Надеюсь, что тоже, огрызнулся землянин. Кажется, на смену эйфории пришло раздражение. Надо будет выяснить ради интереса, что ж это за «тридарон» такой загадочный; сроду никогда про него не слышала. Нокогда-нибудь потом.
Запустив программу автопилота, я сумела некоторое время подремать вполглаза. Зуев всё это время просидел, кажется, в одной и той же позе, тупо глядя перед собой. Как-то уж слишком нехорошо ему от этой второй дозы
В очередной раз вынырнув из сна и бросив взгляд на терминал управления, я обнаружила, что мы как-то незаметно почти добрались до места. Пусть и обрывочный, сон оказал благотворное воздействие; в голове немного прояснилось. Во всяком случае, в достаточной мере, чтобы адекватно воспринимать окружающую реальность. Которая, увы, не радовала.
Бросив взгляд на землянина, я обнаружила, что его состояние за время пути, наоборот, сильно ухудшилось. На лбу выступила испарина, а дыхание было рваным и хриплым.
Началось? уточнила я, протягивая ладонь, чтобы коснуться лба мужчины. Тот оказался предсказуемо горячим.
Барсик от моего прикосновения вздрогнул и явно с трудом сфокусировал на мне взгляд.
Что? А Да. Действие препарата заканчивается. Долго ещё?
Уже подлетаем. Что-то быстро оно, я покачала головой, с тревогой разглядывая бледного, с лихорадочным румянцем на щеках Зуева.
Очень может быть, неразборчиво проговорил он. Как будто преодолевая нешуточное сопротивление, с трудом отцепил руки из подлокотников и медленно провёл ладонями по лицу снизу вверх, стирая пот.
Вань, что вообще происходит? раздался тихий хриплый голос откуда-то из-за спины, заставивший меня нервно дёрнуться и резко обернуться. Про спасённого мужчину я успела подзабыть.
Он выглядел не более здоровым, чем собственный спаситель, но по крайней мере сидел, говорил и, кажется, был в полном сознании, что не могло не радовать. Рыжий сидел, привалившись плечом к борту гравилёта и уткнувшись в неё лбом.
Потом, извини, также тихо проговорил Барс.
Кирилл. Кир, оставив в покое товарища, находка перевела взгляд на меня, протягивая ладонь.
Юнаро, представилась я, пожимая сухую горячую руку. Некстати вспомнился собственный вопрос про веснушки, и частично даже удалось получить на него ответ: спасённый был обнажён по пояс, и худощавый торс его, живот, плечи и руки тоже были усыпаны мелкими оранжевыми пятнышками. Я почти открыла рот, чтобы прояснить вопрос окончательно и узнать всё-таки, насколько он на самом деле веснушчатый, но в этот момент автопилот сообщил о прибытии.
Наша выпадающая из гравилёта компания выглядела очень жалко. Пошатывающийся Барсик, которого бил мелкий озноб, висящий на его плече равномерно покрытый гематомами рыжий, едва переставляющий ноги, и бледная помятая я со всем нашим немногочисленным имуществом в охапке. Бросив гравилёт на стоянке и воспользовавшись автоматическим внутрикосмодромным транспортом, мы кое-как добрались до нужного посадочного места.
Капитана, сдавшего нам эту маленькую внутрисистемную посудину в аренду на неделю, я помянула парой очень тёплых и добрых слов: катер оказался там, где и было обещано, был настроен на меня и даже выглядел вполне прилично. Во всяком случае, у него был шанс взлететь, а большего от него не требовалось.
Не знаю, как и на каких резервах Барс добрался до летательного аппарата, но там он окончательно свалился.
Что с ним? мрачно уставился на меня рыжий.
Передозировка стимуляторов. Сможешь поднять катер?
Попробую, лаконично откликнулся Кирилл, осторожно опускаясь в пилотское кресло. Его тоже заметно тясло.
Внутри катер был очень небольшой. Одно-единственное «жилое» помещение прямоугольной формы. Кресло пилота, дублирующий пульт, пара скамеек-диванов вдоль стен, закрытые стеллажи и узкая дверца в совсем уж крошечный санузел.
Нужно взлететь, выйти за пределы орбиты Гайтара и отправить сигнал бедствия на частотах Федерации, уточнила я. Кир буркнул в ответ что-то тихое, но однозначно утвердительное, а я сосредоточила своё внимание на белобрысом, первым делом уложив его на диван.
Сердце Зуева бешено колотилось, дыхание было учащённым и хриплым. Когда я стаскивала с него маскировочный комбинезон, мужчина открыл глаза.
Больно, тихо прохрипел он, мутным взглядом глядя в потолок катера. Совершенно не зная, чем ему можно в таком состоянии помочь, я присела на край дивана рядом.
Потерпи, скоро придёт помощь, мягко проговорила я, неуверенно погладив его по плечу.
Дышать трудно давит на рёбра. Убери его неразборчиво попросил Барс. Поскольку оставался он к этому моменту в одной футболке, вряд ли ему в самом деле могло что-то давить. Но я на всякий случай всё равно разорвала ворот до солнечного сплетения.
Так легче? тихо уточнила.
Он не ответил. Одно короткое быстрое движение, даже в таком состоянии он не изменил собственным навыкам, и его ладонь крепко стиснула моё запястье, прижимая к мокрой от пота груди.
Здесь давит? переспросила я.
Да. Не уходи, пожалуйста. Я должен
Тихо, береги дыхание, свободной ладонью я коснулась его губ, призывая к молчанию. Мы уже в корабле, всё почти закончилось. Ты справишься, вот увидишь. Ещё будешь детям про это со смехом рассказывать!
Дочь красивая, как ты, проигнорировав мой призыв, выдохнул мужчина.
Дурак, не сдержавшись, вздохнула я. Причём тут вообще я? Не надо говорить, дыши глубже.
Всё остальное не имеет смысла, с трудом проговорил он. Не уходи, пожалуйста. Надо пустить кровь, тогда давление упадёт.
Я здесь, не ухожу, дотянувшись, я погладила его по горячей голове. Озноб стал сильнее, а температура, кажется, ещё поднялась.
Хорошо, мужчина устало прикрыл глаза. Только х-холодно Больно дышать Воздух остыл. Разгерметизация? Капсулу спасательную должны быть! Ты
Чш-ш, всё хорошо, проговорила я, беспомощно оглядываясь по сторонам. Кирилл что-то шаманил над пультом, а в обозримом пространстве ничего, похожего на одеяло, не было. Выпускать же меня для поисков Барс, кажется, не собирался.
Так что я не придумала ничего умнее, кроме как стянуть собственную футболку, укрыть ею пациентанасколько это позволяли наши сцепленные руки, и лечь рядом, прижимаясь к его плечу. Почему-то вспомнилось, что так можно согреться. И хотя я понимала, что этим помочь мужчине вряд ли смогу, он как минимум был горячее меня, какой тут согрев! но других идей всё равно не было.
Барсик проговорила я, но запнулась, а потом осторожно, как будто от этого зависело что-то очень важное, и ни в коем случае нельзя было допустить ни одной ошибки, позвала уже по-другому. Ванечка, всё будет хорошо. Потерпи ещё немножко, ладно? Скоро всё будет хорошо, скоро придёт доктор.
Не уходи, пожалуйста!
Не знаю, насколько на самом деле «скоро» что-то в окружающем мире изменилось. Я краем уха слышала, как Кир с кем-то ругается по внешней связи, но всё это происходило где-то очень далеко, а здесь и сейчас
Пришло отчётливое осознание, что это всё не похоже на болезнь, даже на серьёзный опасный вирус; что это смерть, в самом безжалостном своём виде. Что от точки невозврата лежащего рядом со мной мужчину, сквозь хрипы как заклинание твердящего «не уходи», отделяют какие-то мгновения. И я вдруг поняла, что мне очень страшно. Так, как бывало на моей памяти только в далёком детстве: когда началась война, и мы бежали с Ланнеи, и когда умерла мама.
Буквально только что здоровый, невероятно сильный, красивый и уверенный в себе мужчина сейчас одной ногой стоял в могиле. Он умирал, действительно умирал, сделав полностью осознанный выбор, и это было по-настоящему страшно.
Просто так. Чтобы спасти почти чужого человекане родного и близкого, даже не друга. Просто потому, что этого потребовала его совесть, или какие-то принципы.
Наверное, у меня никогда больше не возникнет вопроса «чем человек отличается от животного».
Я видела смерть, много смертей, неоднократно убивала и принимала последний вздох тех, кто был мне если не друзьями, то, по крайней мере, боевыми товарищами. Но почему-то именно сейчас вся рассудительность и цинизм разом мне изменили, и всё никак не удавалось убедить себя в том, что человексущество хрупкое и смертное.
Не был этот человек хрупким! И он не должен был сейчас умереть. Это было слишком слишком!
Я никогда не верила ни в каких богов, а сейчас молилась кому-то, потому что сама ничем не могла помочь. Кикку мне в глотку, да должно же хоть одно моё желание в этой жизни сбыться по-человечески?! Чёрный гоблин с ними со всемис тюрьмой, с деньгами, со всей Федерацией скопом, этот человек не должен сейчас умереть!
И я гладила его по голове, звала по имени, что-то рассказывала, не задумываясь о причинах и подтексте собственного поведения. Сейчас всё это было неважно.
Иван Зуев.
Ощущения были странные. С одной стороны, конечно, «мыслюследовательно, существую», но кроме мыслей не было ничего. Даже темноты не было, потому что никакие органы восприятия не ощущались. Был голый отрезанный от мира разум, и разуму эта ситуация очень не нравилась. На мгновение стало страшно; до одури, так, как не было никогда в жизни. Страх затопил сознание до краёв, и вдруг исчез, а ему на смену пришла темнота, какие-то тихие шорохи и непонятный писк. Тела я по-прежнему не ощущал, но наличие помимо испуганных и вялых мыслей хоть чего-то заставило успокоиться и собраться.
А, собравшись, я даже сумел открыть глаза и уткнуться взглядом в безликий светлый потолок. Некоторое время задумчиво созерцал его и копался в памяти, пытаясь понять, где я нахожусь и как мог сюда попасть. К счастью, вопрос, кто именно этот «я», не стоял: Иван Зуев, это я помнил. Правда, что-либо кроме смутных разрозненных обрывков память выдавать отказывалась, но пока меня это не слишком беспокоило. Гораздо важнее было определиться не с прошлым, а с настоящим.
Через некоторое время я сообразил, что смотреть прямо перед собой не обязательно, и попытался окинуть взглядом более обширное пространство. Оказалось, что потолок этот имеет довольно небольшую площадь, а стены покрашены в странный бледный цветне то голубой, не то зелёный, не то жёлтый. Хотя, может статься, у меня наличествовали проблемы с цветовосприятием.
Угол обзора всё равно показался мне недостаточным, и я попытался повернуть голову. Странно, но это даже получилось: пусть немного, но кое-что помимо потолка я увидел. Слева возвышалась какая-то мерцающая разноцветными огоньками конструкция, опознать которую всё никак не получалось.
Ваня! испуганно воскликнул женский голос откуда-то справа. Я попытался повернуть голову на звук, но это не понадобилось: говорящая сделала это за меня, обхватив тонкими ладонями моё лицо. Ванечка, хороший мой, мальчик мой, очнулся! Сейчас, погоди, сейчас доктор придёт Родной мой, как же ты нас всех напугал, прошептала женщина. Удивительно красивые и тёплые зелёные глаза наполнились слезами, и она начала осыпать мелкими торопливыми поцелуями моё лицо. В голове отчётливо щёлкнуло, я готов был поклясться, что слышал этот звук! и пришло осознание. Вернее, узнавание.
Мама? растерянно уточнил я. Голос слушался; тихо, неуверенно, но говорить я, оказывается, мог.
Мама, мама, с улыбкой проговорила она, чуть отстраняясь, но не отнимая ладоней от моего лица. Ванечка, сыночек мой, маленький мой, очнулся!
Ни хрена себе, маленький, прозвучал откуда-то со стороны моих ног насмешливый голос, который я узнал уже без труда. Кажется, память поняла, что просто так от меня не отделается, и пыталась начать исправно работать. Бугай два метра ростом!
Это сейчас, упрямо возразила мама, не сводя с меня сияющего взгляда. А был такой кроха
Ну, всё, не реви, проворчал отец, появляясь в поле моего зрения. Подошёл ближе, опустил ладонь матери на плечо, приобнимая, а сам в это время буквально ощупывал меня пристальным внимательным взглядом. Генерал Зуев выглядел усталым, бледным и осунувшимся; я всё никак не мог вспомнить, когда я его последний раз таким видел, и видел ли вообще. Сейчас-то уже чего? Очнулсязначит, выкарабкается. Говорил же я тебе, он парень крепкий. Ну, тихо, будет тебе сырость разводить, мягко проговорил он, слегка потрепав её по макушке.
Угу, всхлипнула мама, тыльной стороной ладони утирая мокрую щёку.
Как ты себя чувствуешь? обратился отец уже ко мне.
Пока не знаю, медленно отозвался я, пытаясь оценить собственное состояние. На периферии зрения плавали размытые цветные пятна, цветовосприятие действительно здорово хромало, а ещё совершенно не было никакой тактильной информации. В смысле, я не чувствовал вообще ничего, даже прикосновений к собственному лицу, да и пошевелиться я, за исключением поворота головы, не мог. Поднявшуюся панику, а ну как парализовало? я задавил в зародыше. В Гольдштейна я верил безоговорочно.
Ну, здравствуй, бестолковое создание, раздался голос лёгкого на помине врача. Смотри-ка, глазами хлопает, разговаривает! иронично улыбнулся он, окинув меня взглядом, и принялся изучать показания прибора. Определённо, кризис миновал, можно выдохнуть, обратился он к родителям. Олеся Игоревна, пойдёмте, он без вашего присмотра точно никуда не денется.
Но
Олеся Игоревна, вам нужно прилечь и как следует выспаться, это я сейчас как врач говорю. И так уже понервничали куда больше, чем это допустимо, как бы чего не вышло!
Но
Олеся Игоревна, я сейчас снотворное принесу. Пойдёмте, пойдёмте. Не беспокойтесь, я вас тут рядышком уложу, палата напротив свободна, продолжал мягко настаивать Гольдштейн.
Лесь, в самом деле, подключился уже отец и потянул её за плечи вверх. Сама же видишь, всё хорошо. Иди, отдохни.
А ты?
И я скоро пойду отдыхать, успокоил он её. Когда Сол вывел маму, заботливо обнимая за плечи и уговаривая её, что всё будет хорошо, генерал присел на освободившееся место, разглядывая меня с каким-то непонятным выражением лица. Да, навёл ты шороху, задумчиво усмехнулся он, слегка качнув головой. Надо же было догадаться, а! И Семён тоже хорош, идиота кусок, вздохнул отец.
Причём здесь он? возразил я.
Притом, что при сборе информации продолбил сообщение о готовящейся там военной операции. Ничего, он свой выговор с занесением в печень уже получил, а с тобой воспитательную беседу Андрей рвался провести, так что готовься получать нагоняй от тренера.
Андрей? озадаченно переспросил я. Вы таки познакомились?
Познакомишься тут, насмешливо фыркнул он. Даже почти сплотились на почве борьбы с человеческой глупостью и самонадеянностью! Угадай с одного раза, чьей.
Ваша борьба обречена на провал, не удержался я от улыбки, прикрыв глаза, в которых началась неприятная резь.
Я знаю, со смешком сообщил отец. Но надеяться это не мешает.
А где Юна? И Кир?
Хм. Кирилла, если ты о нём, сюда не потащили, отправили в ближайший госпиталь. Физически там вроде бы угрозы не было, но психологическая реабилитация ему предстоит долгая. А Юнаэто кто?
Со мной была женщина, Юнаро, я опять открыл глаза, пристально вглядываясь в лицо генерала. Было не похоже, что он врёт; да и зачем ему это могло понадобиться? Если бы не она, я бы с Гайтары не выбрался.
Вот как! он озадаченно вскинул брови. Нет, извини, я не в курсе, это надо брата твоего пытать, ни про каких женщин он не говорил. Да ты не нервничай, сейчас он небось прибежит; он тоже где-то здесь. Как выяснит, что ты очнулся, так сразу и прибежит. Что ж там за женщина такая, даже интересно? иронично усмехнулся отец, качнув головой.
Она удивительная, я не удержался от улыбки.
Э-э-э! протянул он крайне насмешливо. Да ты, парень, попал!
Что, неужели он правда очнулся? Вот же живучая субстанция, с порога вместо приветствия начал ехидничать Семён.
Сём, где Юна? я вскинул на него вопросительный взгляд, а он в ответ удивлённо приподнял брови.
Какгде? озадаченно переспросил он. Там, где ей и положено, в колонии на Марии. Вернее, на пути туда. Ты чего?
Она спасла мне жизнь! прошипел я, силясь подняться.
Эй, парень, тихо ты, отец за плечо прижал меня к кровати. В какой ещё колонии? Что это за история вообще? он поднял взгляд на брата.
Ты «Бойцовых котов» помнишь? вопросом на вопрос ответил тот. Генерал в ответ хмуро кивнул. Ну, вот. Юнаро Инилар, в сводках проходила как Ирбис. Крайне изворотливая зараза оказалась; шесть человек положила, а сама отделалась только отметиной на физиономии. Вань, да что за паника? Ну, отсидит, выйдет, тогда и спасибо скажешь. Лет через сорок, хмыкнул он.