Он теперь уже никогда не приедет и не вмешается в Мишкину жизнь, сказала сестра.
Мать поняла, что теперь сын принадлежит ей безраздельно. Немного беспокоила, правда, бабушка, которую взяла к себе жить сестра. Но Мерлин был у бабушки нелюбимым внукомона, бывшая учительница, пыталась его воспитывать, а он не позволял. Так что праву собственности на сына долгие годы ничто не угрожало.
Но сестра стремительно, в трех словах, нарисовала перспективу на ближайшие десять лет и помчалась кормить мужа, а матери предстояло думать об этой перспективе, волноваться, мучиться, надеяться на чудеса и фантазировать: как славно было бы, если бы сын завтра пошел в школу, и приводил в гости одноклассников, и начал бы ухаживать за хорошей девочкой из приличной семьи, ухаживать правильнодарить цветы и водить в кино, а не слонялся там, где водятся опасные тридцатилетние тетки!
Он должен был вернуться в школу и стать таким, как все: в меру ленивым, но понимающим необходимость получать знания. А мать была готова поддержать это возвращение материально.
С велосипедом не получилось, но эти деньги можно потратить на хорошие штаны и куртку, на школьный рюкзак и конфеты для учителей, если пойти к классной с конфетами, она что-нибудь придумает. А потом, когда все наладится, можно будет начать откладывать деньги на стоматолога. Никуда он, стоматолог, не денется.
5
Правда, интересно кадр выстроен? спросила Джимми.
Да, согласился Мерлин.
Чтобы так снять мостки, пришлось на дерево залезть. Но ведь получилось?
Получилось.
Они были в офисе однии не одни. Джимми сервировала кофе на двоих как раз на маленьком столике, под фотографиями. В соседней комнате Ян, Нюшель и новенькая, Маруся, которую привел Волчище, мастерили бумажные мантии для поздравленияюбиляру исполнялось семьдесят пять, и Джимми придумала, что к нему явятся с комплиментами прожитые им годы, нарисованные и раскрашенные гуашью. Живописцы хохотали, и Мерлину очень хотелось заглянуть к ним, посмотреть, что их так смешит. Но Джимми не пускалато есть, не держала за пуговицу, но ее речь словно по рукам и ногам вязала, пеленала, как малое дитя, и не вырваться
Это было рано утромвидишь, какой свет? Мы нарочно встали ради этого света. Дерево заранее присмотрели. Было прохладно, и я завернулась в одеялотакое серое колючее одеяло, Сашка Режинский его привез и называл солдатским
Джимми замолчала, словно спрашивая: помнишь? как этоне помнишь? должен помнить
Мерлин ничего не понимал в солдатских одеялах, но приказ разбудить воспоминания сработал: он увидел, снизу вверх, как стройная девочка лезет на антресоли за резиновыми сапогами, он услышал мужской голос: «Маришка, ты куда этона ночь глядя?» Ответа он не услышал, но как-то понялдевочка с компанией ровесников едет на два дня купаться и загорать, а сапогиим кто-то пообещал покатать их верхом, где-то поблизости от базы отдыха есть конеферма. Маришка была счастлива, ее личико сиялои вдруг рассыпалось, разлетелось воспоминание, словно состояло из ярких точек, и они стали гаснуть, и разум, ловя последние, впал в отчаяние: какая река, что такое«неферма»?..
А про кладбище рассказал Шурка. Тогда вокруг были сплошные Сашки, надо было их как-то различать. РежинскийСашка, ГликманСанька, МарчукШурка, НевзоровСанчо она опять замолчала, давая Мерлину возможность вспомнить. Он на пари там переночевалв спальнике и с большим запасом пива. Стена была потрясающая, но пейзажкакой-то неживой. Нужно было создать впечатление, будто там кто-то был и только что ушел. Ну вот, придумали стули везли его в трамвае, Шурка ехал на этом стуле, и вдруг вошел контролер. Мы стали объяснять контролеру, что раз Шурка не занимает сидения, то может ехать без билета представляешь, контролера до слез насмешили!..
И опять был вопросительный взгляд.
Историю с контролером Мерлин вспомнил, но это была история, рассказанная девичьим голосом, взахлеб, с хохотом. И прицепилось к ней что-то вроде обрывка, недоуменный вопрос: зачем, разве ничего получше не нашли? Видимо, было спрошено: почему молодых обормотов понесло именно на кладбище, разве нет больше в голоде стен, затянутых диким виноградом?
А этодвор, где Санька жил. Там был такой странный уголок, вроде средневекового окошка Джимми показала на третий снимок. Потом окошко замуровали, так что оно только у меня и сохранилось.
И вдруг она запела:
День веселый, час блаженный
Нежная весна.
Стукнул перстень драгоценный
В переплет окна
Пропелаи посмотрела на Мерлина, словно ожидая: сейчас подхватит.
Что это? спросил Мерлин.
Это Блок. Вы что, в школе Блока не проходили? удивилась она, поняв по его лицу, что фамилия не вызывает никаких ассоциаций.
Фамилияда, но отрешенный вид Мерлина объяснялся иначе: в памяти сдвинулись пласты, меж ними возникла щель, из этой щели прилетел девичий голосок, тоньше и звонче Джимминого.
Над долиной благовонной
Томный запах роз
Соловей тебе влюбленный
Счастие принес
Появилась и картинкамелькнула тонкая голая рука, пролетела справа налево и слева направо, Маришка мыла окно и пела. В ее голосе звенела неистребимая радость. И опять взгляд былснизу вверх, словно человек, лежащий на низкой постели, смотрит на девушку, моющую окно в его комнате. Смотрит и молчит, потому что сказать нечего, сознание туманится, наплывают странные ощущения: будто комната чужая, и запахи чужие, и надо бы попросить, чтобы вызвали больничную каталку и отвезли домой.
Ребята хотели сделать альбом на стихи Блока, сказала Джимми. И этот снимок как раз был бы для обложки. Но но не сбылось
Да, отвечая своим мыслям, пробормотал Мерлин.
И тут Джимми схватила его за руку.
Ты вспомнил?
Мерлин посмотрел на нее с великим недоумением.
Что я вспомнил?
Песню? И все?
Песню вспомнил.
Ясно Пойдем, поможем ребятам.
В помощи никто не нуждалсяуже были готовы четыре бумажных балахона, размалеванные, с налепленными фотографиями, а Нюшель, Маруся и Ян просто устали смеяться.
Пришел Лев Кириллович, принес наброски сценария новой игры, Джимми усадила его за стол, туда же позвала и Мерлина.
Эта база отдыха нас еще не раз выручит, сказала она. Слушай, Мерлин, а чего ты тогда забрался на базу? Я место для игры высматривала, а ты?
Она впервые заговорила о той встрече в лесу, у мостков.
Мерлин не хотел при Льве Кирилловиче объяснять ей, что значат для него лес и свобода. Но и назвать эту вылазку прогулкой он тоже не могничего себе прогулочка
Ну, забрел туманно ответил он.
Ноги сами привели? подсказала Джимми, но это не было шуткой.
Вроде того.
И тогда она резко сменила тему.
Лев Кириллович, надо что-то придумать. Я, похоже, осенью уеду в Иркутск.
Старик, видимо, знал, что означает эта поездка.
Это правильно. Я бы сказалдавно пора.
Сама знаю. Нужно кому-то передать обе фирмы. Все-таки, клиентура, наработки нехорошо, чтобы все это пропало
Раз ты со мной об этом заговорилазначит, меня наметила? спросил Лев Кириллович.
Почему бы нет?
Джиммочка, душенька, яисполнитель. Тут уж скорее Клашка подойдет, он прирожденный организатор.
Клашка в первый же месяц так запутает документацию, что всю жизнь будет прятаться от налоговой
А я думаю, что справится. Начни его учить всерьез
Лев Кириллович, я устала всех учить, призналась Джимми. Я просто устала. Я заигралась. И я хочу уехать. Хочу, чтобы у меня все было, как в нормальной семье! Понимаете? Если еще не поздно! Хочу никогда больше не решать идиотских проблем!
Опять жедавно пора.
Мерлин вскочил и вышел. Он не желал слушать, как Джимми будет жить в Иркутске с Марком.
Он не хотел думать, что она станет чьей-то женой и каждый вечер будет раздеваться для этого человека. Ему было хорошо с Джимми именно потому, что близкие отношения оба считали невозможными, и он не желал отдавать эту женщину тому, кто будет осуществлять с ней свое мужское право и предназначение! Он не хотел, чтобы она была чьей-то, не хотел, чтобы она стала собственностью Марка, или не Маркада кого угодно! Не хотел, чтобы ее увели из «Беги-города» и из его жизни таким пошлым образом!
Ты чего? спросил Волчище.
Ничего!
Мерлин выскочил на улицу, хотел было удрать домойно злость пропала, и он нашел оправдание своему побегупринес в офис большой фуфырь пива.
Видимо, кто-то подслушал беседу Джимми с Львом КирилловичемКатя, флористка, и Нюшель обсуждали будущую Джиммину свадьбу.
А что? Он ее давно любит, давно в Сибирь зовет, говорила Катя, которая была знакома с Джимми уже лет десять. Она туда к нему ездила, но ты же ее знаешь, ей никто не может угодить, она всех сравнивает с Владом А Влада уже давно на свете нет
Может, однолюбка? Это бывает.
Она тогда еще совсем девчонкой была. Вот такая заноза И ведь любит Марка, а сама себе не хочет признаться, что любит.
Не любит. Я их видела вместе, уверенно сказала Нюшель. Точноне любит.
Что ты понимаешь Влад был из той компании
Мерлин понял«Беги-город» доживает последние месяцы. И даже если Джимми найдет другого хозяинавсе равно прежнего «Беги-города» уже не получится. Она несколько лет была душой суматошной фирмы, она, носясь по городу на байке и лазая по крышам, продлила молодость, насколько это вообще было возможно, а теперь хочет жить так, как ровесницы, которые растят детей и кормят мужей борщами
Мысль, не положенная Мерлину по возрасту, родилась и даже обросла словами: избавиться от молодости, похоронить ее вместе с давней любовью, стать наконец женщиной, оставить в прошлом несчастливую девчонку, другого способа неттолько Марк
Но мысль взрослого человека недолго продержалась в семнадцатилетней головеМерлин уловил только, что было озарение, было пониманиеи ускользнуло.
На душе вдруг стало пасмурнохотя за окном светило солнце и вопили птицы. Марк отнималне у Мерлина одного, нет, у всех отнимал! хозяйку веселого и шального дела. Нельзя было ее уступать, а как удержатьМерлин не знал.
Вечером предстояла игра, и Джимми разогнала всех, чтобы отдохнули и хоть немного поспали.
Если хочешь, я довезу тебя до дома, предложила она. Ты ведь на Красногвардейской живешь?
Да.
У меня и второй шлем есть.
Мерлин был недогадливи не заметил, что Джимми остановила байк возле его дома, даже не спросив об адресе.
Это еще довоенный дом? поинтересовалась она.
Ага. По-моему, дореволюционный.
А отопление какое?
Печку топим.
Мерлину стало неловко за то, что живет он в каких-то допотопных условиях. Он стоял возле байка и мысленно просит: перестань уже задавать вопросы, уезжай!
Удачи! сказала она и умчалась. А он еще долго смотрел ей вслед.
Она уже стала невестой иркутского Марка, она уже одной ногой стояла на трапе самолета.
А он не хотел ее отпускать
Не мог отпустить, просто не мог.
Он хотел, чтобы все продолжалосьи ночные посиделки в офисе, и игры, и поздравительные приключения, и жил занятный мирок, в котором не было места ничему телесному, а были только дружба, привязанность, ощущение надежности, безмятежное веселье. Он хотел, чтобы дружба с Джимми длилась вечнои чтобы ни один мужчина со своим мужским интересом не смел становиться между ним и Джимми.
Игра прошла отличноникто никого не покалечил, никто нигде не потерялсяа был случай, когда до утра искали пропавший экипаж, не отвечавший на звонки, история была идиотская: игроки решили спрямить дорогу и с разгона штурмовали мелководье Берладки, вот только про мелководье в этом месте сказал тот, кто видел Берладку жарким летом, а не весной, когда она собрала талую воду со всего леса; машина ухнула в яму чуть ли не по крышу, игроки вылезли на берег, но техника утонула.
Мерлин сидел на пятом пункте, под старой водокачкой, и к нему экипажи прибывали с трех часов ночи до половины четвертого утра. За последним экипажем примчалась на байке, чтобы забрать его, Джимми.
Классное место ты придумал, сказала она. И примета обалденная!
Она имела в виду безумное граффити, которое изобразили на кирпичной стене водокачки какие-то совсем уж бешеные фанаты: как они забрались на высоту под шесть метров, чтобы изобразить две страшные рожи, вроде рыцарских шлемов, но с зубастыми улыбками в квадратный метр каждая, даже Мерлин, знающий способности этой публики, не мог догадаться.
Тут вообще интересный район, ответил Мерлин. Я его еще давно весь облазил. Вон там какая-то фабрика была, половину снесли, а под ней подвалы
Так! Это идея! обрадовалась Джимми. Что ж ты раньше молчал? Ведь у нас еще ни одного подвала в игре не было! А это же класс! Там можно и привидение поселить, и звуковые эффекты слушай, это же золотое дно! А как туда залезть?
Мы туда прыгали, стал вспоминать Мерлин, а потом через какую-то дыру выползли, все волосы были в земле
Подвал он обследовал вместе с Чичей и Кошем. Двое взрослых парней взяли с собой четырнадцатилетнего, оказав ему высокую честь. Кош вообразил, будто фабрика была ювелирной, с давней историей, чуть ли не при царе Александре Третьем построена, так что в подвалах может найтись немало любопытного. И нашлоськакие-то черные станки, ящики с деталями для непонятных двигателей, пирамиды металлических плиток, которыми, наверно, можно выложить пол. Бриллиантов не былоа в маленькой коробочке, на которую возлагали огромные надежды, оказался какой-то порошок, вроде толченого угля.
Было и приключениенабрели на жилище бомжей. Бомжи оказались ушлыесоорудили буржуйку, вывели трубу в разрушенные цех и зимой грелись, разоряя ближайшие заборы и воруя ящики с овощного склада.
Ты очень хочешь спать? вдруг спросила Джимми. Не очень? Давай тогда подойдем, посмотрим на эту фабрику.
Может, лучше днем?
И днем тоже. Ну? Ведь подъезжать-то туда все равно будут ночьювот и поймем, как это будет выглядеть в игре.
Наверно, в каждом городе есть такие задворкикогда-то там действовали мелкие производства, хозяйничали люди, выпускали какие-нибудь сверкающие галоши с красной байковой подкладкой, огромные алюминиевые баки для заводских столовых, обувные щетки из настоящей щетины и много всякого иного товара, необходимость в котором напрочь отпала. После того, как оттуда ушли деньги и люди, городские власти забыли о них, а вспоминает разве что полиция, когда собаковладельцы, приспособившие фабричные окрестности для совместного выгула псов, находят там очередного покойника.
Мерлин, понятное дело, всей этой географии не знал и дорогу к подвалу мог найти от автобусной остановки, а не от водокачки. Но ему показалось, что он правильно выбрал направление. В результате они с Джимми уткнулись в забор.
Забора без дырки не бывает. Тынаправо, яналево, кто найдет дырку, тот свистнет, приказала она.
У обоих были фонарикибез них в игре не обойтись. Они разошлись, как решила Джимми, и Мерлин прошел с полсотни шагов, удивляясь тому, что бомжи еще не добрались до такого хорошего забора. Вдруг ряд досок кончился, дальше стояли одни столбы. Мерлин осветил фонариком зазаборное пространство, увидел асфальтированную площадку, вышел на нее, огляделся, обнаружил двухэтажный дом с выбитыми окнами. Дом ему не понравилсятам могло быть самое неожиданное и неприятное население. Мерлин повернул назад, и вовремявыйдя за дощатый забор, он увидел в сотне шагов от себя какую-то возню. Вдруг фонарик, свет которого позволял лишь видеть силуэты, взлетел вверх.
Отродясь Мерлин так быстро не бегал.
Он бежала Джимми, у которой невесть откуда выскочивший человек пытался отнять рюкзачок, ударом ноги этого человека сбила; другой человек набросился на нее сзади и повалил
И тут с Мерлином случилось то самое, о чем он только в книжках читал: человеческое соображение пропало, вспыхнуло звериное. Какой-то древний предок твердил: убить, убить, убить!
Мерлин, оказавшись возле упавшего, ударил его ногой в голову, ноге стало больно, однако и голове досталосьсудя по реву, Мерлин кому-то сломал челюсть. Но было не до мелочейМерлин просунул руку между Джимми и тем, кто лежал на ней, просунул так, чтобы захватить шею сволочи, оторвать от женщины и убить, убить, убить
Человеческое соображение безнадежно отстает от звериного. Мерлин не сразу осознал, что успел увидеть сбоку лицо этой сволочи. Но когда осозналничего не изменилось. Он продолжал душить давнего приятеля, гениального художника и безнадежного нарка Бонга.