Наверное, так устроен наш мужской мозг, когда кровь приливает к члену, голове её явно недостаёт. Приподнявшись над Ральфом, я окинул его обнажённое, совершенное тело, на котором кровь смотрелась как нечистоты на белоснежном мраморе. Раны на животе затягивались медленно. Слишком медленно.
Лицо его казалось белой маской. Дышал он тяжело, иногда прикусывая губу. Пальцы конвульсивно вцеплялись в простыни.
Я почувствовал тошноту и такую степень омерзения к самому себе, что хоть прямо тут в петлю и лезь. Что на меня нашло? Что это вообще, мать твою, было только что?
Я никогда не терял контроль над собой. Никогда. До такой степени, чтобы превращаться в животное. Я никогда не насиловал и не причинял в любовных играх боли моим многочисленным любовникам и любовницам и всегда старался доставлять удовольствие в равной степени, как и брать его. А тут да я фактически растерзал его!
Учитывая состояние, в котором он сейчас находился
При мысли о том, что Синтия не сможет не догадаться, чем мы тут занимались, захотелось взвыть волком. Это было всё равно что вонзить ей в спину нож.
Она всегда презирала мужчин нашего рода именно за нашу порабощённость дурными страстями. За то, что, когда в нас бьют самые тёмные наши инстинкты, мы становимся хуже скотов и способны преступить любую черту, любую границу. Не остаётся ни родственных связей, ни дружественных, ни честиничего.
Отвратительно осознавать её правоту.
А ещё меня пугала собственная жестокость. В моей жизни не было секса острее того, что случился только что. Никогда я не испытывал такой полноты и накала чувств и то, что это была связано с жестокостью и насилием повергало меня в шок.
Видимо, почувствовав мой взгляд, Ральф распахнул глаза. По контрасту с белым, как снег, лицом, ресницы его казались очень чёрными.
Я не знал, что сказать. И я я не хотел ничего говорить. Меня тошнило от себя. Тошнило от него. От того, что случилось.
Кажется, мне нужно в душ, отводя глаза, рыкнул я, боясь сорваться, сказать или сделать какую-нибудь глупость.
Он молча смотрел на меня, равнодушно, как на пустое место. И от этого молчания делалось ещё неприятней.
Я перетёк в сидячее положение, намереваясь покинуть наше окровавленное ложе страсти. Его пальцы жёстко сомкнулись на моей руке, я чисто инстинктивно и довольно резко высвободился.
Ральф приподнял бровь:
Альберт? Всё в порядке?
Голос его походил на шелест сухой листвы, которую ветер несёт по вымощенной камнем дорожкекакой-то безликий и невыразительный.
Да. А что может быть не в порядке?
Он приподнялся на локтях и, подтянувшись, постарался улечься на подушках повыше, не сводя с меня внимательных глаз. Что рассмотреть-то пытался?
Но ты злишься?
Нет.
Злишься, усмехнулся он. Забавно.
Да неужели? ядовито протянул я. Интересно, что же тут забавного?
Твоя матьона всегда вела себя со мной точно так же. Сначала исступлённо трахалась со мной, а потом ненавидела меня за это.
Ярость, охватившая меня, походила на пожар.
Зашипев, как змея, которой наступили на хвост, я изо всех сил сжал его плечи, вдавливая их в подушки.
Не смей говорить о моей матери.
Или что? сейчас его глаза были жёсткими и насмешливыми. Что ты сделаешь? Ударишь меня? Это очень страшно. Даже не знаю, как я это переживу. С большим трудом, наверное.
Его тело ощутимо сотрясала мелкая дрожь. А зрачки сузились почти в точку.
Ты меня нарочно провоцируешь?
Не так уж и трудно спровоцировать того, кому только повод дай, ледяным голосом проворил Ральф и довольно жёстко оттолкнул от себя.
Ярость прошла так же быстро, как и возникла. Её смыл вновь накативший стыд.
Я не хотел причинять тебе боль. Наверное, глупо извиняться, но всё жеизвини, если сможешь. Можешь говорить гадости про меня, но матьне трогай.
Не стоит извинений. Ты не сделал ничего такого, чего я не хотел бы получить сам, он поднялся, набрасывая халат на обнажённое тело и, перехватив его поясом, вновь повернулся ко мне.
Кто бы, глядя сейчас на это андрогенное существо, кажущееся таким бесстрастным, мог поверить в то, что он был тем же самым дьяволёнком, которого я отымел меньше, чем полчаса назад. Казалось, что этому существу не могут быть ведомы ни похоть, ни любая другая грязь.
Альберт? сейчас его голос зазвучал мягче. Мне кажется, ты слишком остро всё воспринимаешь. Не бери близко к сердцу. Я действительно тебя спровоцировал.
Ага. После того, как ты приставил мне нож к горлу, пришлось сделать то, что ты от меня требовал.
Мне это было нужно. Прости, если это как-то задело твои чувства. Пожалуйста, не бери ни в голову, ни в сердце.
Это ты сейчас меня так предупреждаешь о том, чтобы я в тебя не влюблялся? Или о том, что на продолжение можно не рассчитывать?
На продолжениесколько угодно. Всегда к твоим услугам. Но влюбляться в меня действительно не стоит.
Ого! Ты настолько самовлюблён, что думаешь, будто один перепихон с тобой заставит меня потерять от любви голову? засмеялся я, боюсь, не без горечи.
Я не самовлюблён, голос его звучал устало. Просто просто хочу, чтобы ты всё понял правильно.
Правильноэто как? Что я должен понять? Что ты хочешь мне сказать?
Мне нужна была боль, а не удовольствие, жёстко заявил он мне.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Отчего-то в голове стоял тяжёлый туман.
И что? Удовольствия совсем не было? с лёгкой издёвкой поинтересовался я.
К сожалению больше, чем я хотел бы получить. Прости, что использовал тебя
И за то, что я сейчас тебе вру, добавил я.
Он вопросительно приподнял бровь.
Я шагнул к нему ближе, глядя прямо в глаза. Ральф не отступил, отвечая взглядом на взгляд.
Вру?
Если бы ты хотел боли без секса, что мешало тебе об этом попросить?
Учитывая нашу физиологию, ничто не способно доставить её сильнее. Так что ты мне нравишься, Альберт. И я надеюсь, что сегодняшний инцидент не помешает установиться дружеским отношениям между нами?
С чего бы? Одно другому не мешает. Ведь так?
Он кивнул:
Так.
Я придвинулся ближе:
Разрешишь?..
Ральф в недоумении чуть свёл свои идеальные, будто нарисованные, брови:
Разрешучто?..
Хочу почувствовать, что чувствуешь ты.
Нет! он почти грубо отпихнул меня от себя, чем, признаться, удивил.
Почему?
Потому что тебе это чувствовать не надо.
Думаешь, я никогда прежде боли не испытывал?
Альберт, я ответил на твой вопрос. И ещёдень был чертовски утомительный, мне нужно отдохнуть. Я хочу побыть один. Если бы ты услышал меня в первый раз, сейчас не пришлось бы жалеть о том, как ты провёл последние пару часов.
Я окинул его насмешливым взглядом:
А кто тебе сказал, что я жалею?
Я видел, что ему хуже. Дрожь, сотрясающая его тело, можно было не только ощутить, но и видеть. Он явно с трудом сдерживался и не мечтал продемонстрировать собственную слабость.
Простоуйди, слабым голосом попросил он.
Хорошо. Только дай слово, что не натворишь глупостей?
Ральф удивлённо взглянул на меня:
Какие ещё глупости я могу натворить? Обещаю, несколько часов буду вести себя тихо, как мышка.
***
Синтия сидела внизу, в кресле, прямо напротив огромной лестницы, спускающейся со второго этажа вниз. Неподвижно, как статуя и в самой это неподвижности уже не было ничего хорошего.
Я сказал, что не жалею о случившимся? Я солгал. Правда в том, что Синтия собиралась заставить меня пожалеть об этом ещё больше. Эта кукольная неподвижность могла скрывать только дикую, клокочущую ярость. Трудно даже сказать, во что это сейчас выльется.
Ну, что ж? Преступление инаказание. Поехали.
Не спеша, вальяжным шагом я спустился по ступенькам и так же неторопливо подошёл к ней. Наверное, во взгляде моём светился вызов. Я знал, что моё спокойствие её бесит. Я почти кожей чувствовал её боль, её отчаяние и вопреки тому, что она сейчас думала, меня это вовсе не радовало и не забавляло.
Пусть злится. Злость всегда помогала её выживать.
Дойдя до кресла, в котором она сидела, я остановился, выжидающе глядя на неё и держа руки в карманах.
Она всё молчала. И тишина становилась непереносима.
Может быть, ждала, что мне надоест и я уйду? Или, может, пыталась взять себя в руки и не выплеснуть на меня весь тот ад, что сейчас был в её сердце.
Я не уходил. Просто стоял и ждал.
И дождался.
Подскочив, она со всей силы, на какую только была способна, закатила мне оплеуху. Аж искры из глаз! Ну, круто же?
Ты! Подлая, мерзкая, грязная скотина! Как ты мог!? Как ты мог так со мной поступить?!
С тобой?..
Не смей паясничать! Ты знал, что для меня значил этот человек и ты сделал это. Скажи, мои чувства для тебя совсем ничего не значат?
А для тебямои?
Тебе так необходимо с ним трахаться?!
Тебе так необходимо воскрешать мертвецов?
Прекрати! Не смей играть со мной в эти игры! Все мужчины просто скоты, которых не интересует ничего, кроме их концов. Он же едва дышит. Ты всерьёз думаешь, что он с тобой удовольствие получал?
А может быть, мне нравилось причинять ему боль, об этом ты не думаешь?
Нет, Альберт, я тебя хорошо знаю. Ты не садист, тыэротоман. Особенно падкий на всё красивое, новое и необычное. Тебя легко обольстить, заставить сострадать, влюбиться и совершенно невозможно заставить что-то по-настоящему сильно любить. Когда-то я думала, что, хотя бы я для тебя исключение, но я ошибалась. Ты ценишь только себя, только свои желания, свои удовольствия. Хоть бы раз ты подумал о том, что чувствуют другие? Ты говоришь, что из нас двоих я большее чудовище, чем тыи ты прав. Но кто меня превратил в это чудовище?
Кто? Я?
Ты, голос её звенел от сдерживаемых слёз. Именно ты! О! Да, я так понимаю, ты хочешь мне напомнить, что нашу с тобой связь начала я? Всё верно! Знаешь, почему я это сделала? Потому что была влюблена в Ральфа, с которым ты, зная о моих чувствах, сношался на каждом углу!
Синтия, нам было по двенадцать. У нас был спермотоксикоз и какая нормальная баба станет спать с двенадцатилетними пацанами? Даже шлюхи, знаешь ли, имеют свои принципы. Так что обходились, как могли.
А мне было четырнадцать. У меня тоже был нехваток мозга и переизбыток эмоций. И я до последнего надеялась, что ты не откликнешься на мои заигрывания, что остановишь меня я была очень глупой и наивной, правда?
Да.
Я думала, что хоть ты-то меня любишь?
Я и люблю. Всегда любил. И буду любить. Я тебя не брошу, чтобы не случилось.
Чем ты руководствовался, когда предложил спать всем втроём? Тебе тогда не казалось, что этослишком?
Мне казалось, что раз всем хорошо и приятно, почему нет? Я был ребёнком! Испорченным, дано ребёнком. Мы все были такими. Нашим родителям просто следовало лучше за нами следить. Но то, что они всё прошляпили, всё равно не заслуживало смертной казни, Синтия.
Сегодня ты ребёнком не был. И всё же сделал то, что сделал. Потому что ты такой, какой есть. И ты даже извинения не просишь. И я знаю почемупотому что завтра ты сделаешь это снова. И снова. И снова. Ладно, я недостаточно хорошо и чиста для того, чтобы хранить мне верность и сама наша связь есть суть извращение. Но как же Кэтрин?
Кэтрин? При чём тут Кэтрин?
Она без пяти минут твоя жена. В каком восторге она будет, узнав, что помимо меня, Кинга, Энджела и Артура, ты спишь ещё и с Ральфом.
Я никогда не спал с Артуром.
О! За что парень в такой немилости? Или ты оставил его на закуску? Кажется, я догадываюсь? Он так сильно любит мальчиков, что совращать его тебе неинтересно? Или, что скорее всего, просто случая удобного не было. Ты хоть сам осознаешь, до какой степени до гадок?
Осознаю.
Отлично. Сочувствую твоей бедной жене. Хорошо, что я только сестра. А теперь убирайся вон отсюда и не попадайся мне на глаза.
Ладно. Схожу приму ванную.
Ты не понял, братец. Когда я сказал «убирайся отсюда вон», я не комнату имела ввиду, а Кристалл-Холл.
Ты шутишь? Это мой дом. Ты не вправе выгнуть меня отсюда.
Ещё как вправе. Всё, что ты имеешь сейчас, ты имеешь благодаря мне, дорогой братец: твой костюмчик и все те красивые вещи, что ты так любишь носить; комфорт, который тебя окружает; твоих любовником я буквально создала из праха; твою жену и её наследство. Даже твою жизнь. Ею во второй раз ты обязан мне.
И что? Если такая жаднаязабирай обратно. Ну, давай, Синтия, покажи мне, на что способна в гневе жестокая ведьма? Ну, давай? Тебе ведь несложно будет это сделать?
Ярость между ними быстро превращалась в страсть, но на этот раз между ними стоял призрак Лунного Принца.
Неизвестно, чем бы закончился поединок взглядов, если бы дверь резко не распахнулась и на пороге не появилась Катрин.
Глава 6. Катрин
Катрин летела вперёд на автомате, не сильно задумываясь об управлении автомобилем. Её слишком захлёстывали эмоции, на даже не помнила, когда была так сильно на взводе, как сегодня.
День выдался отличный, тёплый и солнечный. Вокруг так и бурлила жизнь, плещущаяся через край энергия, скопившаяся в земле за долгие зимние дни. Весна была повсюду, лишь в сердце Катрин будто совсем не осталось места для радости. Одна сплошная чернота.
Если это и есть любовьда нафиг её! Может быть, если любовь взаимная, всё бывает иначе? Может быть тогда и распускаются крылья и хвосты, и по ветру встают носы и хвосты, но это (нужно быть сильной и признать факт) не её случай.
Альберт её не любит. Чтобы он там не утверждал, чтобы не говорил, какую бы лапшу не пытался повесить на уши, во чтобы бы ей самой не хотелось отчаянно Катринправда в том, что он Катрин не любит. Он честно пытался. И причиной тому могли быть как жалость, так и чувство выгоды, и благодарность за то, что она честно старалась служить ему костылём, пока не появилась проклятая «госпожа Элленджайт», чтоб её никогда и нигде не было!
Он попытался и у него не вышло. И это понятно. Бывают люди, не созданные для тихих семейных радостей и моногамных отношений. Онтак точно не создан. Ему нравится окружать себя людьми, как цветными игрушками, получать от них радость и выбрасывать из своей жизни, просто забывать. Он не специально и не нарочноон просто такой.
Но ей-то что делать?
Чёрт! выругалась Катрин, с досадой ударив по рулю. Чёрт, какая же всё вокруг гадость!
Ещё недавно казалосьвыход из ситуации простой. Можно просто расстаться, в любой момент.
Раньше, читая о женщинах, готовых бесконечно прощать мужчину, отказывающуюся понимать, что некоторые черты и склонности не исправимы по определению, она в душе лишь усмехаласьглупые гусыни. Ну, как так можно? Бесконечно надеяться на то, что никогда не сбывается. И вот она сама оказалась перед таким выбором.
Бесконечно надеяться на то, что однажды он встанет другим человеком и перестанет тянуться к острым ощущениям в лице Синтии, или Кинга, или кого-то ещё.
Бесконечно и безнадёжно.
Может быть, он изменился бы, если бы любил её, но нет, он её ценил, уважал и в какой-то мере считался, стараясь не причинять боль, не задевать интересов, но той страстной любви и обожания, о каком мечтает любая женщина, магнитического притяженияих не было.
Вернее, было. Нос одной стороны.
Как же Катрин ненавидела Синтию! На подобную ненависть она тоже не считала себя способной, но иногда она со страхом признавалась себе, что ненавидит Синтию едва ли не сильнее, чем любит Альберта. Разумом она пыталась понять, что дело не в сопернице и, по совместительству, родной сестре, а в самом Альберте, но ничего не могла с собой поделать. Сердце упрямо настаивало на то, что пока в их жизни не появилась эта адская отрыжка, всё было хорошо. Всё было почти нормально, потому что те заскоки, что наблюдались у Альберта в первые дни их знакомства она теперь и заскоками, попривыкнув, почти перестала считать.
Отвлекшись на мысли, Катрин едва не пропустила красный сигнал светофора и едва разъехалась с чёрным лэнд-крузером. От возмущённого и оглушительного сигнала заложило уши и испуганно колотилось сердце. Но на долю секунды промелькнула мысль о том, что лучше бы и не разъезжаться. Ей совсем не хотелось наконец прибыть туда, куда она так стремительно мчалась. Ничего хорошего её не ждёт. Роскошный дом, который по документам принадлежит ей, на самом деле не просто Катрин чужд, он враждебен. Каждый раз, переступая порог Кристалл-Холла, она чувствовала его насмешливый, недоброжелательный взгляд.