А о чем думают? подал голос Демьян Еремеевич.
О похоронах!
Нюся!
Что, маменька? Я ж правду говорю! Вам когда еще тетка говорила, что пора уже гробовые откладывать, а то вдруг помрете ненароком от старости, и что мне тогда?
Демьян Еремеевич отвернулся к окну, как показалось Василисе, пытаясь скрыть улыбку. Нюся же продолжила:
А вы мне адресок дадите? Скажите брату вашему, что мы с маменькой на villa «Carmen» отдыхать будем, что люди мы приличные, у меня и приданое есть. А как маменька помрет, то и заводики, и мануфактурочки, и лавки все мне в хозяйство отойдут, тогда-то я их продам и модный дом открою.
Она мечтательно прищурилась.
Или лучше кабаре? Мне одна подружка писала так-то она не особо умна, но в Петербурге живет. Я маменьке тоже говорила, зачем нам надобен этот Ахтиар[2]? В Петербурге ныне вся жизнь. Я хотела к подружке поехать, так не пустила же, Нюся всплеснула хрустальными своими ручками, едва не опрокинув притом стакан с чаем. Говорит, что неможно одной, будто у нас ныне темные времена.
А не темные? Демьян Еремеевич разглядывал то ли окно, то ли собственное в нем отражение, несколько мутноватое, правда.
Нет, конечно. Просвещенные, она поерзала, устраиваясь поудобней. Огромное кресло было ей велико, а темный бархат обивки лишь подчеркивал Нюсину хрупкость. Ныне женщина не должна сидеть дома взаперти, не имея прав ни на что. Ныне она свободна в своих желаниях. И может делать, что хочешь. Замуж там идти или кабаре открывать
Нюся, выдохнула Ефимия Гавриловна, платочком смахивая то ли слезу, то ли пылинку со щеки. Что ты такое говоришь?
Правду, Нюся задрала голову. Против правды не попрешь. Пришел конец вековому угнетательству
Вы из суфражисток будете? поинтересовался Демьян Еремеевич, повернувшись таки к Нюсе. Он разглядывал ее с немалым интересом, будто только-только заметил. Или сразу из революционерок?
А что? произнесла Нюся с немалым вызовом.
Ничего. Интересно просто.
Чего интересно? светлые бровки слегка нахмурились. Или думаете, что женщина только и должна, что борщи варить и дома сидеть? Для того кухарки имеются.
Не у всех.
Это все нянька избаловала ее, Ефимия Гавриловна сняла-таки шляпку и пригладила светлые, сдобренные серебряной паутиной седины, волосы. Все-то дозволяла, а я только и думала, что, коль дитё счастливо, то так оно и надо и дела постоянного внимания требовали. Ныне-то управляющие работают, но за ними тоже глаз да глаз. Чуть почуют слабину, мигом в конец разворуются
Просто вы, маменька, с людями работать не умеете, сказала Нюся с упреком. К людям подход нужен, а не это ваше сплошное угнетательство.
Кого я угнетаю? искренне возмутилась Ефимия Гавриловна.
Всех! Меня так точно.
Когда?
Когда замуж выпихнуть пытались за этого вашего
Фрол Аксютовичдостойный господин, миллионщик, у него и тут лавки, и в Москве имеются. И другая бы за такого жениха обеими руками уцепилась, а эта горе ты мое, наказание Господне, Ефимия Гавриловна размашисто перекрестилась.
Он старый
Всего-то тридцать три
И толстый!
Степенный! возразила Ефимия Гавриловна. И тебя бы баловал. Уж как бы баловал были бы у тебя и бусики жемчужные, и кружева, и платья всякие. Глядишь, ласково держалась бы, и кабару твою открыл бы. Или дом модный.
Я и без него справлюсь, отмахнулась Нюся, закрывая вопрос с несостоявшимся замужеством. Вот вернемся, ты мне одну лавку дашь и увидишь я все придумала!
Разговор этот становился донельзя утомителен, и Василиса, допив остывший чай, отставила стакан. Она прикрыла глаза, надеясь впасть в полудрему, но тоненький Нюсин голосок изрядно мешал.
Если хотите, неожиданно произнес Демьян Еремеевич, очень тихо, так, что услышала одна лишь Василиса, я полог поставлю. Отдохнете.
Не стоит Василиса смутилась.
Если заметят, будет неудобно.
Бросьте. Вы явно устали, а подобные особы порой привлекают чересчур много внимания и, не дожидаясь ответа, Демьян Еремеевич коснулся запонки на правой руке, пробуждая скрытый артефакт. Да и я сам, признаться, хочу отдохнуть. А ставить полог, чтобы спрятаться от шумной девицы как-то оно не по-мужски. Другое дело, если даме помочь
Василиса улыбнулась.
В таком случае буду весьма вам благодарна
Звуки полог гасил не полностью, но и голоса, и грохот колес вдруг показались невероятно далекими. Свет слегка померк, и Василиса с немалым наслаждением откинулась на спинку кресла. Она и вправду хотела спать. Ночью-то не спалось.
Мысли всякие в голову лезли.
Сомнения.
А тут вот Она сама не заметила, как задремала, и проспала, верно, долго, если очнулась от боли в шее. После поняла, что не только шея болит, но и все тело с непривычки. Кресло, пусть и весьма удобное, для сна предназначено не было.
Василиса потянулась.
И вспомнила, где находится. Господи, неудобно-то как после она уж заметила, что «берлинер»[3] их пуст.
Почти пуст.
Доброго дня, Демьян Еремеевич чуть поклонился. Вы так сладко спали, что будить вас совершенно не хотелось.
А где все?
Решили прогуляться. Кастрополь[4]. Стоим четверть часа.
А вы?
Василиса поглядела в окно, но увидела лишь пыльный перрон да людей на нем.
Как-то не в настроении гулять. Да и бросать вас в одиночестве показалось неправильным.
Спасибо.
Она все же поднялась, жалея, что здесь, в вагоне, нельзя помахать руками или сделать пару приседаний, не говоря уже об иных упражнениях, безусловно, полезных для кровотока и тела, но все ж таки не совсем приличных вне гимнастической залы.
Не за что. Если хотите Демьян Еремеевич указал на дверь. Мы только остановились
Нет, пожалуй, через окно Кастрополь не вызывал ни малейшего желания прогуляться. Скорее уж напротивказался он унылым, серым и донельзя суетливым. Вдоль поезда сновали грузчики со своими тележками, мальчишки-газетчики, разносчики и разносчицы съестного, лоточники и прочий донельзя занятой люд. А вы не знаете, здесь есть ресторан
Спросила и покраснела.
Получается, будто Василиса напрашивалась, а она просто голодна. И вновь же сама в том виновата. Утром кусок в горло не лез от волнения, а к обеду времени не осталось, вот и
Есть. Вас проводить?
Если вас не затруднит, у нее никогда не получалось держаться с людьми так, как у Марьи, с холодной приветливостью, с отстраненностью, которая, однако, не позволяла бы упрекнуть в презрении к собеседнику.
Ничуть. Я бы и сам, но как-то вот показалось, что Демьян Еремеевич слегка смутился, чего быть не могло, потому как мужчины не смущаются.
С другой стороны, следовало признать, что о мужчинах она знала не так и много.
Буду рада, она бросила взгляд в зеркало, убеждаясь, что коса, если и растрепалась, то не настолько, чтобы выглядело это совсем уж дурно, что платье, конечно, измялось, несмотря на обещанную особую обработку ткани. Что сама она, Василиса, не стала сколь бы то ни было симпатичнее.
Все то же чересчур округлое лицо с пухлыми щеками и крохотным носом.
Брови дугами.
Крупные губы.
И глаза раскосые, напоминающие о дурной крови степняков, о которой Радковские-Кевич и рады были бы забыть.
Прошу, Демьян Еремеевич предложил руку. И Василиса ее приняла, а после спохватилась, что, возможно, не следовало бы делать этого, что Марья точно не одобрила бы подобной вольности, и Настасья тоже не одобрила бы, пусть и по иной причине: женщина вполне себе сама ходить способна. Так бы она сказала.
Но ни Марьи, ни Настасьи в вагоне не было.
А Демьян Еремеевич был.
И от него пахло камфорным спиртом, травами и самую малостьцелительской магией. Этот едва уловимый, пряный аромат заставил Василису принюхиваться, выискивая малейшие его оттенки.
Вагон-ресторан располагался не так и далеко. Пара узких коридоров и еще более узких мостиков, переступать по которым было страшновато, хотя Василиса и понимала, что поезд стоит, что, даже если бы он ехал, никакой бы опасности не существовало, но вот она с трудом удерживалась, чтобы не вцепиться в руку Демьяна Еремеевича.
А тот делал вид, что не замечает ее страха, за что Василиса ему была несказанно благодарна.
Пахло съестным.
И запахи эти окружили, привычно успокаивая, отвлекая, заставляя разбираться в них. Вот терпкость бадьяна, довольно агрессивного, и мало кто из поваров рискует пользоваться им. А вот мягкая свежесть мяты, ее, напротив, суют, кажется, всюду, порой изводя совершенно безо всякого смысла, но исключительно по моде.
Горьковатый анис.
И тонкий, едва уловимый флер тимьяна.
Розмариновый букет на мясе, которое пронесли мимо них, заставил Василису обернуться и сглотнуть. Мясо выглядело приготовленным если не идеально, то к тому близко.
[1] Санаторий «Таласса»один из первых российских санаториев.
[2] В нашей реальности ни один из проектов железной дороги, которая должна была бы связать Крым с Империей, так и не был реализован до революции.
[3] Название вагона первого класса.
[4] Одна из станций железной дороги, которая планировалась Ф.Ф. Баталиным, но так и не была построена.
Глава 6
Демьян чувствовал себя до крайности глупо.
Пора бы уже привыкнуть.
Тот, чьего имени ему так и не сказали, собственное обличье Демьяна примерил легко, и видно было, что не испытывает он ни малейшего неудобства. А вот на себя Демьян со стороны смотрел и удивлялся, неужели он и вправду такой?
Крупноватый.
Неловкий какой-то. И двигается будто урывками, и имеет неприятную привычку замирать, уставившись взглядом куда-то за спину собеседника. И хмурится постоянно. Тот, другой, он ведь неспроста. Он сперва дня два подле Демьяна находился, почитай, неотлучно. Наблюдал. Повторял.
Перенимал.
Копировал столь тщательно, что под конец Демьян сам едва не поверил, что этот вот человек, сидевший напротив, и вправду он сам. Человек был определенно болен и за время болезни исхудал. И добротный, пусть и слегка поношенный костюм из собственных запасов Демьяна откровенно был ему великоват. Мешком повис пиджак, а брюки удерживались единственно на ремне, в котором пришлось для того дырки добивать.
Может робко предложил Демьян себе же, другому, новый
В Петербурге, отмахнулся он сам. Старые вещи придают облику достоверности. А нам нужно, чтобы все поверили, что в столицу прибываете именно вы.
Он улыбнулся, чуть кривовато и неловко, будто извиняясь, что вынужден был взять облик, а собственный его оказался каким-то
Не таким?
Пожалуй.
Обряд прошел обыденно. Правда, после него Демьян почти сутки пластом лежал. И Марк Львович, вызванный в квартиру, долго качал головой, а во взгляде его виделась укоризнавсе ж людям надо больше внимания уделять собственному-то здоровью. Впрочем, говорить ничего он не стал, и за это молчание Демьян тоже был ему благодарен.
Никонов появился уже потом, после, и, оценив результат, хмыкнул:
Это лучше, чем вовсе ничего
Именно тогда Демьяну подали зеркало, и он понял, что обряд, если и прошел, то вовсе не так, как ожидалось. Отражение было знакомо.
Лицо гляделось одновременно и чужим, и своим, будто кто-то свыше взялся вдруг переменить привычные черты его, да после передумал, бросив дело на половине.
Подбородок вот тяжеловат получился.
А брови и глаза вовсе не переменились.
Нос стал тоньше и горбинка на нем, бывшая, пожалуй, единственным, кроме дара, явным свидетельством иной, немещанской крови, переменилась. Теперь в ней виделся не этакий намек на высоких предков, а скорее след давнего неудачно сросшегося перелома. Волос посветлел, но опять же неровно, и пегая этакая шевелюра раздражала неимоверно.
Руки стали тоньше и изящней, вот только смотрелось это с прежним массивным телом по меньшей мере нелепо.
Да, от пляжных костюмов вам лучше воздержаться, вынес свой вердикт Никонов. И амулет мы вам дадим, чтоб внимание рассеивать. Раз уж оно так неудачно вышло. Хотя, конечно, странно, да странно
Он обошел Демьяна кругом, потрогал даже, словно желая убедиться, что глаза не обманывают. Покачал головой.
Должно быть, ваше состояние тому причиной, да
Состояние не сказать, чтобы сильно изменилось. Огня в себе Демьян не ощущал, как и прежде, но и опустошенности не было, скорее ощущение этакой легкой неправильности, которая никак не исчезала, однако и объяснения, что именно было не так, он не находил.
Ничего, амулет возьмете, и ладно будет, решил советник, амулет и выдавший. Как оно вам? Не мешает?
Слабое поле я вовсе не ощущаю, признался Демьян, который, чего греха таить, не удержался, полез эксперименту ставить, пусть и с простыми, слабенькими амулетами, коих в любой приличной квартире дюжина сыщется. Если ненаправленное. Направленное хуже, но терпимо.
Целительские, выданные Марком Львовичем, воспринимались особенно неприятно. Ледяные. Колючие. И главное, цепкие донельзя. Сила, в них укрытая, так и норовила впиться в тело, расползтись, да и после долго еще мучила этакими льдинками, которые все не желали таять.
Правда, после становилось легче, но все же само
От и ладно. От и замечательно, Никонов ответу обрадовался, а уж амулетов принес целую шкатулку, этакую, из меди и серебра сплетенную, о семи печатях и замочке прехитром, на крови заговоренном. Заодно и защитой озаботиться стоит на всякий случай, так сказать. Да и вовсе негоже человеку вашего статуса путешествовать без всякого рода полезных мелочей.
Мелочей в шкатулке нашлось изрядно. В другой раз Демьян, может, и обрадовался бы этакому богатству, которое нашлось бы куда применить, а теперь же испытал лишь самому ему непонятное раздражение.
С чего бы, спрашивается?
Вы пока осваивайтесь, велел советник, оставив шкатулку. Привыкайте.
К телу Демьян привыкал долго.
К имени
Его вовсе решили не менять.
Ни к чему, Никонов полюбил захаживать вечерами, проверяя, как идет процесс перевоплощения. У вас, уж простите, нет того опыта, который позволит носить чужое имя, как собственное. Замешкаетесь где ненароком, не отзоветесь, возбудите подозрения ненужные и мало ли, у кого? А имя у вас распространенное. С отчеством сложнее, но вот тоже не сказать, чтобы слишком уж редкое. Фамилию же сменим. Шипшиным походите.
Документы выправили быстро.
И паспорт, и регистрационная карточка выглядели настоящими. Впрочем, верно, ими и являлись. Весьма потрепанными, сдобренными парой заломов и жирными пятнами, которые имеют обыкновение возникать на любых бумагах.
Будете у нас военным в отставке подполковником, скажем так. Служили ведь?
Собирался, но не сложилось, ответил Демьян и сдержался, чтобы не поморщиться. Собственный голос звучал чересчур уж тонко, визгливо даже. Это раздражало неимоверно. Все-то, признаться, раздражало. Колючий волос, который и завиваться вдруг начал.
Шея чересчур уж длинная.
Отражение в зеркале. И главное, собственная невозможность что-либо изменить.
Ничего, жандармытоже люди служилые. Считайте, даже почти врать не придется. А в таком деле чем меньше врешь, тем оно лучше мы выезжаем завтра. Вас сегодня препроводят на другую квартиру, которую вы, чтоб вы знали, снимаете уже год как, просто бываете на ней редко. Дела семейные требуют присутствия.
ему оставили папку с новой жизнью, которую предстояло выучить, и пусть сама она не особо отличалась от собственной жизни Демьяна, но вызывала внутри глухое отторжение.
Он ведь
Не тот. Не такой, как в зеркале.
и ныне, поймав отражение, в вагоне первого класса зеркал было едва ли не больше, чем пассажироввсе ж не выдержал, скривился. А после покосился на женщину, что оказалась рядом. Видит ли? А если видит, то что подумает?
Впрочем, Демьян тотчас себя одернул. Какое, собственно, ему дело до нее вот и мыслей ее? И прочих людей? Нет, Никонов велел вести себя обыкновенно.
Гуляйте. Кушайте мороженое. В синему загляните. Может, встретите кого не знаю, как ваш Марк Львович, а вот мой целитель утверждает, что нет ничего более полезного для мужского здоровья, чем курортный роман.
Романов заводить Демьян не собирался.
Да и вообще
Беспокойно было.
Его двойник отправился в Петербург третьего дня. А в утреннем выпуске написали о взрыве близ Борисовой Гривы, что повредил рельсы. Совпадение? Или и как знать, удалось ли покушение?