Из-за истории с Андерсоном? Ты серьезно? Ты про ту историю, когда он объявился, восстав из мертвых, готовый нас всех придушить, потому что ты ему сообщила, где нас найти? Или ты про ту историю, в которой он убил Делалье? Или нет, постой, ты, наверное, про историю, в которой он всех нас запихнул гнить в психушку или про историю, в которой ты меня связала, вставила кляп, накачала чем-то и потащила на самолете вместе с этим убийцей, черт возьми, на другой конец света?
Назира двигается быстрее молнии и через миг приближается ко мне вплотную. Ее голос дрожит от ярости.
Я пошла на это, чтобы спасти твою жизнь. Я спасала вас всех. Тебе следовало быть мне благодарным, а ты орешь на меня, как дитя малое, хотя я в одиночку избавила всю твою команду от неминуемой гибели. Она качает головой. Ты невыносим. Ты не представляешь, чем рисковала я, и не моя вина, что понять это ты не в состоянии.
Между нами, как преграда, повисла тишина.
А знаешь, что забавно? Я качаю головой и поднимаю лицо к ночному небу. Вот это. Разговор выходит забавный.
Ты что, пьян?
Прекрати. Я меряю ее мрачным взглядом. Прекрати занижать мои умственные способности. Полагаешь, я такой тупой и не понимаю основы, черт возьми, основ спасательной операции? Прекрасно понимаю, злобно выпаливаю я. И понимаю, что тебе пришлось совершать неоднозначные поступки, чтобы нас вытащить. И на это я не злюсь. Я сейчас злюсь, потому что ты не умеешь общаться.
Я вижу, как поменялось выражение ее лица. Огонь, полыхавший в глазах, потух, плечи расслабленно опустились. Она смотрит на меня, моргая. Смутившись. И тихо признается:
Не понимаю.
Солнце уже несколько часов как зашло. Темная, извилистая тропинка освещается лишь слабым светом фонарей и рассеянным светом соседних палаток. Назира купается в этом свете. Сверкает. Кажется еще красивее, чем обычно, что, по правде, очень пугает. Она смотрит на меня в упор большими, яркими глазами, словно онапростая девчонка, а япростой парень, а вовсе не пара придурков, идущих навстречу солнцу. Словно мы оба, не вдаваясь в детали, совсем не убийцы.
Я вздыхаю. Запускаю в волосы пальцы. Мое тело больше не хочет сражаться, и я вдруг чувствую такую усталость, что едва могу стоять на ногах.
Мне надо поспать. Я пытаюсь ее обойти.
Постой
Назира хватает меня за руку, и от ее прикосновения я почти выпрыгиваю из кожи. Я вырываюсь, нервы на взводе, но она делает шаг вперед, и мы оказываемся так близко друг к другу, что я чувствую ее дыхание. Ночь выдалась спокойная, бодрящая, и в мерцающей темноте я вижу только ее. Я делаю вдох, вбираю ее запахчто-то неуловимое, что-то сладкоеи воспоминание накрывает меня с такой силой, что из легких выбивает весь воздух.
Она обвила руками мою шею.
Запустила пальцы в мои волосы.
То, как она пригвоздила меня к стене, то, как слились воедино наши тела, то, как она провела руками по моей груди и сказала, что я превосходен. Тихий, гортанный звук вырвался у нее, когда я ее поцеловал.
Теперь я знаю, что значит ее обнимать. Я знаю, как этоцеловать ее, слегка касаться языком краешков ее губ, грудью ощущать ее глубокий вздох. Я могу попробовать ее на вкус, почувствовать ее формы, ее силу и ее мягкость. Сейчас я даже ее не касаюсь, однако все словно повторяется, кадр за кадром, и я не могу оторвать взгляда от ее губ, ведь так заманчиво переливается на свету этот чертов персинг-алмазик, и на секундувсего лишь секундуя теряю голову и снова целую ее.
В голове шумит, кровь прилила к ушам.
Я схожу от нее с ума. Даже не понимаю, почему она так сильно мне нравится. Когда она рядом, мое тело мне не подвластно. Какие-то дикие, нелогичные реакции, но мне это нравится. Хотя нет, я это ненавижу.
Порой ночью я засыпал, проматывая пленку назад ее глаза, ее руки, ее губы
Все всегда заканчивалось в одном и том же месте.
Ничего не выйдет. Мы не Она чуть отодвигается. Мы ведь такие разные. Согласен?
Кенджи?
Согласен. Да. Черт, как же я устал.
Делаю шаг назад. Резкие порывы холодного ночного воздуха оказывают бодрящий эффект, и когда я наконец встречаюсь с ней взглядом, в голове все ясно и понятно. Только вот голос, когда я произношу: «Мне надо идти» звучит странно.
Постой, снова просит Назира и кладет руку мне на грудь.
Кладет руку мне на грудь.
Она так кладет свою руку, словно я ее собственность, словно меня так просто остановить и подчинить. Внутри меня разгорается искра возмущения. Ясно как день, она привыкла получать все, что захочет. Или получает, или берет силой.
Я убираю ее руку. Она, похоже, даже не замечает.
Не понимаю, говорит она. В смысле, я не умею общаться? Если я ничего не рассказала тебе о миссии, так только потому, что тебе не надо было об этом знать.
Я закатываю глаза.
Считаешь, мне не надо было знать, что ты дала Андерсону наводку? Считаешь, что никому из нас не надо было знать, что он (а) жив и (б) собирается нас убить? Ты и не подумала предупредить Делалье, чтобы он ненадолго закрыл свой рот и смог выжить? Мое недовольство растет как снежный ком. Могла бы меня предупредить, что бросаешь нас в психушку не навсегда. Могла бы меня предупредить, что накачаешь меня наркотой. Не надо в принципе было меня вырубать, похищать и внушать мысль, что меня вот-вот пристрелят. Я бы пошел по своей воле. Мой голос становится громче. Я бы тебе помог, черт побери.
Назира абсолютно бесстрастна. От ее взгляда теперь веет холодом.
Ты явно не представляешь, с чем мне приходится иметь дело, тихо произносит она, если и правда считаешь, что все так просто. Я не могла рисковать
А ты явно не представляешь, как работать в команде, прерываю я. Что делает тебя лишь обузой.
В ее широко распахнутых глазах читается гнев.
Ты летаешь сама по себе, Назира. Ты живешь по моральным принципам, которые мне не понять, а по сути, делаешь то, что захочешь, и меняешь сторону, когда тебе кажется правильным или удобным. Да, иногда ты покрываешь голову, но только если думаешь, что последствий не будеттипа ты такой бунтарь. Только все это несерьезно. На деле ты не объединяешься ни с одной из групп и все еще делаешь то, что велит папочка, пока вдруг, очень ненадолго, не решишь, что надоело слушаться Оздоровления.
Ты непредсказуема, бросаю я ей в лицо. Всегда и во всем. Сегодня ты на нашей стороне а завтра? Я качаю головой. Я не знаю, что тобой движет. Вообще. Я так и не понял, о чем ты на самом деле думаешь. Рядом с тобой надо быть начеку, потому что нет способа понять, не используешь ли ты меня. Я не могу тебе доверять.
Назира, застыв, смотрит на меня во все глаза и молчит так долго, что, кажется, прошла вечность. В конце концов она отходит на шаг назад. По ее взгляду сложно что-то понять.
Тебе следует быть осторожнее, заявляет она. Опасно говорить подобные слова тому, кому не можешь доверять.
Я на это не куплюсь. Не в этот раз.
Чушь! Если бы ты хотела меня убить, сделала бы это давным-давно.
Могу и передумать. Судя по всему, я непредсказуема. Всегда и во всем.
Плевать, бормочу я. С меня хватит.
Качаю головой, удаляюсь; и уже уходя, уже сделав пять шагов навстречу сну и спокойствию, слышу, как она гневно кричит вслед
Я тебе открылась! Расслабилась, решила довериться, хоть ты и не можешь ответить мне тем же.
Останавливаюсь. Разворачиваюсь кругом.
Когда это? кричу ей в ответ, в отчаянии вскидывая руки. Когда это ты мне доверилась? Когда это ты мне открылась? Да никогда. Ни разу ты сама по себе, делаешь, что хочешь и как хочешь, плевать на последствия, и ждешь, чтобы все вокруг такие «ну, ладно». Так вот, по-моему, это фигня! Не мой вариант.
Я рассказала тебе про свои силы! кричит она, сжав руки в кулаки. Я рассказала вам все, что знала, и про Эллу, и про Эммелину!
Я выдыхаю, долго и мучительно. Подхожу к ней на пару шагов, но только оттого, что не хочу больше орать.
Я не знаю, как объяснить, говорю я, понижая тон. То есть я пытаюсь. Честно. Но не знаю, как Слушай, я понимаю, непросто было рассказать, что ты можешь становиться невидимой. Да, понимаю. Но есть гигантская разница между тем, что ты делишься секретными сведениями с большим количеством людей, и тем, что ты реально открываешься лично мне. Мне не не нужна Я обрываюсь на полуслове, до хруста сжимая зубы. А знаешь что? Забудь.
Нет уж, продолжай, требует Назира, еле сдерживая гнев. Говори. Что тебе не нужно?
Я смотрю ей в глаза. Они такие яркие. Грозные. И я не понимаю, что точно происходит, но у меня в голове что-то перещелкивает. Включается что-то жестокое. Без границ.
Мне не нужна неприступная Назира, признаюсь я. Мне не нужно это холодное, расчетливое создание, которое должны видеть другие. Это существо проявляет жестокость, бессердечие и не знает, что такое преданность. Тебя нельзя назвать милым человеком, Назира. Тызлая, надменная и заносчивая. Но все это можно вынести, клянусь, если бы я чувствовал, что где-то там, глубоко, у тебя есть сердце. Ведь если мы хотим стать друзьямиесли мы хотим стать хоть чем-томне нужно тебе доверять. А дружбе по расчету я не доверяю. Как не доверяю машинам.
Я осознал свою ошибку слишком поздно.
Назира кажется ошарашенной.
Она смотрит на меня и часто-часто моргает, и на секунду, затянувшуюся, мучительную секунду ее каменный фасад поддался под напором обнаженной, трепещущей эмоции, благодаря которой она стала похожей на ребенка. Она поднимает на меня взгляд и внезапно кажется такой маленькой: юной, испуганной крохой. Глаза на мокром месте, блестят, и вся картина настолько душераздирающая, что действует на меня словно удар под дых.
Еще секунда, и все прошло.
Она отворачивается, запирает свои чувства, снова натягивает маску.
Цепенею.
Я напортачил, причем в космических масштабах, и не знаю, как вырулить из этой ситуации. Правила этикета на такой случай мне не известны. Еще я не знаю, когда и как превратился в столь первоклассного подонка, хотя, полагаю, частое общение с Уорнером не пошло на пользу.
Я не такой. Я не заставляю девчонок плакать.
А еще я не знаю, как вернуть все назад. Может, помолчать. Может, если я буду стоять, хлопать глазами и смотреть в пространство, то время повернется вспять. Не знаю. Не знаю, что сейчас будет. Зато знаю, что я, наверное, настоящий мерзавец, потому что только чудовище может заставить Назиру Ибрагим плакать. Я и не думал, что она умеет плакать. Не думал, что она все еще на это способна.
Вот такой вот я придурок.
Довел дочь Верховного главнокомандующего Азии до слез.
Когда она поворачивается ко мне лицом, глаза сухие, а голос ледяной. Глухой. Похоже, она сама не верит, что произносит:
Я ведь тебя поцеловала. В тот момент я тоже была машиной?
В голове вдруг ни одной мысли.
Кто знает.
Слышу ее резкий вдох. Лицо искажает боль.
Бог мой, я не просто придурок. Яхуже.
Яплохой человек.
Что же со мной не так? Надо заткнуться. Я не хочу себя так вести. Не хочу тут стоять. Я хочу вернуться в свою комнату и пойти спать, и не стоять тут. Но что-то отказало: мозг, язык, двигательные функции.
Даже хуже: я не знаю, как отсюда свалить. Где расположена кнопка катапультирования, которая позволяет избежать разговоров со свирепыми, но красивыми женщинами?
Ты искренне считаешь, я бы сделала что-то подобноея бы так тебя поцеловалатолько ради манипуляции?
Я снова хлопаю глазами.
Кошмар какой-то, и я не могу из него выбраться. Угрызения совести, замешательство, усталость и злостьвсе смешалось, довело царящий в уме хаос до болевого синдрома и вдруг, ни с того ни с сего, у меня взрывается голова.
Отчаянно, по-дурацки
Я ору и не могу остановиться.
Откуда мне знать, что бы ты сделала или не сделала ради манипуляции? кричу я. Откуда мне знать о тебе хоть что-то? Как мне вообще находиться в одной комнате с таким человеком? Вся ситуациясплошной маразм. Я не снижаю тон. Стараюсь понять, как бы успокоиться. Хочу сказать, ты ведь не только знаешь тысячу различных способов меня убить, но и нельзя игнорировать тот факт, что ты типа самая красивая женщина в моей жизни то есть, знаешь, логичнее предположить, что ты просто издеваешься, чем поверить, что в какой-то параллельной вселенной ты считаешь меня привлекательным.
Ты просто невыносим!
А ты явно сбрендила.
Она разевает рот. В буквальном смысле. И на секунду выглядит такой рассерженной, что мне кажется, она, и правда, может вырвать мне глотку.
Пячусь назад.
Ладно, ладно, прости, не сбрендила. Просто двадцать минут назад ты заявила, что я влюблен в лучшую подругу, так что, если честно, у меня есть оправдание.
Ты смотрел на нее влюбленными глазами!
Господи помилуй, женщина, это на тебя я смотрю влюбленными глазами!
Я Стой. Что?
Я крепко зажмуриваюсь.
Ничего. Не бери в голову. Мне надо идти.
Кенджи
Но я уже ушел.
Глава 3
Я возвращаюсь в свою комнату, захлопываю дверь и, облокотившись о нее спиной, унылым, жалким кулем сползаю на пол. Роняю голову, закрываю ее руками, и вдруг мне на ум приходит мысль
Вот бы мама была рядом.
Это настроение так быстро подбирается откуда-то, невзначай, и я не могу вовремя его остановить. Оно стремительно нарастает, выходит из-под контроля: грусть подпитывает грусть, жалость к себе беспощадно возвращается снова и снова. Все гаденькие события моей жизнивсе разочарования и огорченияименно сейчас решили вспороть мое нутро, поразвлечься с моим сердечком, поковырять его, пока ничего не останется, пока горе не сожрет меня живьем.
Я рассыпаюсь, не выдерживая такую тяжесть.
Сижу, засунув голову между коленей, обхватив ноги руками. В груди распускается, пульсируя, боль, ее пальцы раздвигают грудную клетку, сжимают легкие.
Мне сложно дышать.
Сперва я не чувствую, как по лицу текут слезы. Сперва я просто слышу свое дыхание, резкое, затрудненное, и не понимаючто за звук? Поднимаю голову, я в шоке, выдавливаю смешок, он выходит какой-то чужеродный, глупый. Как и я сам. Прижимаю к глазам кулаки и стискиваю зубы, заставляя слезы вернуться обратно в глазницы.
Не знаю, что сегодня со мной происходит.
Мне не по себе, я весь на взводе. О чем-то переживаю. Моя цель, то́, куда я иду, все размывается. Я постоянно твержу себе, что каждый день сражаюсь ради надежды, ради спасения человечества. Но всякий раз, выживая, возвращаюсь к еще большим потерям, к еще большей разрухе. Что-то внутри расшаталось. Похоже, люди, которых я люблю, и места, к которым я привязан, скрепляют меня как винтики. А без этих винтиков я всего лишь груда ненужного металлолома.
У меня вырывается долгий, дрожащий вздох. Закрываю лицо руками.
Я очень, очень редко позволяю себе вспоминать о маме. Очень редко. Но сейчас темно, холодно, страшно, чувство вины туда же непонятно, что у меня с Назирой
Вот бы поговорить с мамой.
Вот бы она оказалась рядом, поддержала меня, подсказала. Вот бы забраться к ней под бочок, как раньше, почувствовать, как в конце затянувшейся ночи ее пальцы массируют мне макушку и напряжение улетучивается. Когда меня мучили кошмары или когда папа слишком долго отсутствовал в поисках работы, мы вдвоем не спали, поддерживая друг друга. Я любил к ней прильнуть, а она меня нежно покачивала, перебирая пальцами прядки волос, и шептала на ухо шутки. Она была такая забавная. И такая умная. И такая проницательная.
Бог мой, как же я скучаю!
Иногда скучаю так сильно, что, кажется, от возникшей внутри пустоты грудная клетка провалится внутрь. Я словно тону в этом чувстве, словно никогда больше не смогу глотнуть воздуха. Порой в такие моменты я верю: вот сейчас захлестнут эмоции, и я просто лягу и умру.
Затем, как по волшебствушаг за шагомвсе сходит на нет. Процесс не быстрый, мучительный, но в итоге это бельмо проходит, и я снова жив здоров. И снова один.
Сижу в темноте с воспоминаниями.
Иногда мне так одиноко, что и дышать тяжело.
Касл вернул свое дитя. У всех друзей теперь есть пара. Мы потеряли Адама. Потеряли Джеймса. Потеряли всех из «Омеги пойнт». Такой сильный удар для меня. Валит с ног, когда забываю зарыть чувства достаточно глубоко.
Так продолжаться больше не может. Я разваливаюсь на части, а на это времени нет. Я нужен людям, они от меня зависят.
Надо собраться.
Я поднимаюсь, опираясь спиной на дверь, ища устойчивое положение. Я много времени провел в темноте, в холоде, в одежде, которую не снимал неделю. Я справлюсь. Надо лишь внести разнообразие в привычную деятельность.