Что будешь делать? поинтересовалась рыжая, садясь за трапезу. Протянула ему бокал. Выпей, это придаст силы!
Он помедлил, прежде чем взять. Она поддалась на уловку, поморщилась, пояснив:
Пей, не отравлю! Для того, что ли, я тебя лечила?
Викер принял бокал и отсалютовал им, отдавая дань уважения женщине, которая его спасла. Что бы там не происходило между богами, неблагодарным потомок древнего рода ар Нирнов никогда не был!
Твоё здоровье, тэна! сказал он и осушил бокал до дна. Тепло растеклось по венам, заставило быстрее биться сердце и почти изгнало холод оттуда, где его поселил предательский кинжал
Астор, как ты мог это сделать? Неужели страсть к женщине настолько затмила твой разум, что заставила поднять руку на брата?
Оловянный бокал в руке оказался смят, как простой лист бумаги. Викер сумрачно посмотрел на него, отбросив в сторону, сел за стол. И спросил сам себя:
Что буду делать?..
* * *
Рубашка, которую я раздобыла паладину, оказалась ему маловатанатягивалась на фактурных плечах, обнажала тёмный волос на груди. Фигура у мужика была что надо, мне следовало это признать! Впрочем, в паладины других не брали, существовали строгие параметры отбора, которых придерживались Первосвященник и его приспешники. Воины Света должны были нести людям силу и привлекательность Нового Бога, и они её несли, зачастую подтверждая огнём и мечом.
Эта история началась лет сто назад, когда заброшенный окраинный культ дотянулся до столичных высот. Отец нынешней королевы Атерис, Джонор Великолепный, привечал странников и калик перехожих. Одним из таких оказался священник Нового Бога, бедный как церковная мышь, честный и велеречивый. Он сумел удивить короля желанием говорить правду и заинтересовать новой верой. За два десятка лет «церковная мышь» доросла до личного исповедника короля, а когда тот скоропостижно скончалсяи был похоронен уже по новому обряду, кстати! исповедник стал официальным опекуном двенадцатилетней наследницы престола и, через пару лет, Первосвященником Вирховена, моей родины. Вот тогда-то он и явил миру истинное лицо поборника веры. За последние годы храмы Семи сменили назначение, став храмами Единого. Не трогали лишь вотчину Великой Матери, стоявшей во главе Семи, богини, больше других любимой и почитаемой народом. Но несколько месяцев назад королева подписала тайный указ, по которому все имущество Материнской церкви должно было быть передано Церкви Единого, духовенство разогнано, а сама вера объявлялась тёмным наследием прошлого и запрещалась. Настоятельница моего монастыря, мэтресса Клавдия, узнала об этом из секретного донесения, полученного пару недель назад от Верховной Матери Сафарис, вынужденной покинуть страну. Она сразу же начала отправлять монахинь и послушниц по домам, желая спасти их от участи, постигшей другие монастырислухи до нас доходили самые страшные. Однако некоторым сёстрам, как и мне, некуда было идти. Другие жекак и я! остались не поэтому, а потому, что не желали предавать Великую Мать, именем которой несли добро и исцеление сотням людей. Когда превосходящие силы паладинов явились в Фаэрверн, мы их ждали.
Воины Света не брали силой моих сестёр. «Не попрание греховной плоти, но уничтожение!» так сказал один из них, облачённый в позолоченные доспехи командира. Глубокая рана на боку обеспечила меня пропитавшейся кровью одеждой и смертельной бледностью, а монастырские практики позволили не дышать, пока воины осматривали тела, добивая раненых. Затем к небесам поднялся дым, скрывая облачный лик Великой Матери, её глаза, полные слёз. Мэтрессу, избитую, вывалянную в грязи и распятую, привязали к алтарю, откуда огонь начал свой жадный путь к крышам монастыря.
Я выбралась, поскольку знала потайные ходы, ведущие за стенывозраст Фаэрверна насчитывал около пятисот лет, и гора в его основании была испещрена ими, как поля кротовыми норами. Великая Мать не оставила меня, дав силы на исцеление собственной раны и погоню за паладинами, забравшими кое-что, принадлежавшее монастырю. Но зачем она свела меня в пути с одним из них? С тем, кого предали собственные братья по вере?
Сколько тебе лет? спросила я и потянула к себе тарелку с тушёной капустой. Глаза у незнакомца оказались ярко-синими, как небо середины лета. Никогда бы не подумала
Тридцать.
Он повторил моё движение, подтащив поближе блюдо с жарким. Судя по голодному блеску в этих самых ярко-синих глазах, к нему возвращалось не только здоровье, но и здоровый аппетит!
Ты был рождён в объятиях Богини, паладин, так отчего отвернулся от неё?
Единый Бог несёт людям добро заученным голосом начал он.
Вернись в Фаэрверн, оглянись вокруг? закричала я. Внутри всё кипело. Этото добро, которое Бог несёт людям? Пройдись по окружающим деревенькам и городкам, и спросискольким жителям мы, монахини Сашаиссы, исцелили души и теласловом и делом, служением и любовью?
Новое всегда начинается с разрушения! Люди всегда противятся новому! Но новоето, что сделает жизнь лучше! припечатал он стол ладонью.
Мрачный взгляд, резкие черты лица, скрытая сила искусных движений. Фанатик Проклятый фанатик!
Тебе, фанатичке запретной веры, этого не понять! словно прочитав мои мысли, продолжил он. Мне следовало бы убить тебя, ведьма! Но через законы чести я не могу преступить!
Как преступил тот, кто метнул кинжал? неожиданно успокаиваясь, мурлыкнула я.
Бесполезный разговор! Слепой с глухим и то договорятся быстрее!
Ты видела его? оживился он. Кинжал? Опиши его!
Вытащив клинок из голенища сапога, швырнула едва ему не на тарелку. Паладин застыл, позабыв про мясо, глядя на кинжал, как на ядовитую змею. Потом осторожно взял в руки, большим пальцем провёл по рукояти из чёрного, гладко отполированного дерева. И отбросил прочь. Боль исказила надменное лицо, принеся моему сердцу радостьты тоже потерял что-то в это мгновение, паладин. Что же? Веру в людей? Любовь к другу, который предал?
* * *
В первую свою ночь в Фаэрверне я лежала одетая поверх покрывала, закинув руки за голову, и разглядывала мощные несущие балки потолка. Мои соседки уже затихли и дружно сопели, хотя перед этим, укладываясь, возились как мыши в подполе. В последнее время мне частенько случалось ночевать не дома, но впервыетак далеко от него. Я любила родной Ховенталь, столицу Вирховена, родилась там, провела всю жизнь в его окрестностях, знала, как свои пять пальцев улочки, тупики, потайные места и запретные территории. Там я встретила свою любовь, которую отец так жестоко пытался вырвать из моего сердца. Там я надеялась жить долго и счастливо, не особенно задумываясь о будущем, ибо мне казалось, все у меня есть. Сейчас, в тишине спальных покоев, нарушаемой лишь сонным дыханием послушниц, я понимала, что осталась совсем одна. Отец, заменивший мне рано умершую мать, отец, которого я боготворила, не просто не принял избранника моего сердца, но сделал все от него зависящее, чтобы тот покинул Ховенталь. Я даже не знала, жив ли он, ведь Стам Могильщик был скор на расправу и безжалостен к тем, кто переходил ему дорогу. Иначе как объяснить тот факт, что мой любимый ни разу не попытался увидеться со мной, объясниться, а просто исчез из моей жизни, прихватив кое-какие из моих украшений на память? Итак, у меня нет дома и семьи, а есть только эти потемневшие от времени балки, набитый овечьей шерстью матрас и тонкое одеяло под боком. Завтра на рассвете я приму послушание и начну слушать то, что захочет сообщить мне Великая Мать Интересно, после всего, что я сделала, захочет ли она хотя бы взглянуть на меня?
Тихо зашипев от разочарования, я поднялась и огляделась. Дверь спальни на ночь не запираласья не слышала звука ключа, повернувшегося в замке, когда молоденькая и смешливая сестра Анисса пожелала нам добрых снов. Впрочем, замки́ не доставили бы мне неудобства, отмычкой я владела в совершенстве едва ли не с младенчества, а она, родимая, вотизображает шпильку в волосах. Так почему бы не прогуляться по ночному Фаэрверну, направляясь, куда глядят собственные глаза, а не куда приказывает суровая сестра Кариллис, днем сопровождавшая меня по обители?
Тенью выскользнула в коридор и отправилась на монастырскую кухню. К моему удивлению двери не были заперты и там О чем думают эти монахини?
Открыт был и винный погреб, и это для меня, в дороге предпочитавшей сохранять трезвую голову, стало настоящим подарком.
Спустя некоторое время я сидела на своей кровати, иногда прикладываясь к нацеженному кувшину, и жизнь больше не казалась мне такой же мрачной и уродливой, как старое дерево потолочных балок.
Эй, ты чего не спишь? Чем это ты булькаешь?
Я подняла кувшин.
Хочешь?
Девушка чуть младше меня с любопытством перелезла на мою кровать, потянула одеяло со своейв спальне было холодно.
Откуда ты взяла вино? удивилась она.
Места надо знать, ухмыльнулась я. Так будешь или я допиваю?
Давай сюда! сделав порядочный глоток, она посмотрела на меня. Новенькая, как тебя зовут?
Тамарис, но можно просто Тами.
А я Вельша, будем знакомы!
Будем!
Вельша была сиротой и воспитывалась у состоятельных родственников, которые торопились сбыть ее с рук. Когда они договорились о браке с местным трактирщиком, похоронившем уже вторую жену, Вельша сбежала в ближайшую от дома обитель, Фаэрверн. Великая Мать не давала в обиду тех, кто просил у нее убежища.
Мы допили вино, и я принесла еще. Мы пили и разговаривали. Разговаривали и пили. Кто-то проснулся и присоединился к нам, кто-то ворчал и швырялся подушками. Девочки и девушки со своими, зачастую невеселыми историями. Многие пришли в монастырь Сашаиссы по велению сердца, а других загнала сюда жизнь, полосуя ремнем невеселых событий. Как бы то ни было, среди них я больше не ощущала себя одинокой. Пожалуй, я даже задержусь здесь ненадолго если, конечно, монахини не выставят меня сами!
* * *
Значит, всё-таки Астор! Викер сам сделал ему этот кинжал на совершеннолетие. Выковал лезвие, вырезал рукоять из дерева, нанёс зарубки, чтобы та не скользила в ладони. Утяжелил корпус. Сбалансировал клинок «Будь он проклят! Будь я проклят! Будь прокляты мы все!»
Кинжал, который он отшвырнул, упал рядом с рыжей. Она без промедления взяла его и снова спрятала за голенище сапога. Что ж Оружие, потерявшее чистоту, выкупанное в братской крови, пусть остаётся у отступницы!
Так что ты собираешь делать? поинтересовалась она, принимаясь за еду.
Он оглядел её, пытаясь вспомнить там, в монастыре. Боевые монахини Богини сражались за жизни свои и сестёр, как дикие кошки. Лица мельтешили в смертельной пляске, и не было возможности их запомнитьлишь рубящие и колющие удары, лишь бешеный блеск в глазах отступниц. Нет, он не помнил её!
Астор, Астор У него, Викера ар Нирна, не будет спокойной старости, если он не посмотрит в глаза младшего брата и не спросит: «Почему? За что?» Даже несмотря на известный ответ! Хотя, вполне возможно, до старости он теперь и не доживёт
Ты собралась мстить? вопросом на вопрос ответил он. Иначе зачем преследуешь отряд?
Горькая ухмылка исказила привлекательные черты её лица.
Мстить? Предлагаешь мне перебить около пятидесяти паладинов в броне, вооружённых до зубов, сопровождаемых боевыми магами? Видать, рассудок к тебе ещё не вернулся!
Тогда что? спокойно спросил он.
Что толку собачиться? Кому и когда это помогало?
Хочу вернуть кое-что, принадлежащее Фаэрверну
Монастырская сокровищница! Ну, конечно! Благодарные за исцеление люди несли Великой Матери семейные реликвии, среди которых встречались редкие и дорогие штучки.
Фаэрверна больше нет, равнодушно заметил он, вновь принимаясь за трапезу.
Она неожиданно оттолкнула от себя тарелку. Резко встав, подошла к окну и застыла, глядя наружу. Невысокая, хрупкая, рыжие кудряшки рассыпались по плечам Она казалась одинокой, как потерявший родителей ребёнок. Её хотелось защитить, заставить позабыть о боли и горечи! Он поморщился. Воины Света обязаны защищать женщин, стариков и детей, подавать руку слабым. Что странного в его желании? Лишь только то, что относится оно к отступнице!
Ты прав. Фаэрверна больше нет, но есть я! донеслось от окна.
Ты не справишься одна, заметил он, среагировав на её слова быстрее, чем следовало. Но очень уж было неприятно слышать подобное и понимать, что вина лежит и на нём. Нет, всё было сделано правильно, но совесть, такая стерва, с которой не договоришься!
Она развернулась, откинула волосы.
Какая тебе разница, паладин?
Викер посмотрел на неё и жестом указал на тарелку.
Сядь, монахиня. ЯВикер ар Нирн. Как зовут тебя?
Ты спрашивал имена у всех моих сестёр, которых потрошил?
Нет. И не называл своего. И не предлагал им сделок
Ты собираешься предложить сделку мне? Отступнице? Великая Мать, куда катится этот мир?
С миром всё в порядке! Проблема с тем, кто пытался убить меня. Ты поможешь мне разобраться с ним, а я тебедостать нужную вещь из обоза.
Рыжая вернулась за стол, села, и вдруг захохотала, как сумасшедшая, раскачиваясь на стуле и вытирая слёзы.
Как деликатно не украсть не забрать Достать! Воины Света не воруют, да?
* * *
За господский дом солнце заглядывало только после полудня, поэтому здесь всегда было свежо. Широкий задний двор и прохладаидеальные условия для ежедневных тренировок.
Викер стоял у окна в своей комнате, разглядывая место, где они с Астором неуклюже лупили друг друга деревянными мечами до тех пор, пока отец не нанял им учителя-мечника. Это было десять лет назад Кажется, прошла целая жизнь. Викер успел послужить на границе, и за пять последних лет службы приобрел больше опыта, чем за все пребывание в родном поместье. Пришло время разбудить брата и проверитькакой опыт получил тот в его, Викера, отсутствие.
Ар Нирн ухмыльнулся и отправился в комнату Астора, располагавшуюся напротив. Младший брат спал и не знал, что старший вернулся на рассвете. За прошедшие годы он возмужал, отрастил волосыстоличная мода добралась и сюда. Спал, раскинувшись на кровати, сбив одеяло. Астор всегда так спал.
Викер коснулся его горла острием своего меча. Брат лениво разлепил глаза.
На границе ты не прожил бы и часа! улыбнулся ар Нирн.
Астор оттолкнул клинок, пружинисто вскочил с кровати и бросился обнимать старшего.
Когда ты приехал?
Рано утром, все еще спали. Собирайся, идем
Куда?
Ты забыл, чем начиналось каждое наше утро? Ну и разленился же ты, братец Смотрю, и жирок наел!
Нет у меня жирка! возмутился тот, натягивая штаны и сапоги, и окуная голову в ведро с водой, стоявшее в углу.
Давай, давай, беззлобно поторопил Викер. Меч не забудь!
Выйдя на двор, он огляделся, разглядывая зубчатый силуэт крыши на фоне неба, здорово вымахавший куст сирени в углу, над старой телегой, под которой всегда дремал один из отцовских псов. Там и сейчас спала какая-то собачонка
Словно и не было пяти лет, проведенных в суровых северных краях, в страшных чащах, полных опасных тварей и дикарей, не считавших зазорным убивать чужаков, ступивших в их снега. Словно он никогда не видел низкого серого неба, почти постоянно сыпавшего колкой крупой и лишь изредка распахивающего изумленные голубые глаза. Словно никогда не слышал тоскливого волчьего воя и глухого рычания снежных львовгрозы Северных приделов.
Ну что же ты застыл? закричал Астор, заняв позицию. Давай, нападай! Спорим, ты не заденешь меня ни разу!
Викер пожал плечами. Он уже видел, в чем слабые стороны младшеготот не совсем верно держал руку, открывая грудь, амплитуда движений острия меча была слишком широкой. Школа чувствоваласьАстор не ленился в его отсутствие, кроме того до Викера доходила его слава драчуна и дуэлянта, но одно дело бои напоказ с равными противниками, такими же, как и ты сам, придворными обормотами. И совсем другоес тем, кому частенько приходилось заглядывать смерти в глаза, и кого зачастую спасало только собственное воинское искусство.
Попробуй ты задеть меня, предложил он.
Голубые глаза Астора вспыхнули. Вызов действовал на него, как красная тряпка на быка. Он и бросился на старшего с азартом и напором, свойственным юным, сильным и глупым