Вернув теплую трубку телефонного аппарата на рожок, Василиса задумалась.
Что ей делать?
Нет, сейчас понятно, Ляля вон подала чай, в который помимо заварки щедрою рукой сыпанула и смородинового листа, и клубничного, и тонких вишневых веточек, отчего чай вышел терпким и ароматным. Сдоба тоже была неплоха, но в остальном
Василиса сделала глоток и закрыла глаза.
Она хотела уехать?
Она уехала. И приехала. И и вдруг оказалось, что она совершенно не представляет, что дальше.
Барышня? Ляля заглянула в кабинет осторожно, что было ей совершенно не свойственно. Туточки вам цветы прислали.
Цветы?
Не то, чтобы Василисе прежде не присылали цветов, но вот она только приехала, а тут цветы. И надо полагать, не от Марьи, если Ляля сочла нужным лично сообщить.
От кого?
Или
Нет, то знакомство, случайное, мимолетное, вряд ли продолжится. Да и было оно, положа руку на сердце, вынужденным. И не стоит ждать, что человек посторонний вдруг столь Василисой очаруется, что, едва лишь приехав, сразу букет отправит.
Василиса отставила кружку.
Ей вдруг стало донельзя любопытно.
От кого?
Букет был красив той выверенной аккуратной красотой, что свидетельствовала о работе хорошего флориста. Гармония форм и цвета, а в завершении аккуратная карточка, что виднелась по-над хрупкими бутонами альстромерий.
Карточку Василиса вытащила.
«Мы пока не были представлены, но весьма надеюсь на скорое знакомство. Ладислав Горецкий».
Горецкий?
Василиса честно попыталась вспомнить, что она слышала об этом человеке, но вынуждена была признать, что ничего. То ли память вновь подвела, то ли по своему обыкновению она была чересчур рассеяна, когда речь заходила о вещах или людях посторонних.
Красивый, Ляля держала букет бережно, едва ли не с трепетом. А вы говорили
Поставь куда-нибудь
Василиса карточку убрала.
И вздох подавила.
Марья.
Больше некому. Кем бы ни был этот самый Ладислав Горецкий, он появился донельзя вовремя, а стало быть, знал, когда Василиса должна прибыть. И кто ему сказал? Не Александр точно, тот сводничеством не занимается, в отличие от Марьи, которая, верно, сочла, что курортные красотысамое оно для истории о большой и светлой любви.
Если появятся, то просить? Ляля почувствовала настроение хозяйки и нахмурилась.
Проси, ответила Василиса с обреченностью.
Уезжать следовало заграницу, к Настасье, которая на все эти брачные игрища смотрела снисходительно и точно не стала бы перебирать окружение ближнее и дальнее в тайной надежде пристроить неудачливую свою сестру.
Правда, завела бы речь про образование.
Университет.
Открытия, которые Василиса всенепременно сделает, если постарается, ибо она талантлива, пусть и силой обделена. Василиса покачала головой и отправилась в единственное место, где чувствовала себя собой: на кухню.
Остаток дня прошел в совершенно утомительном безделье. Демьян и не представлял, до чего тяжело приходится людям, не имеющим сколь бы то ни было внятных занятий.
Он переоделся.
И побывал в ресторации, просторной и светлой, как, кажется, все в этом городе. Отведал фирменной ягнятины в травах, которую подавали на блюде столь огромном, что на это блюдо весь барашек целиком вместился бы.
Посидел на террасе, глядя, как пара девиц играет в городки, почти решился было сам испробовать силы, но к девицам присоединились молодые люди, и на площадке стало тесновато.
Он вышел и в город.
Прогулялся по набережной, посетил пару магазинов из тех, в которых торговали соломенными шляпами и белоснежными костюмами, даже приобрел один, льняной, чтоб вовсе не отличаться от отдыхающих.
Время от времени Демьян останавливался, будто невзначай бросая взгляд на очередную витрину, но так никого и не увидел. То ли за ним вовсе не приглядывали, то ли приглядывали, но весьма издалека, то ли специалисты были и вправду хороши, а потому обыкновенные уловки против них не действовали.
На виллу Демьян вернулся уж вечером, измотанный, что жарой, что городом, разочарованный отдыхом и страстно желающий найти себе хоть какое-то занятие, но
Ужин.
И та же ресторация, правда, ныне заполненная людьми. Кого только средь них не было. Вот утрешние девицы любезничают с кавалерами, кажется, с теми, с которыми играли в городки. Вот приглядывают за девицами, да и за кавалерами тоже, степенного вида дамы, время от времени обмениваясь короткими фразами и кивками. Вот дремлет у окна седой хрупкого вида господин.
Военные пьют.
И невоенные тоже пьют.
Снуют половые, спеша обслужить гостей. Кто-то смеется, кто-то говорит, заглушая вялое дребезжание рояля. И в этом вот всеобщем веселье Демьян чувствует себя до крайности неуютно. Вдруг накатило. Вдруг показалось, что где-то там, среди людей этих, по сути чужих, скрывается убийца.
Заколотилось сердце.
Бросило в холодный пот. И дыхание перехватило, будто горло захлестнуло невидимой петлей. Демьян стиснул зубы. Не поддаваться. Дышать надо. Спокойно так дышать. И не думать давешняя чахоточная девица здесь?
Вон, сидит за соседним столиком, сгорбилась над тарелкой, ковыряется в ней с видом отрешенным. И нет-то ей никакого дела ни до содержимого этой самой тарелки, ни до самого Демьяна.
Простите, вы не возражаете?
Этот голос заставил сердце болезненно сжаться, кольнуло под лопатку, и боль была столь острой, что Демьян поморщился.
А то тут, кажется, все-то занято, Ефимия Гавриловна тоже сменила наряд. На смену темному приличному для вдовы платью пришла длинная в пол юбка и белая строгая блуза, единственным украшением которой была камея под воротником.
Ма-а-ам, проныла Нюся, взгляд которой метался по ресторации. Мы мешать станем.
Нисколько, Демьян заставил себя улыбнуться и поднялся, отодвинул стул, помогая даме. Нюся фыркнула. Кажется, с куда большим удовольствием она бы присела за стол с вон тем моложавым офицериком, что с задумчивым видом попивал кофий и уходить не торопился. Буду рад компании.
Отпустило.
И сердце заработало как прежде, и дышать он вновь мог, а страх ушел. И теперь было стыдно за этот самый страх, который обычным людям позволителен, но уж никак не офицеру с немалой выслугой.
Вы уж простите нас, Ефимия Гавриловна взмахом руки подозвала полового. Думали раньше прийти, чтоб место занять, а Нюся завозилась. Все красоту никак не могла навести.
Нюся надула губки.
К красоте она относилась серьезно, а потому губки были покрыты слоем алой помады, глаза подведены столь ярко, что казались неестественно огромными, а темные ресницы едва не обламывались под собственной тяжестью. Светлые волосики Нюся закрутила, а после, взбив, перевязала изумрудно-зеленой лентой, с которой на лоб спускалась нитка жемчужин, одна другой больше.
Это вам, маменька, можно чучелом ходить, сказала она, принимая меню. И манерно отставивши пальчик, в оное ткнуло. А я молода. Мне жизнь еще устраивать.
Подали ужин.
Следовало признать, что повара в ресторации были куда лучше, чем в том трактире, где обычно столовался Демьян. Правда, конечно, страсть их к преогромным блюдам была совершенно не понятна. Мало, что еда терялась, так еще и стол вдруг оказался маловат.
Устраивать она будет посвистелка, проворчала Ефимия Гавриловна. Глаз да глаз за тобою нужен
Нюся фыркнула и стрельнула глазками то ли офицеру, то ли еще кому, благо, лиц подходящих в зале хватало.
И как вам здесь? поинтересовался Демьян для поддержания беседы. В светских беседах он был не особо силен, но молчание показалось неудобным.
Дорого, сказала Ефимия Гавриловна.
Все-то вы, маменька, над каждою копеечкой трясетесь. Всего-то восемьдесят рублей
Сто шестьдесят.
С одного человека восемьдесят выходит. И это за месяц!
Дома на десять можно жить и столоваться весьма неплохо, Ефимия Гавриловна ткнула вилкой в мясной рулет, щедро политый острою подливой.
Зато тут купальни есть, собственные. И грязевые ванны! Я записалась на завтра, утречком. А еще пляж. И парк, и Нюся от возбуждения подпрыгивала на стульчике. И громкий ее голос мешался с другими. А город? Вы уже гуляли?
Гулял.
А маменька отказалась. Устала она с дороги. И мне одной запретила. Пришлось сидеть в нумерах у нас двойной, преогромный. И ванна своя, представляете? Я маменьке говорю, что и нам надобно такую дома поставить.
Дорого.
Все-то ей дорого. Вы не слушайте, у нас доходы приличные весьма. Маменька, если не миллионщица, то скоро станет. А при том жадная
Я не жадная, обиделась Ефимия Гавриловна, я рачительная. От твоего батюшки, между прочим, одни долги в наследство остались.
И что? Теперь-то долгов нету.
Дурное делонехитрое
А главное бубнит и бубнит, не замолкает, считай. Все-то я не так делаю все-то не то, а я же не виновата, что такая красивая уродилась!
Нюся!
Что? Они сами меня находят. И уважение оказывают.
Главное, чтоб ты от этого уважения в подоле не принесла, Ефимия Гавриловна хмурилась и своего недовольства не скрывала.
Мама!
Что? Я сказала. А вы, стало быть, тут же остановились?
Да.
Чудесно я как-то вот спокойней, когда знакомого человека увидишь, приличного, а не какого проходимца.
Полечка не проходимец, Нюся посмотрела куда-то влево и, подняв руку, помахала. А комуДемьян не заметил. И тут же устыдился. Это ж надо, за девицей совершенно посторонней подглядывать. Еще решит, будто привлекла его внимание, и ладно, если она, она его за кавалера не примет, а вот матушка могла и счесть, что Демьян станет подходящей партией для дорогой бестолковой дочери.
Все-то вы маменька выдумываете. Полечкадостойный молодой человек с большими перспективами
И слабыми активами.
он современный, а не то, что старичье, которое вы мне сватаете
От этакой перспективы подурнело.
Жениться Демьян готов не был, здраво рассудив, что вряд ли на свете сыщется женщина, готовая сносить вечное его отсутствие, неспособность понять тонкие душевные переживания и в целом полную его неготовность к семейному счастью. А уж особа, подобная Нюсе, сколь бы привлекательна она ни былалет пятнадцать тому Демьян всенепременно увлекся бы еюв браке доставит одно лишь беспокойство.
Прошу меня простить, он поднялся и откланялся, что было невежливо и более напоминало бегство. Но дамы, увлеченные беседой, выяснением того, кто из них более прав, на уход Демьяна внимания не обратили.
Или обратили, но виду не подали.
Впрочем, и то, и другое Демьяна вполне себе устраивало.
Глава 10
Никанор Бальтазарович отыскался в лечебном корпусе, который стоял в отдалении, отделенный от жилого узкой преградой тополиной аллеи да колючим шиповником.
Здесь пахло больничкой, резко и неприятно. И неприятный запах этот едва не заставил Демьяна отступить, но все же тот был человеком действительно разумным.
Как знать, не повторится ли странный приступ.
И когда.
И
Кабинет располагался на втором этаже, и Демьян решился-таки постучать, а после и дверь открыл, заглянув.
Какие люди! Никанор Бальтазарович поднялся навстречу. Погодите, я сейчас закончу и отпущу мою прелестницу
Медицинская сестра, находившаяся в том почтенном возрасте, который редко собирает комплименты, зарделась.
И нахмурилась, но притворно.
И вас, моя дорогая, тоже мы, надеюсь, поняли друг друга? Болезнь ваша голос утих, отрезанный защитным пологом.
Ждать пришлось недолго.
Вот дверь открылась, пропуская сухопарую старушку, сопровождаемую другой старухой, но полнотелой, грузной и ворчливой с виду. Вот закрылась и открылась вновь, на сей раз из кабинета выпорхнула медицинская сестра с корзинкой.
Идите, сказала она, окинув Демьяна любопытствующим взглядом. Вас ждут
Заходите, заходите, дорогой мой премного рад, что вы всерьез отнеслись к моему предупреждению. Сердечные приступы игнорировать не след, это, я вам скажу, неразумно. Настолько неразумно, что сия неразумность может отправить вас прямо
Никанор Бальтазарович поднял очи к выбеленному потолку.
Откуда вы
Маячок повесил, уж извините, он развел руками. Опыт подсказывает, что менее всего целителю стоит уповать на человеческое благоразумие. Маячоконо как-то надежней. А вы меня напугали. Присаживайтесь и раздевайтесь, коль уж пришли.
Он запер дверь.
И на кушетку указал.
Зачем?
Сердце ваше смотреть станем. Надо же понять, что с ним приключилось вдруг а вы рассказывайте, рассказывайте как день прошел, кого встретили и что вас так напугало.
Не знаю.
Разделся Демьян тут же, и на холодную кушетку лег, преодолевая подлую мыслишку, что от мест подобных и целителей вовсе надо держаться подальше.
Просто вдруг увидел девицу попутчицу которая с чахоткой. Имени не знаю.
Белла.
Вы
Пахотина Белла Игнатьевна, в девичестве Назимова, двадцати трех лет отроду, дворянка. Батюшка ее из офицеров, матушка тоже из рода старого, но никогда-то богатым не бывшего. Честные достойные люди
А она?
И она была, конечно, замечена средь сочувствующих. Все эти поэтические кружки, спиритические кружки, революционные ходят люди, спорят, как отечеству помочь вроде бы и неплохо, что неравнодушные к судьбам, но вот одного разу попалась, правда, на контактах с бомбисткой, но привлекать не стали. Ей шестнадцать было, молодая, глупенькая. Пожалели да и видно было, что дальше пылких слов дело не пошло. Так что
Пальцы мяли тело.
Щипали.
Тыкали.
И иглы силы уходили внутрь Демьяна, одна за другой. Он и чувствовал себя этакою бабочкой, старым потрепанным бражником, которого того и гляди приспособят в коллекцию, хотя и видом он неказист, и редкости никакой-то не представляет.
Из дому ушла, с батюшкой рассорившись. После училась на курсах. Платил за них дед, который тоже с сыном не больно-то ладил. Но речь не о нем. Уж после курсов наша дорогая Белла Игнатьевна преподавала в школе детям рабочих, что хорошо и достойно там-то чахотку и подхватила.
А здесь
Вряд ли у школьной учительницы достанет жалования оплатить отдых в подобном месте.
А вот интересная история почти роман-с, если позволите ее в школе увидал хозяин завода. И влюбился без памяти. Ухаживать стал. Но она отказывала
Дура.
Романтичная и упертая, как все дуры.
пока не слегла с чахоткой. Как выяснилось, чахотка изрядно способствует переоценке жизненных ценностей. Сперва-то, когда болезнь только-только появилась, она, верно, особого внимания не обратила. Слабость там, кашель, оно ведь не пугает, кажется, что это сродни простуде, пускай немного затянувшейся.
Ладонь надавила на грудь и с такой силой, что ребра затрещали.
Лежите, велел Никанор Бальтазарович. И терпите.
Терплю.
Вот и ладно, вот и молодец так вот, как кашель с кровью пошел, а слабость сделалась такою, что с кровати подняться тяжко, тогда-то прозрение и наступило. Я думаю. Оно у многих в этот момент наступает, да
Давление усилилось. И ведь рука-то лежала осторожно, а вот внутри будто ломали кости. Демьян чувствовал, как трещат они. Дышать стало тяжело.
В общем, она оказалась в госпитале. Там и замуж вышла да в Петербурге.
Почему в Петербурге?
В царской лечебнице лучшие врачи спасли. Но здоровье Белла Игнатьевна крепко подорвала, вот и рекомендовали отдых.
Здесь?
Почему нет? За границу она еще слаба ехать.
А муж где?
Должен прибыть. И билет был куплен, вот только дела задержали. Так что не могу сказать, стоит ли вам опасаться ее.
Давление вдруг исчезло, и дышать стало легко-легко. Демьян задышал со всею силой. Он даже захлебнулся воздухом от неожиданности.
Аккуратнее, Никанор Бальтазарович погрозил пальцем. Не спешите.
Что вы
Ничего-то особенного, просто кое-какие, скажем так, авторские методики сердечко ваше подправил, а то ж где это видано, чтобы в годах столь ранних инфаркт случился?
Инфаркт? Демьян коснулся груди и прислушался к стуку сердца.
Он самый. Малый, правда, в другое время вы, верно, как и многие, внимания бы не обратили. А обративши даже, отмахнулись бы. Подумаешь, чуть засбоило? А после снова и снова, и вот уже хоронят.