Анастасия ПавликБольшой Белый Мир
Глава 1
Что бы ни происходило, а любовь, как талисман, как хвост кометы, всегда следует за тобой. Помните об этом.
Думая о Викторе, я продиралась через толчею возле эскалаторов, когда кто-то сжал мою руку выше локтя.
Белая куколка впервые в Пороге?
По телу пробежал холодок страха, но голос был мне незнаком. У моего дяди прокуренный низкий голос, когда он говорит, кажется, будто голос звучит из-под земли, терзаемый злым духом. И если его пальцы после того, что я наворотила, сомкнутся на моей руке, я услышу такой же сухой, как хруст чешуек старой краски, хруст моей кости. Если мой дядя рычит: «Эй, ты, немочь! Принеси мне еще пива!», я должна немедленно сделать это, иначе мне дороже будет. Его глаза-шестеренки никогда не принимают участия в мимикеон ухмыляется, а глаза остаются пустыми. Он может сломать мне не только руку. А самое паршивое заключается в том, что вряд ли я могу как-то противостоять ему. Я пытаюсь упорствовать в своем неповиновении, но даже здесь, в столице, Бог весть как далеко от него и его пропахших сигаретами и дешевым одеколоном маек, у меня холодеет кровь всякий раз, когда кто-то в толпе задевает меня плечом.
Но это был не Валентин.
Тот, кто схватил мою руку упрямыми, как металлические заусеницы, пальцами, являлся третьим по счету остряком, называющим меня подобной «белой куколке» ласкательной чушью. Все из-за моих волос, решила я. Потому что они у меня действительно что называется белые. Даже большебелейшие, платиновые. Наденьте на меня кружева и платье-кокетку с бантиком на заднице, и я вылитая кукла. Только эта кукла может кусаться. Если ваш цвет волос близок к моему, с вами наверняка происходят те же гнусности. Околачиваясь на центральном вокзале столицы, на вас обязательно обратят внимание, мозоля слух. До сих пор страдая юношеским максимализмом, у меня был припасен ответ на такую болтовню.
Резко развернувшись, я надвинулась на схватившего меня здоровяка и ткнула «дерринджером» в чувствительное место. Кажется, именно этот ответ.
Парень, ты, конечно, настоящий принц и все такое,я почувствовала, как губы растягиваются в гнусной улыбочке,но я сегодня не в настроении шутить, понимаешь?
Глаза тролля сделались красными как зерна граната. Разжав мохнатые пальцы, он мгновенно растворился в толпе. Оказывается, я задерживала дыхание. Шумно выдохнув, спрятала пистолет.
Должна вам сказать, это был чертовски высокий, крупный, пышущий здоровьем тролль, причем неравнодушный к несовершеннолетним девочкам. Тролли гаже Человека-Цыпленка. Дети бояться Человека-Цыпленка, но еще больше они боятся троллей. Этими совратителями, похоже, кишат все вокзалы: они шатаются себе, высматривают, ужимают в толпе, начинают лапать. Это не входило в мои планы.
Меня начало мутитьто ли от страха, то ли от облегчения. Черт, одно неосторожное движение, и мохнатый принц мог сыграть в ящик! До сих пор мне не доводилось стрелять, «дерринджер» принадлежал дяде. Да, во дворах Аскании я ввязывалась в самые разнообразные потасовки, но с оружием не дружу. Говорят, все, что делается руками, делается с любовью. Это так. Однако против тролля с голыми руками что против дракона в доспехах а-ля мобильный крематорий,смерть. В лучшем случаестепень инвалидности. Дерзайте, юные дарования.
Орудуя локтями, я натянула на голову капюшон. На мне была длинная черная юбка, черная куртка на молнии, кеды, за спинойранец. В образ не вписывался лишь цвет волос. Я переодевалась в поезде и уж постаралась скрыть то, что может вызывать у особо любвеобильных бурную реакцию. Порог, как и любой солидный гадючник, имеет свои законы и полон всякого жулья. Словом, не имеет значения, кого и за что ты покалечишь, или даже пришьешьчеловека или зверолюда. Меры наказание одинаково жесткие.
Я протиснулась к эскалатору, и обтоптанными остались только мои кеды. Не сомневаюсь, своими двумя я поднялась бы куда быстрее, но поднимись тут, когда вокруг столько людей.
В толпе всегда возникает ощущение уязвимости. Какой-то кретин заехал мне локтем в висок, и я чуть не свалилась. Потом меня притиснули к бортику так, что на миг перехватило дыхание, думалавсе, к чертям сломали пару ребер. В ухо кто-то хрипло задышал. Меня могли запросто раздавить и не заметить! Сосредоточившись на дыхании, я приковала внимание к параллельным лентам эскалаторов, натужно карабкающихся в столичные сумерки. Подо мной прорастала высота. Поднимаясь все выше, огромный холл с покатым потолком и уснувшим, как сытый иссиня-черный василиск, поездом, более не казался таким уж габаритным.
Обладателем пробирающего хрипа оказался парень под два с половиной метрас примесью то ли медведя, то ли быка. Изменяющая его тело программа буквально гладила меня по животу. Объемное ощущение. Каждому времени соответствует свое веяние. Сейчас вот модно подсаживать себе гены разного зверья. По-моему, генные манипуляциикрайность. Помните: то, что вы родились человеком, уже, пускай и незначительный, но плюс. Значит, Белый Босс в небе указал в вас пальцем. Дети у зверолюдов рождаются с «патологией»генами родителей. Кто наполовину лис, кто на треть пума. Но поговаривают, что среди таких «модников», как этот двухметровый шкаф, попадаются и страдальцы; что еще до изобретения модифицирующих программ и раскрытия масштабов генной инженерии люди делили свое тело с животным. Оборотни и тому подобные сказочки.
Зверолюд проплыл мимо меня, будто та гора. И, хотя я тоже отнюдь не низкая девочка, на миг все же показалось, будто мое тело ссохлось до размеров яблока. Или это на меня так влияет столичная атмосферасосредоточение гигантизма и бессмысленности форм?
Поняв, что наконец могу вдохнуть полной грудью, я стянула со лба капюшон.
Знаете что? Аскания по сравнению со столицей,индустриальное мини-зло. Однако возвращаться в Асканию, на эту технологическую свалку, где на каждом углу ржавеет выброшенная бытовая техника, я не собираюсь даже под угрозой смерти.
Итак, город Порог.
Здесь, наверное, даже на окурках есть надпись: «Осторожно, большая задница!». В этот момент, глядя на открывшуюся передо мной панораму, я была готова проклясть брата самым забойным проклятием, какое только смогла бы приобрести.
С северо-запада полз красноватый смог. Город был полновесным монолитом, освежеванной раной. Он прочно сросся с землей. Ветер, будто воспоминание, нес в себе запах нагретого асфальта. Сквозь решетки канализаций сочился пар. Сиял неон вывесок, предлагая различного рода развлечения. Кажущиеся живыми голограммы мальчиков и девочек непрерывно тарахтели, тарахтели, тарахтели, нависая над улицами, словно джинны. От их болтовни у меня разболелась голова.
Толпа продолжала вытекать из вокзала, оттесняя меня прочь. Я позволила потоку нести меня. Какой-то извращенец то и дело собственнически оглаживал мой зад, но толпа зажималазажимала по-настоящему сильнои я не могла врезать ему. Я игнорировала извращенца. Когда натиск схлынул, потянувшись в разных направлениях, я зашла в первый попавшийся на пути бар.
Исповедуйтесь! Возмездие близко!вопила у дверей бара сморщенная старуха с хитрыми глазами.
Попридержи язык, ведьма старая,проходя мимо, рявкнул какой-то мажор с начищенными до блеска рогами, в щегольском клетчатом костюме.За такие речи не долог час оказаться в петле.
Старуха продолжала завывать не хуже сирены:
ОНИ поднялись из глубин! Поднялись из черных глубин и смели наш рассудок, как крошку со стола! Мы проиграли!
Костлявые пальцы вцепились в мою куртку. Впечатляющая хватка как для скрюченных артритом пальцев. Я обернулась и сверху вниз уставилась в морщинистое лицо. Жалкое, полумертвое нечистоплотное существо, с хитрыми, давно затронутыми болезнью глазами. Когда-то они были синими. Теперь стали мутными и пустыми.
Я достала кое-какие деньги и сунула их в ее грязную руку.
На эту мелочь не разгонишься, но купить поесть можно,сказала я.
Ты умрешь вместе с этими дураками,эхом отозвалась старуха и, запихав деньги в рот, начала жевать.
Кто-то громко заржал, хотя на самом деле в этом не было ничего смешного.
Я просто вошла в бар.
Официантка с «ежиком» рыжих волос и великолепной формой черепушки молча приволокла мой заказстакан холодной воды и кусок пирога. Овощи с привитым витаминным комплексом. Министерство сельского хозяйства давно одобрило генетически модифицированные культуры. Вещь, конечно, хорошая, если не задумываться над тем, что кладешь в рот. Считается, что промышленная революция улучшила жизнь. Верно, мы продолжаем начатые черт знает когда традиции «быстрого питания».
Я все таращилась на прическу официантки. Когда-то я носила нечто похожее, но более короткое, ядовито-красного цвета. Вообще, любая краска здорово ложится на белые волосы, и у меня было все школьное время, чтобы вновь и вновь убеждаться в этом. Учителя в школе давно перестали реагировать на подобные выходки. Бедные храбрые учителя. Серьезно, в школе я была настоящей занозой в заднице. А, начиная с четырнадцати, на вопросы о том, кем хочу стать, отвечала: патологоанатомом или организатором похорон. Люди начинают нервничать и переходить на другую сторону дороги, слыша подобное. Пожалуй, считают меня ненормальной. Треплом буду, если скажу, будто меня это волнует. С четырнадцати я только и слышала самодовольные заявления учителей и школьных психологов, мол, со временем это пройдет, к двадцати я стану нормальной. А я думаю вот что: «Вам должно быть стыдно за свои слова. Вы же не стали нормальными».
Стоило мне закрыть глаза, как под веками завертелись электрические лица
Я думала о смене обстановки с тех самых пор, как наш дядя организовал мне первое сотрясение мозга, то есть сразу после трагедии, произошедшей с родителями. Для меня в тринадцать приют казался идеальным местом. Когда я нуждалась в помощи, никого не было рядом. Так заведено: никого никогда нет рядом, когда ты в этом нуждаешься. Нельзя привязываться к людям, потому что тогда они уйдут. Они узнают, что вы их любите, и уйдут.
Вчера выдался сложный денек: одна из девчонок вздумала рожать, и я за мизерную надбавку отпахала ее смену. Буквально валилась с ног от усталости в конце дня. А работаю явернее, теперь уже работалав ресторанчике быстрого питания, подавала медленно, но уверенно убивающий вашу печень холестериновый яд. Жизнеутверждающая работенка, но я исправно выполняла ее в течение двух долбанных лет. Моя одежда и волосы пропитались тяжелыми запахами еды (наверно, люди никогда не откажутся от жарки на растительном масле), но сил не осталось даже на то, чтобы принять душ. На доносившийся из соседней комнаты гогот мне было плевать. Как показало дальнейшеезря. Проснулась я от вопля, как потом сообразилаот собственного. Один из пьяных уродов, разумеется, шутки ради решил потушить об меня окурок. Вечерние посиделки зашли слишком далеко. Если бы я заперла дверь в свою комнату, сейчас на моем запястье не красовался бы ожог. Не случилось бы того, что случилось.
С помощью подручных средств я разбила несколько морд и умудрилась сломать одному настырному козлу локтевую кость, который все ржалникак не мог сообразить, что шутка с ожогом меня не зацепила. К слову, сколько помню его перекошенную физиономию, до него не доходило, что некрасиво делать «пи-пи» с открытой дверью в туалет. В общем, я отыгралась, хотя и с потерями. Мой дядя очень крупный и вспыльчивый, а посему когда выпьетопасный человек, и можно считать, что мне крупно повезло: прежде чем он опустил на мою голову свои тяжелые кулаки, я успела побросать в ранец кое-какие вещички, в том числе его «дерринджер», и хлопнуть дверью. Спустилась с семнадцатого этажа бегом, не веря своему счастью, более того, не доверяя его лифту. У меня были некоторые сбережения, и я купила билет на ближайший поезд в Порог. Сидела на вокзале и грызла ногти, ожидая скрежещущего женского голоса, сообщающего о прибытии поезда с точностью до секунды. Я все боялась, что расписание изменится, но, будучи в том состоянии, я с таким же успехом могла переживать за протуберанцы на солнце. Когда подкатил чернильный 65-й, я давно под корень сгрызла свои паршивые ногти. Меня трясло еще долго после того, как здание вокзала осталось позади
В Пороге Нелли была единственной, к кому я могла обратиться. В школе мы были не разлей вода. С тех пор, как подруга перебралась в столицу, прошло четыре года. Я сделала запрос, и мне удалось связаться с ней на пути в Порог. Судя по тому, как она завизжала, услышав мой голос, смею надеяться, ночевать я буду не на улице.
Я хочу найти Виктора. Нет, не так: мне надо найти Виктора. Я уверена в этом парне, хотя звонки прекратились. Виктор не из тех, кто неуважительно относится к смерти. Он не верит в рок, и от него не просто избавиться. Поэтому он здесь, в Порогеживой, помнящий, любящий. Обязан быть потому, что у него есть младшая сестра. Сестра, ради которой он и уехал в столицуискать для них обоих лучшей жизни.
Придется костьми лечь, но найти брата. Конечно, вряд ли мой дражайший дядюшка будет пытаться достать меня за триста километров от его дыры, но всегда остаются сотые процента. Достанети я костьми лягу не по собственной воле. У меня будет отсутствовать выбор еще и в том случае, если база данных Порога не соврала: Виктор не числится среди двадцати двух миллионов жителей столицы. Ладно, без паники, двадцать два миллионаэто зарегистрированные граждане Порога. Черт знает сколько осели в столице нелегально: бездомные, эмигранты, духи.
Бросив на стол пару банкнот, с тяжестью как в голове, так и в желудке, я окунулась в отливающие бардовым сумерки.
Шум, выхлопы, грохот транспорта, рекламы сеют лихорадочный свет. Что-то таяло на моих щеках. В воздухе плыла дымка с предприятий. Вокруг луны были кольца, предвещающие плохую погоду. С тихим шипением над головой стремительно пронесся поезд, воздушный поток всколыхнул мои волосы, а яркий свет на мгновение превратил мир в сердце снежной бури. Монорельсы кроили воздух, под землей же все было прорезано швами метро. К этому быстро привыкаешь.
Первые порывы ветра, поднятого наползающей ночью, заставили тело покрыться мурашками. Ветер выдавливал из глаз слезы, забирался под куртку. От усилий раствориться в одежде, спрятаться от обжигающего дыхания заныло тело.
«Ох блин,думала я, накидывая на голову капюшон,как же это глупо, глупо и плохо».
Глава 2
На материал моей перчатки нанесено напыление из светодиодов. Дешевка, но служит пока что без сбоев. Я запросила карту Порога вместе с Обозревателемплывущей информационной строкойи два часа отслеживала свой маршрут к отмеченной точке. К «Саду Любви»адресу, данному мне Нелли.
Я давно чувствовала неприятную тяжесть внизу живота, но, поскольку мои сбережения почти иссякли после милостыни и перекуса в баре, пешая прогулка была единственной перспективой. В Аскании такая вот прогулка уменьшила бы среднюю продолжительность жизни. По кромкам дорог района, где я жила, растут гигантские гибриды того, что раньше называлось тополем, рядом примостились фонари, и, как я подозреваю, для украшения. В нашем районетемнота с большой буквы, а в темнотевыбоина на выбоине, тролль на тролле. Ладно, ладно, это преувеличение. С троллями я загнула. Уровень преступности колеблется в допустимых нормах. Тролли больше не ломают первого встречного. А каждого второго.
Пешая прогулка, значит. Затеряться в толпе Порогараз плюнуть, но еще проще выйти из нее и обнаружить, что у вас на левой руке не хватает пальца.
Сейчас только заплати, и для тебя вырастят любую часть тела. В банке, как дрожжевой гриб. В этой ситуации без стихийного рынка не обойтись. Легкая нажива. Для того чтобы вырастить, нужно время. Собирать готовый урожай куда проще. Понимаете, о чем я? В свое время протянули закон, запрещающий изымать человеческую органикувсе, вплоть до плазмы. Но в метро и в трущобных районах появляются все новые крабы. За милую душу фермеры и кости прикарманят. Лично мне мои руки и ноги дороги. А во сколько вы оцените свою левую кисть?
Да, раньше им нужен был ваш кошелек, теперьчасть тела. Берегитесь, фермеры круглый год собирают урожай.
Благо, район, в который я вышла, находился в трех кварталах от реки, а посему являл собой весьма респектабельное место. Внешний фасад был тем, что называется «одна из вишенок на торте». Красная отборная вишня на огромном многослойном торте. Коржквартал, коржквартал
Улицы стали заметно шире и чище, патрулируемые дюжими бобиками, готовыми скрутить любого подозрительного типа и бросить в кутузку. Я старалась не сутулиться, но и не втягивать голову в плечи. Видя бобиков, каждый раз мне приходится старательно напоминать себе, что я не преступник, не насильник, не наркоман.
Гудящие перекрестки запружены дорогими авто; бары, рестораны, магазины с живыми манекенами швыряют в воздух серпы белого, как сахар, света. Здесь не было проституток с рыбьими губами, партийных лозунгов, необъятных торговок, прямо на тротуаре выкладывающих картами мороки. Конечно, цветами не пахло, но и мусора тоже не наблюдалось.
Мим с ярко-красными губами и запудренным лицом изображал повешенного.
Я сказала, глядя на мима:
Будь осторожен, парень, публичная казнь, даже твоя имитацияплохой повод для шуток.
Люди висят на столбах. В любом городе, на любой Площади висят. Подают пример, хотя ничего уже сказать не могут.
Я прошлась мимо дергающегося в конвульсиях запудренного человека. Если бы у него был язык, он бы непременно высунул его мне вслед. Но у него не было языка. Он не может говорить, только демонстрировать. Круг всегда замыкается. И всегда оказывается, что мы внутри него.
Порог, как гласит Обозреватель, это два противоположных берега, Правый и Левый, между ними плещут мутные воды реки. Мостымуравьиные прутики, по которым грохочет бесконечный поток транспорта. Принцип таков: чем ближе к реке, тем меньше фермеров, бедняков, инвалидов и просто неудачников. Все отбросы ютятся на окраинах, а также в подземных коммуникациях. Кто-тоближе к поверхности, что-тов недрах, там, где царит вечная ночь.
Подземные коммуникациигромадное сооружение, на котором стоит фундамент города, переплетение тоннелей, некоторые из которых тянутся вглубь, вплоть до шахт. У меня воображение слабое, поэтому не могу представить, какие там могут бегать монстры. Знаю только, что это не самые привлекательные существа. Туда без оружие не суйся. А лучше вообще откинь эту идею. Проживешь дольше, в самом деле, какого черта.
Кварталы, выходящие на реку,сосредоточение элитного жилья. С берегов видно яркое, протянувшееся километров на десять, пятно света; плотный, как рябиновый пудинг, воздух лениво рассекают лучи прожекторов, установленных возле кромки маслянистой воды. Не прожекторы, а котлы на рок-шабаше, в которые можно упасть, захлебнуться криком. И все этоОстров.
Раньше Остров была заповедником, куда стекались туристы. Луга, сосновый бор, пляжи, даже какие-то музеи. Очень-очень давно это было. Теперь Остров обособлен, застроен, недвижимость на нем принадлежит политикам, бизнесменам, звездам телевидения и кино. Аваллон технологического века. «Вызывающая роскошь, распутство, разгул,сообщает Обозреватель.Иными словамину просто пончик к утреннему кофе».
Спасибо Обозревателю. От себя добавлю: изначально пить чистую воду, жить в безопасности, есть каждый деньпривилегия не для всех. Уж точно не для тех, чья зарплата недотягивает до прожиточного минимума.
Добро пожаловать в Порог.
Глава 3
Вывеска «Сада Любви» была насыщенного малахитового цвета; ее венчал аккуратный крест. Провокация, символика для показухи. Закажи столик в «Саду Любви» и Белый Босс возлюбит тебя.
Религии, верования и культы нынче множатся в невероятной прогрессии. Обдолбанные гуру в дымчатых очках и лисьих полушубках становятся именитыми кутюрье. Шаманы бьют колотушкой по своему бубну, выступая в составе брутальных рок-групп. Люди, напичканные всей этой чушью, точно насекомые преклоняются перед самодельными алтарями из вереска и колосьев пшеницы, вымаливая милость у демонов, животных, игрушек, техники; платя наличными, то бишь собой. У нас, в Аскании, однажды так целая семья выбралась на крышу многоэтажного дома и спрыгнула. Эти ненормальные прихватили с собой даже годовалого малыша. Асфальт еще долго был черным, его никто не присыпал песком. Мы разучились поддерживать и сопереживать.
Стянув перчатку и сунув ее в карман, я огляделась. О, миленько.
Проулок, как битое временем кружево, был оторочен кирпичом старой кладки. Наверно, еще времен молодости кинематографа. Люминесцирующая надпись на боковой стене возвещала: «МАРСИАНЕ, МУТАНТЫ, ПРАВЕДНИКИ, ВЫ НАМ НЕ БРАТЬЯ! УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ!» Рядом: «БОГ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».
Как и у любой разросшейся колонии, у Порога была Ахиллесова пятаподдержание порядка. Однако как контролировать огромный технологический кусок сыра, когда его населяют представители стольких культур и вероисповеданий? Сможем ли мы остаться людьми в таком густонаселенном конгломерате? Ответы вы сможете найти в отдаленных от реки кварталах.
После дорожного шума в проулке казалось звеняще тихо. Откуда-то, религиозно подвывая, полз говорок, предлагающий в качестве домашнего любимчика заказать некую новую модель пылесоса. «Кредит за секунду!»вещал другой, ярмарочный голос.
На входе в «Сад Любви» стоял вышибала, затянутый в черную кожу безупречного кроя. Честное слово, такого безупречного, что невозможно не окинуть его взглядом, прикидывая, насколько он может быть хорош без нее. А прикинуть это было проще простогоодежды на вышибале было не больше, чем на некоторых девочках из очереди, выстроившейся перед ним.
Над железной дверью в «Сад Любви» были развернуты цифровые мониторы. Плывущая изумрудная строка осведомляла, что запрещен вход с оружием, алкоголем и прочими психоактивными стимулирующими средствами.
Помявшись, я сунула «дерринджер» в кучу какого-то синтетического барахланечто вроде цветникаи начала прокладывать путь к вышибале. Если пистолет сопрут, у меня не будет возможности преобрести что-то новое. Остается надеяться, что мне повезет. Но, поскольку везение и явещи несовместимые, приходится смотреть правде в лицо: пистолет, скорее всего, сопрут. Я всю жизнь смотрю правде в лицо, и оно мне уже порядком осточертело.
Чтобы не ответить подобающе на посыпавшиеся пинки, подзатыльники и возмущенные возгласы, я вцепилась руками в лямки рюкзака. Вот какой эффект достигается благодаря длинной юбке и покрытой головевас хотят шлепнуть не ниже спины, а именно по спине.
Какой-то женоподобный говнюк с голографическим блеском на губах положил руку мне на голову и пробормотал что-то вроде «люблю сладких мальчиков». Я угрюмо стряхнула его клешню.
Вышибала оказался настоящим великаном. Бронзовая кожа, обритая голова, зеленые глаза с нитками-зрачками. Мой мозг гладила трансформировавшая его тело, инородная, агрессивная начинка.
Сколько себя помню, я всегда глубже других могла прочувствовать окружающее и то, что меняет его. Иногда это забавляет, но чащездорово напрягает.
Я коснулась руки вышибалы. Нелли обещала замолвить за меня словечко.
Цитирую Обозреватель: «Сад Любвипрестижный гадючник. И если уж вам взбрело в голову попасть на экзотическое представление, будьте готовы выворачивать карманы и бронировать столик как минимум за месяц». Увы, я не располагала ни деньгами, ни потребностью глазеть на девиц. У меня ущербные представления об отдыхе: немного тишины и книга из старого собрания.
Меня зовут Аврора Востокова,улыбаясь, сказала я так, будто это все объясняло. Караул как я это произнесла! Мой голос был хрипловатым, низкимтаким, какой и должен быть у хороших девочек.
Бронзовый великан кивнул:
Проходи.
Вот так просто?
Либо меня уже ждали, либо моя физиономия понравилась верзиле и за свое великодушие на исходе вечера он потребует от меня нехитрого внимания. Но, поскольку второй вариант кукольно неправдоподобен из-за моих слабеньких внешних данных, я склоняюсь к первому.
Вышибала еще что-то шепнул мне, однако из-за ропота толпы я не расслышала ни слова. Впрочем, судя по его ухмылке, хорошо, что не расслышала. Неужели он таки клюнул на физиономию? Улыбка сползла с моего лица как соус с бифштекса. Нет, приятель, это другое дело, совсем, черт возьми, другое. Коротко мотнув головой, я протиснулась мимо вышибалы. Он хохотал мне вслед.
В Обозревателе сказано, что одна из стен «Сада Любви» высвечивает наподобие рентгена; если с вами запрещенные предметывас тормознут. Да-да, дерьмо не ново. Но вот что я вам скажу: поскольку сейчас каждый третий имеет клыки и когти, колющие и режущие предметы не делают погоды. У некоторых подонков нет чувства меры. Последний случайзубастые ребята перебрали с выпивкой и решили, что пора закусить. В итоге, голова там, нога здесь, и везде кровь. Комната, набитая кусками мяса. Дети перед телевизорами приходили в восторг.
Я миновала коридор. Мой дефилирующий скелет, слава Богу, никого не заинтересовал. Отражающая поверхность была исписана небрежно введенными красной помадой стихами. Гул музыки усиливался, вибрация передавалась телу, и вот у меня уже ноют пломбы. Впереди замаячила дверь, и не сказать, что я обрадовалась. Ростки музыки стали ветвями, оплетающими меня. На кованом железе двери я прочитала четверостишье:
Я увидел в Саду Любви,
На зеленой лужайке,там,
Где, бывало, резвился я,
Посредине стоящий Храм.
Я тут же вспомнила следующие слова: «Нет ничего интересней, чем пробовать новое». Жизненная философия доктора Ганнибала Лектера. А также агрессора, извращенца и пропойцы Валентина, моего драгоценного дядюшки.
Правда странно, что я это вспомнила это?
Итак, «Сад Любви»медвежатник с претензией. Стишки там всякие, кресты, вышибалы в коже. Умопомрачительное местечко. Впрочем, держу пари, Божья любовь на это место не распространяется.
Стоило мне войти в дверь, как я утонула в звуках. Пульсировал тяжелый ремикс на «All we need is love» Битлз. Я шла по паркету цвета мореного дуба, а над головой плясали огни ламп. Рассеянный изумрудный свет, зеркальный потолок дрожит, и из-за него двоится в глазах. На меня с потолка внимательно смотрели мои серые глаза, белая прядь выбилась из-под капюшона и струилась на плечо. Пресловутая иллюзия замкнутости, куда не плюньвезде галдящий контингент. Ага, послушники, целомудренная паства.
«Сад Любви» чем-то напоминал дорогой ресторан. Вдоль одной из стен протянулась барная стойка. Стены, обшитые панелями цвета полуночного неба, терялись в бархатном полумраке. Поскольку мебель теснилась по углам, для сцены места было сколько угодно.
Да, в центре была самая настоящая сценавозвышение для большей помпезности, на котором длинноволосая танцовщица как раз избавлялась от лишней одежды.
Я отвернулась от сцены и поняла, что за мной наблюдают десятки глаз. Как в жестком вестерне с Клинтом Иствудом. Глаза папиков, поддатой «золотой молодежи», зверолюдов.
Стараясь не выдать охватившего меня волнения, я окунулась в сосредоточие возбуждения, веселья и еще чего-то, от чего плясали волоски на руках. В водоворот разнообразных модифицирующих программ в телах этих, с позволения сказать, людей. Некоторые вещи никогда не меняются, более тогоиспокон веков были и будут. Замкнутые пространства, бесконечно мелькающие конечности и искусственностьмои наваждения.
Мне на плечо опустилась рука. Развернувшись, я встретилась взглядом с улыбающимся парнишкой. Длинные темно-рыжие волосы с изумрудным отливом, татуировка окутывает левую руку. На белой футболке лениво ворочалась эмблема «Сада Любви». Неформальный пастырь, проводник в потустороннее.
Я проведу вас к вашему столику,сказал рыжеволосый и протянул руку.
Важный нюанс: он произнес это преисполненным вежливости голосом. Вежливость в мой адрес? От его пристального взгляда чесалась кожа. Долгий взглядвсегда вызов. Человек еще стерпит, зверьизвольте.
Моему столику?
Поторопитесь, скоро все начнется.
Мне не хотелось торопиться, тем более ради многообещающего «всего». И тем не менее я приняла протянутую ладонь. Металлические ободки колец с черепами и прочей вычурной символикой на пальцах парня были горячими, черные ногти впились в мою ладонь.
А что мне еще оставалось? Куда больше прикосновения рыжеволосого незнакомца меня пугало галдящее скопище. Как говорится, из двух зол
Я следовала за рыжеволосым, стараясь не подпадать под лапы рассевшихся, сербающих какое-то искристо-острое пойло господ. Господа считают, что, заплатив деньги, можно получить все. Ошибаются.
Кто-то шлепнул меня по заднице:
Как на счет приватного танца?пророкотал папик в малиновом пиджаке.
Реакция рыжеволосого парня была мгновеннойон обнял меня за талию и притянул к себе. В Аскании за такие вольности распускающий руки получал от меня по скворечнику. Но сейчас я крепче сцепила зубы. Полный привет, в общем.
Прошу прощения, она со мной,сказал парень.
Мы продолжили наш путь сквозь бушующее море разврата и выпивки.
Все-таки у тебя повелительные замашки,прошипела я парню на ухо. Сколько не прошипелапроорала, стараясь перекричать музыку.
Он хохотнул мне в волосы, обдавая шею жарким дыханием.