В уголках рта у него вскипела слюна. Он угрожающе возвышался над ней, не прекращая кричать.
Она схватила растрепанную стопку нот.
Разрешите пройти!
Она намеревалась произнести эти слова ледяным тоном, чтобы поставить его на место, но голос ее дрогнул, выдав обиду. На другом конце зала молодые музыканты замерли в неловком молчании, повернувшись спиной к руководителю оркестра: они боялись его не меньше, чем Мари-Жозеф.
Дайте мне партитуру! потребовал он. Так и быть, я снизойду до вас и выберу несколько отрывков на маленькую пьесу, но вы должны отблагодарить меня, а его величество узнать, кому вы обязаны своим успехом.
Нет, сударь. Я не оскорблю слуха его величества несовершенной музыкой, написанной женщиной.
Гупийе отодвинулся, пропуская ее, но поклонился с издевательским видом:
Хотите уйти? Что ж, идите. Без моей помощи вас ждет неудача. Я передам его величеству, что вы пренебрегли его повелением и ничего не написали!
Мари-Жозеф ехала верхом на Заши по направлению к фонтану Аполлона, прижимая к себе ящик для живописных принадлежностей и лежащую внутри его партитуру. Она не решалась вернуться в музыкальный салон. Может быть, когда Доменико закончит упражняться, ей удастся его разыскать.
«А стоит ли его разыскивать? размышляла она. В конце концов, он просто маленький мальчик, пусть даже вундеркинд, может ли он беспристрастно оценить мою музыку? К тому же месье Гупийе наверняка запретит ему играть мою кантату. Пусть бы месье Гупийе выбрал несколько фрагментов, тогда бы я не совсем уж опозорилась перед его величеством».
Но на самом деле она не могла вынести мысль о том, что месье Гупийе станет переделывать музыку русалки.
В фонтане Аполлона русалка пела и выпрыгивала из воды на потеху зрителям. Мари-Жозеф постаралась забыть о своих бедах и унижениях. Они были ничтожны в сравнении с опасностью, грозившей русалке.
Она пробралась сквозь толпу к клетке, возле которой сидела стайка придворных дам в ярких нарядах, и смотрела, как резвится морская женщина. Мадам Люцифер курила маленькую черную сигарку и что-то шептала на ухо мадемуазель дАрманьяк, щеголявшей в уборе из павлиньих перьев, полностью скрывавших ее волосы.
Увидев Мари-Жозеф, мадемуазель дАрманьяк встала. Остальные дамы последовали ее примеру. Мари-Жозеф в немалом удивлении сделала реверанс.
Встав на колени на бордюре фонтана, она пропела имя русалки. «Русалка, ты не поведаешь этим земным людям какую-нибудь историю?» попросила она.
Русалка подплыла к подножию лестницы и подняла руки: Мари-Жозеф сцепилась пальцами с перепончатыми пальцами русалки.
Русалка фыркнула; по припухлостям на ее лице словно прошла рябь. Она поднесла к лицу левую кисть Мари-Жозеф, заставив ее наклониться, потыкала коготками в повязку и слегка покусала узел, который ее удерживал. Когда русалка надавила на бинт, боль пронзила руку Мари-Жозеф с новой силой.
Пожалуйста, не надо! Мари-Жозеф отдернула руку. Мне же больно!
В шатер, смеясь и расталкивая толпу, явились несколько придворных. Лоррен провел в первый ряд пятерых-шестерых молодых аристократов. Они с преувеличенной учтивостью поклонились дамам и портрету его величества, а потом, небрежно развалившись, вытянув ноги и затягиваясь сигарами, уселись в кресла. Мари-Жозеф поспешно отвернулась от Лоррена и Шартра.
Пожалуйста, русалка! взмолилась Мари-Жозеф. Пропой им историю!
Прибыли мадам и Лотта в сопровождении графа Люсьена. Мари-Жозеф встала и сделала реверанс. Она боязливо и робко улыбнулась графу Люсьену в надежде, что он простил ее неуместную откровенность утром. Он учтиво кивнул ей. В присутствии мадам или графа Люсьена? придворные стали вести себя достойно.
Русалка начала свое повествование мелодичным шепотом.
Она поведает вам историю, произнесла Мари-Жозеф.
«Океан баюкал людей моря на своих волнах тысячу сто лет. Мы никогда не воевали и не соперничали с земными людьми».
Мари-Жозеф обнаружила, что перенеслась в мир, создаваемый песней русалки. Она качалась на волнах, кожей ощущая морскую прохладу. Она по-прежнему говорила, пела, пересказывала историю, но ее слушатели куда-то исчезли, и теперь ее окружали обитатели моря. Она плыла и пела; она ловила рыбу и поедала ее сырой; она резвилась и смеялась вместе с русалочьими детьми, между сияющих искрами щупалец гигантского ручного осьминога.
«Но потом земные люди нашли себе новую забаву они стали охотиться на нас с кораблей».
Внезапно толщу воды пронзил странный звук. Русалка и ее семья всплыла на поверхность, в царство солнечного света. С любопытством, без страха, готовые встретить незнакомцев так же, как некогда минойцев, морские люди приблизились к кораблю с драконьим носом, медленно плывущему по волнам.
«Они пришли в наши воды»
Над бортом корабля взметнулась огромная сеть, она обрушилась на морских людей и пленила троих одного из ее братьев и двух сестер. Земные люди с воплями и с хохотом перегнулись через борт, показывая пальцами на русалок и водяных. Они выбрали сеть с морскими людьми, не обращая внимания на их крики.
«Они напали на беззащитных морских людей».
Подняв паруса, мерно ударяя длинными веслами, викинги двинулись дальше. Оставшиеся на свободе морские люди, охваченные ужасом, последовали за ними. Отчаянные вопли их друзей эхом отдавались от деревянных бортов, словно само море стонало от боли.
«И они мучили нас».
Викинги привязали водяного к дракону, украшавшему нос их ладьи. Своими криками он предупреждал их о приближающихся утесах и рифах. Иногда они нарочно направляли корабль на скалы, наслаждаясь вырывавшимися у водяного воплями ужаса.
«Они надругались над русалками».
Потом викинги бросили русалок за борт. Сплошь покрытые синяками, они бессильно покачивались на волнах, их истерзанные половые органы сочились кровью.
«Морские люди Мари-Жозеф задыхалась от слез. Пожалуйста, русалка, пожалуйста, прошу тебя, не надо больше!»
«Ты должна довести рассказ до конца, пропела русалка. Ты же обещала всегда доводить повествование до конца».
Мари-Жозеф продолжала. Братья и сестры утешали несчастных русалок. Но вдруг откуда ни возьмись показались скользящие, гибкие, смертоносные тени. Это окружили морских людей и приготовились напасть почуявшие кровь акулы.
Люди моря бесстрашно встретили хищниц, образовав круг и закрыв собой своих раненых сестер и детей. Они огласили море песнью, предостерегая родичей от земных людей и их зловещих кораблей: с тех пор все морские люди, даже издалека завидев, узнают их и спасаются бегством.
На Мари-Жозеф глядел потрясенный Ив. Он пришел вместе с доктором Фагоном уже несколько минут тому назад, но она столь глубоко погрузилась в мир русалок, что просто его не замечала. Мари-Жозеф, заикаясь, пролепетала финал истории и закрыла лицо руками, тщетно тая слезы. Сердце у нее бешено билось от ужаса, внушенного рассказом русалки, от смущения и страха за себя.
Посетители и большинство придворных зааплодировали, словно восхищаясь трагедией Расина.
Тише, тише, не надо плакать, душенька, тихо приговаривала мадам.
Принцесса Пфальцская обняла Мари-Жозеф, нежно прижимая к пышной груди и поглаживая по голове. Лотта тоже принялась утешать Мари-Жозеф, взяв ее за руку.
Какая трагическая история! У вас очень богатое воображение.
Сентиментальная мелодрама! откликнулся Лоррен.
Вы слишком резки, сударь, деликатно возразил Шартр.
Ну перестаньте же, не плачьте, дитя мое, успокаивала ее мадам. Мы поедем на охоту в свите его величества. На свежем воздухе вы тотчас снова развеселитесь.
Фагон, напомнил Лоррен, вы должны снова пустить ей кровь.
Мари-Жозеф вздрогнула, готовая кинуться к Заши, вскочить в седло и спасаться бегством. Лоррен, ее первый истинный враг, мстительно рассмеялся.
Граф Люсьен многозначительно покашлял.
Кровопускание замялся Фагон, кровопускание нынче не показано.
Глава 19
Словно не замечая множества лошадей, собак и карет, непрестанных выкриков и окликов, Заши грациозно переступала по булыжникам версальского двора. Мари-Жозеф погладила блестящую золотисто-рыжую шею кобылы.
Заши, милая, ты ведь знаешь все мои слабые стороны? прошептала она.
«Я просто устала», думала она, хотя ее лихорадочное отчаяние совершенно не походило на приступы усталости, которые ей случалось ощущать прежде.
Заши повела одним изящным ушком, затем навострила оба и выгнула шею. Она шла как по ровной водной глади.
Мимо с криками, отчаянно колотя каблуками в бока своих пони в леопардовом крапе, пронеслись маленькие принцы; их «скакуны» подняли невообразимый шум, стуча копытами по булыжнику. Молоденькая гончая залаяла и заскребла когтями, пытаясь кинуться за ними в погоню, однако смычок, прицепленный к ошейнику старой, многоопытной суки, чуть не задушив, удержал ее. Сука зарычала; молодая собака от страха сжалась в комочек. Постепенно собрались все участники королевской охоты: пятьдесят всадников и примерно столько же человек, готовых отправиться в десятке открытых колясок. Горячие жеребцы фыркали и становились на дыбы; их хозяева выступали не менее самодовольно.
Запахи конского и людского пота, навоза, дыма и духов смешивались с ароматом апельсиновых деревцев и благоуханием прозрачного прохладного сентябрьского утра. Голубое небо сияло.
Месье и шевалье де Лоррен выехали на охоту на одинаковых, под пару, испанских вороных. Бриллиантовые мушки месье мерцали на фоне напудренной кожи, на новом платье переливалось золотое кружево, а белые пышные перья чуть ли не до задней луки седла ниспадали со шляпы, которую он сдвинул набок, как требовала самая последняя мода. Лоррен, невероятно элегантный в расшитом синем жюстокоре, щеголял новым бриллиантовым перстнем, надетым на указательный палец поверх перчатки.
Мари-Жозеф надеялась, что в толпе сумеет избежать встречи с ним.
Надо же, как странно: месье едет верхом по-мужски! сказал герцог дю Мэн.
Его мощный гунтер толкнул плечом Заши.
У него прекрасная посадка, сударь, заметила Мари-Жозеф. Смотрите, как конь откликается на каждое его движение.
Жалеет, что нельзя накинуть узду на Лоррена: уж тот бы восхищался посадкой месье безмерно! усмехнулся герцог Мэнский.
Мари-Жозеф не поняла его насмешки и уловила лишь издевательский тон.
Я слышала, что во время последней кампании он храбро возглавил атаку своей кавалерии.
Да, но сначала провел перед зеркалом часа два. А сегодня одевался часа четыре, не иначе.
Его конь придвинулся ближе. Коленом герцог Мэнский задел ногу Мари-Жозеф. Заши заложила уши и попыталась укусить его гунтера. Мари-Жозеф ее не пожурила.
Сударь, месье неизменно был добр ко мне, сказала она. И он, и мадам, и мадемуазель. Я не хотела бы, чтобы в моем присутствии о них говорили неуважительно.
Дю Мэн обернулся к Мари-Жозеф так стремительно, что ей на мгновение показалось, будто плечи у него выровнялись. Тень широкополой, с пышными перьями шляпы, падая на лицо, подчеркивала красоту черт, напоминавших его отца-короля в юности.
Мадам следовало бы родиться мужчиной, а месье женщиной.
Мари-Жозеф потеряла дар речи, потрясенная его язвительностью и сарказмом, а дю Мэн пришпорил коня и быстро ускакал.
Мадемуазель де ла Круа! окликнули ее.
На крупной гнедой лошади к ней неспешной рысью подъезжала мадам, в поношенной амазонке, которую она надевала всякий раз, когда этикет не требовал придворного роброна.
Добрый день, мадам!
Мари-Жозеф улыбнулась; мадам просто излучала блаженство, и Мари-Жозеф невольно забыла о своих горестях, словно солнце разогнало тучи: в конце концов, сентябрьский день был прекрасен, ее пригласили на королевскую охоту, она ехала на чудесной лошади. Мадам светилась радостью, щеки у нее разрумянились, глаза сияли.
Мадам в ответ нежно улыбнулась Мари-Жозеф:
Мы с мадемуазель ужасно расстроились, узнав, что вы больны. По-моему, душенька, у вас небольшая лихорадка. Не прислать ли к вам моего доктора?
Благодарю вас, мадам, я совершенно поправилась, не беспокойте его.
Мари-Жозеф пониже натянула рукав, чтобы скрыть повязку в красных пятнах.
Вам не трудно ехать верхом?
Я бы ни за что не хотела пропустить королевскую охоту! Она надеялась, что его величество, едва увидев ее, не отменит в тот же миг свое приглашение. Заши обо мне позаботится.
Мари-Жозеф еще раз погладила гнедую по шее; ей хотелось снова и снова прикасаться к нежной теплой коже арабской кобылы, ощущая стальные мышцы.
Лошади месье де Кретьена быстроноги и надежны, сказала мадам. Жаль, слишком уж малы для меня!
Она рассмеялась, а потом с недоуменным видом поглядела на Мари-Жозеф и заметила:
Первый раз вижу, чтобы граф Люсьен одалживал своих лошадей. Прежде за ним такого не водилось, он не давал их даже близким друзьям.
Это для удобства моего брата, ради его работы во славу его величества, стала оправдываться Мари-Жозеф. Но со стороны графа Люсьена было очень любезно разрешить мне поехать на охоту на Заши просто для моего собственного удовольствия.
Душенька, что-что, а это вы в полной мере заслужили, ведь вы работали без устали.
Но я пренебрегала своими обязанностями перед вами и мадемуазель. Пожалуйста, простите меня.
Пока ваш брат служит королю, он не может обойтись без вашей помощи. Я смирилась с этим. Впрочем, надолго мы вас не отпустим, не забывайте, сказала мадам. А мадемуазель просто не в силах обойтись без вашей Оделетт: только сегодня утром они придумали шесть новых причесок, и, полагаю, изобретут еще с десяток, пока мы охотимся.
Моя сестра Халида просто чудо, мадам, это воистину так.
Ваша сестра? Мадам удивленно подняла брови. Халида?
Отныне она моя названая сестра, она свободна, носит свое истинное имя и разделит со мной любые блага и любую милость, которой я только удостоюсь.
Мадам задумалась.
Великодушное и добродетельное решение. Владеть рабыней вам не пристало.
Я лишь недавно осознала это, мадам. Пожалуйста, простите меня, я всего лишь невежественная провинциалка из колоний.
Мадам усмехнулась, но тотчас посерьезнела:
Впрочем, не уверена, душенька, стоило ли так возвышать ее Ваша сестра? Не лучше ли было объявить ее вашей служанкой?
Это невозможно, мадам. Я не могу платить служанке.
Судя по скептическому выражению ее лица, мадам усомнилась в том, что Мари-Жозеф отвечала серьезно. Внезапно ее отвлекли стук копыт и пронзительные детские голоса. Августейшие внуки в третий раз галопом промчались по двору, смеясь и крича воображаемой кавалерии «в атаку!». Отрешенная и невозмутимая, словно арабский шейх, Заши не обращала на сутолоку никакого внимания. Лошадь мадам бросилась в сторону; мадам со смехом принялась ее успокаивать.
Вот проказники Мадам неодобрительно покачала головой. Они покалечат пони, если будут гонять их по булыжнику. А Берри слишком уж смелый и дерзкий, как бы не вышло беды
И тут Мари-Жозеф увидела, что к ним направляется месье в сопровождении Лоррена справа и Шартра слева. Мари-Жозеф в ужасе оглянулась, ища, куда бы спрятаться от друга и сына месье.
Шартр любезно улыбнулся ей, кося зловещим невидящим глазом, словно он и не оскорблял ее совсем недавно, а она не отчитывала его. Месье бросил на нее взгляд, в котором, как ни странно, читалась жалость, наклонился к Лоррену и стал что-то шептать ему на ухо. «Интересно, почему они все время перешептываются?» подумала Мари-Жозеф.
«С Шартром я как-нибудь справлюсь, а вот с месье де Лорреном лучше не сталкиваться».
Моя карибская дикарка! произнес Лоррен.
Я не ваша дикарка, холодно возразила Мари-Жозеф, и полагаю вашу шутку неуместной.
Лоррен усмехнулся:
Я сделаю все, чтобы вы изменили свое мнение.
Уже поздно, сударь, неожиданно резко произнес месье.
И тут юные принцы осадили своих пони и сорвали шляпы. Все придворные тотчас последовали их примеру, выстроившись по обе стороны врат Чести. Мари-Жозеф обнаружила, что справа защищена прочным бастионом мадам, но слева ей угрожает непредсказуемый Шартр. Шартр и месье отделяли ее от Лоррена.
Это ее успокоило. «Шартр не станет оскорблять меня, а Лоррен домогаться при таком скоплении людей, на глазах у мадам и месье».
Она ощущала благодарность мадам и месье и вместе с нею возросшую нежность. В их присутствии она чувствовала себя в безопасности. Мысленно она снова и снова возвращалась к словам Мэна: зачем он клеветал на месье? Уж не вознамерился ли он погубить репутацию своего дяди, свекра своей сестры, мадам Люцифер?