Я чувствовала себя лучше. Намного лучше.
Но да, по-прежнему довольно странно.
Теперь казалось, что я должна поговорить с ним.
Я не знала, как заговорить, и есть ли мне вообще что сказать. Я гадала, позволит ли он мне сначала поспать, но когда он сел рядом со мной на кровать, одетый лишь в полотенце на талии, он не лёг и не подвинулся так, чтобы мне удобно было лечь. Мне пришлось бы перебираться через него, чтобы добраться до другой стороны кровати.
Однако я этого не сделала. Я чувствовала, что он хочет поговорить со мной, так что просто ждала.
После очередной паузы Ревик жестом показал мне повернуться, и я осознала, что у него в руках одна из расчёсок-массажек для моих волос.
Я просто сидела, пока он расчёсывал мои спутавшиеся длинные волосы.
Я снова думаланасколько мне это удавалось. Та боль вернулась в мою грудь, но всё остальное по-прежнему ощущалось практически онемевшим. Может, поэтому казалось хорошей идеей поговорить с ним сейчас, пока всё остальное не вернулось в мой свет по-настоящему.
Мне нужно поспать, сказала я ему, сидя лицом к стене, пока он находился за моей спиной.
Ревик не ответил.
Почувствовав, как та боль в моей груди усиливается, я выдохнула, стараясь придумать, что сказать, вспомнить те слова, которые время от времени приходили в мою голову на протяжении последних нескольких дней.
Прости, что я ушла, сказала я ему.
Он перестал расчёсывать мои волосы. Он ничего не сказал, так что я сглотнула, по-прежнему не глядя на него.
Я сделаю всё, что ты захочешь, Ревик. Я просто я силилась думать. Я не знаю, как покончить с этим.
Покончить с чем? спросил он.
Я невольно оглянулась к нему.
С этим, растерянно произнесла я. С этой штукой, которую я создала. Уйдя вот так.
Он лишь смотрел на меня, скрываясь за своей маской разведчика.
Ты думаешь, проблема в этом? спросил он. В том, что ты ушла?
Я посмотрела на его тело, на тёмное полотенце, которое он повязал на талию. Я ощутила внезапное желание попросить его повернуться, чтобы я смогла посмотреть на его спину и увидеть, что Уллиса сделала с ним. Однако я этого не сделала.
Вместо этого я посмотрела вверх, встречаясь с ним взглядом.
Я хочу поговорить об этом, сказала я ему. Просто не сейчас.
Поговорить о чём? переспросил он. О чём, по-твоему, нам нужно поговорить, Элли?
Я моргнула, затем посмотрела на его грудь, снова думая об его спине. Не желая, чтобы он услышал мои мысли, я покачала головой, вновь поднимая взгляд к его лицу.
Может, она сумеет показать мне, сказала я наконец. В следующий раз, имею в виду. Может, я приду, и она покажет мне, как. Мы могли бы это обсудить.
Боль промелькнула на его лице.
Казалось, она ударила по нему без предупреждения, с такой силой, что Ревик вздрогнул, отворачиваясь от меня. Я чувствовала, как он старался контролировать эту боль, пока она усиливалась. Несколько секунд он ничего не говорил, и я положила ладонь на его бедро поверх полотенца.
Ревик, позвала я. Всё хорошо.
Он покачал головой, сжимая моё запястье ладонью.
Я просто устала, сказала я. Слишком устала, чтобы обсуждать это. Но мы поговорим. Обещаю. Мы разберёмся хорошо?
Долгое время Ревик просто смотрел на свою ладонь, которая держала моё запястье. Выражение его лица оставалось неподвижным. Я чувствовала, как он борется с собственными чувствами. Я также ощущала, как он думает, а эти чувства становятся всё интенсивнее. Я не могла распутать этот клубок эмоций. Я даже не могла быть уверена, думает ли он обо мне, или же его встревожило что-то другое из сказанного мной.
Я не хотела иметь дело с его стыдом. Я не хотела иметь дело с тем дерьмом, с которым мы раз за разом сталкивались в первом резервуаре.
Но я хотела помочь ему с этим.
Ревик издал сдавленный смешок.
Когда я подняла взгляд, он вытирал глаза свободной ладонью, пальцами другой руки крепче сжимая моё запястье. Он не смотрел мне в глаза, но я ощутила, как по его свету пронеслось что-то, напоминавшее укол злости. Он не адресовал это мне, но я ощущала вплетавшееся там раздражение и интенсивное желание.
Ты сделаешь всё, что я захочу? хрипло спросил он.
Мою грудь сдавило.
Проблеск воспоминаний о Дитрини проскользнул в моём сознании и тут же исчез.
Однако я больше не могла с ним ссориться. Я знала, что не могла.
Да, просто сказала я.
Ревик кивнул, поджав губы в жёсткую линию. Несколько долгих секунд он просто сидел там, и я чувствовала, как он вновь думает. А может, он укреплял свою решимость, укладывая в голове то, что он уже намеревался сделать.
Я всё ещё всматривалась в его лицо, когда он удивил меня, затащив к себе на колени.
Он сделал это не грубо, но решительно, не прося разрешения как такового, и не осторожничая как прежде. Он по-прежнему не смотрел мне в лицо, даже когда прижал к себе.
Он не хотел, чтобы я сидела на его коленях.
Вместо этого он уложил меня к себе на бёдра, чтобы я лежала животом на его коленях. Его пальцы вплелись в мои влажные волосы, не давая подняться, а его свет проник в мой, стремительно и настойчиво переплетаясь со структурами над моей головой. Я ощутила, как он скользит в те части меня, которые я в прошлом использовала на нёмте, которые натренированы Лао Ху.
Он стиснул те же самые структуры во мне, крепко сжимая своим светом, пока не взял телекинез под контроль. Сделав это, он медленно распространил контроль практически по всем остальным частям моего света.
Я на мгновение воспротивилась ему, но он послал жёсткий импульс света.
Я также ощутила в этом подтекст, напоминание, что я дала ему разрешение, сказала ему, что он может это сделать. Осознав, что он прав, я постаралась расслабиться, позволить этому случиться.
Через несколько секунд я ощутила, что он стискивает меня сильнее, и светом, и руками.
Затем я почувствовала, как он проверяет этот контроль над моим светом, пока я лежала там, тяжело дыша.
В его разуме пронеслось то, как я противилась ему в прошломсвоим светом, даже своим телом. Удовлетворившись полным контролем над моим светом, он начал снимать полотенце с моего тела.
По мне пронёсся страх, но его пальцы лишь сильнее сжали мои волосы.
Ревик начала я. Нет нет. Пожалуйста
Не двигайся, грубовато сказал он.
Ревик пожалуйста
Элли. Доверься мне. Пожалуйста. Доверься мне.
Боль заструилась по его свету, ухудшаясь до такой степени, что я закрыла глаза.
Я поймала себя на мысли, что он собирается трахнуть меня, что это какая-то его фантазия об изнасиловании. Но как только я подумала об этом, я ощутила, что злость в его свете усиливается вместе с болью, которая едва не ослепила меня, когда я почувствовала, что за ней скрывается.
Теперь я была обнажённой и лежала на его коленях поверх полотенца, по-прежнему обмотанного вокруг его бёдер.
Я чувствовала, что у него эрекция, но большая часть его света всё ещё вплеталась в мой, сосредоточившись на удержании меня в неподвижном положении, и эмоции, которые я там ощущала, не сводились к сексу.
Я чувствовала в нём боль, но она всё меньше и меньше походила на сексуальную боль.
Я устала, сказала я ему. Ревик. Бл*дь, я реально очень устала. Я не спала
Я знаю, сказал он.
Его пальцы и ладони массировали мои мышцы, мою кожу. Я ощущала в нём страх, возможно, угрызения совести, или же нервозность, угрызения совести и страх в одном флаконе. Он ласково гладил меня по волосам, своим светом посылая в меня тепло. Теперь я ощущала в нём тошнотворную усталость, больше похожую на измождение и настолько ярко выраженную, что это просочилось в его голос.
Я знаю, что ты устала, жена, мягко произнёс Ревик. Я знаю. Но именно поэтому это не может подождать. Я хочу сделать это, пока ты устала. Я хочу сделать это, когда ты слишком устала, чтобы бороться со мной, Элли. Когда мы оба слишком устали, чтобы противиться друг другу.
Я толком не понимала его слова.
Однако я вновь ощущала его страх. Что-то в этом чувстве заставило мой страх вновь вернуться, и вот я уже опять противилась ему своим светом, а где могла, и телом. Но он прав. Я слишком устала, чтобы бороться с ним, и чем дольше он меня удерживал, тем больше эта усталость превращалась в нечто близкое к отчаянию.
Я не могла бороться с ним. Бл*дь, я никогда я не могла бороться с ним.
Я не могла бороться ни с кем из них.
К тому времени, когда эта мысль отложилась в голове, по моему лицу катились слёзы, но и это я не могла осмыслить.
Когда он ударил меня в первый раз, я резко втянула воздух, скорее от недоверия, нежели от боли.
Он удержал меня, испытывая мой свет.
Затем он снова ударил меня, прямо по заднице голой рукой, и я вскрикнула, заёрзав под его руками и светом. Однако я не могла. Я не могла пошевелиться. Я почувствовала, как усилилась его боль, когда он опять меня ударил. И опять.
Боль становилась хуже, а не лучше.
Выносить её становилось тяжелее, а не легче.
В какой-то момент я начала орать на него.
Я не могла осмыслить собственные слова. Ревик не останавливался, что бы я ни говорила, и тогда я перестала пытаться контролировать эти слова или даже следить за ними.
Но некоторые вещи выделялись среди всего остального.
Я назвала его куском дерьма, как и Анжелина.
Я говорила, что ему на меня насрать.
Я говорила, что он меня не хочет, что он никогда меня не хотел. Я говорила, что они правы насчёт него, что он абьюзер и насильник. Я говорила, что мне уже безразлично, что он станет делать, и я знала, что ему никогда не будет достаточно меня, что бы я ни делала, какой бы шлюхой я для него ни была. Я говорила, что он может трахать кого угоднохоть Уллису, хоть Даледжема, хоть мою матьи я не попытаюсь его остановить.
Я говорила, что больше не хочу быть замужем за ним.
Я говорила, что он хотел кого-то слабого, кого-то мягкого, кого-то непохожего на меня.
Я орала на него за то, что он врал мне, что он нарушил клятву за то, что он был трусом, который никогда не говорил мне правду и который в принципе не способен кому-либо сказать правду.
Я обвинила его в том, что он трахал других людей на корабле.
Я обвинила его в том, что он хотел Даледжема, хотел Уллису, трахал её после того, как она его избила, соврал мне и себе о причинах, по которым он к ней пошёл.
Я говорила ему, что он не любит Лили.
Я говорила и другие вещи. Некоторые из них о Кэт. Некоторые о том, что он подобен Дитрини. Я обвинила его в том, что он хочет причинить мне боль, сломать меня так же, как этого хотел Дитрини, чтобы я тоже была мягкой.
Я чувствовала, что некоторые из моих слов причиняли ему боль, но он меня не отпускал.
Он также не останавливался.
Когда я подумала, что хуже уже не будет, боль стала ещё сильнее.
Я ощущала его в своём свете. К тому времени он проник ещё глубже в мой свет, притягивая, раскрывая меня. Он не останавливался, даже зная, что я могу ещё сильнее возненавидеть его. Я чувствовала, как он проскальзывает в трещины, образующиеся в моём щитесквозь боль, которая пульсировала в моей груди последние два дня и зародилась на пляже перед тем, как я отошла в сторонку с Кали. Я пыталась задавить её, но она просто оставалась в моей груди, тлея, не выходя, но наполняя мой свет дымом.
Боль заполыхала ещё жарче.
Она уже стала сильнее боли от его руки.
Она начала завладевать моим светом, мучая меня, терзая мою грудь, живот и горло обжигающе горячим ощущением, и вот я уже не могла говорить, не могла дышать.
Я вспомнила Кали на том пляже. Боль скрутила мои внутренности, должно быть, от воспоминаний. Я вспомнила их, их обоих. Я вспомнила
Боги. Я вспомнила Даледжема.
Я помнила, как он оставил меня под той эстакадой.
Он оставил меня там.
Я любила его, доверяла ему а он бросил меня там.
Я помнила, как кричала и звала его в темноте. А затем я снова оказалась в темноте, после того как Касс вскрыла меня и бросила. Я помнила её лицо, её улыбающееся лицо. Она была так счастлива причинить мне боль. Сделать мне больно и бросить вот так сделало её счастливой.
Я помню, как Ревик читал мне, пытаясь дотянуться до меня сквозь тьму.
Ревик хрипло вздохнул. Я осознала, что это было всхлипывающее рыдание, но почти его не слышала.
Я вновь потерялась там, затерялась в этом месте, во тьме и боли без конца. Я помнила состояние потерянности, отдалённости от всех и вся. Никто не приходил. Света не было. Я кричала, зовя Лили, зовя Ревика.
Я звала своих родителей, звала свет.
Я звала Даледжема.
Никто не пришёл.
Серые металлические прутья над головой, шум машин на эстакаде, их мелькающие тени, эхом отдающиеся возле горы мусора, где он оставил меня. Я чувствую запах человеческой мочи, блевотины, зловонное дыхание на моём лице. Кто-то трогает меня. Насекомые кусают мою кожу.
Джон был там. Он орал на меня, винил меня.
Они все бросали меня. Рано или поздно все они уходили.
Кали снова хотела забрать у меня Лили.
Они хотели забрать мою малышку.
Я издала сдавленное рыдание. Оно больше напоминало крик.
Ревик снова ударил меня, ещё сильнее. Я ощутила в нём боль и ахнула, борясь с ним, борясь с его руками и светом. Я почувствовала, как его свет выходит из контроля. Я ощутила его там, одинокого, и на кратчайшее мгновение мой щит пал. Я почувствовала, как он пытается дотянуться до меня, добраться сквозь эту тьму.
В какой-то момент та раскалённая твёрдая скала в моей груди раскололась на часть.
Темнота переполнила меня. Жидкий жар вытекал пламенем в мою грудь, ослепляя не хуже тьмы. На несколько долгих секунд время остановилось, и я вообще находилась не в комнате.
Очнувшись, я плакала на коленях Ревика.
Я плакала до тех пор, пока не вымоталась, пока не утратила способность дышать, думать.
Я плакала, пока не начала хватать воздух ртом, силясь думать.
Я почувствовала, как эта штука разламывается ещё сильнее. При этом жар вновь хлынул из меня жидким светом. Я вновь всё вспомнила, даже те вещи, которые забыла так основательно, что даже не осознавала, что там есть что помнить. Тошнотворное ощущение в моём животе усилилось.
Я видела, что Ревик объединился со всеми ними против меня: с Кали, с Даледжемом и Терианом, даже с Касс. Они хотели забрать у меня моего ребёнка. Они хотели сделать с ней то, что было сделано со мной.
Я не могла допустить, чтобы это повторилось. Только не с ней. Я не могла.
И я не допущу этого.
Свет Ревика глубже проникал в мой. Жар затмевал мой разум, словно живое пекло, словно живой огонь, окутывающий меня его присутствием.
Я ощущала там свирепость, столь интенсивное желание защитить и любовь, что я не могла почувствовать ничего другого. Я никогда прежде не ощущала подобного ни в ком другом. В какой-то момент он сдёрнул меня со своих коленей. Я подчинилась его рукам, и он перекатился вместе со мной, уложив меня на спину.
Это тоже причинило боль, но мне было уже всё равно.
Я сдёрнула полотенце с его талии, пока он прижимал другую мою ладонь к матрасу. Я почти справилась с полотенцем затем он уже оказался во мне. Его свет вновь заполонил мой, так глубоко вплетаясь в меня, что я утратила контакт с комнатой.
Всё пропало всё, кроме его кожи, дыхания и глаз.
Я видела, что он плакал, зовя меня по имени, и то жёсткое ощущение в моей груди раскрошилось ещё сильнее. Его пальцы сжимались в моих волосах, на моей спине, прижимая меня к нему, пока он вколачивался ещё глубже, пытаясь сломать меня в другом отношении.
То чувство в его свете усилилось, пугая своей интенсивностью.
В какой-то момент я вспомнила его.
Я вспомнила себя, но также вспомнила его.
Все события прошлого года как будто разбивались о нас. Я ощущала в нём желание, почти томительную потребность сокрушить эти стены, сокрушить всё, что стояло между нами, проломить это, даже если это убьёт нас в процессе.
Я помнила это ощущение.
Я помнила, что чувствовала себя так, пока мы были в первом резервуаре. Я помнила, что чувствовала это и позднее, пока находилась в Пекине и почти его не ощущала.
От Ревика исходила боль, воспоминания о тех словах, которые я сказала ему, пока он бил меня, и в этом я тоже ощущала его, пока жар в его свете полыхал ещё жарче. Я покрывала поцелуями его лицо, пока он льнул ко мне, хрипло дыша сквозь слёзы. И я чувствовала, что та штука во мне крушится, превращаясь в одну лишь пыль.
Я почувствовала, как его сердце раскрывается от облегчения, когда последние останки этого сгорели в моём свете.
В те же несколько секунд я ощутила в нём злость.
Не на меня, но практически на всех остальных.
На Касс. На Териана. На Джейдена. На Джона и Врега. На Анжелину. На Даледжема.
На Дитрини.
На себя самого. Возможно, в особенности на себя самого.
Я почувствовала, что какая-то его часть ненавидела Кали и Даледжема и Уйе а его свет обещал моему распалённой клятвой, от которой перехватывало дыхание, что он никогда не позволит кому-то из них, кому угодно, даже самому себе, вновь причинить мне боль.
Я знала, что в те несколько секунд он говорил серьёзно.
Я знала, насколько серьёзно он говорил.
Я также, пожалуй, впервые осознала, насколько такая клятва на деле попросту нереалистична.
Эта жёсткая мысль душила моё сердце и свет, но правда не опечалила меня и не оставила ощущения безнадёжности, как прежде.
Она просто ощущалась как правда.
Глава 38Пророк
Териан почувствовал приближение сзади задолго до того, как услышал его. И всё же его взгляд оставался прикованным к окну перед ним.
Что-то в песке притягивало его разум.
Это заставляло его свет кружить концентрическими вихрями.
Ветер закручивал песок в длинные циклоны над вытянутыми дюнами. Это происходило слишком далеко, чтобы он мог увидеть это глазами, но он всё равно наблюдал за этим в темнейших уголках своего сознания, как зачарованный следя за узорами. Песок извивался и дёргался от резких порывов ветра, создавая петляющие симметрии, витражные узоры цвета, в которые он мог погрузиться, почти мог чувствовать их запах под жаром солнца на стали, на воде, на коже.
Позади него прочистили горло.
Брат, терпеливо произнёс видящий.
Териан повернул голову, по-прежнему сжимая руки на пояснице.
Его разум в этой паузе включился в работупо крайней мере, частично.
Он позволил какой-то своей части поиграть в песчаной буре, танцевать в ветре и свете, отбрасывать тени на дюны, пока жар создавал миражи зеркальных озёр во впадинах пустыни.
Смотревший на него видящий выдохнул, его глаза и голос оставались терпеливыми.
Ты всё ещё пытаешься, брат? нежно спросил он. Как мы обсуждали?
Териан почувствовал, как что-то в его живом свете приняло иную формуизломанный, змеящийся разряд, похожий на шланг, разбрызгивающий вокруг воду и не удерживаемый ничьими руками.
Возможно, та его часть хотела пить. Возможно, ей нужно было выпить.
Его рот и лицо приняли ожидаемые выражения.
Конечно, отец, сказал он, улыбаясь и кивая головой. Конечно.
Высокий, худой как скелет видящий наблюдал за Терианом, не меняя выражения лица.
Однако Териан ощущал пытливость, скептицизм. Он вздрагивал там, где это задевало его; его свет проблесками порхал вокруг другого мужчины, пока он делал свою манеру держаться как можно более покорной. Он будет простым. Сговорчивым. Мягким и податливым, принимающим форму по желанию отца. Он сделает всё, что захочет отец.
Он сделает что угодно, совершенно точно.
«Виляющий хвостик, счастливый пёсик»
Он улыбнулся ещё шире, глядя на видящего с лицом черепа и длинными, седыми как сталь волосами.
«Улыбчивый пёсик виляет хвостиком. Пёсик сделает что угодно, что угодно, что угодно, хозяин. Пёсик будет лизать твой член, носить тебе тапочки, вилять хвостиком и гавкать, когда ты скажешь гавкать, лишь бы ты не бил его. Лишь бы ты его не поджигал»
Менлим испустил терпеливый вздох.
Здесь у тебя есть всё необходимое? спросил пожилой видящий.
Териан осмотрелся по сторонам, сбитый с толку вопросом.
Он посмотрел на кожаные диваны, на гостиную, на камин, из-за которого приходилось включать кондиционер, чтобы умерить его жар, на подлинники картин и скульптуры из стекла. Он знал, что слуги ждали лишь одного нажатия на кнопкуон знал, что мог вызвать сюда слуг, чтобы они сосали его член или забивали друг друга насмерть, если ему взбредёт в голову.
Тут имелась ванна джакузи с кучей пузырьков.
Переделанная гостевая спальня в номере служила ему гардеробной и теперь была набита вешалками с дизайнерской одеждой и туфлями.
Посмотрев на стенной гобелен из чистого золота, изображавший меч и солнце и висевший поверх книжного шкафа с подлинными книгами с кожаными переплётами и страницами из настоящей бумаги, Териан улыбнулся, плавным жестом руки обводя первоклассные апартаменты.
В чём же здесь можно нуждаться, отец?
Не потакай мне, брат, предостерёг Менлим, встречаясь взглядом с янтарными глазами Териана. Это слишком важно, он помедлил, и его интонации сделались более многозначительными. Я ни в чём не откажу тебе, брат мой, до тех пор, пока ты остаёшься верен мне.
Териан улыбнулся ещё шире.
«Улыбчивый пёсик машет хвостиком»
Ты хочешь их вернуть, не так ли? спросил Менлим, и его слова проникли в свет Териана. Твоя сестра, Война. Твоя дочь, малышка Ками, Менлим помедлил, изучая его безжизненными жёлтыми глазами. Твой брат, Меч. Пожалуй, его ты хочешь вернуть сильнее всего, да?
Териан вздрогнул, опуская взгляд.
Конечно, отец, пристыженно сказал он.
Тогда ты должен стараться усерднее, сын мой, Менлим сложил свои длинные белые руки. Ты знаешь, что я бы сделал это за тебя, но я не могу. Очень немногие способны на то, что тебе даётся естественно, как дыхание, мой дорогой брат. Тебе дан дар. Очень редкий и прекрасный дар Который ты не можешь растрачивать впустую из-за противоречивой верности своей семье, особенно когда они ярко заявили о том, кому верны они.
Териан кивнул, вздрагивая. Резкие шепотки серебристого света вились вокруг него, ища его секреты, вытягивая его из темноты
Отец хотел заполучить его секреты.
Он хотел разжевать его, заглотить целиком.
Ты нужен нам, брат Пророк, мягко сказал Менлим. Ты это знаешь. Теперь у них есть такая, как ты. Которая не несёт в сердце наших интересов.
Перед глазами Териана промелькнул образ.
Зелёные глаза, темнее глаз Моста. Чёрные волосы. Полные губы. Худое, но не лишённое изгибов тело, схожее с тем, которое теперь обретала её дочь. Териан её помнил. Он помнил её по Сайгону. Он помнил, как Реви желал её. Как он даже тогда хотел засунуть в неё свой член.
Териан ненавидел её там, в Сайгоне. Он ненавидел её в Бразилии.
Он по-прежнему ненавидел её.
Она была причиной, по которой он потерял своего брата. Эта сука-шлюха-пи*да-мать украла его брата Реви у него. Она охотилась на него как змея, сбила с толку, поиграла с его разумом.
Кали, пробормотал он, ощущая, как жёсткая вибрация вторгается в его свет.
Она расскажет им вещи, мягко продолжал Менлим. Вещи, которые могут нам навредить. Вещи, которые могут навредить тебе, брат мой. Они поверят всему, что она скажеттвой брат Меч тоже поверит всему, что она скажет. Ты это знаешь. Ты знаешь его слабость в отношении неё.
Териан действительно это знал. Он также слишком хорошо знал эту пи*ду.
Он задолжал ей кое-что. Обещания были даны. Клятвы не выполнены.
Спустя столько лет давно пора разделаться с этими клятвами. Нужно свершить наказание. Нужно взыскать штрафы.
Ты помнишь, что я тебе сказал, брат? нежно произнёс Менлим.
Ты сказал, что отдашь её мне, ответил Териан, чувствуя, как тот жар расходится по его конечностям. Ты сказал, что когда всё это закончится, я смогу получить её. И делать, что захочу.
Так и есть, сказал Менлим, склоняя голову. Я поклялся в этом, брат. И я не отрекаюсь от этой клятвы. Каждым элементом своего света я клянусь в этом. Я клянусь светом моего собственного сына.
Реви. Он имел в виду Реви.
Подумав об этом, об Реви, о той суке, которая его забрала, промыла ему мозги, наобещала ему всякого
Он подумал о справедливости. Он подумал о том, чтобы наконец-то сделать всё правильно.
Боль курсировала по его свету.
Приведи их в Дубай, возлюбленный брат, сказал Менлим. До сих пор существует некоторая вероятность, что они откажутся от этой затеи. Не позволяй им. Сделай всё что понадобится, чтобы привести их в Дубай. Как только они окажутся здесь, ты приведёшь их ко мне.
Териан кивнул, чувствуя, как эта боль ухудшается, скручивая его нутро горячими узлами.
Прошло так много времени. Так много времени с тех пор, как он видел своего брата, смеялся с ним, хоть как-то находился рядом с ним. С тех пор произошло столько всего. Столько перемен
Столько вещей оказалось сломано и утеряно.
Реви нуждался в нём. Они нуждались друг в друге.
Они приедут, сказал Териан.
Он посмотрел на пожилого видящего, и в его голосе прозвучала жёсткая решимость.
Они приедут, отец. Я заставлю их приехать. Я сделаю боль такой сильной, что они приедут просто для того, чтобы покончить с этим. Они приедут потому, что ничего не смогут с собой поделать.
Менлим кивнул, выражение его лица не изменилось.
Териан ощущал там одобрение, но вместе с тем насторожённости. Не совсем скептицизм, как прежде скорее, пожилой видящий хотел чего-то конкретного.
Он хотел конкретики.
Абсолютной конкретики, лишённой всякий сомнений в том, что Реви приедет.
Никаких улыбчивых пёсиков, виляющих хвостиками. Никаких притворных любезностей. Никаких речей с нарастающей музыкой и грохочущими пушками. Никакого эмоционального катарсиса и слёз на глазах.
Он хотел научных фактов. Математических вероятностей.
Субъективных сдвигов, основанных на проверенных данных и надёжных уравнениях.
Как ты планируешь сделать это? спросил Менлим, пока Териан думал об этих вещах. Что ты намереваешься сделать, брат мой? Ты знаешь?
Териан знал.
Териан в точности знал, что он сделает.
Он знал Реви. Он знал, о чём заботился Реви, что его мотивировало. Даже та сучка-пророчица с её лживыми словами и шепотками не встанет на пути Реви, если Териан нацелится на то, что по-настоящему дорого его старому другу.
Териан знал кое-что ещё, что он не собирался говорить Отцу.
Он знал, что сделает маленькая птичка.
Он знал, что она сделает это скоро, и тогда это даст ему возможность, в которой он нуждался. Он не желал своей сестре Элисон вреда он любил её очень, очень сильно почти так же сильно, как Реви. Она была его Мостом. Она была драгоценным Мостом. Эта сука-пи*да тоже сделала ей больно, возможно, даже больнее, чем Териану. Он любил Элисон
Шепоток холодной злости вышел из света пожилого видящего.
Почувствовав это, Териан подавил свои мысли, похоронив их в кучах чёрного песка.
Папочке не нравилась сестра Элисон. Она ему совсем не нравилась.
Ты же знаешь, что её нельзя оставлять в живых? холодно произнёс Менлим. Мы пришли к согласию по этому вопросу, Териан? Потому что это мы тоже обсуждали ранее.
Териан нахмурился, но кивнул.
Та боль в его груди усилилась, но он вновь кивнул.
Он правда знал. Он знал.
Он много чего знал.
Ты не должен позволять себе сбиваться с толку, мой мудрый брат, сказал Менлим. Я понимаю, что твой свет даёт тебе больше информации, чем другим. Я понимаю, что значит для тебя семья. Для меня семья тоже важна важнее, чем ты можешь себе представить. Но ты не должен позволять этим вещам сбить себя с толку, возлюбленный Пророк. Нельзя терпеть предательство. Неверность, эгоистичный отказ выполнять долг, полное неуважение к святыням, к прошлому эти вещигниль, которая пожирает цивилизацию от корней.
Териан кивнул. Он понимал. Он также знал, о чём заботится Отец.
Он мог видеть своих сестру и брата в том другом месте.
Они вновь переживали трудности, вместе и порознь. Власть и любовь, свет и правда, страх и храбрость, отчаяние и надежда. Они искали правду в своём собственном разуме, в телах друг друга, в светах друг друга. Они искали правду в Лили, в своих друзьях, в своей любви к их семьям, к их людям.
Они ощущали ответственность.
Ответственность за защиту их всех, за создание будущего для Лили.
Боль шёпотом прокатывалась в свете Териана. Он один. Совершенно один.
Но это не продлится долго. Он знал, что она сделает. Сестра Элисон. Мост. Свет между мирами. Разрушительница установленного и существующего порядка. Вестница правды.
Полупробуждённая пророчица.