Но иногда клатчскую древесную лягушку извлекали из вивария и помещали в небольшую банку. Там она на короткое время становилась действительно счастливой, после чего засыпала и просыпалась уже в бескрайних небесных джунглях.
Именно таким образом Университет получал активный ингредиент для пилюль, скармливаемых казначею и поддерживающих его в здравом умепо крайней мере, внешне, ибо не все было так просто в старом добром НУ. На самом деле казначей был неизлечимым сумасшедшим и галлюцинировал более или менее непрерывно, но как-то раз, испытав особо жестокий приступ вертикального мышления, его коллеги-волшебники пришли к дружному выводу, что проблему казначея все-таки можно решить. Главноенайти формулу, которая заставит его постоянно галлюцинировать, что он абсолютно в здравом уме.
И эта идея действительно сработала. Правда, после нескольких неудачных попытокна определенном этапе казначей несколько часов кряду считал себя книжным шкафом. Зато теперь он непрерывно галлюцинировал, будто является университетским казначеем. Это почти оправдывало побочные эффекты, а в частностиего уверенность в том, что он умеет летать.
Вообще на просторах множественной вселенной подобная уверенность не такой уж редкий случай, особенно после приема местного эквивалента пилюль из сушеных лягушек. Съев пару таких таблеток, человек нередко решает, что тяготениеэто дело наживное. В результате он доставляет массу хлопот элементарной физике, а на улице внизу возникает небольшая транспортная пробка. Но когда о способности летать галлюцинирует волшебник, все обстоит несколько иначе
Казначей! Сию минуту спускайся! пролаял в мегафон аркканцлер Наверн Чудакулли. Ты прекрасно знаешь, я запретил тебе взлетать выше стен!
Казначей пошел на посадку в сторону лужайки.
Ты меня звал, аркканцлер?
Чудакулли помахал перед ним листком бумаги.
Ты как-то говорил, что мы тратим уйму денег на граверов, верно?
Приложив некоторые усилия, казначей переключил свой мозг на более или менее нормальную скорость.
Говорил? Я?
Да. Обвинил нас в «подрывании бюджета». Именно так и выразился. Как сейчас помню.
Некоторое время коробка передач, заменявшая казначею мозг, натужно скрипела. Наконец одна из шестеренок зацепила другую.
О. Да, да, да. Как верно, согласился казначей. Со щелчком на место встала еще одна шестеренка. Целое состояние, каждый год. Гильдия Граверов
А вот этот парень заявляет, аркканцлер сверился с листком, что у него каждая тысяча словдоллар. При заказе не менее десяти копий. Это дешево?
По-моему, гм, у него что-то не то с резьбой, аркканцлер, сказал казначей, наконец заставив свой голос звучать льстиво и успокаивающе. Как он знал из собственного опыта, при разговоре с Чудакулли это было самым разумным поведением. Такой мизерной суммы не хватит даже на то, чтобы оправдать самшит.
А еще здесь говорится Зашуршала бумага. Размер буквдо десятого кегля, сообщил Чудакулли.
Казначей на мгновение потерял над собой контроль.
Да этот человек просто чудакнутый!
Что?
Прости, аркканцлер, я хотел сказать, такого быть не может! Даже если предположить, что кто-то способен вырезать столь мелкие буковки, дерево начнет крошиться уже после двух отпечатков!
Судя по всему, ты в этом хорошо разбираешься
Мой двоюродный дедушка был гравером, арк-канцлер. Счета за гравероводна из основных статей расхода, как тебе хорошо известно. Не хочу хвастать, но с полной уверенностью могу сказать: мне удалось снизить цены Гильдии до самого
Ага, и теперь ты посещаешь каждый их ежегодный кутеж.
Ну, Университеткрупный заказчик. Естественно, он получает приглашение на официальный банкет, а я как человек, занимающий не последнюю должность, считаю частью своих обязанностей
Пятнадцать блюд, как я слышал.
и, конечно, соблюдая нашу политику поддержания дружеских отношений с городскими Гиль
Не считая орешков и кофе.
Казначей замялся. Порой аркканцлер был туп как пробка, но порой демонстрировал очень неприятную для собеседника проницательность.
Проблема в том, аркканцлер, попытался объяснить он, что мы всегда возражали против использования подвижных литер. По магическим причинам, ведь
Да, да, знаю, перебил его аркканцлер. Но каждый день появляется что-то новое, какие-то бланки, таблицы и боги знают, что еще. Ненавижу все эти бумаги, они только кабинет засоряют
Да, аркканцлер. Поэтому ты рассовываешь их по ящикам, а ночами выбрасываешь в окно.
Чистый столчистый ум, наставительно произнес аркканцлер и сунул листовку в руку казначея. Почему бы тебе не сбегать туда? Вдруг это не пустое сотрясение воздуха? Подчеркиваю: сбегать, а не слетать. Большое спасибо.
На следующий день Вильям решил прогуляться к расположившимся за «Ведром» сараям. Честно говоря, его туда тянуло. Да и работы не было, а бездельничать он не любил.
Считается, что мир населяют люди двух типов. Одни, когда им подносят наполовину полный стакан, говорят, что он наполовину полон, а другиечто наполовину пуст.
Однако на самом деле мир принадлежит тем, кто, посмотрев на стакан, воскликнет: «А что случилось с этим стаканом? Простите? Простите?! Это что, мой стакан? Вот уж вряд ли. Мой стакан был полон! И он был куда больше!»
А на другом конце всемирной барной стойки сосредоточились люди другого типа, чей стакан разбит либо нечаянно опрокинут (как правило, теми, кто требует принести стакан большей емкости) или у которых совсем нет стакана, потому что они стоят в задних рядах и не могут привлечь внимание бармена.
Вильям принадлежал к «бесстаканным». Что было весьма странно, ведь он появился на свет в семье, которая не только владела очень большими стаканами, но и могла позволить себе содержать людей, дежуривших с бутылками наготове, дабы обеспечить постоянную наполненность этих самых стаканов.
Однако Вильям добровольно принял свою бесстаканностьи сделал это в достаточно раннем возрасте, сразу после окончания школы.
Брат Вильяма Руперт поступил в Акн-Морпоркскую школу наемных убийц, считавшуюся лучшим учебным заведением в мире для представителей полностаканного класса. А Вильяма, как менее важного сына, послали в Угарвардшколу-интернат, настолько мрачную и спартанскую, что только представителям высшего класса могло прийти в головы посылать туда своих сыновей.
Угарвард представлял собой гранитное здание, построенное на пропитанной нескончаемыми дождями вересковой пустоши, и здесь, как было заявлено в официальной презентации, из юношей делали мужчин. Применяемая концепция обучения предусматривала определенные потери и заключалась, насколько помнил Вильям, в очень простых и весьма насильственных играх под крайне полезным для здоровья дождем со снегом. Маленькие, медлительные, толстые и просто непопулярные ученики безжалостно отсеивались, как и было предназначено природой, но естественный отбор весьма многоликая штука, и Вильям обнаружил в себе некоторые способности к выживанию. К примеру, для того чтобы выжить на спортивной площадке, следовало быстро бегать и громко кричать, все время оказываясьнеобъяснимым образом! подальше от мяча. Как ни странно, тем самым он заработал себе репутацию пронырливого юноши, а пронырливость всегда высоко ценилась в Угарварде хотя бы потому, что действительные достижения в этой школе встречались достаточно редко. Преподавательский состав Угарварда искренне верил в то, что хорошо развитая пронырливость способна заменить менее значимые качества характера, такие как ум, предусмотрительность и воспитанность.
Та же самая пронырливость помогла Вильяму подружиться со словами. В Угарварде грамотность была не в почете, поскольку предполагалось, что тамошним выпускникам ручка понадобится лишь для того, чтобы написать свое имя (а этим искусством после трех-четырех лет обучения овладевали многие, если не все), и, пока шкафообразные форварды, которым предстояло стать, как минимум, местечковыми управителями или головами, усердно сопя, пытались научиться держать ручку так, чтобы не сломать ее, Вильям мирно коротал долгие дни за чтением того, что он сам пожелает.
Школу Вильям покинул с хорошим табелем успеваемостиобычное дело для ученика, лицо которого преподаватели вспоминают лишь с очень большим трудом. Но после этого у де Словва-старшего возникла проблема, что делать дальше со своим отпрыском.
Вильям был младшим сыном, а по традиции таких посылают в какой-нибудь храм или еще куда-нибудь подальше, откуда они не могут нанести серьезного вреда. Но увлечение чтением уже принесло свои плоды. Вильям понял, что относится к молитве не иначе как к изощренному способу умиротворения природных бедствий.
Область земельного управления выглядела более привлекательно, но, по мнению Вильяма, земля в общем и целом неплохо управляла собой сама, без чьей-либо посторонней помощи. Он был полностью на стороне сельской местностипри условии, что она находилась по другую сторону окна.
Карьера военного его также не прельщала. Вильяму претило убивать людей, с которыми он даже не был знаком.
Зато ему нравилось читать и писать. Ему нравились слова. Слова не кричали, не издавали громких звуков, чего нельзя было сказать о членах его семьи. Они не требовали месить грязь в промозглую погоду. Не принуждали охотиться на безобидных животных. Они делали то, что им велели. Поэтому он сказал, что хочет выбрать карьеру писаря.
Его отец буквально взорвался. В его личном мирке писари находились всего на одну ступень выше учителей. О боги, они ведь даже не знают, с какой стороны к лошади подходить! Дальше были и другие Слова.
Так Вильям очутился в Анк-Морпоркетам, куда съезжаются все потерянные и заблудшие души. Так он и стал зарабатывать на жизнь словами, на тихую, мирную жизнь. Но, как считал сам Вильям, он еще легко отделался по сравнению с братом Рупертом, который был большим и добродушнымприрожденным учеником Угарварда, вот только родился он первым, а не вторым.
А потом разразилась война с Клатчем
Ее нельзя было назвать значительной, она закончилась, даже не начавшись, она была войной, в существовании которой не хотела признаваться ни одна из воевавших сторон, но одним из событий, произошедших за несколько бестолковых дней этой жалкой заварушки, была смерть Руперта де Словва. Он умер за свои убеждения, одним из которыхчисто угарвардская чертабыла вера в то, что храбрость способна заменить доспехи. Что если заорать погромче, то клатчцы развернутся и обратятся в бегство.
Во время последней встречи с Вильямом отец достаточно долго распространялся о славных и благородных традициях де Словвов. Большей частью де Словвы считали традиционным нести весьма неприятную погибель всяким чужеземцам, но вторым почетным призом, насколько понял Вильям, было самим сложить голову на поле брани. Де Словвы всегда откликались на зов города. Только для этого они и существовали. Вот и семейный девиз гласил: «Верное Слово В Нужном Месте». Лорд де Словв никак не мог понять, почему Вильям не захотел поддержать столь славную традицию и поступил так, как всегда поступал в подобных случаях, то есть никак не поступил.
Ныне между де Словвами пролегала вечная мерзлота тишины, по сравнению с которой даже зимний мороз мог показаться сауной.
Предаваясь мрачным размышлениям о прошлом, Вильям наконец добрел до словопечатни, однако внутри его ждал приятный сюрприз: там университетский казначей оживленно спорил с Хорошагорой о теории слов.
Погоди, погоди, говорил казначей. Несомненно, фигурально выражаясь, слово состоит из отдельных букв, но они, если можно так выразиться он грациозно помахал длинными пальцами, существуют лишь теоретически. Несомненно, они, то есть буквы, это всего-навсего потенциальные частицы слова, а потому в высшей степени наивно полагать, будто они обладают действительным существованием, так сказать, униально и сепаративно. Да и сама идея обладания буквами физического существования является с философской точки зрения крайне пугающей. Как, несомненно, и идея о носах или пальцах, бегающих по миру самостоятельно
«Три раза несомненно», подумал Вильям, привыкший замечать подобные вещи. Если человек за достаточно короткое время целых три раза произносит «несомненно», это свидетельствует о том, что его внутренняя пружина вот-вот лопнет.
У нас целые ящики букв, без всякого выражения произнес Хорошагора. Мы можем составить из них любые слова.
В этом вся и беда, понимаешь! воскликнул казначей. А если металл запомнит слова, которые отпечатал? Граверы, по крайней мере, переплавляют пластины, и очищающая сила огня
Прошу прощения, ваша волшебность, перебил его Хорошагора.
Один из гномов осторожно похлопал его по плечу и передал лист бумаги, который был тут же вручен казначею.
Молодой Кеслонг приготовил тебе небольшой сувенир на память, пояснил Хорошагора. Пока ты говорил, он набирал. И вот, прямиком с отпечатной плиты. Быстрый паренек.
Казначей попробовал смерить молодого гнома строгим взглядом, хотя с гномами подобная тактика усмирения никогда не работала: там и мерить-то было особо нечего.
Правда? наконец буркнул казначей. Как интересно Он пробежал взглядом лист.
И выпучил глаза.
Но это же Когда я говорил Я ж только что это сказал Как вы узнали, о чем я буду говорить Мои точные слова заикаясь, забормотал казначей.
Точные и совсем не оправданные, добавил Хорошагора.
Минуточку тут же вскинулся казначей.
Вильям оставил их спорить дальше и отправился в экскурсию по словопечатне. Вот отпечатная плитабольшой плоский камень, используемый в качестве верстака. Это понятно, все граверы пользуются таким. Вот гномы снимают листы бумаги с металлических букв, и это тоже понятно. Кстати, слова казначея были действительно ничем не оправданы. Душа у металла? Это же просто смешно.
Вильям заглянул через голову гнома, который усердно собирал буквы в маленьком железном лоткекороткие пальцы так и летали над подносом со шрифтом. Все прописные буквы лежали в коробочках в верхней части подноса, строчныев нижней. По движениям рук можно было догадаться о том, какой текст набирал гном.
$-$-$-а-р-а-б-о-т-а-й-В-С-в-о-б-о-д-н-о-е-В-р-е-м-я пробормотал Вильям.
Вдруг его посетила догадка. Нет, не догадкаэто была абсолютная уверенность. Вильям опустил взгляд на грязные листы бумаги, лежащие рядом с лотком.
Мелкий остроконечный почерк безошибочно идентифицировал автора как хапужного прощелыгу, напрочь лишенного деловой хватки.
На Себя-Режу-Без-Ножа никогда не садились мухибоялись, что он сдерет с них арендную плату.
Вильям машинально достал из кармана блокнот и аккуратно записал в нем, используя придуманные им самим сокращения:
«Поразт. соб. нач. прсх. в Грд. в свз. с откр. Слвпчтни гнм. Г. Хорошагорой (пд. вывес. «Ведра»), чт. вызв. знч. инт. у мн. гржн., вкл. вед. торгвц.».
Прервавшись, он прислушался. Разговор в другом конце комнаты явно приобретал более дружелюбный характер.
Сколько-сколько? И это за тысячу штук? переспросил казначей.
Чем партия больше, тем дешевле, откликнулся Хорошагора. Но мы работаем и с маленькими тиражами.
Лицо казначея засветилось теплотой, как у человека, который привык иметь дело с числами и который вдруг увидел, что некое огромное и очень неприятное число буквально на глазах уменьшается до незначительных размеров. В таких обстоятельствах у принципов нет ни единого шанса. А на видимой части лица Хорошагоры появилась жадная ухмылка, как у человека, который только что научился превращать свинец в еще большее количество золота.
Конечно, такие большие контракты утверждает лично аркканцлер, промолвил казначей, но смею тебя уверить: он очень внимательно прислушивается ко всему, что я скажу.
Нисколько не сомневаюсь в этом, ваша волшебность, радостно откликнулся Хорошагора.
Гм, кстати, задумчиво произнес казначей, у вас тут существует такая вещь, как ежегодный банкет?
Да, определенно, ответил гном.
И когда он состоится?
А когда надо?
«Сд. по всму, вт-вт. бдт. закл. круп. сдлк. с 1 Образ. Учр. Грд.», написал Вильям, а потом, поскольку был честным человеком, добавил: «Инф. из Дов. Ист.».
Совсем неплохо. Только сегодня утром он разослал письма, а на руках уже важная информация для следующего послания