Эля задумчиво кивнула. Действительно, куда она унеслась мыслями? Надо перестать жить мерками её прошлого времени, когда можно было планировать на годы вперёд. Тут живут по другой мерке: здесь и сейчас.
Место действительно оказалось замечательное: пещера сухая, проветриваемая, насекомые в ней почти не беспокоили.
Молодые наёмники, кто был не ранен, отправились на охоту и сразу принесли несколько крупных грызунов, очень похожих на кроликов или ушастых больших сурков. Вечер обещал быть просто праздничным.
Павел увидел эти сложенные в тени у пещеры тушки, как-то задумался, а потом отозвал Глеба в сторону и сказал:
Вообще-то, проблему с тёплой одеждой можно за неделю решить самим.
Как?
Наловить местных кроликов и выделать их шкурки. А Эля сошьёт что-нибудь. Если остановимся тут на неделю, успеем всё. Я вообще-то охотник и этот вопрос изучил.
Самим выделать? Глеб удивился. Эта мысль вообще не приходила ему в голову. Ехать по горной дороге очень не хотелось именно из-за того, что пришлось бы искать кого-то, у кого можно купить тёплую одежду. То есть опять возникнет вероятность засветиться и получить следом желающих поживиться их вещами.
А где в пещере взять растворы для обработки шкур?
Ну, вообще-то основной реактив у нас с собой, глина тоже есть, а иву я тут у ручья видел. Для дубления пойдёт
Какой реактив?
Павел немного смутился и покраснел.
Ну э-э-э моча прокисшая. Весь набор нужной соли и кислоты для выделки там есть и всё даром. Хотя да, вонь будет неслабая.
В нашем котле для еды такое устраивать? Да ты с ума сошёл! Это немыслимо, извини, Паша.
Ну почему же сразу в общем котле? обиделся Павел за свою идею. Я там подальше из глины чан слеплю. Пусть парни туда свою лишнюю жидкость из молодых организмов сливают. А до пещеры даже запах долетать не будет. Вся вонь и грязь мне и достанется.
Ох, Паша, ты уверен, что получится?
Давай попробуем, а что мы теряем? Ехать всё равно из-за Сича не можем. Мне самому интересно, что из этого выйдет, про этот экзотический способ я только читал, а попробовать хотелось, улыбнулся Павел. Тем более эти меха нам не на продажу, а на службу на короткий срок. Только ты мне помощников всё-таки дай. Всё равно парни бездельничать будут.
И добавил просительным тоном:
Только ты это Эле сам скажи, хорошо? Я как-то стесняюсь.
На том и порешили. Парни известие о том, что им надо будет отливать в общий горшок, восприняли с шуточками, но обыденно.
Оказывается, такой метод выделки шкур был здесь известен.
Утреннее нападение ушло в прошлое, а пьянящее чувство радости от победы осталось. Потерь не было, все были живы, место для лагеря было почти идеальным, а несколько дней сытой спокойной жизни, которую предвкушали все, добавляло свою толику счастья в этот вечер. Даже Сич, бледный от потери крови, попросил уложить его недалеко у огня.
Эля уже освоилась с местными приёмами готовки и местные кролики , приготовленные на костре пошли у мужчин на ужин на ура.
У одного из наёмников была дудочка, и он стал наигрывать на ней простую знакомую всем мелодию, хотя танцы вряд ли могли начаться, потому что партнёрша была одна и по официальной версии несколько старовата для молодых наёмников, а танцевать друг с другом им было неинтересно. Статус бабушки надёжно защищал Элю от ухаживаний молодых парней,
Вечер складывался замечательно. На горизонте клубились тучи, в небе играли зарницы от далёкой грозы, но здесь у костра было сухо и спокойно. Все сидели рядом, смеялись, травили какие-то байки, обсуждали чьи-то бойцовские качества. Шутки, конечно, были на Элин вкус пошловаты, хотя мужчины искренне старались держать себя в рамках.
Она сидела, и смотрела на огонь, а когда поднимала взгляд чуть вышевидела Коршеня, который устроился почти напротив. Он выглядел расслабленным, улыбчивым и нисколько не напоминал того сурового грязного усталого мужчину, который утром у фургона выяснял, кто же они такие и почему такие необычные.
Иногда мужчина пристально смотрел на неё через костёр, их глаза встречались, и Эля первая отводила взгляд. В этом переглядывании она чувствовала вопрос и приглашение.
К чему? К каким отношениям? Научить Элю принятым тут знакам и сигналам любовных отношений никто не мог, интуиция у неё молчала, а логика суматошно металась в предположениях, не зная на что опереться.
Вон, Паша с Олгой быстро договорились. А сама-то я чего хочу? спросила она сама себя, не смогла ответить, разозлилась и решила пойти спать. Эля поднялась и стала спускаться к ручью и почти сразу услышала шаги за собой. Павел, как всегда, взял на себя обязанность присмотреть за ней.
Коршеню понравились эти тайные переглядки. Нравилось, когда женщина отводила глаза в сторону. Это был словно молчаливый разговор, в котором раз за разом он одерживал победу, и ей нечего было ответить на его вызов.
Когда она поднялась и пошла к ручью, у мужчины был порыв встать и пойти за ней, но первым поднялся Павел.
Давай пройдем чуть подальше, попросила Эля, когда они отдалились от костра, вон туда, к валуну.
Можно, согласился Павел.
Когда они дошли до этой большой, невесть как очутившейся здесь глыбы, женщина по откосу забралась на его плоскую вершину и села там. Оттуда хорошо просматривался костёр и люди, сидящие вокруг. Следом за ней взобрался Павел, сел рядом и сразу догадался, куда она смотрит.
Томишься? понятливо хмыкнул мужчина.
Томлюсь, не стала отпираться она. Силуэты на фоне огня были такими чёткими, что даже издалека можно было различить, кому они принадлежат.
Да, здесь правила другие, не то, что в нашем свободном мире. Здесь все женщины под присмотром и под чьей-то ответственностью. Женщин самих по себе, как ты привыкла у нас, тут не бывает. Ты сейчас под присмотром Глеба, здесь это называется «под полным покровительством и подчинением», а это отражает суть. Если заводить отношения, для мужчины это значит, забирать ответственность за тебя из его рук, даже если речь не идёт о свадьбе.
Павел помолчал. Ночь вступала в свои права, в темнеющем небе одна за другой зажигались звёзды, на горизонте беззвучно сверкали сполохи зарниц. Тишина тёплой южной ночи была наполнена тихим пением сверчков, шорохом травы и журчанием воды в ручье.
Теперь ты понимаешь, почему Коршень так отстранённо держится? продолжил Павел объяснять Эле местные правила в отношениях. Как он может брать за тебя ответственность, если, во-первых, наёмник, что значит человек-перекати-поле, а во-вторых, потом неизвестно что с этой ответственностью за тебя делать, когда доедем до Алатая. Обратно Глебу отдавать? Он это понимает. Ты же не останешься под его присмотром здесь, правда?
А за спиной Глеба крутить с тобой шашни он не будет, характер не тот.
А как же вы с Олгой?
Павел хмыкнул.
Мы с Олгойдругое дело. Она ко мне в фургон сама пришла в последнюю ночь. Не мог же я её выгнать, улыбнулся он. Ты тоже можешь попробовать этот метод, судя по тому, как он на тебя смотрит, наверняка сработает. Только наутро очень грустно расставаться.
При этих словах он вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.
* * *
Следующая неделя была посвящена выделке шкур.
Парни ловили диких сурков-кроликов и сразу их разделывали. Мясо шло на копчение, а шкурки тщательно очищали и отдавали Паше, который сразу бросал их в слепленный им из глины жбан с прокисшей мочой. Выдержав шкурки в этом едком и жутко вонючем растворе сколько нужно, новоиспечённый скорняк действовал по правилам, которые работали у него на охоте и раньше: промывал, разминал, выдерживал в растворе коры какого-то дерева, мазал шкурки жиром, сушил.
Первые шкурки были и слишком жёсткими, и порой лысоватыми, с них сыпалась какая-то труха, но даже эти шкурки внушили Глебу осторожный оптимизм.
А потом дело у Павла наладилось. Он учёл ошибки и к вечеру пятого дня перед Элей были выложены первые выделанные шкурки, которые были достаточно мягкими и пушистыми, чтобы их уже можно было сшивать и желать из них одежду. Она мысленно похвалила себя, что догадалась взять толстую цыганскую иглу и шило. Сшивать было решено конским волосом и крупными стежками.
Изделия, которые выходили из-под её рук, на одежду походили мало. Что-то вроде произвольной формы накидок, отдалённо похожих на жилетки, которые надо было подпоясывать, чтобы они не распахивались по бокам.
Она прокопалась бы с шитьём и дольше, но неожиданно для неё Сич предложил свою помощь. Рана у него благодаря заботам Глеба заживала очень быстро, но в охрану лагеря его ещё не ставили.
В результате они сидели вдвоём перед пещерой, вели весьма познавательные разговоры о том, о сём и занимались шитьём. Мужчина прокалывал в шкурах отверстия для иглы, а Эля шила, получалось вполне споро.
В один из дней этих каникул Павел отвёл подальше от лагеря Коршеня и впечатлил его магической вещью «пистолет» и даже продемонстрировал его действие на практике, пожертвовав одной пулей.
Возвращались к лагерю они в темноте, и Паша с удовольствием также продемонстрировал Коршеню возможности налобного фонарика, которым он воспользовался в ту ночь последнего нападения.
За эту спокойную неделю Глеб попробовал Элю научить азам подчинения. Результат был плачевный.
Эту тему оставляем до лучших времён, объявил он после ряда бесполезных попыток. -Ты, Элечка, ещё не умеешь толком концентрироваться. На физическом теле во время лечения у тебя что-то получается, раны ты чувствуешь, сил хватает, да и тело само цепляет твоё внимание, а вот мысли без привязки к телу у тебя пока скачут. Как ты можешь заставить человека делать, что тебе нужно, если у тебя у самой мысль плывёт и мечется?!
* * *
Неделя неожиданно свалившихся на них каникул быстро закончилась, и они выехали в путь. Глеб выбрал ехать через предгорья, не поднимаясь высоко в горы. Они ехали уже четыре дня и подобрались к горам довольно близко, поэтому ночи стали прохладными, хотя днём воздух ещё прогревался до тепла. Однако подняться придётся ещё выше, так что скоро должно быть совсем холодно.
Селений не было, люди не встречались, дорога становилась всё хуже и хуже, так как стелилась в стороне от накатанных торговых путей. Спасибо хоть вообще была возможность ехать.
В этот день с утра лил холодный дождь, который совершенно не собирался заканчиваться. Было сумрачно и сыро. Парусина, которым была накрыта повозка, основательно промокла, а сам фургон нещадно трясло. Эля подложила под себя мешок со шкурами, одеяло и всё равно чувствовала каждый ухаб, заставляющий её хвататься за стенки, чтобы не болтаться как горошина в банке.
В повозке кроме неё ехали Глеб и Павел, который держал вожжи и правил лошадью.
Было холодно, Эля закуталась в одеяло, но всё равно мёрзла. Настроение было отвратительным.
Больше всего расстраивало, что лечить у неё не получалось. Нет, раны она чувствовала и чувствовала как их закрывать, а вот просто болезни
Ты, Эля, много выдумываешь, говорил утром ей Глеб, когда они занимались, а тут слушать сам организм надо. Он сам скажет, за какую ниточку тянуть.
Вот, например, ушибла ты руку, она опухла. Ты, своими мозгами решаешь, что надо опухоль убрать и растягиваешь её. А она сама и есть инструмент для излечения. Тело само старательно создавало опухоль, чтобы убрать главную проблемуушиб, а ты эту опухоль пытаешься убрать. Тебе надо чувствовать поток, который создаёт само тело и помогать ему, а не домысливать за него и фактически препятствовать. Нужно идти у тела на поводу.
Эля понимала, что по сути Глеб прав. Какие-то «ниточки» она чувствовала, когда работала со слоями, но путалась в ощущениях и себе не доверяла, ей не хватало концентрации, чтобы удерживать и осознавать оттенки своих чувств.
Несколько раз подъезжал мокрый от дождя Коршень и заглядывал внутрь фургона. Женщина при его появлении закрывала глаза и делала вид, что дремлет. Видеть никого не хотелось, а чертовски хотелось обратно домой в свою маленькую уютную квартирку, в такую понятную и комфортную жизнь с крышей над головой, с горячей водой из крана, со светом от электричества, с привычными правилами жизни и без непонятных отношений.
Фургон в очередной раз подпрыгнул на ухабе, Эля больно стукнулась локтем и это стало последней каплей: она отвернулась к стенке, и слёзы беззвучно заструились по её щекам.
Что-то ты у нас расклеилась сегодня, раздался рядом озабоченный голос Глеба, и он сел рядом. Элечка, что с тобой?
Она повернулась к нему, подползла поближе, обвила руками его колено, уткнулась в него, и всё напряжение, вся неуверенность, накопленная ею за последние недели после выхода из портала, вылилась в серию всхлипов:
Хо-о-о-олодно Не могуу-у-у больше Домой хо-о-о-чу уста-а-а-ла а оо-о-он смотрит и смеё-о-о-о-тся и лечить не получа-а-а-а-а-ется! и, выдав последний вопль души, тихо всхлипывая и даже немножко подвывая, горько заплакала уже не скрываясь.
Ей было стыдно и страшно, что после этой истерики друзья изменят своё отношение к ней, посчитают её истеричкой, но ничего не могла поделать, справиться с этим водопадом эмоций она была не в состоянии.
Глеб с Павлом переглянулись. С точки зрения мужчин, которые привыкли брать ответственность за женщину, находящуюся рядом, эти слёзы не унижали её, а были неприятным признаком, что где-то что-то ими упущено, лишнего на женщину навешано, а она просто не справилась с нагрузкой.
Это я виноват, сказал Глеб. Гоню, рычу на тебя, а ты с нуля за короткое время освоила то, что дети со способностями за годы осваивают. Только сама оценить свои успехи не можешь, сравнить тебе не с кем, а от меня слышишь только о своих ошибках.
Элька, подал голос Павел, ты вообще долго держалась! К местным порядкам даже я привыкаю с трудом, а у тебя вообще весь быт повернулся другой стороной.
Ты у нас супер, а дождь пройдёт. А вот, что замёрзла, это решаемо прямо сейчас. Глеб, вожжи возьми, обратился он к другу.
Эля почувствовала, что мужчины меняются местами, и коленка её «старшего брата», к которой она так нежно прижималась мокрым лицом, аккуратно оторвалась и исчезла, а на месте коленки хозяйски устроилось мускулистое бедро Паши. Мужчина молча, не слушая возражений, посадил Элю себе на колени, прижал к груди, обвил руками и укрыл сверху своей меховой накидкой.
Коршень ехал на лошади рядом с фургоном и прекрасно расслышал всё сказанное, прерываемое горькими всхлипами. Ткань фургона почти не задерживала звуков, а слух у наёмника был отличный.
На пару минут наступила тишина, прерываемая только скрипом колёс и затихающими всхлипами, а потом Паша ласково произнёс:
Ну вот видишь, есть простое решение, теперь тепло. А тебе теперь даже и мягко. Могла бы и раньше пожаловаться, разрулили бы несложными методами. Не расстраивайся, Наташка моя уже мне с десяток скандалов закатила бы. А ты месяц копила, героиня наша.
Коршень не вытерпел. Он обогнал фургон, дал знак Глебу остановиться, а потом спешился, отогнул мокрую парусину и залез внутрь.
Я вот о чём хотел посоветоватьсясказал и замолчал.
Элины не было.
Однако потом он заметил подол платья и понял, где она теперь сидит. Вид прижавшейся к Павлу женщины, сидящей у него на коленях, которую не сразу можно было и заметить под накидкой в его могучих объятиях, царапнул и заставил поперхнуться.
Коршень взял себя в руки, откашлялся, изобразил равнодушие и перевёл взгляд на Глеба:
Тут недалеко немного в сторону есть что-то вроде пещеры. Можно укрыться на ночь. Немного меньше сегодня проедем, зато обсушимся и отдохнём как следует. С утра можем пораньше выехать, если торопимся. Да и погода по приметам должна наладиться.
Торопимся, но нормальный ночлег перевешивает, веди в сторону.
Через полчаса они свернули в сторону. Пара наёмников ускакала вперёд на разведку.
Дороги к пещере не было вообще. Фургон просто катил по каменистой равнине к чему-то слегка похожему на холм или курган. Из-за дождя Глебу было не рассмотреть.
Через полчаса путники вместе с повозкой и лошадьми уже заходили в большую сухую пещеру, которая впечатляла размерами и грудами скопившегося в углах за годы мусора: костей животных, перьев, помёта, камней, пыли. Запах тоже был не цветочный. Эта вонь, правда, не сбивала с ног, и не ела глаза, но отчётливо присутствовала во всех углах вновь обретённого укрытия.
И как давно ты в этой пещере ночевал? спросил Павел, подозрительно глядя в темноту, в которую уходила пещера. Это не тоннель случаем?