То есть, восстановление все-таки возможно.
Это хорошо.
Пустота так и не появилась, как не вернулась и прежняя сила, но пока Демьян был слишком занят другим, чтобы испытывать от сего факта какие бы то ни было неудобства.
Если в отдаленной перспективе с учетом естественного стремления любого организма к самоисцелению
Да или нет?
Скорее всего, да, но понимаете, он вновь принялся тереть круглые свои очочки, явно скрывая волнение. Пока организм не восстановится в полной мере, вам следует себя поберечь.
На этот раз поднялся Демьян сам, хотя Павлуша и сунулся было с помощью, но остановился. Хороший он парень, толковый.
И не просто в том плане, что не пользоваться силой. Боюсь, это в вашем состоянии вовсе не выйдет, но вот исключительно предположение, интуиция, если хотите знать
Интуицию Демьян весьма уважал.
Мне кажется, что вам вовсе следует держаться в стороне от любых мало-мальски серьезных магических возмущений.
Значит, все-таки отставка. Если повезет, то почетная, а если нет пенсию какую-никакую он выслужил. Хватит на скромную жизнь. Только чем в этой жизни заниматься, Демьян совершенно не представлял.
Ничего. Еще придумает.
Чай, времени на придумки теперь с избытком.
Я вас понял, Демьян поклонился и сказал. Спасибо вам.
А Марк Львович отмахнулся.
Это вам как подумаю мои внучки в последнее время совсем голову от танцулек потеряли, и кто бы знал, да кто бы знал я их в Петербург отправить думал, да только говорят, что и там неспокойно, что куда более неспокойно, чем тут. А к тетке в деревню не желают-с что за времена пошли? Я должен думать, чего они там желают, а чего нет безобразие полнейшее.
Он покачал головой и вышел, велев:
Выздоравливайте, Демьян Еремеевич выздоравливайте поскорее, а то этим, пришлым, веры нет
Пришлые появились на третий день, когда Демьян Еремеевич окреп настолько, что вполне себе свободно разгуливал по палате. Повязки с рук сняли, а вот корсет оставили.
А что вы думали? Позвонки ваши, считай, едва в пыль не превратились, проворчал Марк Львович, когда Демьян посетовал, что уж больно корсет жесткий и тесный даже. Чудо, просто чудо
Протестовать перехотелось.
Раз чудо.
Зато больничную одежонку, в которой Демьян чувствовал себя до крайности немощным, удалось сменить на домашнюю. В домашней с визитерами и толковать было легче.
Доброго вам дня, статский советник Никонов, личность в узких кругах весьма известная, выглядел усталым и даже больным. Сероватая его кожа, характерная для коренного петербуржца, на южном солнце не загорела, но пошла красными пятнами. Кончик носа слегка облез, как и левое ухо, которое Никонов время от времени пощипывал. Рад, наконец, знакомству.
И я рад, Демьян хотел было встать, ибо говорить с людьми подобными, лежа в кровати, было никак невозможно, но Никонов махнул рукой и велел:
Лягте.
Но
Целители ваши сделали все, что возможно, сам Никонов облюбовал стульчик, на котором обычно сиживал Марк Львович, однако мы все же взяли на себя труд
Сопровождавший статского советника господин был того характерно неприметного вида, который получается при использовании качественных амулетов. И стоило ему приблизиться, как сердце засбоило, а Демьяна кинуло в пот.
Надо же, Никонов поднял руку. И вправду выключите это.
Господин коснулся галстука.
А после запонки.
Впрочем, лицо его все одно осталось невыразительным. Правда, при приближении его сердце Демьяна больше не норовило из груди выскочить.
Холодные пальцы коснулись висков, сдавили. Серые глаза заглянули в глаза, и палата крутанулась раз, другой, а после вовсе пошла круговоротом, в который сознание Демьяна затянуло. И он тонул, тонул, но никак не мог утонуть. А когда все-таки круговорот стих, Демьяна вырвало в ведро, заботливо подставленное статским советником.
Прошу прощения, однако мы должны были убедиться, сказал он, поймав взгляд Демьяна. Ситуация, уж извините, больно неоднозначная.
Мутило.
И крепко. И только упрямство не позволяло этой мути выплеснуться рвотой. Правда, на затылок легла чья-то рука, и ледяная знакомая сила избавила от горечи во рту, равно как от тошноты.
Вам лучше? поинтересовался статский советник и протянул кому-то ведро.
Да.
Говорить способны?
Да.
Что ж чудесно, просто чудесно иди, Алешенька, дальше мы сами. И скажи, чтоб не беспокоили. Да разговор у нас, Демьян Еремеевич, будет непростой да, весьма непростой. Воды?
Если можно.
Головокружение не прошло, а во рту стоял до крайности неприятный кислый вкус.
Так оно бывает после сканирования. Понимаю ваше возмущение, но мне надобно знать, что вы и вправду действовали по собственному почину. Хотя, конечно, ваши люди вас весьма хвалят, да удивительно.
Что удивительно?
Вода показалась горькой.
Редко кто любит начальство. Да и вас, я бы не сказал, что любят, скорее уж полагают человеком надежным и в высшей степени справедливым. Беспокоятся опять же. Не столько о вас, конечно, сколько о себе, но тоже понятно новое начальство, оно никому не надобно, да как вы?
В порядке.
Отлично. Просто-таки чудесно, неизвестно чему обрадовался Никонов. И легким взмахом руки распахнул купол. Тошнота вновь накатила, но с ней Демьян справился.
Сел даже.
Икнул.
Выдержите?
Неприятно, вынужден был признать Демьян. Но выдержу.
Головокружение если не вовсе прекратилось, то стало терпимым, да и прочее, помимо, пожалуй, слабости. Но и к ней Демьян привыкнет.
А статский советник смотрел с сочувствием, и это никак не вязалось с грозною его фигурой.
Будем надеяться, что целитель ваш прав в своих выводах, и со временем вы, дорогой мой Демьян Еремеевич, восстановитесь полностью, сказал Никонов. Толковые люди нам надобны. Толковых людей, чтоб вы знали, мало а толковых и преданных делу и вовсе единицы, да
Я ошибся.
Не вы, Демьян Еремеевич, не вы вы, сколь понимаю, поступили именно так, как и должно.
Люди погибли.
Погибли, согласился Никонов и повернулся к окну. Посмотрел. День выдался на редкость погожий. Солнце светило ярко, выбеливая светом своим, что стены, что камни мостовой. Зеленели дерева. Цвели петунии в высоких цветочницах.
Прогуливались дамы.
Кавалеры.
Людям случается гибнуть, теперь Никонов говорил тише. И порой смерть эта кажется великой несправедливостью. Но правда в том, что справедливость вовсе понятие преотносительнейшее. А люди мы с вами, да и они, присягу давали. И служить клялись, не щадя живота своего. И раз уж вышло, то да лучше они или вот вы, чем те, кто вовсе к делам подобным непричастный.
Он кивнул в сторону окна.
Наверное, в другой раз Демьян согласился бы. И ныне тянуло согласиться, признать, что малой кровью он откупился от большой, заткнуть совесть ноющую раз и навсегда, но не выходило.
Случись взрыв в ином месте, пострадавших было бы больше, в разы больше вы слышали о крушении яжского поезда? Или, быть может, о взрыве на Каюличском химическом заводике, где погибли семнадцать человек? Конечно, слышали. Кто ж не слышал? Известные дела, хотя и не такие известные, как крушение поезда Его императорского Величества, Никонов от окна отвернулся, встал спиной, будто заслоняя город от Демьяна. Это те, которые на слуху. Но вот вряд ли вы знаете, что за прошедший год было убито и ранено три тысячи шестьсот одиннадцать чиновников[1]. А с начала нынешнего состоялось уже более семи тысяч покушений, часть их удалось предотвратить, однако не все, далеко не все к величайшему сожалению, жертв избежать не удалось.
Он сложил руки за спину, наклонился, будто разглядывая собственные туфли.
И эта зараза множится, несмотря на все наши усилия
Демьян все же справился со слабостью.
Пару месяцев тому мы провели большую чистку, что весьма не по вкусу пришлось некоторым господам, которые известны своей, если позволено будет выразиться, широтой взглядов и тесными связями с заграницей. К сожалению, фигуры вовсе не того толка, которые нам позволено трогать без веских на то причин, а доказательств доказательств причастности оных к делам недобрым нет.
Никонов ковырнул носочком пол. И обратил взгляд свой на Демьяна.
Нам удалось изрядно ослабить эту их, так называемую, Боевую организацию, и мы, говоря по правде, понадеялись, что в весьма скором времени и вовсе избавимся от этой проблемы. Однако же
Не вышло?
Не вышло, Никонов обошел палату, которая была невелика. Остановился у белесой стены, единственным украшением которой была пара лубочных икон. Не просто не вышло, но, боюсь, все куда сложнее
Он повел шеей в одну сторону, а после в другую, будто стал вдруг тесен воротник кителя.
Серпа мы знаем. Проходил по паре дел. Уж пять лет, как погибшим числился, что удивительно, да а вот спутники его из новых, но с опытом. А значит, взяли мы не всех, но, полагаю, лишь тех, кого нам кинули, словно кость собакам.
И вот теперь Демьян ощутил в словах статского советника гнев.
Дернулись крылья хрящеватого носа. Полыхнули на впалых щеках пятна румянца. И нижняя губа выпятилась, будто бы снедала Никонова глубочайшая обида. И обиду эту он не скоро позабудет.
Ничего всех найдем воздадим по заслугам, неожиданно бодро произнес он и, повернувшись к Демьяну, продолжил. Полагаю, что взрыв, случись он там, где планировалось, стал бы своего рода заявлением, что Боевая организация жива и в полной силе пребывает, да это многих бы воодушевило. А уж известия о новом оружии
Он развел руками и громко хлопнул.
Извините. Порой накатывает. Так вот о чем это я? Ах да полагаю, ваши весьма смелые действия не только спасли множество жизней, но и отвесили пощечину всей этой, прости Господи, швали.
Демьян нахмурился.
А Никонов, сунув руку в китель, вытащил сложенный вчетверо листок, который и протянул.
Прочесть сможете? поинтересовался он весьма вежливо.
Это
Демьян прочел.
Дважды.
В первый разшевеля губами, проговаривая каждый слог, потому как бледные буквы, почти сливавшиеся с темным бумажным фоном, скакали и расплывались, а общий смысл ускользал.
Ваш смертный приговор, подсказал Никонов, наблюдая за Демьяном превнимательно. Боюсь, не без нашего участия. Пришлось несколько подтолкнуть. Это было несложно. Пара хвалебных статей в газетах. Представление к ордену за ликвидацию ячейки этих, с позволения сказать, народных освободителей
Орден, значит.
И вот уже
приговор впечатления не произвел.
Странно.
Демьян ведь слышал о подобных бумаженциях, отправленных по почте, порой с нарочными или курьерами, спрятанных в букетах ли цветов, в коробках ли с сигарами. Слышал о том, что находили их в местах самых неожиданных, и уже потому самим фактом своего появления вызывавших страх. Ведь, коль не удалось уберечь Его императорское Величество, что говорить о простых людях? Вот только Демьян страха не ощутил. Напротив, в душе появилось этакое предвкушение.
Вижу, в вас не ошибся.
Значит, я
Нет, дорогой мой Демьян Еремеевич, вы у нас, конечно, личность прегероического толку, но вот для активных действий ныне негодная.
Это было пожалуй, обидно.
Никонов вскинул руки.
Не хмурьтесь, Демьян Еремеевич, не хмурьтесь. Вам о здоровье думать надобно. О том, чтобы восстановиться поскорее, на службу вернуться к слову, как вы отнесетесь к переезду? Пусть не Петербург, но вот Москва большой город, шумный и бестолковый во многом. Порядку там не хватает и люди, способные оный навести, нужны и вновь хмуритесь? Не желаете? Да, да, помнится, вам уже случилось в Москве бывать, а после перевели, не знаю уж, кому вы там не угодили, но ныне ситуация иная. И чинить вам препон никто не станет. Так что время подумать у вас будет. А пока будущий герой, которого, возможно, наградит сам император лично, как это водится с героями, завтра отправится поправлять здоровье в закрытом пансионе близ Петербурга, куда он был доставлен особым распоряжением статского советника Никонова. Впрочем, это уже не так и важно.
Никонов прищурился, а от улыбки его у Демьяна холодок по спине побежал.
Естественно, время от времени в газетах будут печатать новости. Скажем, о том, что выздоровление идет своим чередом о подготовке к торжеству о присвоении очередного чина. Или не очередного? Возможно, что и подвинуть выше получится.
Вы их дразните.
Не без того. Я хочу, чтобы для них ваше устранение стало первостатейной задачей, он потер руки. И полагаю, добиться того будет не так, чтобы сложно. А уж там мы постараемся организовать удобный случай. И мои люди не оплошают.
В этих словах почудился укор, который Никонов угадал.
Это не упрек вам. Ваши люди и так сделали больше, нежели в силах человеческих. И поверьте, Его императорское Величество умеет награждать за службу. Никто не будет забыт. Но дело, да наше с вами. Сегодня вас отпустят. Целитель ваш, конечно, не сказать, чтобы рад, но и особых возражений не имеет. Физически вы восстановились если не полностью, то почти. А с прочим, по собственному его признанию, он помочь вам не способен.
Сегодня?
Не то, чтобы Демьян возражал. Напротив, он устал от госпиталя, от палаты этой, от окна и собственной немощности, однако ведь Никонов пришел вовсе не для этого душевного рассказа. И статский советник не обманул.
Мои люди сопроводят вас до квартиры. И организуют охрану, что весьма естественно в нашей ситуации
Что от меня нужно?
Немного крови и согласие на обряд замены, Никонов смотрел прямо и серьезно. Поверьте, человек, который займет ваше место, в достаточной мере опытен, чтобы здраво оценивать риски. И силен. И ему случалось прежде работать в подобных непростых ситуациях.
Замена?
Ритуал, пусть и не относящийся к запрещенным, но сложный и опасный для обеих сторон, а потому используется крайне редко. В особых, так сказать, случаях. И выходит, что случай особый?
Особее некуда.
Я понимаю ваши опасения, но все будет происходить в Петербурге, отчасти потому, что там у вас знакомых нет, верно? Вы начинали там службу, но это было давно
и никто не заметит, сколь вдруг переменился Демьян Еремеевич, ведь, если можно передать внешность свою и голос, и ауру другому человеку, то с повадками куда как сложнее.
И беспокоиться вам не о чем. Мой человек не позволит ничего, что повлияло бы на вашу жизнь и репутацию.
Вот о репутации Демьян заботился менее всего.
А мне что останется делать?
Вам? Отдыхать у нашего ведомства в Гезлёве неплохая санатория имеется, аккурат для людей, которые ущерб здоровью имеют. И само место тихое, курортное, самое оно, чтобы в себя прийти. Так как, согласны?
Будто у него выбор имелся.
Демьян кивнул.
Чудесно обрадовался Никонов. Просто-таки чудесно вот увидите, Демьян Еремеевич, все у нас получится, все сладится. И возьмем мы этих сволочей с поличным. А если повезет, то не только этих, но и всех, кто против Империи умышляет.
[1] В нашем мире в период с 1901 по 1917 год жертвами революционного террора стало около 17 тыс. человек (из них примерно 9 тыс. в период Революции 19051907 годов).
Глава 4
неделя.
И это была самая длинная неделя в жизни Василисы. И даже теперь, стоя на перроне, она до конца не могла поверить, что у нее и вправду получилось.
Она уезжает?
Может, еще раз подумаешь? в отличие от Марьи, которая, единожды приняв решение, больше не возвращалась к нему, Александр был непривычно хмур. Идея Василисы ему не нравилась, причем категорически.
Я уже думала.
А вот Марья и провожать не пришла.
Зато букет прислала. С карточкой. И теперь Василиса пыталась понять, как ей управиться с огромным этим букетом, из которого норовила вывалиться карточка, сумочкой и дорожным саквояжем. Впрочем, саквояж держал Александр, причем обеими руками, то ли потерять опасаясь, то ли иной какой напасти.
На людей он поглядывал хмуро, с подозрением.
А было людно.
Вокзал кипел жизнью. И, говоря по правде, в толчее этой, в суете, захлестнувшей всех и каждого, от того степенного господина, сопровождаемого тремя молодыми людьми, по виду приказчиками, до шустрого мальчишки-разносчика, Василиса чувствовала себя неуютно.
Все равно не понимаю, Александр отступил, пропуская пухлую дамочку во вдовьем темном наряде, но с лицом румяным и донельзя довольным. Почему нельзя подождать? Через пару месяцев у меня вакации начинаются, тогда бы и поехала. А я тебя сопроводил.