Он крепче обнял меня. Он обнимал меня до тех пор, пока я не прикусила губу, стараясь молчать и контролировать свой свет. В основном мне просто хотелось поплакать у него на груди, рассказать всё, о чём я думала и пыталась сделать в тот день, сказать ему, как меня достало играть эти роли по какой бы то ни было причине. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки, и в основном потому, что я невольно чувствовала его, когда его тело и свет находились так близко.
Его свет обвился вокруг моего и скользил внутрь, словно он ничего не мог с собой поделать.
Я чувствовала в нём столько боли, что у меня перехватывало дыхание, но в первую очередь я ощущала горе, сокрушительное и сильное горе, с которым я не знала, что делать.
Держаться за злость стало почти невозможным, особенно когда я ощутила любовь, вплетавшуюся в то горе, и страх, который едва не задушил ту боль в моём свете.
Я понимала. Правда, понимала.
Он справлялся с этим, отстраняясь от меня.
Я справлялась с этим, помешавшись на том, чтобы быть с ним, пока ещё есть такая возможность.
Все те вещи, которые мы обсуждали последние несколько недель, накатили на меня, заставляя вспомнить, и моё неприятие всего этого бардака усилилось. Затем в горле по-настоящему встал ком, и слёзы накатили на глаза так быстро, что я едва не задохнулась. Я закрыла глаза, может, пытаясь сдержаться или хотя бы подавить это всё, чтобы это не присутствовало впереди моего света. Я также не могла потерять контроль над своим светом.
Даже сейчас, посреди всего этого я не забывала.
Я не могла потерять контроль. Даже в этом отношении.
Несколько долгих минут мы просто стояли там.
Чем дольше затягивалось молчание, тем крепче Ревик обнимал меня, но я чувствовала, как он силится придумать, что сказать. Я чувствовала, как ему ненавистен тот факт, что он не доверял собственному свету, что он даже не мог поговорить со мной об этом, не рискуя, что нас подслушают. Я чувствовала его ярость из-за Чан, из-за того факта, что он ощущал отголоски её света в моём.
Я понимала. Я всё понимала но я ненавидела это.
Я реально ненавидела это, бл*дь.
Когда я заговорила, мой голос звучал хрипло, так тихо, что я сама его едва слышала.
Что, если я не могу? я старалась подавить ком в горле. Что, если я не могу это сделать?
Можешь, сказал он так же тихо.
Я покачала головой, но не пыталась с ним спорить.
Не было смысла.
Дело не в сексе, сказала я ему.
Я знаю, мягко произнес он. Элли я знаю, что дело не в этом, его голос ожесточился. Даже когда мне хочется вышвырнуть тебя из нашей комнаты за то, что ты целуешься с другими видящими.
Прости, сказала я почти шёпотом. Мне так жаль, Ревик. У меня имелись причины пойти туда и поговорить с ней. Мне хотелось бы рассказать тебе
Ты не можешь.
Я кивнула, чувствуя, как предупреждение в его свете становится резче.
Затем он послал в меня больше тепла, и я закрыла глаза. Через несколько секунд я подняла на него взгляд, стараясь думать, увидеть сквозь наши щиты, зная, что даже сейчас Тарси или Балидор могут мониторить свет Ревика.
Я хочу, чтобы ты доверился мне, сказала я. Прикусив губу, я слегка встряхнула Ревика, стискивая его спину. Доверься мне, чёрт возьми. Пожалуйста. Пожалуйста, верь мне.
Он кивнул. Я вновь видела в его глазах слёзы, но он лишь кивнул во второй раз.
Ты обещаешь всерьёз? спросила я.
Он мягко прищёлкнул языком. Я видела, как в его глазах проносятся эмоции, нерешительность, но исходившее из его груди тепло усилилось.
Всерьёз, говоря это, он выдохнул, почти как будто капитулируя. Я говорю абсолютно серьёзно, Элли.
Облегчение затопило мой свет, и я сильнее стиснула его.
Я люблю тебя, пылко произнесла я. Я люблю тебя и Лили больше всего на свете. Никто не встанет на пути этой любви для меня. Никогда.
Я почувствовала, как он расслабился ещё сильнее.
В этот раз он посмотрел мне в глаза.
Я знаю.
Я сглотнула, закрыв глаза и прижавшись к нему. Ощутив, что Ревик напрягся и снова начал закрывать свой свет, я подняла взгляд.
Прости, что я давила на тебя, я сглотнула, наблюдая за его глазами. Я не вру, когда говорю, что дело не в сексе. Не в этом отношении. Просто нам всем скоро придется покинуть это место. Всем.
Я остановилась, осознав, что не знаю, как донести то, что я хотела сказать, при этом не сообщив слишком много. Я покачала головой, сдерживая слёзы. Опустив взгляд, я уткнулась лицом в его грудь, закрыв глаза.
Ты действительно теперь не будешь со мной? спросила я ещё тише.
Я не сказала остальное. Я не добавила то, что мы оба зналинам ещё долго может не представиться возможности.
Мне не нужно было добавлять эту часть. Он знал, что я имела в виду.
Я почувствовала это в его свете, как только произнесла эти слова.
Казалось, Ревик всё ещё обдумывал мои слова, когда всё его тело напряглось. Его пальцы напряглись, и его ладони тоже. Напряглись даже его ноги, плечи, грудь. Я ощутила, как то горе на мгновение усилилось, но я также чувствовала там страх, сдержанность, всё то, что он не сказал и не собирался говорить мне в данный момент.
Должно быть, что-то во всём этом заставило меня тоже открыться сильнее, потому что его свет внезапно очутился всюду вокруг меня, душа мой aleimi. Я чувствовала в нём внутреннюю борьбу, решения, колеблющиеся во все стороныстрах, который хотел стиснуть моё горло.
Я также чувствовала там любовь.
Любовь ко мне. Любовь к Лили. Я чувствовала её интенсивность.
Я ощущала его решительность. Я ощущала силу воли и готовность защитить нас, что бы для этого ни потребовалось.
Что-то в этой решимости (возможно, лишь то, сколько самого Ревика я чувствовала в этом) пугало меня до чёртиков.
Я ощутила из света Ревика очередной предостерегающий импульс, когда он погладил меня рукой по волосам. Он остановился ровно настолько, чтобы сильнее стиснуть меня, прижимая мою голову к своей груди. И вновь я ощутила от него столько любви, что моё сердце готово было разлететься на куски.
Я ненавижу это, промямлила я в его футболку.
Он обнял меня крепче.
Я ощутила очередной импульс предостережения, но в этот раз он был мягче.
Я также уловила дурное предчувствие и, возможно не знаю, нерешительность? Чем дольше я чувствовала это, тем острее понимала, что вдобавок ко всему остальному он хотел поговорить со мной о чём-то. Может, попросить или спросить о чём-то. И это определённо заставляло его нервничать.
И всё же это было намного меньше того, что меня беспокоило.
Ощутив очередную волну нервозности из его света, я подняла взгляд.
Что? спросила я.
Его светлые глаза всматривались в мои. Похожие на стекло. Или даже на слегка окрашенный хрусталь.
Как-то раз Ревик сказал мне, что некоторые люди считали его цвет глаз пугающим, даже отталкивающим. Его партнёрам было сложно в них смотреть. Ему говорили, что его глаза холодные, безжизненные с мертвым взглядом. Как у машины.
Я думала, что они абсолютно прекрасны. И всегда так считала.
Когда я подумала об этом, Ревик закрыл глаза на несколько секунд. Завиток жара вышел из его света вместе с большим количеством боли, чем всё, что он позволял мне почувствовать с тех пор, как очнулся после Дубая. Этого оказалось достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание, а сердце пропустило несколько ударов.
Я хочу секса, сказал он хрипло. Я хочу этого так сильно, что знаюсейчас мне нужно тебя отпустить. Мне нужно уйти, Элли. Немедленно. Прежде чем ты попытаешься соблазнить меня по-настоящему.
Последнее предложение он сказал почти в шутку. Умолкнув, он отвёл взгляд, уставившись в дальнюю стену. Затем протяжно выдохнул.
Я видела, как сжались его челюсти прежде, чем он посмотрел на меня.
К чему бы ни сводилось его решение, он только что его принял.
Возможно, у меня есть решение проблемы, осторожно сказал он.
Его акцент снова усилился. Я почувствовала, как мой свет открывается. Словно услышав меня или ощутив перемену в моём свете, он добавил:
Тебе оно может не понравиться. Моё решение проблемы.
Сделав вдох, я кивнула, давая ему почувствовать, что и так подозревала это.
Ревик поколебался. Я чувствовала, как он подбирает слова, затем мысленно воюет с ними, пытаясь решить, как спросить. Всё это время я держала свои мысли в дальних уголках сознания, хотя уже подозревала, к чему это может идти.
В итоге он вообще ничего не сказал.
Вместо этого он показал мне образы.
Даже эти образы пришли ко мне с осторожностью. И ревностью. Я чувствовала его ревность и злость на меня, потому что я все усложнила для него после ситуации с Чандрэ.
Часть того, что я видела и чувствовала, была воспоминаниями.
Не только его воспоминаниями, но и воспоминаниями, которыми я поделилась с ним. Я видела крепость Повстанцев в Китае и то, что случилось в общей комнате после той миссии в Сан-Паоло. Я видела нас в Нью-Йорке, тот наш разговор в «Третьей Драгоценности» после возвращения из Южной Америки.
Закончив посылать мне воспоминания, Ревик отправил поток дополнительной информации, затопив мой свет словами, эмоциями снова образами.
Он послал свои беспокойства о моей реакции на его просьбу, тот факт, что это предложил Балидор, что Ревик поговорит с Джоном от моего лица, но если мы всё же сделаем это, он очень хотел присутствия Джона и Врега, а также Балидора и Юми и большей части команды разведчиков.
За исключением Чандрэ. Её имя было исключено из списка.
Это Ревик чертовски ясно дал понять.
Он сказал мне, что даже близко не подпустит Кэт или Уллису, или кого-либо, чьего присутствия я не хотелаза исключением Джона, и возможно, он пойдет на уступку даже в этом отношении, но он довольно сильно убежден, что Джон и Врег должны быть там. Он определенно хотел присутствия Врега. Он не ждал, что Джон согласится на участие Врега без него, потому что они женаты, и Ревик всё равно хотел, чтобы Джон тоже был там.
И так далее. Это продолжалось некоторое время.
И да, были и другие вещи, но это самое основное.
Закончив излагать это всё, Ревик просто ждал.
Он не отпускал меня. Он также не говорил. Он всматривался в моё лицо, крепко обнимая, пока я обдумывала его предложение в своём сознании.
Я уже знала, что соглашусь на это.
Если так Ревик укрощал меня, если он какими-то маневрами подводил меня к этому, даже использовал моё чувство вины из-за Чандрэ ну, я не могла заставить себя переживать на эту тему. Он наконец-то вымотал меня до такой степени, что во мне не хватало оснований для отказа.
И я не думала, что он подводил меня к этому.
Я знала, что в итоге мы, возможно, всё равно пожалеем об этом. И да, я ненавидела идею об участии Врега и Джона. Я также ненавидела мысль о том, что там будет Балидор, главным образом потому, что я зналаРевика это побеспокоит сильнее, чем он когда-либо признается мне.
Я всё это знала, но всё равно понимала, что соглашусь.
Так что я лишь кивнула.
Ладно, Ревик, сказала я. Ладно.
Глава 10. Конец расы
Министр обороны Джохан (Джо) Саторн поднял взгляд на гигантский новостной монитор, который занимал целую стену в зале для совещаний. Сосредоточившись на экране, он осознал, что не может оторваться. Он настолько зациклился на тех образах, что почти полностью пересёк комнату и только потом посмотрел на сам стол.
Как только это случилось, он вздрогнул.
Там сидела женщина. Одна.
Она смотрела на него маленькими, но на удивление яркими тёмными глазами, морщинистое лицо оставалось неподвижным под похожей на шлем стрижкой из седых волос. Эти глаза казались почти непрозрачными, словно в её глазницы вставили мокрую речную гальку.
Саторн моргнул под её напряжённым взглядом, затем заставил себя расслабиться.
Она была жутковатой старой кошёлкой, несомненно, но она не имела над ним власти.
Определённо одна из тех, кто пришел к власти через назначения и закулисные сделки, и у нее не было никакой способности очаровывать или даже общаться с нормальными людьми. Вероятно, она каким-то образом связана с классом жертвователей или с чьей-то важной семьей.
Никто бы никогда не проголосовал за такое лицо.
Он выдавил из себя улыбку, стараясь как можно дружелюбнее помахать рукой.
Мы первые? спросил он. А я-то тут беспокоюсь, что опоздал.
Так и есть, сказала она.
Её голос был резким. Ничто в её поведении никак не отреагировало на его улыбку.
Как ни странно, Саторн также уловил едва заметный намек на немецкий акцент. Ему показалось, что он слышал это ранее в её голосе, но никогда так явно. Откуда, чёрт возьми, она родом на самом деле? И почему она это скрывает? Насколько он знал, не существовало никакого положения о том, что только урождённый гражданин страны может быть главным судьей Верховного суда.
В любом случае, акцент был страннымсмесь европейского немецкого и чего-то, что он не мог идентифицировать. У Саторна были родственники-немцы. Он знал разницу.
Может, она швейцарка? Был ли немецкий для неё также вторым языком?
Как бы то ни было, акцент, который, как он подозревал, был настоящим, открыто насмехался над американским акцентом Среднего Запада, который она обычно изображала.
Собрание отменили, так же резко сказала Новак.
Отменили? Саторн приподнял брови. Почему?
У неё появились другие дела. Которые не могли ждать.
Саторн знал, что Новак имела в виду Президента.
Кивнув, он обдумал её слова. Если старухи не было там с Брукс и остальными, это должно быть что-то военное.
Он задавался вопросом, почему его самого туда не вызвали.
В конце концов, он был министром обороны, черт возьми.
Оглянувшись на монитор, он увидел, как изображения сменяются странно однородной смесью, из одного города в другой. Все они горели по-разному. Все они так или иначе пострадали от природыбудь то землетрясения, торнадо, высокие приливы, муссонные дожди и наводнения, вышедшие из-под контроля пожары, вызванные ветрами, или даже, в некоторых случаях, смертоносные ливни с градом.
Там были изображены в основном города Соединённых Штатоввсе, кроме полностью затемнённых городов Нью-Йорка, Анкориджа и Солт-Лейк-Сити. В других комнатах мониторы показывали другие части мира, но эта комната была сосредоточена в основном на том, что осталось от Соединённых Штатов.
Один экран занимал Лос-Анджелес, теперь ставший почти безлюдным.
Некоторых жителей они подняли по воздуху на более высокие земли, в основном в Нью-Мексико и Колорадо. Большинство прибрежных районов, включая длинную полосу шоссе 1 и шоссе 5, где оно поворачивало к побережью, были затоплены из-за выхода из строя защитных полей и постоянно усиливающихся штормов. Венис-Бич и Лонг-Бич, а также часть Малибу и большая часть центра Сан-Диего находились на глубине нескольких метров под водой, хотя Саторн даже сейчас то тут, то там видел признаки жизни.
По широким улицам плыли лодки. Дым от контролируемых костров поднимался из открытых окон на верхних этажах зданийпризнаки того, что выжившие пытались оставаться сытыми и относительно сухими.
Майами был почти полностью стёрт с лица земли приливами и отливами.
Чикаго потерял большую часть своей инфраструктуры из-за пожара. На них обрушились сухие грозы и торнадо, за которыми последовало несколько резких похолоданий, которые чертовски опасны при отключенных электросетях.
Финикс, казалось, состоял в основном из хорошо вооружённых, бродячих банд в автомобилях, курсирующих и патрулирующих улицы. Теперь у них там был своего рода порядок, хотя бы потому, что у этих групп имелся установленный порядок клевания, но цена с точки зрения человеческих убийств была высока и продолжала расти. Более того, у них заканчивалась вода.
Сан-Франциско, как и Финикс, разбился на квадранты и зоны вдоль всех городских улиц, каждая из которых принадлежала различным конкурирующим группам линчевателей и военизированных формирований. В Сан-Франциско жило больше видящих, чем в Финиксе, но в остальном два региона установили схожие методы наведения порядка и контроля в мире после С2-77.
Список продолжался.
Атланта. Вашингтон. Хьюстон. Сиэтл. Сент-Луис. Филадельфия. Мемфис. Детройт. Лас-Вегас. Цинциннати. Питтсбург. Альбукерке.
Саторн вглядывался в мерцающие трёхмерные и двумерные изображения, всё ещё не в силах воспринять их как полностью реальные. Что-то в пребывании под землей, в удалённости от жизни за пределами бункера противовоздушной обороны, делало всё происходящее на этих экранах похожим на вымысел.