ментенон отравила его отца, и опасается разделить его участь».
Его величество благосклонно принял тосты в свою честь, пригубил вино и принялся за работу.
Кретьен, обратился король к адъютанту, в Бретани нет епископа. Если я назову кандидата на епископство Бретонское, то папа сможет его рукоположить вместе с остальными, тотчас после подписания договора. Кому бы вы хотели отдать это назначение?
Немо, сир.
Его величество удивленно поднял бровь:
Никому?
Если месье де Кретьен не может предложить кандидата, то, возможно, сию должность и доходы следует отдать
Люсьен перебил отца де ла Шеза:
Моя семья предпочла бы, чтобы эта епископская кафедра оставалась вакантной.
Он допил вино, и Кантен снова наполнил его бокал.
Сударь, на одной чаше весов горсть презренного золота, а на другой духовное благо всей Бретани! возразил отец де ла Шез. Народу необходим наставник. Ваша семья достаточно богата, а у Бретани всегда была слава
Довольно, сударь. Я спросил мнение месье де Кретьена, и он его высказал. О своем решении я сообщу вам позднее.
«Новый епископ стал бы посылать большую часть доходов от своих земель в Рим. Если прихожанам не придется содержать епископа, они смогут платить налоги его величеству, и у них останется хоть что-то, чтобы пережить грядущий неурожай.
Ты преисполнился гордыни, а значит, рискуешь. Ты не соблаговолил объяснить свое мнение королю, не желая, чтобы мадам де Ментенон решила, будто ей удалось пристыдить тебя и склонить к непривычному акту милосердия».
Объяснять свою позицию его величеству не стоило. Монарх обладал немалой проницательностью в делах политики; его величество зачастую угадывал мотивы своих подданных и советников еще до того, как они осознавали их сами.
Что вы мне сегодня приготовили, де Барбезье?
Указ, согласно которому в домах протестантов надлежит размещать на постой воинские части.
Барбезье достал бумаги из походного бюро.
Очень хорошо.
Людовик подписал юридический акт под одобрительными взглядами Барбезье и де ла Шеза. Мадам де Ментенон, уже успевшая заняться новым шитьем, улыбнулась.
Люсьен промолчал, ведь никакие возражения не заставили бы Людовика передумать. Он уже неоднократно пытался переубедить монарха, иногда даже рискуя попасть в немилость. Предполагалось, что подобные меры ускорят возвращение еретиков в лоно Католической церкви, однако, насколько понимал Люсьен, только причиняли горе, насаждали измену и служили обогащению недостойных. Однако, вместо того чтобы отменять гибельные указы, король продлевал их действие. Нетерпимость его величества к протестантам, которую, по мнению Люсьена, подогревала в нем мадам де Ментенон, не давала ему понять, какой ущерб гонения на протестантов наносили Франции и ему лично.
«Проще быть атеистом, размышлял Люсьен. И к тому же безопаснее. Королевские войска не имеют права останавливаться на постой в моем доме, грабить его и бесконечно издеваться над моими домочадцами».
Это все? Что ж, до свидания, господа, сказал король, обращаясь к Барбезье и де ла Шезу. Месье де Кретьен, а вы еще останетесь и выпьете со мною вина.
Барбезье и де ла Шез откланялись и удалились.
Кантен наполнил бокалы его величества и Люсьена. Мадам де Ментенон отказалась подкрепить силы. Люсьен отпил маленький глоток вина, смакуя букет столь прекрасный, что жаль было осушать бокал залпом, даже в медицинских целях.
Его величество закрыл глаза, и на мгновение стало понятно, сколь он измучен заботами и стар.
Поставьте передо мной какую-нибудь простую задачу, месье де Кретьен, сказал его величество. Только не имеющую отношения к государственным делам и религии. Такую, чтобы решить ее можно было одним мановением руки или пригоршней монет.
Тогда я напомню вам об отце де ла Круа, ваше величество, и о вскрытии русалки.
А он его не завершил?
Завершил наиболее важную часть, ваше величество. Однако несколько малых мышц и сухожилий еще ждут его ланцета.
В первую очередь он должен сосредоточить внимание на органе, который мы исследовали вчера ночью.
Разумеется, ваше величество.
Король снисходительно махнул рукой:
В остальном, если у него останется время, пусть поступает с трупом, как ему заблагорассудится.
Я передам, ваше величество. Он будет вам благодарен.
Они смаковали вино, дружелюбно поглядывая друг на друга и молча наслаждаясь каждым глотком, словно это происходило во время военной кампании или в Марли, где этикет соблюдался не столь строго.
Вы внушаете мне беспокойство, месье де Кретьен, сказал наконец его величество.
Беспокойство, сир?
Вы ничего у меня не просите.
Неудивительно, что я внушаю вам беспокойство, сир, откликнулся Люсьен. Умение не просить столь редкий дар, что его обладатель поневоле вызывает подозрения.
Его величество усмехнулся, но не дал увести разговор от темы.
Те, кто меня окружает, только и делают, что умоляют о постах, чинах, званиях и пособиях. Для себя или для ни на что не годных родственников.
«Интересно, размышлял Люсьен, уж не затеял ли его величество хитрость и не использует ли мое присутствие в качестве уловки, давая мадам де Ментенон понять, что хватит выпрашивать бесконечные привилегии для беспутного братца?» Впрочем, столь же, если не более вероятно, что его величество вовсе не думал о ее чувствах.