Перестань выть. Мужчина хорошо изъяснялся на нашем языке, и говорил четко:Если не больна, останешься. Аника осмотрит тебя и даст работу. А потом сказал на своем:Уведи ее к лесничей, пусть проверит и проследит. Плохо будет работатьпрогонит, здесь не приют для нищих.
Вашей милостью, господин спасибо, господин
Как я искренне плакала от облегчения и счастья, когда меня ратник вел от покоев до кухни. Он сказал несколько слов крупной, мужеподобной женщине, передав с рук на руки, и та увела меня в каморку.
Сопли собрала, лицо утерла. Чтобы слез я больше не видела, иначе выпорю и выгоню, голос у лесничей тоже был не женский. Если бы не толстая черная коса с сединой и не объемная грудь, принять ее за мужчину было не сложно. Раздевайся догола.
Я послушно затихла, перестав всхлипывать, и разделась. Пышной я не была, а прошлый путь и болезнь превратили тело почти в скелет. На что женщина хмыкнула:
Что ты можешь делать с такими руками и такой спиной? Ты свалишься от любой работы.
Я вынослива, госпожа.
Я хозяйка. Все слуги здесь в моем подчинении, ясно?
Да, хозяйка.
По чистоте речи я поняла, что Аника местная, и, кажется, служила в Раомсе всегдаи при старом господине тоже. Она пристально меня осматривала, даже ощупывала, а я дрожала от холода и непривычной наготы.
Моль. Дохлая моль. Но кожа чистая, вшей нет, и ты еще молодая. Если отъешься, то и сгодишься. Что умеешь?
Ткать. Вспомнила я ложь Аверса, и ужаснулась, а если меня посадят взаправду за ткацкий станок? Готовить немного.
Ничего, значит не умеешь. Ткачихи не надобны, повара есть. Ну, я тебе придумаю работу. Одевай свое тряпье обратно, ступай в прачечную. Там отмоешься как следует, чистое оденешь, волосы уберешь, эту одежду сожжешь. Здесь строго. Это не при прежнем хозяине. Чтобы ни запаха, ни грязи.
А где прачечная?
Идем.
Лесничая провела меня через натопленную кухню прохладными коридорами в бревенчатый просторный пристрой, где в одном большом помещении несколько женщин стирали в лоханях. Тут было даже жаркомного огня, много горячей воды, едко пахло мылом и уксусом. Прачки были с красными лицами и руками от пара и воды, молчаливыми, каждая занималась делом, и на пришедшую хозяйку внимания не обратили. Но когда она подтолкнула меня и сказала коротко «отмыть», старшая женщина тут же бросила все и занялась мной.
В одно из пустых больших корыт в углу налили воды, дали мне кусок мыла и жесткое мочало, а вещи все забрали. Купаться пришлось при всех, но женщин я не стеснялась. Мыла голову, отскребывалась с силойя успела забыть, что значит горячая вода, и как от нее хорошо телу. Грязь, старая кожа с мозолей, все смывалось, все, казалось начинало дышать. Едва прачка окатила меня прохладной водой с ведра, и я потянулась за тканью, чтобы обтереться, как ворвалась лесничая и заорала:
Все вон, на кухню! И чтобы носа сюда не совать, пока не выйду! Вон!
Но ко мне это не относилось, Аника буравила меня свирепым взглядом и сжимала кулаки. Едва последняя юбка мелькнула за дверью, как та рыкнула, бросилась, и загудела басом:
Тварь такая! Сучка поганая не жить тебе за твое паскудство!
Один раз я увернулась, но во второй женщина схватила меня за плечо и швырнула к лавке. Ударившись ребрами и бедром, я, охнув, сползла на пол.
Убью тебя! Или ты думала, Аника не узнает? У меня здесь везде первые уши! Как ты могла, тварь!?
Она почти схватила меня за горло, но я, поняв, что это не просто ее злость за какую-то мою провинность, а ярость, притворяться овечкой бросила. Извернувшись, я с силой укусила ее в кисть, вырвалась к середине помещения и схватила колотушку для белья:
Не подходи!
Во рту у меня была кровь, а в глазах лесничей гнев и недоумение.
Я знаю, что ты сделала! Давай сюда шею, и я ее сверну. Тебе в замке все равно не остаться!
Если ты встанешь у меня на пути, то это я тебя убью! А в Раомсе останусь! Я слишком дорого заплатила за эту возможность
Во мне опять бушевал огонь. Он уже не по жилам несся, а по самим костям. И пусть веса во мне было вчетверо меньше, чем у этой хозяйки, я знала, что буду зубами с ней грызться до последнего вдоха!
Как заговорила женщина перестала на меня наступать, а встала и потерла кровоточащий укус. И рожа теперь другая, и слова. Зачем ты карты цаттам отдала, дрянь такая? Ты хоть значение их знаешь? Ты понимаешь, что наделала, дура?
Понимаю. А ты как будто сама не им служишь
Я служу тому, кому надо! А ты, за кусок хлеба родину продала
Приди я с пустыми руками к воротам, взяли бы? Нет! И не твое собачье дело, за что я ее продала.
Аника выдвинула вперед нижнюю челюсть, щурясь, смотрела на меня, и я готова была кинуться в сторону от той, где она собиралась броситься. В руках у меня было оружие, какое ни есть. Жаль только одеждыни нитки. И если я выживу, я не знала, как мне было объяснить ее смерть. Но выжить нужно было мне, а не ей!
Только лесничая не торопилась на расправу. Наоборот, она вдруг распрямила сведенные плечи, встав прямо, и голос ее, хоть и грозно, но прозвучал уже без ярости:
Нет не за стол и кровать, по глазам вижу. И не с дури. Кто ты такая, и чего удумала?
Я молчала, не опуская колотушки.
Тебе придется все мне сказать, как служителю на исповеди. Ведь я тебя все равно не выпущу отсюда. А убить меня будет очень непросто.
У вас в плену тот, за кого я отдам все, что у меня есть. И жизнь тоже.
Аника долго молчала, а потом вздохнула:
Опусти руки, и оденься. Вон для тебя белье и платье приготовлено. Иди! Рявкнула она уже таким голосом, что опасаться лесничей я перестала. Задубеешь. Ты не смотри, что я такая, я про любовь тоже знаю. Как баба бабу пойму да и сделанного не воротишь. А все равно удавила бы!
Она сцепила пальцы, как бы сжимая мое горло в кулаке и поморщилась.
Кусачая тварь. Как твое настоящее имя?
Моя кличка Крыса, а короткоРыс.
Тьфу! та смачно плюнула. Поганая кличка. Как есть подлая.
Я одела чистое, приятно пахнущее белье, теплые чулки, сунула ноги в просторные деревянные колодки. Платье мне было большим, но корсет его хорошо утянул.
Чепец наденешь, как волосы высохнут. И колпак со шнурком не забудь. Положено есть у нас пленные, верно. Семеро. Больше с полмесяца как привели, они ждут показательной казни, как их развеликий наместник пожалует да не делай такие глазищи, Крыса! Я тоже хочу их вытащить, и раз уж ты подвернулась, так на тебя все и свалю. Время еще есть все по уму сделать. Меня слушаться во всем, и бояться должна стократ больше других, ясно?
Хозяйка, я не подходила к ней близко, а говорила издалека, карты у них, и крепость могут накрыть с облавой. Пошли весточку, если сможешь, убереги их. Там знают, что я выкрала, знают наверняка, что сюда пошла только вдруг все же не подумали, и остались.
Ишь, догадливая Аника оскалилась. Я хотеласначала тебя придушить, потом отправить. А про меня сболтнуть захочешь, то тебе все равно не поверят.
Не нужна мне ваша война.
Зато влезла ты в нее по самые уши! Кто тебе про весточки отсюда сказал?
Лекарь из крепости.
Пес ясноглазый, даже с какой-то теплотой пробурчала женщина. Знаю его, видела раз. Иди-ка сюда.
Я подошла без опаски, но зряАника схватила меня за ухо и вывернула с силой. Попытку снова укусить, она прервала одной пощечиной, и тут же сказала:
Так надо, дура. Надо видеть, что я тебя наказала за что-то. Я ж выгнала всех, слухи пойдут. Сейчас на кухне тебя накормят, место спать определят. Завтра работать начнешь.
Нет, Раомс на Неук похож не был. Иные господа, иные порядки. Цатты, высаживаясь на Побережье с кораблей, везли с собой и предметы роскоши. Даже в этот северный замок были привезены гобелены, мебель, южные вина и сушеные фрукты. Что было оставлено прежним владельцем, починено и почищено слугами. Из местных оставлены почти все, только на работу потяжелей и погрязней. Обслугой сюзерена занимались его личные приближенные, с которыми лесничая умела находить пару общих слов на их языке. К готовке еды допускались повара цаттов, за конями и за скотом, птицей, следили тоже цатты. Под властью Аники была охота, стирка, уборка, отопление и тюрьма. Она готовила пленникам еду сама, и занималась сама свежеванием дичи. На охоту выбиралась с помощниками, но редко. За время снега, как мне сказали, еще ни разу.
В первые три дня, что я появилась в Раомсе со мной многие говорили, расспрашивали. Если хозяйки не было рядом, то говорили слуги свободно. Ее считали очень строгой, но и в обиду она своих не давала, всегда заступалась, если спор или разногласия.
Ратники, что жили в казармах, лишнего себе не позволяли. Пили мало, а даже захмелевшие в свое увольнение, руки на местных женщин не распускали, между собой не дрались. Быть ратником в их отрядахза честь, не каждого на службу берут. Платят довольно, содержат почти как и офицеров, семье, если погибнет, платят годовое содержание.
Работу мне лесничая дала самую низкуюя чистила общие замковые нужники, и выносила все нечистоты, что оставляли в горшках в специальной каморке господские слуги. В высокие покои пускали только подавальщиков, когда на кухне не хватало рук носить блюда, вино и выпечку на общий ужин совета. Когда комендант ужинал один, трапеза проходила скромно. Раз я слышала, что вместе с прочими слугами, цатты привезли с собой музыкантов, и живут они, как и сами господа, с уходом и почитанием. Цатты ценят искусства, и уважают мастеров, не гнушаясь простым общением с людьми происхождения низкого, но с талантами.
В огромной кухне, на которой я тоже чистила стоки, был жаркий воздух и множество столов, за которыми постоянно работали повара и несколько прислужек. Запахи, витающие здесь, по отдельности были вкусны, но при смешении и обильности, зачастую превращались в смрад и гарь, которые уносились сквозь отдушины в стенах и окна. В левой и правой стене, как горящие глазницы, были ниши с очагами, в другом кухонном помещении были печи и котлы, в третьем хранились, ожидая своей очереди для приготовления, принесенные из запасников продукты.
Изобилие, в которое я попала, поражало меня. Замок Раомс жил празднично, за чистотой одежды, тела, помещений следили тщательно все, утром в кухонных залах полы всегда поливались топленой с снега водой, были расставлены по углам плетеные ловушки для крыс и мышей, горячая вода для омовения рук постоянно была в котелке возле каменной чаши стока, и один мальчик отвечал за то, чтобы он никогда не пустовал.
Цатты по своему быту очень отличались от людей нашего Берега.
Говорила я мало, все больше слушала, что болтали свои, что чужие. Надеялась хоть что-нибудь узнать о пленниках. Я вела себя безропотней мыши, и все больше отгоняла от себя страшную мысльчто Аверс на самом деле лежит где-то в лесу и части его растащили дикие звери я занимала себя работой до изнеможения, и мне было плевать на все нечистоты, лишь бы уставать так, чтобы не думать о страшном. Платье и белье сменила уже на третий день, и искупаться заново тоже пришлось. В прачечных часто мылись. Такой чистоты я не знавала никогда за всю жизнь, которую помнила.
На четвертый день я увидела служителя цаттов, что появился на кухнях и отдал распоряжение слугам.
Все бы хорошо у этих, вполголоса сказала женщина, что щипала на курах перья, если бы не их поганая вера, языческая.
Какая вера?
Я чистила от гари и сгоревшего жира вертела, и сидела неподалеку.
Многобожие у них, верят в духов стихий. Нет у них всевышнего, есть три духа. И этотжрец ихний. А в замке служитель наш был, так прогнали, и исповедаться теперь некому.
У нас в Неуке тоже был служитель, только я не ходила к нему на службу, и побаивалась. Наша вера была строга, а я со своим беспамятством не могла признаться, что не помню ничего про бога, и не знаю молитв.
А где он теперь?
Прогнали. Хоть и с тем, что дали в дорогу лошадь и провиант. Прогнали но нам молится не запрещают.
Вдруг служитель остановился взглядом на мне и подошел. Я замерла и уставилась в пол, не зная, как должно вести себя с их духовным лицом.
Ты новый человек?
Да, господин.
Из какого селения ты родом?
Память моя, к счастью, не подвела. Я вспомнила название на одной из северных карт, далекое, почти у границ:
Малое устье, господин. Оно у истока реки на севере, большое, хоть и зовется малым.
Грамотна?
Дядя учил немного, он городской, грамотен.
Сказанное когда-то оружейником запало так хорошо, что отвечала я ложью без запинки, не давая себе времени на придумку.
Девица?
Тут уж я запнулась, и сказала тихо:
Сосватана была Да война развела, не судьба теперь.
Служитель развернулся и ушел.
Эк он тебя, а нас никого не спрашивал. Ты, молчунья, хоть бы раз посекретничала, как сюда попала? Полюбовника из ратников нашла? Девица
Но женщина сказала это без злобы. Не на что ей было злиться, я про всех тут знала, что те, кто в замке на службе остался, отъелись, отогрелись, и против прежнего властителя, что порой лютовал и забивал до смерти, этот благодетелем был.
Слыхала, болтал чего-то. Сейчас за плошки возьмутся.
Слышала я что он сказалв Раомс прибыл отряд, и во главе его лицо важное, так что вечером к столу подать лучшее.
Глава пятнадцатая
Свет уже уходил, я видела через отдушины кухни, как истончается день. И тогда появилась Аника. Она заставила меня бросить свою работу и следовать за ней. Я послушалась. И когда мы спустились ниже в полуподвальные помещения, я увидела другую маленькую кухню, труба очага которой выходила вбок.
Здесь я готовлю для пленников, и сегодня на раздачу ты пойдешь со мной.
Да!
Молчать, дура. Видишь комья в корзине? Берешь каждый и обмазываешь кашей, плотно. Залепляй пшеном так, чтобы ничего не видно было, и в большой котел, поняла?
Лесничая поставила передо мной котелок поменьше с полуостывшей густой кашей. Комок оказался липким и плотным, при свете огня я различила сдавленные вместе сухие фрукты, орехи и засахаренный мед. Пахло вкусно.
Чего смотришь, делай быстро.
Я залепила комья крупой, выложила, а хозяйка залила верх неаппетитным студнем из варева крахмала и неочищенных семян.
Еду им дают раз в день, положена каша или суп, черпак воды. Я готовить вызвалась. Вот так залепляю то вареное мясо, то орехи с медом. Аника вытащила тряпицу из-за пояса и замотала себе кисть. Скажу, что с помощницей, и разливать ты будешь, у меня рука поранена. Как выйдем отсюда на задний двор, запоминай дорогу хорошопотом одной пробираться придется. Веди себя смирно, чувствам волю не давай. Заревешь, убью на месте.
Она взяла железный гнутый прут, и, подвесив на крюк с одной стороны котел, на другой семь мисок с кольцами и бутыль с водой, подняла его на плечо. Тем временем я вымыла руки.
Та ладонь у меня болит, так что хватай корзину с ужином для ратников, светильник. Накинь овчину, вон ту, и ноги сунь в сапоги. Идем, если готова.
Открыв полукруглую дверцу в наружной стене, мы вышли на мороз, и зашагали по широкой вычищенной дорожке. Я смотрела по сторонам, подмечалагде в каких пристройках есть двери или окошки, где еще есть свет, где следы, где чистые нетронутые сугробы. Места были вытоптаны за пристроем прачечной, там было все завешено бельем, но к вечеру людей не было. Огонь горел только в одном местекуда и вела дорожка. По виду это была маленькая конюшня, при приближении я рассмотрела заснеженные поилки, ограждения для выгула. Из двух труб валил дым, а, значит, внутри топили.
Стража здесь слабая, они не боятся пленников упустить. Запоры там хорошие, а снаружи они даже на замок нападения не ждут. Потому тем, кто в ночь сторожит, всегда вина приношу. А теперь во все глаза смотри, лесничая наклонилась и обдала меня теплым парком дыхания на морозе, вон ту калитку видишь?
Да.
Туда и побежите. Только не думай, что все сейчас, день еще не пришел. Поняла?
Да.
Ужин!
Повозившись с засовом, ратник открыл и мы вошли внутрь. Пахло здесь плохо, почти как в хлеву. Но было довольно тепло, такого крепкого мороза не ощущалось. Анике кивнула на меня:
Сегодня мне нужны лишние руки.
Но страже объяснения были не нужны, человек забрал корзину и лениво кивнул. Их стол и лавки были в отдельном закутке, и на раздачу никто смотреть не собирался. Я сглотнула горький комок подступившего страха. Сейчас я узнаюжить мне или умереть, если Аверса не окажется среди пленных.
По одному!
Часть помещения была разделена стенами, и каждая такая глубокая ниша закрыта высоким, до потолка, дверным щитом на засовах. Никаких замковтолько крючья, вбитые в камень, и пара балок. Изнутри не выбраться, а снаружи открыть легко. В каждой двери у пола было вырублено оконцечтобы только посуду просунуть. Когда мы подошли, Анике рявкнула «по одному» громко, хотя никакой возни или рук в проеме я не увидела.