Кристиан проносится мимо меня с такой скоростью, что сливается в размытое пятно на фоне голубого неба. Его мастерство намного лучше моего благодаря постоянным тренировкам и природному дару. Он даже практически не взмахивает крыльями, а просто рассекает воздух, словно Супермен.
«Вперед, черепашка, мысленно зовет он. Полетели».
Я со смехом устремляюсь за ним. В этот момент есть только мы и ветер.
4Лабиринт
Ночью мне снится, как мы с Такером едем верхом на Мидасе по лесной тропе. Я мерно покачиваюсь позади него, прижав свои ноги к его ногам и обхватив руками его грудь. Нос наполняют запахи сосны, лошадиного пота и Такера. И я в полнейшей неге наслаждаюсь солнечными лучами, согревающими плечи, ветром в волосах и ощущением Такера рядом со мной. Он такой теплый, большой, сильный. И мой. Я наклоняюсь вперед и целую его плечо сквозь клетчатую голубую рубашку.
Он поворачивается, чтобы что-то сказать мне, но случайно ударяет шляпой по лицу. Я отшатываюсь назад и едва не соскальзываю с лошади. Но Такеру удается подхватить меня. Он снимает шляпу, демонстрируя золотисто-каштановые волосы, и смотрит на меня своими невероятными голубыми глазами, а с его губ срывается хриплый смех, от которого по рукам бегут мурашки.
Прости, говорит он, с улыбкой надевая шляпу мне на голову. Вот. Теперь намного лучше.
А затем наклоняется, чтобы поцеловать меня. Его губы обветрились, но все такие же нежные и мягкие, а разум так и кричит о его любви.
И тогда я понимаю, что это сон. Что все это не по-настоящему. Что я скоро проснусь. И мне не хочется этого. Пожалуйста, еще чуть-чуть.
Но я просыпаюсь. За окном все еще темно, и лишь серебристый свет от фонаря проникает в нашу комнату сквозь открытое окно да под дверью виднеется золотистая полоса, подсвечивающая стоящую рядом мебель. Меня охватывает странное чувство сродни дежавю. В здании зловеще тихо, поэтому можно понять, что сейчас очень поздно, ну, либо еще очень рано. Смотря с какой стороны посмотреть. Я кошусь на Вань Чэнь, но она лишь вздыхает во сне и поворачивается на другой бок.
«Ну почему мне приснился Такер?» мысленно возмущаюсь я. Ведь я так хорошо провела время с Кристианом. И даже вновь почувствовала связь с ним, словно наконец оказалась там, где мне предначертано находиться. Ощутила, насколько все правильно. А теперь этот сон. Видимо, мое глупое подсознание отказывается принимать, что между мной и Такером все кончено. Мы расстались. Глупый мозг. И глупое сердце.
И тут раздается тихий, еле слышный стук в дверь. Я сажусь и прислушиваюсь, чтобы убедиться, что мне не показалось. Стук раздается снова. И внезапно я понимаю, что именно он меня и разбудил.
Накинув толстовку на плечи, я на цыпочках подхожу к двери. Отперев замок, я слегка приоткрываю ее и, прищурившись от ярких ламп, стараюсь разглядеть ночного гостя. И обнаруживаю, что смотрю на собственного брата.
Джеффри! тихо восклицаю я.
Наверное, мне бы не следовало так реагировать, но я не сдерживаюсь и стискиваю его в объятиях. Он застывает от удивления, а мышцы на его плечах напрягаются, но через мгновение он расслабляется и кладет руки мне на спину. От осознания, что он цел, невредим и в безопасности, мне хочется рассмеяться.
Что ты здесь делаешь? через минуту спрашиваю я. Как ты меня нашел?
Думаешь, я не в состоянии выследить тебя? отвечает он. Мне показалось, что я сегодня увидел тебя, и вдруг понял, как сильно соскучился.
Я отстраняюсь и смотрю на него. Он, кажется, стал больше. Выше, но стройнее. И старше.
Схватив его за руку, я веду Джеффри в прачечную, где мы сможем спокойно поговорить и никого при этом не разбудить.
Где ты пропадал? спрашиваю я, когда за нами закрывается дверь.
То тут, то там, отвечает он, словно ждал этого вопроса. Ой! тут же восклицает брат, когда я ударяю его по плечу.
Вот тебе и ой! Ты мелкий засранец! кричу я, вновь ударяя его кулаком, но уже гораздо сильнее. Как ты мог улететь? Ты хоть представляешь, как мы волновались?
Но стоит мне замахнуться в очередной раз, как Джеффри ловит мой кулак и стискивает в руке. Меня удивляет, насколько сильным он стал и с какой легкостью остановил мой удар.
Кто «мы»? интересуется он, но, заметив, что я не поняла его вопроса, уточняет: Кто волновался?
Я, тупица! И Билли, и папа
Папа не стал бы беспокоиться обо мне, покачав головой, возражает он, и я вижу, как вспыхивает злость в его глазах.
Я уже и позабыла, что брат злится на папу за то, что тот бросил нас, когда мы еще были детьми. За то, что отсутствовал в нашей жизни. И обманывал нас. Разве это справедливо?
Я кладу руку на плечо Джеффри. Его кожа холодная и влажная, будто он гулял под дождем или летал по небу в облаках.
Где ты пропадал? в этот раз спокойнее спрашиваю я.
Занимался своими делами, отвечает он, клацая по кнопкам на одной из стиральных машин.
Ты мог бы хотя бы сказать, куда отправляешься. Или позвонить.
Зачем, чтобы ты убедила меня поступить как хороший маленький обладатель ангельской крови, даже если бы меня арестовали? Он отворачивается и, засунув руки в карманы, ковыряет ковер ботинком. А здесь хорошо пахнет, вдруг выпаливает он.
И это настолько нелепая попытка сменить тему, что у меня на лице расплывается улыбка.
Не хочешь постирать одежду? Это бесплатно. Ты вообще умеешь стирать?
Да, бурчит он.
Я представляю, как он стоит посреди прачечной и с хмурым видом сортирует одежду, чтобы впервые в жизни что-то постирать самостоятельно. Но почему-то мне становится грустно от этой картины.
Забавно, но все это время, все эти месяцы мне так хотелось поговорить с ним. И я не раз воображала, что скажу ему при встрече. Как отругаю и накажу его. Стану убеждать вернуться домой. Посочувствую его переживаниям. Попытаюсь уговорить его рассказать о том, чего до сих пор не поняла в его истории. Скажу ему, что люблю его. А теперь брат стоит передо мной, а в голове пустота.
Ты собираешься вернуться в школу? спрашиваю я.
А что мне там делать? усмехается он.
То есть ты не планируешь заканчивать учебу?
Его серебристые глаза превращаются в осколки льда.
Чтобы я мог поступить в престижный университет типа Стэнфорда? Окончить его и найти работу в офисе с девяти до пяти, а потом жениться, купить дом, завести собаку и парочку детей? Достичь ангельско-американской мечты и жить долго и счастливо? Кстати, как будут называть моих детей, если у них окажется тридцать семь с половиной процентов ангельской крови? Думаешь, для этого есть какое-нибудь латинское название?
Ты можешь достичь этого, если захочешь.
Но я этого не хочу, возражает он. Так поступают люди, Клара. А я не отношусь к ним.
Это не так, выпаливаю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
Я человек лишь на четверть. Он осматривает меня с ног до головы, словно пытаясь определить, где проявляется моя человечность. И этого очень мало. Так почему это должно влиять на меня?
Я скрещиваю руки на груди, чтобы сдержать дрожь, которая вызвана отнюдь не холодом.
Джеффри, спокойно говорю я. Мы не можем убежать от собственных проблем.
Он вздрагивает, а затем протискивается мимо меня к двери.
Не стоило мне приходить сюда, бормочет он.
И я тут же задаюсь вопросами: «Зачем тогда он это сделал? Почему захотел меня увидеть?»
Подожди. Я тянусь к нему и хватаю за руку.
Отпусти меня, Клара. Я больше не играю в эти игры. Я покончил со всем этим и отныне не позволю кому-либо указывать мне, что делать. А стану делать то, что хочу сам.
Прости! Я замолкаю и делаю глубокий вдох. Прости! более спокойно продолжаю я. Ты совершенно прав. Мне не стоило командовать тобой. Я не
«Мама», хочется продолжить мне, но слова застревают в горле. Я отпускаю его и отхожу на пару шагов назад.
Прости, повторяю я.
С минуту он пристально смотрит на меня, словно решая, стоит ли продолжить разговор.
Мама знала, наконец признается он. Знала, что я решу сбежать.
Я пристально смотрю на брата.
Откуда?
Он усмехается:
Она сказала, что ей птица на хвосте принесла.
Да, не сомневаюсь, что она именно так и сказала.
Это всегда немного раздражало в ней. Верно?
Да. Настоящая всезнайка. Губы брата искривляются в болезненной улыбке.
И это разбивает мне сердце.
Джеффри начинаю я, желая рассказать о рае и том, как я видела маму, но он перебивает меня.
Главное, что она знала, говорит он. И даже подготовила кое-что для меня.
Но, может, я
Нет. Мне не хочется, чтобы ты сейчас портила мне жизнь. Он слегка хмурится, словно только что осознал, как это прозвучало. Я хочу сказать, что должен во всем разобраться сам, Клара. Хорошо? У меня все в порядке. И именно поэтому я и пришел сегодня. Тебе не о чем беспокоиться.
Хорошо, бормочу я внезапно осипшим голосом. А затем прочищаю горло и начинаю: Джеффри
Мне пора идти, перебивает он.
Я киваю, будто нет ничего странного в том, что он куда-то торопится в пять утра.
Тебе нужны деньги?
Нет.
Но все же соглашается подождать, пока я сбегаю в свою комнату за бумажником, а потом берет у меня немного наличных.
Если тебе что-то понадобится, обязательно звони мне. Я не шучу.
Чтобы ты могла начать мной командовать? интересуется Джеффри, но в этот раз слова звучат добродушно.
Я провожаю его до входных дверей в общежитие. На улице прохладно, и меня охватывает беспокойство, что у него нет пальто. Что сорока двух долларов, которые он взял у меня, будет недостаточно, чтобы заполучить еду и ночлег. Что мы никогда больше не увидимся.
Отпусти уже меня, просит он.
И я заставляю себя разжать пальцы.
Джеффри, подожди, зову я, когда он начинает удаляться.
Но он не останавливается и не оборачивается.
Я позвоню тебе, Клара.
Только попробуй этого не сделать, кричу ему вслед.
Он заворачивает за угол здания, и мне удается продержаться на месте лишь три секунды, прежде чем я бросаюсь ему вслед. Но когда я добегаю до угла, Джеффри уже нет.
Дурацкий ворон объявляется вновь, когда я прихожу на урок счастья. Усевшись на ветку прямо за окном, он смотрит на меня. Сейчас время медитации, а значит, мне следовало бы, как и всем остальным шестидесяти студентам, выбрать позу поудобнее и отпустить все мирские мысли и прочие тревоги. Но это невозможно, потому что я тут же начну светиться, словно солнце. Еще мне полагается держать глаза закрытыми, но я то и дело открываю их, чтобы посмотреть, улетела ли птица. Но каждый раз она все так же сидит на ветке и смотрит на меня, как бы спрашивая: «Ой, какая досада, и что ты теперь будешь делать?»
«Это совпадение», думаю я. Птицы наверняка разные. Не верится, что одна и та же птица следит за мной. Да, они похожи, но, как по мне, все вороны одинаковые. Чего бы ей от меня понадобилось?
И эти мысли, конечно же, мешают мне обрести внутренний покой.
Отличная работа, ребята, потягиваясь, говорит доктор Уэлч. А теперь я дам вам несколько минут, чтобы вы могли сделать записи в дневнике благодарности, после чего мы приступим к обсуждениям.
«Улетай, глядя на птицу, думаю я. Не вздумай оказаться Чернокрылым. Тыобычная птица. Мне не хочется сейчас разбираться еще и с ними».
Ворон склоняет голову в сторону и, каркнув, улетает прочь.
Я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю. «Я просто схожу с ума, говорю себе я. Это всего лишь птица. Дурацкая птица. Хватит себя изводить».
Успокоившись, я достаю свой дневник и, чтобы выпустить пар, пишу: «Я благодарна, что медитация закончилась».
Сидящий рядом парень косится в мою тетрадь, а затем ухмыляется мне.
У меня тоже не особо получается медитировать, признается он.
Эх, если бы он только знал почему. Но я, кивнув, улыбаюсь ему в ответ.
Ты ведь Клара, верно? шепчет он. Я запомнил тебя по дурацкой игре-знакомству, в которую мы играли в первый день в общежитии.
Доктор Уэлч прочищает горло и многозначительно смотрит на нас, намекая, что нам следует писать благодарности, а не болтать.
Парень ухмыляется и слегка поворачивает ко мне дневник, чтобы я могла прочитать его запись: «Я Томас, и я благодарен, что по этому предмету ставят зачет, а не оценку».
Улыбнувшись, я вновь киваю ему. Я тоже знала его имя. Про себя я называю парня Неверующим Фомой, потому у него всегда найдутся уточняющие вопросы на любое из утверждений преподавателя. Например, на прошлой неделе доктор Уэлч сказал, что мы должны перестать гоняться за материальными вещами и больше радоваться тому, что имеем. И Томас тут же поднял руку, а затем сказал: «Но если мы будем довольствоваться тем, что имеем, то перестанем стремиться к чему-то большему. Конечно, мне хочется быть счастливым, но я поступил в Стэнфорд не для того, чтобы обрести счастье. А чтобы стать лучшим из лучших».
Прям настоящий скромняжка.
Мой телефон начинает вибрировать, и доктор Уэлч вновь косится на меня. Подождав, пока он отвернется, я достаю сотовый из кармана. На экране высвечивается сообщение от Анджелы, в котором она просит меня встретиться с ней в Мемориальной церкви.
Дождавшись окончания урока, я спускаюсь по главной лестнице библиотеки Майера, где проводятся уроки счастья, когда слышу за спиной голос Томаса:
Клара, подожди!
Я тороплюсь, но все же решаю остановиться. И, пока он приближается ко мне, нервно оглядываюсь по сторонам в поисках таинственного ворона. Но не вижу ничего необычного.
Эм ты Томас замолкает, словно забыл, что собирался мне сказать. Не хочешь сходить перекусить? За магазином «Тресиддер» есть кафе, где готовят вкуснейшие куриные буррито. Они кладут в них рис, бобы и pico de gallo
Я не могу. Мне нужно кое с кем встретиться, перебиваю я, пока он не начал озвучивать все меню.
Конечно, судя по описанию, буррито должны быть вкусными Но я действительно встречаюсь с подругой, к тому же мне не хочется обедать с Неверующим Фомой. Совершенно не хочется.
Его лицо вытягивается.
Ну, тогда в другой раз, говорит он и пожимает плечами, словно мой отказ никак его не задел.
Но я ощущаю, что невольно уязвила его гордость, и слышу его внутренний протест: «Да кто она такая?» И от этого мое чувство вины стихает.
Я разворачиваюсь и ускоряюсь, помня о сообщении Анджелы: «Клара, встретимся в МемЦер. в 5.30. Это важно». Мои шаги гулко разносятся под сводчатыми арками галереи. В своих видениях подруга находится в Стэнфордеименно это оказалось главной причиной нашего поступления сюда, поэтому «важно» может означать нечто грандиозное. Взглянув на часы, я понимаю, что опаздываю уже на пять минут, поэтому несусь на всех парах через двор, не обращая внимания на окружающую меня красоту церкви, ее сверкающей мозаики и кельтского креста на вершине купола, которыми привыкла любоваться. Толкнув плечом тяжелую деревянную дверь, я захожу внутрь и на мгновение замираю посреди передней, чтобы глаза успели привыкнуть к полумраку.
Мне не сразу удается разглядеть Анджелу среди немногочисленных студентов. Большинство из них медленно шагают перед алтарем в определенной последовательности. Я направляюсь к ним по проходу, застеленному красной дорожкой, мимо выстроившихся в два ряда скамеек из красного дерева, пока по коже расползаются мурашки от множества изображений ангелов. Они повсюдуна витражах, на настенных мозаиках, на фресках в сводах потолкас распростертыми крыльями взирают на прихожан. Уверена, среди них есть и Михаил. Так что все, что мне нужно, чтобы оказаться поближе к отцу, это прийти в церковь.
Наконец я замечаю Анджелу. Она вместе с остальными студентами шагает по огромному ковру, расстеленному на ступенях перед алтарем. Он темно-синего цвета с белым, петляющим узором, наподобие лабиринта. Она не видит меня, устремив взгляд в пол, а ее губы еле заметно двигаются, словно она что-то шепчет, но трудно расслышать, что именно, из-за шарканья ног и шороха одежды студентов. Она останавливается в центре ковра и на мгновение склоняет голову, отчего волосы закрывают ее лицо. А затем снова медленно идет вперед, покачивая руками.
Эмпатия вновь просыпается во мне. И я вдруг ощущаю чувства всех окружающих меня людей. Девушка слева от меня тоскует по дому, по маленьким сестрам, по большому городу и семейным прогулкам в Бруклин. Парень в центре ковра отчаянно хочет сдать первую контрольную по высшей математике. Другой парень думает о блондинке с урока киноведения, мечтая узнать, считает ли она, что у него хороший вкус в кино, и нравится ли он ей. Но тут же одергивает себя из-за того, что вообще думает о подобном в церкви. Их эмоции переплетаются с мыслями и, словно дуновения ветра, овевают меня то жаром, то холодом, то страхом, то одиночеством, то надеждой, то счастьем Но затем я замечаю, что все они стихают, будто чувства, завладевшие их разумом, медленно затягиваются в центр нарисованного лабиринта, как вода в сток канализации.