Василиса не сдержала вздоха, благо, тот утонул в протяжном свисте паровоза. Состав, окруженный облаками пара и силы, вползал на перрон. И толпа, до того занятая своими делами, вдруг отступила, подалась назад в едином движении. Если бы не Александр, Василиса не устояла бы. Ее вдруг потянуло, толкнуло на Александра, который подхватил под локоток, не позволив упасть.
Не надо меня сопровождать, произнесла она тихо, не сомневаясь, что услышана не была. В конце концов, я уже взрослая
Она оглянулась и замолчала.
Не Александр.
Ее держал не Александр, а совершенно незнакомый господин в сером шерстяном пальто. И не жарко же ему! День ныне солнечный, тепло уж совсем по-летнему.
Простите, Василиса смутилась несказанно. А господин, отпустив ее, поклонился. И отступил в сторону. И исчез, будто бы его и не было.
Вася! Вася, ты где?! Вася
Тут, приподнявшись на цыпочки, Василиса помахала рукой.
Она хотела было двинуться навстречу, но люди вдруг их стало столько, что, казалось, еще немногои Василиса утонет в этом человеческом море. Одни спешили покинуть вагоны, другие столь же торопливо, будто опасаясь, что поезд уйдет без них, протискивались ко входу. То тут, то там раздавались протяжные свистки. И голоса. Ноющие и возмущенные, преисполненные раздражения, требующие, уговаривающие.
Не стоит подходить ближе, ее руки вновь коснулись, потянули от толпы. Сейчас все успокоится.
Спасибо.
Василиса сказала это вполне искренне, и знакомый уже господин чуть склонил голову, показывая, что принимает ее благодарность.
А это всегда так?
Она крутила головой, пытаясь разглядеть среди толпы Александра.
Так ведь день субботний, ответили ей так, будто это что-то да объясняло. А после, верно, поняв, что не понимает Василиса подобного объяснения, сказали. Многие едут к морю. А те, кто живет у моря, сюда, чтобы по городу погулять или вот на базар.
Мимо, распихивая толпу руками, не замечая вовсе, казалось, куда идет, шествовала весьма корпулентная женщина. На груди ее висела сумка, еще две, раздувшиеся до крайности, она держала в руках. А сзади нее, пыхтя от натуги, волочил тележку тощий мужичонка.
Тем более, что из-за ремонта путей утренний поезд отменили, вот нагрузка и выросла, женщину господин проводил рассеянным взглядом.
А Василиса позволила себе разглядеть этого случайного спутника.
Не стар.
И не молод. Не она с трудом удержала улыбку. Морок был хорош, он не столько менял лицо, сколько рассеивал внимание.
Вась, вот ты где Александр все-таки пробился и смерил господина преподозрительным взглядом. Тебя ни на минуту оставить нельзя. Идем.
Спасибо вам, Василиса произнесла это тихо, отчего-то не сомневаясь, что будет услышана. И легкий кивок подтвердил ее догадку.
А я Марье говорил, что на автомобиле тебе удобней будет а она мне двенадцать часов ну да, поездом оно быстрее, но все равно Боже ты мой, какой кошмар
Это потому что суббота. И поезд утренний отменили из-за ремонта путей
Ремонта? Александр фыркнул, и звук получился донельзя громким. Взорвали их.
Кого?
Пути. Потому и пускают теперь поезда в обход, он вдруг спохватился и замолчал, насупился, нахохлился, как в детстве, когда полагал, что его несправедливо обижают. Василиса не торопила. Они шли по перрону, людей на котором не становилось меньшенапротив, они прибывали и прибывали, исчезая в огромных коробах вагонов.
Вот зеленые, четвертого класса[1], что даже снаружи выглядят донельзя потрепанными. Краска, наложенная в несколько слоев, облупилась, и сквозь нее то тут, то там проглядывала темная волглая древесина. Лишенные крыши, они походили на загоны, в которые с непонятным упорством стремился люд. Александр потянул в сторону, да и сама Василиса рада была отступить. Облепившая вагон толпа гудела, и в гуле этом слышалась угроза.
Прицепили только пару. Всех не возьмет, сказал Александр. Люди злятся и
Единственный вагон третьего класса гляделся ничуть не лучше, и народу рядом было не меньше. И Василисе вдруг подумалось, что ехать сегодня вовсе не обязательно, что она может подождать и до завтрашнего дня или вовсе до понедельника. А то и вправду взять автомобиль, хотя на автомобиле точно дольше получится.
Да и не отдаст Мария.
Пока ее собственный, заказанный в Петербурге, не прибудет, она семейный никому взять не позволит, найдет тысячу и одну причину
Неспокойно, Александр зашагал быстрее, благо, людей стало меньше. Возле «дилижансов»[2] публика держалась куда как более приличная.
Где?
Да везде ты, Вась, иногда газеты почитывай.
Я читаю, возразила Василиса, разглядывая прелестного вида шляпку, что несказанно шла юной особе. Сама же особа вертелась подле маменьки, и короткая, пожалуй, на грани приличия юбка ее обвивалась вокруг стройных ножек на радость мрачного вида господам. Господа держались в отдалении и курили. И пряный сигарный дым смешивался с запахом горячего металла и карамели.
Не только те страницы, где рецепты печатают, уточнил Александр. Народники снова бузят. И пути взорвали. Третьего дня об этом, правда, не писали. В отместку за Лапшина, что он им город взорвать помешал. Только об этом тоже не писали, но знающие люди говорят. Там сложно все. Вот
Василиса кивнула.
Она понятия не имела, кто такой Лапшин и что надобно этим народникам.
Вагоны первого класса сияли свежей синей краской. Она даже, казалось, поблескивала, как и массивные двойного стекла окна, прикрытые лазоревыми шторками.
Так что может, все-таки не поедешь?
Думаешь, взорвут? Василиса поняла, что шутка вышла донельзя неудачной. Александр нахмурился еще сильнее. И вправду думал? И она, коснувшись рукава, сказал:Все будет хорошо.
Серьезный кондуктор в темном мундире принял билеты.
Сам подумай, что может случиться? Я сяду здесь. Выйду на конечной. Там уже Ляля будет, и Сергей Владимирович бричку обещал прислать.
Александр тряхнул головой, все еще не согласный, однако не знающий, какими еще словами донести это свое несогласие.
Настасья ведь по всей Европе разъезжает
Так то Настасья, пожал он плечами. Что ей станется?
И вправду, что
И мне ничего не станется, Василиса улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, коснулась щеки губами. И когда только он, их Сашенька, милый пухлый мальчик, успел вырасти? А ты, как вакации начнутся, навести, ладно?
Конечно.
И Марью не слушай, Василиса убрала пылинку с серого пиджака. Иди туда, куда душа зовет славы у нашего рода и так довольно.
Александр хмыкнул и, взяв Василису под руки, просто поднял ее и поставил на ступеньки.
Пахло деревом.
И воском, которым это дерево натирали до блеска. Еще самую малостьлавандой. Александр огляделся. Кивнул пухлому толстяку, что занял место у самого окна, раскланялся с той самой юной особой в шляпке и ее матушкой, которая тоже шляпку имела, но вовсе не такую чудесную. Поклонился уже знакомому Василисе господину, что устроился с самого краю.
Цветы забери, спохватилась Василиса.
Саквояж ее исчез под массивным креслом, что выглядело ужасающе огромным. В этаком и толстяку-то было просторно, а вот Василиса и вовсе потерялась.
Так
Забери, она сунула несколько поистрепавшийся букет. К чему они мне?
А мне?
Подаришь кому, Василиса точно знала, что у него есть женщина. Об этом Марья говорила. Не Василисе. Кто решится смущать ее этакими разговорами? Нет, сестрица отчитывала Александра за неподобающее поведение, за то, что женщину свою он осмелился куда-то вывести и не туда, куда позволено водить подобных особ. И вовсе в связях следовало бы проявлять большую разборчивость.И иди уже ничего со мной не случится.
с таким-то количеством артефактов, которые на нее повесили. Верно, даже если вдруг поезд взорвут, она, Василиса, уцелеет.
Раздался протяжный гудок.
Ты
Как только приеду, сразу позвоню. Там ведь есть телефон? Хотя бы на станции?
В доме-то аппарата не имелось, но Сергей Владимирович обещался решить проблему в самом скором времени.
Протяжный гудок пронесся по-над поездом.
И Александр ушел.
А Василиса, странное дело, еще недавно желавшая остаться в одиночестве, вдруг остро это самое одиночество ощутила. И захотелось скорее схватить саквояж и побежать следом, сказать, что она передумала, что подождет этот самый месяц до начала вакаций. В конце концов, у старых дев времени избыток, все это знают, а там
Марья заговорит о помолвке.
Ей понравилась идея супруга и, стало быть, весьма скоро в доме появится новый человек, которого станут приглашать по любому поводу в надежде, что Василиса ему хоть сколько-то глянется. Или не ему, но кому другому. Мало ли вокруг достойных людей попадает в затруднительные обстоятельства.
А Марья станет нашептывать, что другого-то шанса может и не быть.
Что уходит время.
Что давно-то Василисе следовало бы замуж выйти, тем паче она одна из всех и вправду будто для замужества создана, ни на что-то иное не годна. Так стоит ли отказываться и Василиса не устоит. Снова.
Будет робкое объяснение.
Ложь о любви.
И разговор с родственниками. Очередное объявление о помолвке, которое заставит весь свет замереть в осторожном ожидании. Может, и ставки станут делать. Точно станут, чем будут несказанно злить Александра. Марья же, как обычно, не замечая того, что ей не по вкусу, займется приготовлениями к свадьбе. Мода-то с прошлого раза изменилась
и, быть может, все пойдет хорошо, если не сказатьобыкновенно, как у других людей. И сама Василиса поверит, что в этот-то раз получится, но потом
Владимир сломал руку.
Всего-то.
И этого хватило, чтобы расторгнуть помолвку.
Она обняла себя, но тут же спохватилась, где находится. И очередной гудок развеял остатки печальных мыслей. Пускай хватит с нее этих игр в невесту, и прочего тоже.
Что-то заскрежетало.
Дернулся вагон, заставив юную особу тоненько взвизгнуть, а матушку еенахмуриться. Пухлый господин достал было сигару, но после недолгого раздумья убрал ее. А поезд тронулся, мягко, осторожно, будто крадучись. За окнами поползли столбы и перрон. Мелькнул и исчез Александр, прижимавший к груди огромный букет. Ненадолго стекло заволокло паром, который превратился в капельки воды. И показалось, что там, снаружи, дождь.
Вагон медленно проплыл мимо здания вокзала.
Потерялся ненадолго средь иных вагонов и поездов, чтобы вырваться, наконец, на свободу. Ход ускорился. Столбы мелькали чаще, а с нимии редкие дерева.
Поля.
Дороги.
[1] В вагонах четвертого класса, самых дешевых, пассажиры путешествовали стоя, не имели вагоны ни освещения, ни отопления, также лишены были рессор.
[2] Вагоны второго класса, в них устанавливали мягкие сиденья без подлокотников, на пять пассажиров каждое.
Глава 5
Василиса не знала, как долго разглядывала картинку за окном, завороженная этою сменой пейзажей. Марье бы понравилось. Она бы, может, даже акварель написала. В последнее время в моду вновь вошли пасторали.
Подали чай в высоких стаканах. Подстаканники сияли серебром, как и щипцы для сахара, и серебряные ложечки. Белел фарфор. Сдоба пахла ванилью, но чересчур уж резко, почти назойливо. И Василиса поморщилась. Хотя вряд ли кто-то, кроме нее, обратит на сию мелочь внимание.
Девица, избавившись от шляпки, под ней обнаружилось облако золотых кудряшеквзяла маковый крендель и поднесла к глазам, разглядывая его весьма пристально. И даже нахмурилась, но после все же снизошла и отщипнула крошечку.
Кинула в рот.
И уставилась на Василису.
Правда, вскоре ее вниманием завладел тот самый господин, которому все же следовало бы представиться, раз уж судьба столь часто их сводит. Но он промолчал, а сама Василиса не обладала той смелостью, которая досталась Настасье. Вот уж кто не стеснялся нарушать приличия и первой представляться. Господин же прикрыл глаза и сделал вид, что дремлет, хотя Василиса и слышала его дыханиеровное и спокойное, но вовсе не такое, как у спящих.
Пускай.
А девица перевела взгляд на толстяка, который не притворялся, но сосредоточенно жевал ватрушку, прихлебывая сладкийа после пяти кусков сахару он иным быть не можетчай. А под взглядом этим он вдруг засмущался.
Покраснел.
И ватрушкой подавился.
Нюся! с легким упреком произнесла женщина. А девица лишь дернула плечиком. И одно это слово, разрушив блаженную тишину, будто дозволило ей говорить.
А что я? Я ничего скукотень какая, правда? А мы в Гезлёв едем. А вы куда?
Ответом было молчание. И Василисе вдруг стало жаль эту девушку, которая ничего-то дурного не хотела. Вон как сцепила тонкие, почти хрустальные руки. И в огромных лазоревых очах появилось обиженное выражение, того и гляди расплачется.
И я в Гезлёв, ответила она.
А куда? Маменька хотела в «Талассу»[1], но оказалось, что там мест совсем нет! Представляете, ужас какой!
Нюся
А я ведь говорила, что надобно еще с зимы договариваться, там санатория приличная. Зато маменькина подруга собиралась на villa «Carmen», но после передумала, потому что у ней дочка замуж выходит. Такая дура
Нюся!
Так ведь дура и есть! Зачем выходить за первого попавшегося, кто предложение сделал?! И ладно бы красавец какой или богатый, так нет, чиновник из этих из жандармов, Нюся скривила прехорошенький нос.
Что плохого в жандармах? подал вдруг голос господин.
Он избавился от серого своего пальто, оставшись в сером же невыразительном костюме, впрочем, весьма недурного качества.
А что хорошего? Нюся тряхнула кудряшками. Они волю народа подавляют! Кровавые псы режима
Нюся! женщина даже привстала. Извините, она у меня
Очень непосредственна, господин позволил себе улыбку.
К сожалению, мрачно произнесла женщина и, приложив ладонь к груди, представилась. Ефимия Гавриловна. Рязина. Из мещан и вправду подруга предложила места оплачены, не пропадать же. Хотя и неудобно получилось. Но
Ой, мам, говори уже прямо, что свадьбу никак не перенести. И без того младенчик на свет недоношенным появится, Нюся захихикала.
А Василиса подумала, что эта девушка ей совершенно не нравится.
Демьян Еремеевич, представился господин.
Курагин. Степан Федорович, произнес толстяк неожиданно тонким голосом. Писатель.
Василиса Александровна, Василиса слегка запнуласьей нечасто приходилось представляться по батюшке.
Тоже на море?
Да, она робко улыбнулась женщине.
В санаторию?
У меня там дом. От тетушки остался.
Повезло, влезла Нюся. А от нашей тетки, если что и останется, то только куча барахла
Женщина вздохнула и виновато произнесла:
Одна растила недоглядела. Муж преставился, когда Нюся совсем крошкой была. Пришлось дело в свои руки брать, а оно времени требует. На нянек понадеялась, а теперь она махнула рукой. А Нюся обиженно выпятила губу, впрочем, надолго ее не хватило.
У маменьки окромя фабрик еще пять лавок имеется, суконных скукотень. Я ей говорила, что надобно модный дом открывать, а она не хочет.
Упомянутая маменька поджала губы.
Я ж уже и согласная была фасоны рисовать! У меня очень хорошо рисовать получается вот видели мою шляпку?
Чудесная, согласилась с ней Василиса.
Мне маменька в Петербурге купила. А я еще лучше могу! она замолчала, правда, ненадолго, явно раздумывая, о чем же заговорить вновь. По лицу было видно, что нынешняя компания Нюсе категорически не нравится, что все эти люди скучны и приземлены, и говорить с ними не о чем, однако же приходится. А кто вас провожал? Муж?
Брат.
Нюся откровенно оживилась.
А он женат?
Пока нет, Василиса сказала и подумала, что это именно тот случай, когда следовало бы солгать, но как-то никогда-то у нее не получалось выдумать хоть сколь бы правдоподобную ложь.
Видите, маменька, не все приличные люди женаты, Нюся ткнула маменьку локотком в бок. А то вечно норовите мне какого-то старикашку подсунуть. А зачем мне старики? Что толку от мужа, которому тридцать лет
Александру двадцать девять, на всякий случай уточнила Василиса.
Так ведь не тридцать же! И не тридцать три. В тридцать три порядочные люди о женитьбе не думают.