Мы пошли быстро.
Дом лесничей был встречен возгласам радости. Собаки залаяли, но я, наученная, крикнула:
Гать, шавки!
И они замолкли.
Трое пленных знали Анике, и, насколько я поняла, были из того самого сопротивления. А прочие, вместе с оружейником, попались по воле несчастливого случаяон искал меня, а остальные охотились вдалеке от селений на замковых угодьях. Объяснив, что шестеро должны уехать, а мы останемся, только один спросил «почему?».
Кто путь до травницы знает, езжайте вперед. Только так, чтобы прочие не отстали. А у нас еще последнее дело здесь. Хозяйка велела, будем ждать.
Да поможет вам небо, сестренка донеслось от кого-то.
И вам.
Одевшись получше, переобувшись, кому было нужно, они вывели лошадей и цепочкой выехали на охотничью дорогу. Я еще смотрела им в след, но тьма быстро скрала силуэты. В этот миг, когда все было сделано, я почувствовала слабость. Меня оставили и уверенность, и спокойствие, хотелось упасть в снег лицом и долго плакать. А от голоса Аверса все перевернулось:
Зачем ты убежала из Шуула тогда? За картами?
Я обернулась и кивнула:
Я спрятала их, когда ты ушел. Я боялась цаттов.
Ты безумная девчонка я думал, что ты погибла. Я добрался до тракта, видел следы борьбы, павшую лошадь, кровь. Не знаю, кто на кого напал
Я все тебе расскажу потом.
Сглотнув комок в горле, прошла мимо Аверса к дому, не подняв на него головы, не взяв его за руку. Мне казалось, что если я хоть жестом выдам ту волну горячей нежности, что на меня накатилая пропаду. Со мной что-то случится, я стану столь уязвимой, что умру от одного только чувства беззащитности. Вцепиться в Аверса, обнять, прижатьсявот, чего я хотела! И боялась собственных желаний!
Пойдем.
Подожди. Я еще хочу подышать пространством.
Оружейник был в нескольких шагах от меня. Он стоял, запрокинув голову, и я видела в воздухе след от теплоты дыхания.
Цатты жестоки к врагам. Они бы убили тебя не задумываясь, если бы узнали зачем ты в Раомсе.
Но ведь не узнали.
А я потом думал, что сошел с ума, и твой голос снаружи мне только почудился. Даже если бы это был морок, я ждал его каждый последующий день. Как тебе удалось освободить нас?
Мне помогли. В замке есть наши люди.
Рыс в глубоком голосе оружейника послышалась почти мольба. Подойди ко мне. Я знаю, что я грязен, от меня смердит, и по такому следу меня найдет даже самая старая собака но подойди хоть на шаг ближе.
Я сделала эти шаги на деревянных ногах, почти упала ему в руки и разрыдалась.
Глава восемнадцатая
Аверс меня не целовал. Вернее целовал, но не в губыв лоб, в волосы, в щеку, даже в плечо. И обнимал как-то осторожно, будто на самом деле верил, что я им таким побрезгую. А я не могла отвечатья вся тряслась от слез, и когда уже дрожь пробралась не только от волнений, но и от холода, я потянула его к дому.
С запинками я объяснила ему, что мы должны дождаться лесничей, и успеть натопить баню и комнату до рассвета, чтобы не замерзнуть. Отдала одежду Янека. Пока дрова разгорались и нагревалась вода, я рассказала Аверсу о том, что в Раомсе я видела Леира, того самого ратника. Что, кажется, как раз во время побега, прибыл сам наместник. Что суровая хозяйка Анике на самом деле женщина с добрым сердцем.
Разговор меня отвлекал, даже успокоил. А оружейник слушал, не перебивая.
Леир вспомнил мои чернильные пальцы, но так не пытал. Он прибыл ловить сопротивление, только лесничая вовремя предупредила, так что говорят, ни с чем и остался А меня тогда от болезни у травницы выходили. Я Соммнианса видела, он меня лечил а еще я слышала музыку. У цаттов музыканты в свите. И вспомнила немного о Побережье кошмары ни разу не снились.
Я болтала. Глупо болтала, как плотину словам открыла, лишь бы не молчать. И даже когда я оставила Аверса, уйдя в соседнюю комнату, мне хотелось продолжать говорить в пустоту. Верно, я сходила с ума от пережитого.
Оружейник вернулся не быстроон остриг себе волосы, как мог, обрил бороду. Вышел босым с мешком старой одежды, переодевшись в чистое, и я увидела, что Аверс исхудал больше прежнего, пока сидел взаперти. Рукава и штанины пришлось закатать, пояс прихватить широким ремнем, но не только поэтому я видела худобуего плечи стали острыми, выпирали ключицы, локти, запястья и пальцы стали еще более узловатыми. Бритые щеки впали, обострился и подбородок. А что было бы, если бы не Анике с ее скудными горстями орехов и меда в каше?
Нам оставили еды. Я убрала с лавки шкуры и поставила корзину. Ты ведь голоден?
Не чувствую. Больше хотелось пить, но я уже напился талой воды из ведра.
Все равно, съешь что-нибудь.
Съешь сама. Сколько у тебя сил ушло, видишь? Ты бледная, у тебя даже руки от слабости трясутся.
И мне, и тебе хватит.
Правда егоаппетита и у меня не было, и голод не ощущался. Затмилось все.
Что с тобой было, расскажи по порядку? Все с самого начала, с того, как ты ушла из крепости. И как ты узнала, что я здесь?
Не сейчас. Это очень долгая история.
Черная змейка на шее теперь не скрываласьбыла видна. И как мне было сознаться Аверсу, что я так подло поступила с лекарем, что отдала карты? Что я чужая на этом Берегу, и стан врагастан моих соплеменников? Он прошел свое испытание, и то, что чума его не убила, говорит лишь о чистоте сердца. А я оправдала свое крысиное имя
Что с тобой?
Я очнулась от раздумий, посмотрела на огонь в плошке, не сразу ответив на его вопрос:
Помнишь, в день, когда Ут-Фубэр вызвал нас обоих к себе?
Помню.
Мне кажется, именно в этот миг все и началось. Я в Раомсе песню услышала, о том, что с пути судьбы сойти не суждено. Теперь я вспоминаю и думаю, что именно тогда, не раньше и не позже, я на него ступила. В тот же день я услышала и про Змеиного Алхимика от лекаря.
Тебе бы хотелось, чтоб все сложилось иначе?
Нет, я попыталась улыбнуться под стать Аверсу, одними уголками, не скрывая своего счастья, мне нравится, как сложилось. Все-все, как оно есть. Ведь ты сейчас рядом
Он вдруг подошел совсем близко, оставил мешок, еду в сторону, и, наклонившись, поцеловал. В губы. Заставил подняться с лавки, и прижал к себе. Кровь бросилась мне в голову. Это было таким долгожданным, но тело, жившее своей отдельной от души жизнью, содрогнулось в испуге.
Мы были наедине, в тишине и тепле, и стремительная мысль о близости вселила в меня ужас. Под руками и под губами Аверса меня затрясло, мышцы даже задеревенели, но нервы встряхивали тело крупной дрожью, и я попятилась. Стала вырываться из тисков, которые лишь на миг мне показались чужими.
Я не трону тебя не трону Рыс!
Он удержал меня за талию, но очень мягко.
Прости. Он-н-о само я не хочу, но оно с-само даже зубы застучали, но вернувшееся ощущение свободы быстро возвращало мне саму себя. Я люблю тебя, Аверс. Я хочу быть твоей.
Ты уже моя, вся моя. И я тоже люблю тебя. Только сегодня я тебя не трону, ты можешь не бояться. Мы ляжем рядом, вместе. Для тепла. И потому, что я не хочу отпускать тебя ни на миг.
Я кивнула. Дрожь прошла, и я уже сама в ответ, прижалась к оружейнику так, как прижималась в холоде пустоши. Его слова меня успокоили.
Твое тело помнит насильника, но не знает любовника. Ничего не будет, Рыс, обещаю, пока твой страх не уйдет.
Какие целомудренные любовники!
Мы проспали так долго, что когда Анике разбудила нас, сквозь оконце ярко светил день. Устроившись со всеми шкурами на полу, чтобы хватило места обоим, я и Аверс спали одетыми, накрывшись еще и куртками для тепла. Лесничая же, ожидая увидеть иное, стояла на пороге комнаты и хмурилась:
А ты не юн, герой.
Какой есть, госпожа Анике, Аверс встал на ноги, и спасибо за то, что спасли.
Я-то спасла, а вот ищут не меня. Наместник в замке, и завтра с утра я должна устроить добрую охоту, чтобы побаловать его важнейшество Уходить будете как стемнеет. Снег шел всю ночь, это к удаче, следы замел хорошо. А теперь-ка пойдем, поболтаем по-девичьи!
Лесничая увела меня на холодную кухню, где я, не отойдя еще от теплоты сна, ежилась и куталась в накинутую на плечи куртку.
Говорила ты ему, чего наделала?
Нет.
И хорошо. Пойти вы должны в Шуул. Другой дороги нет, и вас там ждать будут не перечь! Едва я шевельнула губами, как та цыкнула. Даже если я дала бы вам хороших лошадей и много припасов, далеко одни вы не ушли бы. Сил у вас малоа зима только начинается, и не пройти вам по этим землям открытомолодой ратник и служитель ихний, как бешеные по замку носятся. Им даже на пленных плевать, они тебя найти жаждут! В погоню кинуться мешает только то, что наместник только-только приехал, а вот уже завтра по всем дорогам, по всем селениям будет цаттов, что блох на холке!
Как я вернусь в Шуул, если они знают, что карты украла я?
Понесешь свое наказание. А что лучшеголодная смерть в сугробах? Денег у меня нет, еды смогу дать всю, что есть, но ее не много. Лошадь одна, и та полудохлая. Аверса твоего, как бывшего беглого пленника повесят на том же месте, где поймают. С тобой не знаю, что сделают.
А разве свои не повесят? Зло прошептала я. За предательство.
Нет. Потому что ты принесешь это. Анике достала из-за пазухи старую сумку для дичи. Здесь есть кое что, что поможет сгладить твою вину.
Что?
Бумаги, которые наместник чуть ли не у самого сердца хранил. Из самого его ценного сундука.
Как ты достала их?
Вытащив несколько писем я узнала баронские печати, увидела и незнакомые с синим сургучом.
В замке есть тайные коридоры и двери, а у Анике есть верные юркие мальчики из прачкиных детей. А еще есть красавица служанка, в которую влюблен цатт из вельможной обслуги и не твое дело как! Вам везде пропастьтак уже лучше идти к друзьям, которые могут простить, чем скрываться и от тех, и от других. Псинку свою я сейчас погнала, так что говорюв Шууле будут вас ждать, а дальше, думается, будете тайком пробираться на восток. И не бойся. Если ты, живучая Крыса, до сих пор не пропала, то и дальше не пропадешь.
Спасибо, Анике.
А вот теперь давай прощаться, сказала лесничая, только без нежностей. Пусть тебя твой полюбовничек тискает, а не я. Сделай как говорю, и не только люди, но и небо простит тебе твои грехи. Иди! Если наместник своих бумаг сегодня спохватится, то до бежавших вообще никакого дела не станет!
А тебя не схватят?
За меня не думай. Я себя в обиду не дам. Да и некому на меня пальцем указывать
Снег шел и вечером. Мы выехали в тишине, и пробирались охотничьей дорогой неспешно, с осторожностью. Если и шли поиски, то в другой стороне. До дороги мельника пришлось срезать через лес, чтобы не выйти на главный тракт, а там уже нашли и вход в пещеру с тайным проходом.
Да, в крепости нас ждалисам Ут-Фубер с сыном и еще два ратника, все одеты крестьянами. Соммнианса не было. Никто нам с порога руки не вязал, комендант поступил хитрее. Он увел меня в верхнюю залу для доклада обо всем случившемся, а там оказались еще люди, которые и скрутили по рукам и ногам.
Признаться по глупости своей, но я до последнего мига верила словам лесничей, что тут нас ждут люди, готовые выслушать и простить. И правда была о слабостиАверс больше месяца был в плену, я не так давно только встала от болезни. Не выжить нам было в разгар зимы, нужна была помощь, убежище.
Оружейник ни в чем не виноват, успела сказать я, он даже не знает о том, что я сделала У меня есть бумаги цаттов в замен
Комендант, сощурившись на свет факела, смотрел, как мне затыкают кляпом рот и молчал. Потом кивнул, и меня, словно мешок, потащили в темноту замкового коридора.
Глава девятнадцатая
Тяжелые были дни, тяжелее прочих. Только не для сердца, а для телапока были земли занятые цаттами, везли меня тайно. Тройка крестьян, крытый обоз, лошаденка. Связанную, меня прятали у днища в плоский ящик, обложенный сеном. На стоянках выводили к огню, не развязывая рук, поили, кормили, отводили по нужде. Долгое время никто не хотел со мной говорить, и только когда нас провели через границу на свои земли, и прятать в ящик перестали, сын коменданта нехотя развязал язык.
По целым дням мы проводили вместе, как пленница и соглядатай, трясясь по дорогам до первого крупного города. На вопросы «Что с Аверсом?» и «Где Соммнианс?» Домто не отвечал, а вот что готовится мнерассказал.
Ут-Фубер хотел восстановить свою честь и свое положение перед его величеством, и потому меня с такой заботой везли в столицу, не давая ни замерзнуть, ни оголодать. Добычу бумаг и пленение предателя он поставит себе в заслугу, и судить меня будут королевским судом. Хотя сам Домто удавил бы меня своими руками с большим удовольствием. Так он говорил.
А я думала Расскажи я все оружейнику, быть может, он придумал бы лучший выход. Но мне стыдно было признаваться, и решение, предложенное Аникой, казалось лучшим. Теперь мы снова в разлуке, и уже я в плену, а не он. На ночных стоянках я подолгу не засыпала, надеясь, что в этот раз услышу конский топот и увижу Аверса, догнавшего обоз, чтобы спасти меня. На каждой стоянке я придумывалакак бы оставить след, но за неимением ничего, не могла ничего и придумать. То, что он меня не оставит, я не сомневалась. Лишь бы только нашел. А отбить у трех человек легче, чем после у стражников королевской тюрьмы.
Но Аверса не было Дни за днями проходили, сменяя друг другаснегопады, расчистка дороги, селения, переправы по льду. Горы остались далеко позади, уступив место болотистому замерзшему полесью, лугам с одинокими деревцами, небольшим холмам.
В первом же городке Ут-Фубер направился к местному совету, чтобы выпросить в сопровождение еще охрану и довольство. Печать, которую комендант тщательно прятал, выдавая себя за крестьянина, теперь красовалась на пальце и давала ему полномочия.
В городе мы задержались на три дня, и сбежать мне не удалоськак бы я ни высматривала такую возможность. И Аверса не было. Когда на одной из следующих стоянок Домто поймал мой взгляд, направленный в сторону ушедшей дороги, то сказал:
Можешь его не ждать. Отец не глупец, чтобы дать тебе возможность улизнуть. Считается, что оружейник был убит при налете цаттов, когда сопротивление ловили, вот так и будет доложено. Он хмыкнул. Так что едва мы выехали из Шуула, оставшиеся должны были вывести его в лес и убить, оставив труп без погребения.
Ты лжешь.
Отцу лишние беды не нужны. Если у вас дела сердечные, вы оба так и будете спасать друг друга от смерти. Но только не в этот раз. Он уже мертв, а тебя повесят в столице на главной площади.
Ты лжешь!
Он сидел недалеко, так что я дотянулась и лягнула. Домто в ответ пнул меня сильнее, и выплеснул миску с ужином в снег. Мне хотелось кинуться прочь хоть ползком, лишь бы сбежать, но двое ратников из городского сопровождения, подняли из сугроба, и связали еще сильнее. Теперь почти весь путь я проводила не одна, а с кем-то из стражи в седле, и ни днем, ни ночью с меня не спускали глаз.
Но отчаянья и слез не было. Домто мог сам верить, во что говорил, но я его смерти не чувствовала. Если бы это случилось, небо и земля поменялись бы местами, и я бы сердцем знала, что моего оружейника нет в живых. Я знала!
К воротам столицы и к воротам дворца гонцов послали раньше, чем мы сами туда прибыли. И потому, не увидев городских улиц, я попала сначала в закрытый воз, где меня привязали к кольцам, а потом и в маленькую холодную камеру, где сковали кандалами. Спустя пару дней, стража отвела меня мыться, дав сменить одежду и обувь на чистое, с чужого плеча платье. Зачем, я узнала лишь тогда, когда меня вновь повезли в закрытом возу и вывели на замковый двор. Через кухни, черными ходами, меня ввели в покои, где с рук на руки тюремные сторожа передали дворцовой, и та довела уже до маленькой залы, завешенной гобеленами.
У узких витражных окон на возвышении стоял два резных стула и столик для шахмат. Один человек сидел спиной, а второй лицомнемолодой полный мужчина. Всякая его морщинка, складки губ, веки говорили об усталости и нежелании чего-либо. Он глянул в мою сторону и махнул ладонью. Стража ушла.
Я никогда не бывала в столице, не бывала во дворце, и конечно не видела короля вживую. Но мне попадался в руки королевский золотой с его профилем, так что долго гадать о личности не пришлось. Передо мной был именно он, а не иной высокий вельможа двора.
Я поклонилась со всем почтением, какое мне позволяли скованные руки и ноги.