Боюсь, месье де Кретьен, что, испытав разочарование, вы покинете мой двор и в поисках приключений снова отправитесь в Аравию.
У меня нет причин возвращаться в Аравию, ваше величество, возразил Люсьен. Я и в прошлый-то раз уехал туда лишь потому, что вы услали меня с глаз долой.
Пока вас не было при дворе, мне так часто не хватало ваших мудрых советов. Неужели вы не захотите принять никакого вознаграждения, хотя бы символического?
«Вы удостоили меня своим доверием, подумал Люсьен, а это честь превыше богатств, чинов и званий».
Ваше величество, все, что мне нужно, у меня уже есть.
Когда-нибудь, Кретьен, вы попросите меня о великой милости, и тогда честь заставит меня даровать ее, пусть даже неохотно.
Мари-Жозеф закрыла клетку и прошла по дощатому помосту в импровизированную лабораторию Ива. Стража передвинула ширмы, плотным кольцом замкнув лабораторию, скрыв от любопытных глаз саван и защитив от солнца оборудование и образцы. Она проскользнула за занавеси. Внутри все казалось нетронутым. Мари-Жозеф вздохнула с облегчением. Его величество не соизволил сообщить ее брату, что русалку выставят на всеобщее обозрение, да и, в конце концов, кто такой Ив, чтобы предупреждать его об этом? Русалка принадлежала королю. И он, несомненно, был уверен, что его стража защитит лабораторию от непрошеного вторжения праздных зевак или случайных повреждений.
Саван был обложен мелко наколотым льдом и засыпан свежими опилками. В воздухе чувствовался едва ощутимый запах тления. Если его величество соблаговолит всего один раз посетить лабораторию, Ив успеет завершить макроскопическое вскрытие и сохранить образцы для изучения.
Она села за лабораторный стол. Внутренние органы морской твари, включая странную долю легкого, лежали в спирту в массивных стеклянных банках. Ткани казались самыми обыкновенными, ни дать ни взять морская свинья, вскрытие которой они с Ивом однажды провели на Мартинике, обнаружив на берегу ее выброшенное волнами тело.
«Неужели орган бессмертия не должен сиять, как солнце, и искриться, как золото? размышляла Мари-Жозеф. А что, если алхимические принципы верны, если низменные металлы можно претворить в совершенное золото, если живые существа могут достичь бессмертия»
Сама она никогда не верила в получение золота из свинца или в бессмертие. Науки, основанные на наблюдении, описании, дедукции и взаимодействии, были ей куда ближе.
Она препарировала образцы почки и печени, поджелудочной железы и легкого, поместила их в спирт и тщательно зарисовала, изучив под стареньким микроскопом Ива. Морское плавание не пошло на пользу его механизмам. Она надеялась, что минхер ван Левенгук соблаговолит продать ей один из своих инструментов. По слухам, его линзы были лучшими в мире, хотя настроить их было дьявольски трудно.
Она открыла последнюю банку и аккуратно препарировала образец странного легкого. На ощупь оно было тверже обычного легкого, его ткань плотнее.
Под микроскопом странная легочная ткань тоже сильно отличалась от обычной. Она состояла не из альвеол, а из заходящих один на другой лоскутов. Она взяла перо и принялась зарисовывать необычную текстуру.
Мадемуазель де ла Круа! услышала она.
Она подняла глаза от микроскопа. В импровизированном шатре белого шелка стоял граф Люсьен, элегантный и отрешенный, как всегда. Они обменялись приветствиями; он не только поклонился, но и притронулся к полям шляпы.
Оказывается, вы ученый, произнес он.
Я вовсе не притязаю на столь высокую честь. Я всего лишь препарирую образцы, которые Ив потом будет изучать.
А где же ваш брат? Я должен передать ему послание.
Полагаю, сейчас он составляет описание
Она чуть было легкомысленно не упомянула о тайном ночном собрании, но спохватилась и умолкла, прежде чем Люсьен предостерегающе поднял руку.
другого органа, закончила она. Скажите, пожалуйста, его величество уже назначил дату следующего вскрытия?
Его величеству угодно, чтобы ваш брат сосредоточил усилия на другом органе. Но если позволит время, месье де ла Круа может провести вскрытие и в отсутствие его величества.
Благодарю вас, граф Люсьен.
Я передам вашу благодарность его величеству.
Вот видите, значит, я все-таки не слишком многого у вас просила.
Я бы с радостью приписал себе подобную заслугу. Но это решение всецело принадлежало его величеству. Мадемуазель де ла Круа, не слишком ли многого я потребовал от вас?
Что вы имеете в виду?
Эскиз медали для его величества.
Я его почти завершила.
«Я совсем не лгу, в отчаянии подумала она, стараясь скрыть охвативший ее ужас. Ну то есть не совсем лгу. Зарисовки вскрытия дадут мне возможность подготовиться к более важному произведению и достоверно запечатлеть морскую тварь».
Когда мне прийти за ним?
Завтра, обещаю.
Очень хорошо.
Сударь, нельзя ли попросить вас об услуге? Не могли бы вы дать мне совет? Уделите мне всего минуту, не более, пожалуйста.
Конечно.
До того как я поступила в монастырскую школу
Она умолкла и решила не продолжать; у графа Люсьена явно не было времени слушать ее историю.
Я хотела бы возобновить переписку
Она замялась, опасаясь, что он высмеет ее за дерзость.
С поклонником? Он беззлобно улыбнулся. Вы тайно обменивались посланиями?
Разумеется, нет, сударь! Это было бы неприлично, и мой брат не одобрил бы этого. В письмах я обсуждала проблемы оптики, движения планет и задала несколько наивных вопросов о природе силы тяготения. Я только хотела узнать, кому передать письмо, чтобы оно дошло до господина Ньютона.
До господина Ньютона?
Да, сударь.
Он англичанин?
Математик и философ.
Граф Люсьен усмехнулся, и Мари-Жозеф покраснела:
Простите, я понимаю, по-вашему, нелепо какой-то женщине обращаться к мужчине, достигшему
Помилуйте, я вовсе так не думаю, покачал головой Люсьен. Но если из-за писем поклонника может вознегодовать ваш брат, то вы же не захотите разгневать его величество письмами к англичанину, не важно, сколь ученому.
Но я всего лишь изложила свой взгляд на одну любопытную математическую проблему.
Мадемуазель де ла Круа, переписываясь с англичанином, вы серьезно рискуете. Не сомневаюсь, что вы подвергаете опасности и господина Ньютона. Мы ведем войну с Англией. Неужели вы полагаете, что цензор станет вникать в тонкости ваших математических задач? Скорее уж он решит, что ваше послание шифровка, а господин Ньютон шпион.
А монахини считали, что я творю заклинания, добавила она.
Простите?
Да так, пустяки. Я никогда не подвергну господина Ньютона опасности. Я просто не понимала
Мне жаль, что все так сложилось, сочувственно произнес он. Уж лучше бы мы не воевали, и вы смогли бы переписываться без помех. Я и в самом деле сожалею, но это невозможно.
Благодарю вас за совет, убитым тоном сказала Мари-Жозеф.
Простите, мне пора.
Граф Люсьен
Он оглянулся.
А мое письмо господину Левенгуку тоже может навлечь на него неприятности?
Граф Люсьен посмотрел на нее долгим взором, словно не веря в то, что подобная наивность может существовать на свете, выслушал ее объяснения: она-де черкнула несколько строк и передала письмо офицеру корабля, отплывавшего с Мартиники, выразил надежду, что письмо затерялось, и пообещал подумать, как лучше поступить.
Она поблагодарила графа Люсьена, он поклонился и вышел из импровизированного шатра.
Мари-Жозеф, расстроенная, уставилась на лабораторный стол. Она испытывала признательность к графу Люсьену за то, что он спас ее от еще одного необдуманного шага, и злость оттого, что невинную ученую переписку кто-то может счесть предательством.
За шелковыми ширмами прокатился восторженный гул. Мари-Жозеф выглянула из лабораторной комнаты, ожидая увидеть графа Люсьена в окружении ликующей толпы, ведь он часто раздавал милостыню от имени короля, однако граф уже ускакал. Вместо этого зеваки столпились вокруг клетки, разражаясь радостными криками всякий раз, стоило русалке всплеснуть хвостом или пропеть несколько нот.
Мари-Жозеф так привыкла к пению русалки, что почти не замечала ее трели, пока работала, и только теперь осознала, что русалка пела уже давно и так же давно не смолкали аплодисменты.
«Русалка больше не прячется от зрителей! подумала Мари-Жозеф, она нашла себе развлечение и забыла о своем горе. Значит, мне все-таки удалось ее приручить лаской и она больше не боится людей».
Мари-Жозеф хотела похвастаться своим фокусом показать, как русалка приплывает на зов, но ей нужно было немедленно передать брату радостную весть, принесенную графом Люсьеном. Она не могла медлить и переступила порог шатра.
Солнце стояло в зените. Если она замешкается, то не успеет одеть мадемуазель к королевскому пикнику в зверинце. Она выбежала из шатра и бросилась во дворец по Зеленому ковру, мимо стаек зевак, спускавшихся по склону к фонтану с заключенной в нем русалкой.
Глава 12
Добежав до апартаментов мадемуазель, Мари-Жозеф запыхалась и обливалась потом. Она постояла в холодном, темном коридоре, пока дыхание не улеглось, а потом осторожно постучала ногтями в дверь, деликатно возвещая о себе.
Мари-Жозеф!
Лотта вынырнула из-под рук мадемуазель дАрманьяк, пытавшейся уложить ее волосы в сложную прическу, растолкала яркую толпу фрейлин и подруг и подняла Мари-Жозеф, присевшую было в реверансе.
Вы должны мне помочь! Мадемуазель дАрманьяк уже рыдает, она ничего не в силах поделать с моими волосами. Где ваша служанка? Она чудо как искусна! И где вы пропадали все это время?
Кормила и дрессировала вверенную моему попечению русалку, мадемуазель.
Уж лучше бы велели лакею бросить ей рыбы. Пошлите за Оделетт, пожалуйста! И потом, что это за платье! Вы же не можете явиться на пикник в амазонке!
Фрейлины Лотты, все без исключения нарядившиеся на королевский праздник в лучшие платья, расправляли складки Лоттиного роброна и нижних юбок, полировали шелковыми платками ее драгоценности.
Я отвечаю за благополучие русалки, мадемуазель. Брат поручил мне заботиться о ней и изучать ее.
Да что там изучать? Глупышка, если так пойдет и дальше, вы скоро заговорите на латыни и станете читать лекции о движении планет, точно эти старые зануды из Академии.
«Чего бы я ни отдала, чтобы послушать такую лекцию, подумала Мари-Жозеф, а заодно убедиться, что не забыла латынь!»
Оделетт больна, мадемуазель. Ваша прическа чудесна. Я не могу убрать ваши волосы лучше, чем мадемуазель дАрманьяк.
Послать к вашей служанке цирюльника? Может быть, стоит пустить ей кровь?
Может быть, стоит ее высечь, язвительно заметила мадемуазель дАрманьяк, раздосадованная тем, что ее, законодательницу мод, сравнивают с какой-то служанкой и сравнение это не в ее пользу. Разве не так вы поступаете с ленивыми рабами у себя в дикарских колониях?
Нет!
Мари-Жозеф солгала не моргнув глазом, потому что мадемуазель дАрманьяк ее разозлила, потому что в ее семье рабов никогда не секли и потому что Оделетт никогда не высекут, пока Мари-Жозеф в силах этому помешать. И ей никогда не сделают кровопускания.
Пожалуйста, мадемуазель, не надо, это всего лишь
Мари-Жозеф не могла набраться храбрости и сказать племяннице короля, что у Оделетт всегда были очень обильные и болезненные месячные.
Это давний недуг.
А, понятно, откликнулась мадемуазель. Вот, значит, как
Ей станет лучше сегодня вечером или завтра утром. Я вернусь к ней и буду сидеть у ее постели, как только вы завершите туалет.
Ничего подобного! заявила Лотта. Вы отправитесь на пикник вместе со мной и моими дамами.
Но
Мы это более не обсуждаем!
Лотта приказала горничной отнести Оделетт бульона и теплую фланель.
А еще пусть напомнит моему брату о пикнике, пожалуйста, мадемуазель. Иначе он так увлечется своей работой, что обо всем забудет.
Если мы не можем высечь за провинность служанку, то, по крайней мере, можем отхлестать брата, изрекла мадемуазель дАрманьяк, и все захихикали ее рискованной шутке.
Разумеется, приведите отца де ла Круа, велела мадемуазель и добавила, обращаясь к Мари-Жозеф: Вы оба должны увидеть королевский зверинец.
Но, мадемуазель, мне нечего надеть.
Лотта рассмеялась, растворила дверцы шкафа, вытащила целый ворох платьев и выбрала одно, чудесной парчи. Мари-Жозеф почудилось, будто ее поглотил смерч и она не в силах сопротивляться: фрейлины Лотты мгновенно обступили ее, совлекли с нее амазонку, оставив лишь рубашку и корсет, и облачили в парчовое платье. Она успела на мгновение пунцово покраснеть, опасаясь, что они могут заметить сложенное полотенце, и пожалела, что не вынула его раньше, ведь пока оно ей не пригодилось.
Это мой лучший придворный роброн прошлого сезона, объявила Лотта. Тогда я была немножко потоньше, а вы не такая тщедушная, как многие модные красотки, зашнуруйте его как следует, и будет великолепно! И не беспокойтесь, что оно прошлогоднее, нижняя юбка у вас нынешнего сезона, так что никто ничего не заметит!
Мари-Жозеф в этом сомневалась. Она была благодарна Лотте за щедрость, но, стыдясь собственной зависти, гадала, появится ли у нее когда-нибудь новое платье не с чужого плеча.
Карета мадемуазель с грохотом катилась по дороге, приближаясь к королевскому зверинцу. Мари-Жозеф сидела рядом с Лоттой, зажатая среди других дам в пышных придворных платьях. Ею овладела страшная слабость, и она попыталась вспомнить, когда она в последний раз ела, когда в последний раз спала.
Золоченые ворота зверинца широко распахнулись. Во дворе, где ощущался запах экзотических животных, слышались их крики, рычание и вопли. Там Лотту встретили Шартр с герцогом Шарлем, прибывшие верхом, и повели к величественному восьмигранному центральному павильону. Мари-Жозеф вместе с другими дамами последовала за ними, замечая, как фрейлины обмениваются многозначительными взглядами и перешептываются о сердечной склонности мадемуазель и иностранного принца.
Они поднялись на балконы, выходящие на загоны с животными. Проход украшали клетки с птицами, вывезенными из Нового Света: разноцветными, шумными попугаями ара и макао и еще более пронзительно кричащими колибри.
В главном павильоне слуги развели в стороны белоснежный полог, и гости его величества вступили в мир джунглей.
Стены и потолок покрывал настоящий ковер из орхидей, необычайно ярких и мясистых. Алые кардиналы и танагры с криками порхали с ветки на ветку, не заключенные в клетки, но привязанные за лапки шелковыми нитями. Нескольким удалось освободиться, и они как безумные метались по павильону. В свою очередь, смотрители как безумные гонялись за ними, пытаясь поймать, засунуть в сумы и попрочнее привязать к ветвям орхидей, пока птицы не успели испортить пиршественные яства.
В главном павильоне стояло множество столов, прогибавшихся под тяжестью жареных павлинов с развернутыми сияющими хвостами, ваз с апельсинами и инжиром, жаркого из зайчатины, окороков и всевозможных пирогов и десертов. Мари-Жозеф с трудом заставила себя пройти мимо; от запаха деликатесов рот у нее наполнился слюной. Борясь с приступом головокружения, она следом за мадемуазель прошла за занавес на один из балконов, выходивших на загоны с животными.
Ароматы кушаний сменились резким запахом хищных зверей. В крошечном каменном вольере прямо под ними метался тигр, делая два шага, затем рывком разворачиваясь и делая два шага в обратном направлении. Он остановился, поднял морду, зарычал и бросился к Мари-Жозеф, царапая когтями стену под балконным ограждением. Лотта и ее дамы вскрикнули. Мари-Жозеф в ужасе ахнула, не в силах отвести взгляд от злобных глаз тигра.
Вновь став передними лапами на землю, тигр заурчал, прошелся, дернул хвостом и выпустил струю едкой мускусной жидкости, оставив облако кошачьего можжевелового зловония. Дамы захихикали, притворяясь испуганными и шокированными. Все это они видели уже тысячу раз.
Испугались? спросила Лотта. Помню, я в первый раз ужасно испугалась.
А я нисколько, вставил Шартр и швырнул в тигра апельсином, который утащил со стола.
Тигр тяжело ударил себя хвостом по боку, точно прихлопывая комара, насадил апельсин на когти, разорвал пополам и раздавил лапой.